Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

Альковные секреты шеф-поваров (The Bedroom Secrets of the Master Chefs)
Кельтская душа темна и исполнена мрачного мистицизма. Война между эдинбургскими санитарными инспекторами Дэнни и Брайаном давно уже перешла из стадии нормальной в стадию эпическую. И однажды ненависть, бушующая в душе Дэнни, позволяет ему наложить на недруга чудовищное заклятие. Его не избыть ни магией, ни медициной. Единственное контрсредство от него - добрый стакан шотландского виски! Но непьющий Брайан пока что об этом не знает...
Книгой поделился: Соловьев Дмитрий
Пролог. Она пришла танцевать. 20 января 1980 года
— Это же гребаный «Клэш»!— кричала зеленоволосая девчонка в кремневые глаза вышибалы.— Ага,— отвечал вышибала, толкая ее обратно к сиденью.— А это гребаный кинотеатр.Это действительно был кинотеатр: респектабельный «Одеон». Охрана всерьез намеревалась пресечь любые танцы, но когда местная группа «Джозеф Кей» отыграла первое отделение и на сцене появился во всей красе гвоздь программы с оглушительным хитом «Клэш — городские рокеры», весь зал как один человек ломанулся вперед. Зеленоволосая девчонка воспользовалась смутой и вновь полезла к сцене. Охрана еще какое-то время пыталась бороться с приливом, однако вынуждена была капитулировать — где-то в середине программы, между песнями «Я сражался с законом» и «Белый во дворце Хаммерсмит».
Толпа растворилась в пульсирующем шуме: передние самозабвенно прыгали на пятачке перед сценой, задние взбирались на сиденья и тоже прыгали. Зеленоволосая девчонка оказалась ближе всех. И скакала, казалось, выше всех. А может, виноваты были зеленые волосы, вздымающиеся в стробоскопическом свете словно изумрудное пламя. Некоторые — их было немного — плевали в музыкантов, и девчонка кричала, чтобы они прекратили: ее кумир недавно перенес гепатит.До этого она нечасто бывала в «Одеоне», последний раз — когда показывали «Апокалипсис»; но такого бедлама кинотеатр еще не видел, она могла поклясться. Ее подружка Тина танцевала рядом, в двух шагах,— из девушек лишь они ухитрились подобраться к сцене так близко, что практически чувствовали запах музыкантов.Прикончив одним глотком пластиковую бутылку из-под «Айрон брю», наполненную смесью пива с сидром — «змеиный укус», чумовая вещь!— зеленоволосая девушка смяла ее и бросила под ноги, на липкий ковер. В мозгу шипели веселые пузырьки, алкоголь работал в паре с сульфатом амфетамина, принятым ранее. Девушка выкрикивала слова песен, входила в транс, улетала в места, где можно забыть о том, что он сегодня сказал…Они как раз закончили заниматься любовью. Он сразу притих, отдалился; лишь слегка подрагивало распростертое на матрасе тщедушное тело.— В чем дело, Донни? Что случилось?— спросила она.— Всему капец,— произнес он беспомощно.— Не будь дурачком,— улыбнулась она,— все замечательно, сегодня идем на «Клэш», сто лет этого ждали…Он повернулся: в глазах блестела вода, как у ребенка — ее первый и единственный любовник,— и заявил, что трахался с другой девчонкой. Здесь, на этом самом матрасе, где они спали каждую ночь. Где только что занимались любовью.— Это ничего не значит, просто глупость,— заверял он, паникуя, угадывая истинные масштабы своего проступка по глубине ее реакции. Он был еще молод, еще только нащупывал границы допустимого, по мере того как пополнялся его эмоциональный словарь — прямо на глазах, и все равно слишком медленно. Он лишь хотел открыться, хотел быть честным…Девчонка видела, как шевелятся его губы, но почти не слышала слов. Вскочив с матраса, она поспешно оделась, достала из кармана один из билетов — и порвала на куски у него перед носом. А затем отправилась в Южный бар, чтобы встретиться с остальными, как и было договорено, и пойти на концерт, в кинотеатр «Одеон», потому что величайшая рок-группа всех времен и народов гастролировала в ее городе, и она их сегодня увидит, а он пропустит,— и хоть так восторжествует справедливость.Когда группа запела «Полный контроль», высокий парень, что скакал рядом — короткая темная стрижка, джинсы, кожаная куртка и мохеровый свитер,— начал кричать ей в ухо. Девчонка не разобрала ни слова, но это не имело значения, потому что в следующую секунду ее губы уже гуляли по его лицу, а он обнимал ее за талию, и это было чертовски приятно.Музыкантов повторно вызвали на бис. Они начали с довольно малоизвестного «Революционного рока», а закончили забойным «Лондон в огне», переделанным на «Эдинбург в огне». Девчонка тоже была в огне: метамфетамин плавил мозг, заставлял его пульсировать на холодном ветру, когда они вышли из кинотеатра. Парень собирался на вечеринку в Кэнонгейт и пригласил ее с собой; она согласилась. Лишь бы не домой! И пусть кое-кто увидит, что она тоже умеет играть в игры.Они шли пешком, ночь была холодной. Парень болтал не умолкая: очевидно, зеленая прическа его здорово потрясла. Он рассказывал, что этот район раньше назывался Маленькой Ирландией, потому что его основали ирландские иммигранты. Здесь, на этих улицах, знаменитые душегубы Берк и Хэйр убивали нищих и бомжей, а трупы продавали врачам для анатомических опытов. Девчонка глядела ему в лицо — мужественные черты, нежные, почти женские глаза. Экскурсия продолжалась. Парень показывал на церковь Святой Марии и объяснял, что в этих стенах, за много лет до «Селтика» в Глазго, эдинбургские ирландцы организовали первый футбольный клуб. Возбужденно кивнув в сторону улицы, где родился великий революционер Джеймс Конноли, он говорил о пасхальном дублинском восстании 1916 года, апофеозом которого явилось освобождение Ирландии от ига британского империализма.Парень особо подчеркивал, что Конноли был социалистом, а вовсе не националистом. В этом городе никто не знает своих корней, вздыхал он, люди слепо верят в то, что им навязывают.Но девчонку не интересовали экскурсы в историю, ее голова была занята другим. Этот парень должен был стать ее любовником — вторым за вечер. А на исходе ночи будет еще и третий. 
I. Рецепты. 1. Альковные секреты. 16 декабря 2003 года
Дэнни Скиннер встал первым — надоело ворочаться. Уснуть так и не удалось. Плохой знак. Обычно он проваливался в тяжелое забытье сразу после любовных утех… Нет, не так. Он улыбнулся и перефразировал: сразу после секса. Кей Бэллэнтайн безмятежно спала, блестящие черные волосы рассыпались по подушке, на губах еще остался характерный изгиб того наслаждения, что он ей доставил. У Скиннера в груди распустился бутон нежности.— Любовные утехи,— шепнул он и поцеловал девушку в лоб — аккуратно, чтобы не царапнуть щетиной, взошедшей на остром длинном подбородке.Запахнув зеленый шотландский халат, Скиннер потрогал золоченую вышивку на кармане. Арфа и цифры «1875» — эмблема футбольного клуба «Хиберниан». Подарок Кей на прошлое Рождество. Тогда они только начали встречаться, этот жест о многом говорил. А что подарил ей он? Уже не вспомнить. Кажется, танцевальное трико.
Скиннер прошел на кухню и достал из холодильника банку «Стеллы Артуа». Открыв пиво, он переместился в гостиную, вызволил из чрева софы пульт и включил телевизор, программу «Секреты шеф-поваров». Это шоу пользовалось популярностью, шел уже второй цикл передач. Ведущий, известный кулинар, разъезжал по Британии и устраивал показательные выступления местных поваров, а победителя определяло жюри, состоявшее из разновеликих звезд и профессиональных критиков-гурманов.Но последнее слово неизменно оставалось за ведущим, прославленным маэстро кулинарных дел Аланом де Фретэ, который недавно наделал много шума, опубликовав книгу под названием «Альковные секреты шеф-поваров». На страницах этого фривольно-поваренного фолианта всемирно известные кулинары рассказывали о своих амурных похождениях, сопровождая сальные байки рецептами блюд, при помощи которых им удалось добиться заветного «да». Книга быстро сделалась сенсацией и на протяжении нескольких недель возглавляла список бестселлеров.Для сегодняшней передачи де Фретэ и его съемочная бригада облюбовали большой отель в Роял-Дисайд. Знаменитый телеповар был жирен, напыщен и агрессивен: местный поварешкин, старательный юноша, явно не чувствовал себя хозяином на собственной кухне.Потягивая пиво, Дэнни Скиннер наблюдал за бегающими глазами и оборонительными ужимками бедного новичка — и с гордостью вспоминал, как пару раз на собственной шкуре испытал (и с честью выдержал) напор нахрапистого тирана. Теперь оставалось только подождать, посмотреть, дадут ли ход его последнему отчету.— Кухня должна сверкать, сверкать, сверкать!— выговаривал де Фретэ, шутливо шлепая юного повара нарукавником по макушке.Бедняга безропотно терпел, ошалев от камер, от важности момента, от размеров грозного суперповара, который его всячески шпынял и низводил до роли жалкой марионетки.Со мной бы у него такой номер не прошел, думал Скиннер, поднося к губам пиво. Банка была уже пуста, однако в холодильнике еще остались запасы.
2. Кухонные секреты
— У де Фретэ не кухня, а помойка. Сраная помойка!Молодой человек с бледным лицом стоял на своем. Его наряд — безупречный коктейль от ведущих модельеров — не то что намекал, а просто кричал об идеях, выходящих далеко за рамки офиса и зарплаты. При росте метр восемьдесят восемь Дэнни Скиннер часто казался выше — прежде всего благодаря черным пронзительным глазам, сверкавшим под столь же черными червеобразными бровями. Волнистые волосы цвета воронова крыла, расчесанные на пробор, придавали ему хулиганский и отчасти самоуверенный вид, усугубленный угловатыми скулами, а характерный изгиб тонких губ выглядел легкомысленным даже в самые хмурые минуты.
Его собеседнику, коренастому мужчине, было уже хорошо за сорок: румяное квадратное лицо, покрытое возрастными веснушками, янтарно-рыжие зализанные на затылок волосы, легкая седина на висках. Боб Фой не привык к такому отпору. Его бровь скептически изогнулась — однако в этой гримасе и в общем выражении обрюзгшего лица сквозил интерес, даже нечто похожее на восхищение, и воодушевленный Дэнни Скиннер продолжал:— Я просто исполняю свой долг. Кухня этого толстяка — позор!Дэнни Скиннер всего три года работал инспектором санитарно-эпидемиологического контроля при городской администрации Эдинбурга, а прежде был стажером в том же департаменте, и начальник Боб Фой имел все основания считать его новичком.— Сынок, речь идет о самом Алане де Фретэ!— хрюкнул он.Разговор происходил в просторном офисе, разгороженном, словно конюшня, на маленькие клетушки. Свет струился сквозь большие окна, выходящие на оживленную улицу Роял-Майл — даже двойные стекла не могли заглушить шума машин. Вдоль противоположной стены выстроились старомодные картотечные шкафы серой жести, доставшиеся в наследство от предыдущих поколений бюрократов, а рядом — копировальный агрегат, который чаще ремонтировали, чем использовали по назначению. В углу пряталась вечно грязная раковина; с ней соседствовали холодильник и стол с отслоившимся шпоном; на столе скучали чайник, заварник и кофейник. Лестница в глубине комнаты вела в соседнюю секцию, к залу заседаний, по пути заглядывая на промежуточный этаж, где скромно разместились еще два мелких офиса.Скиннер украдкой оглядывал меланхоличные лица сослуживцев. Фой тем временем швырнул папку с его отчетом, продукт скрупулезного труда, на разделявший их стол. Освальд Айткен и Колин Макги смотрели куда угодно, только не на Скиннера с начальником. Макги, парень из Глазго, присадистый шатен в тесноватом костюме, делал вид, что изучает громоздящуюся перед ним гору бумаг. Айткен, изможденный дылда с жидкими соломенными волосами и морщинистым, буквально страдальческим лицом, бросил на Скиннера неприязненный взгляд — он видел перед собой молодого выскочку с беспокойными глазами, за которыми пряталась столь же беспокойная душа, постоянно борющаяся с темными демонами. От таких людей одни неприятности, думал Айткен. До пенсии оставались считанные дни, и вмешиваться он не собирался.Поняв, что поддержки ждать не приходится, Скиннер решил разрядить обстановку:— Про сырость на кухне я вообще молчу. Что говорить, если у них в мышеловке сидел лосось! Да еще и с астмой, бедняжка. Я даже в общество защиты животных собрался звонить.Айткен сморщился, словно проповедник, у которого в церкви испортили воздух. Макги испустил короткий смешок. Фой сохранил невозмутимость: переместил взгляд со Скиннера на лацкан собственного пиджака, смахнул перхоть, подумал о том, что делается на плечах… Надо напомнить Амелии, чтобы купила другой шампунь.Его глаза снова уперлись в лицо Скиннера. Хорошо знакомый, испытующий взгляд: так смотрят не только начальники, но и все, кто пытается заглянуть за фасад, понять, что у тебя на уме. Скиннер мужественно выдержал испытание. Фой повернулся и кивнул — Айткен с Макги поняли намек и поспешно удалились.Фой уставился на бунтовщика с удвоенным остервенением.— Ты что, опять нажрался?Скиннер ощетинился, инстинкт подсказал, что нападение — лучшая защита. Его глаза вспыхнули яростью.— Вы с ума сошли? Какого черта, в самом деле?!Фой, не ожидавший отпора, умерил пыл.— Ну ладно, не кипятись. Я хотел сказать… За обедом,— он перешел на доверительный тон,— наверняка ведь пропустил стаканчик? Пятница все же.Фой и сам — на правах начальника — любил поддать по пятницам и даже на работе после обеда обычно не появлялся, но сегодня было исключение: он демонстративно расхаживал по офису и всюду совал нос, чтобы подчиненные могли удостовериться, какой он трезвый и деловой.Скиннер тоже сбавил обороты — и сознался:— Две кружки пива, подумаешь…Фой развил мысль:— Ты это… надеюсь, на кухне у де Фретэ от тебя перегаром не воняло? Они, повара, чуткие до таких вещей. Привыкли своих подручных обнюхивать.— Что вы, Боб! Я его инспектировал во вторник утром,— ответил Скиннер и подчеркнул: — Вы же знаете, я подшофе на выезде не работаю. Сегодня просто бумажный день, никаких проверок, ну я и расслабился, выпил пару кружек.— Он зевнул.— Признаюсь, вторая была лишней. Но ничего, чашка кофе все исправит.Фой взял со стола папку с отчетом.— Пойми, приятель, де Фретэ местная знаменитость, «Маленький садик» — его лучший ресторан. Две звездочки в справочнике Мишлена — это тебе не жуки-пуки! Подумай сам: кто еще в Англии может похвастаться?Дэнни Скиннер задумался было о звездочках, потом решил, что ему наплевать.Я санитарный инспектор, а не фанат из группы поддержки какого-то повара!..Он промолчал.Фой обошел вокруг стола, положил ему руку на плечо. В росте он сильно уступал своему подчиненному, но был здоров как бык, могучее тело только начинало дряхлеть. Скиннер ощутил тяжелую мощь обнявшей его руки.— Я сам к нему зайду, поговорю по-приятельски,— сообщил Фой.— Попрошу прибрать на кухне.Скиннер почувствовал, как нижняя губа выпячивается и кривится — неизбежная реакция на унижение. Он же исполнил свой долг, сказал правду!.. Ну, ничего не поделаешь. Скиннер не был ребенком, понимал толк в политике — все равны, однако некоторые равны больше,— и горькие слова о том, что какому-нибудь иммигранту из Бангладеш, разведи он на кухне такой бардак, как де Фретэ, даже яичка не дали бы сварить в этом городе, застряли у него в горле.— Конечно, шеф.Если начистоту, Скиннер и впрямь слегка сгустил краски в отчете. Де Фретэ был ему остро неприятен, хотя и вызывал странное любопытство. Книга толстяка под названием «Альковные секреты шеф-поваров», тайно и постыдно купленная в обеденный перерыв, лежала у него в портфеле, а первые абзацы пафосного предисловия до сих пор звучали в голове.Мудрецы издавна знали, что простейшие вопросы исполнены глубочайшего смысла. Каждого приходящего ко мне студента я спрашиваю об одном: кто такой шеф-повар? И всякий раз молодежь удивляет меня своими ответами, и я на шаг приближаюсь к кулинарному совершенству, в основе которого лежит эта жгучая загадка.Итак, кто такой шеф-повар?Конечно же, он мастер. Упрямый ремесленник, гордящийся результатами своего тяжелого и зачастую монотонного труда. Конечно же, он ученый. Но не просто химик, а скорее алхимик, колдун, вдохновенный художник, чьи волшебные составы, питая тело и услаждая чувства, побуждают душу расправить крылья и устремиться в полет, к неземным высотам.Материальным средством передвижения в этом полете является пища, не больше и не меньше, а траектория пролегает через наши органы восприятия. Именно поэтому я всякий раз объявляю изумленным студентам — а сейчас и вам, дорогие читатели,— что истинный шеф-повар есть не кто иной, как безнадежный и законченный сластолюбец.Он просто гребаный повар, вот и все! Непонятно, чего тут выпендриваться. Надо же такое придумать: справочник сексуальных рецептов! Жирный боров! Все это чушь собачья, мерзкий хряк наверняка уже несколько лет свой член без зеркала не видел. А истощенные богемные импотенты ему верят, покупают его гребаные бредни, и боров жиреет, богатеет, задирает нос… А я ничем не лучше: ношу в портфеле его гребаную книжку!Заметив, что Дэнни покраснел, Фой на всякий случай убрал руку.— Сейчас такое время, Дэнни, мы не можем раскачивать лодку. Так что, пожалуйста, никаких баек в кулуарах о том, какая грязная кухня у нашего друга де Фретэ!— Не вопрос, шеф!— ответил Скиннер, с восторгом предвкушая, как сегодня же в баре все желающие узнают правду.— Вот это по-нашему, Дэнни! Ты хороший инспектор, нам такие нужны. Ты ведь знаешь, нам сократили штат до пяти человек.— Фой сокрушенно покачал головой, затем ободряюще улыбнулся.— Завтра, кстати, выходит тот новичок, что перевелся из округа Файф.— Что вы говорите!— Скиннер поднял брови, невольно подражая шефу.— Точно. Брайан Кибби. Вроде нормальный парень.— Здорово,— рассеянно ответил Скиннер, думая о предстоящих выходных. Сегодня он точно заложит за воротник: четыре выпитые за обедом кружки только разожгли жажду. Пятница — последний шанс, ведь субботу и воскресенье, за исключением завтрашнего футбола, надо провести с Кей…У каждого эдинбуржца есть свои соображения насчет того, где кончается его город и начинается Порт-Лит. Одна из официальных версий утверждает, что граница проходит по залу «Пограничного» бара в Пилриге, другая привязывается к почтовому индексу И-Эйч-6. У Скиннера была своя теория. Он считал, что Лит начинается там, где сбегающая с холма пешеходная улица выравнивается под ногами — удивительное ощущение, будто ты звездолет, вернувшийся из долгого странствия по иным мирам. Точка эта находилась где-то в районе бара «Бол фор».По пути домой Скиннер решил зайти к матери — она жила через дорогу от своей парикмахерской, в мощенном булыжником переулке, что ответвлялся от улицы Джанкшн. Дэнни здесь вырос и провел практически всю жизнь, а переехал только прошлым летом. Он много лет мечтал жить отдельно, но когда мечта осуществилась, неожиданно для себя начал нестерпимо скучать по старому дому.Старушка, видно, только пришла со смены, лосьоном для завивки так и шибает. Я уже и забыл, насколько въедлив этот запах, может весь дом пропитать. На руке у нее знакомая татуировка — кустарный рисунок индейскими чернилами. Она и попытки не делает его спрятать, даже на работе. И клиентов не стесняется. Клиенты, конечно, тоже своеобразные, не то что в ресторане у жирного борова де Фретэ.Все мое детство прошло в этой парикмахерской. Каждая старая пампушка, что здесь стриглась, была мне суррогатной тетушкой. Меня размазывали по пышным грудям, как драгоценный бальзам: бедный малютка, растет без папочки… Старый добрый солнечный Лит! Ни одно другое место не привечает своих сироток так заботливо, как порт.Электрокамин с декоративными углями честно пытается согреть комнату, но жирный котяра, голубой перс, развалился перед решеткой на коврике и поглощает все тепло, эгоист хренов. Этот камин, облицованный в стиле арт-деко, задуман как центр интерьера. Правда, сейчас его отодвинула на второй план огромная, подавляющая воображение рождественская елка. На стене над камином висит обрамленная обложка альбома «Лондон зовет» группы «Клэш», на которой фломастером написано:
Беверли, королеве эдинбургских панков,—с любовью и поцелуями.Джо Эс, 20/1/80.
Старушка мнит себя великим знатоком человеческой природы. Думает, что работа научила ее читать людские души, как объявления в журнале «Хелло». Когда клиент садится в кресло и объясняет, что хотел бы сделать со своими патлами — сухими, жирными, редкими или густыми,— она смотрит ему в глаза и спрашивает: «Уверены?» Клиент начинает нервно ерзать и предлагать другие варианты, а она слушает, щурится — и наконец кивает: «Да, именно так». И быстренько исполняет задумку, приговаривая: «Вот смотрите, как хорошо! Очень вам идет». Все неизменно довольны. И клиент становится постоянным. А старушка хвалится: «Я этих зайцев знаю как облупленных! Они сами себя так не знают».Ее единственному сынку-безотцовщине, однако, такой подход не по вкусу. Вот он я, полюбуйтесь,— развалился на кушетке с пультом в руке. Переключаю телевизор на программу «Шотландия сегодня». Мать сидит напротив в кресле и заводит свою шарманку.— Ну что,— говорит она, сузив глаза за огромными очками,— твою страховку республиканцы к рукам прибрали?Старушка продолжает набирать килограммы. Она и так коротышка, а тут еще лицо расплылось. И вдобавок — любовь к черному цвету. Никаких визуальных препятствий на пути возрастного ожирения.— Несправедливо, да,— отвечаю я рассеянно.В программу вклинивается спортивная хроника, Дерек Риордан заколачивает мяч в сетку.— Ну, брокеры-то внакладе не остались,— добавляю я.Старушка, верно, шутит! Она не может не знать, во сколько влетел начальный взнос за квартиру. Может, напомнить ей, что за аварию я получил пятнадцать, а не сто пятьдесят?— Значит, просадил свои денежки?— Она ерошит малиновую шевелюру.Я не собираюсь с ней дискутировать.— Как там говорил великий футболист? «Половину я потратил на женщин, выпивку и лошадей. А остальное просадил».— Ну что ж.— Старушка фыркает, встает и подбоченивается, невольно подражая бас-гитаристу Жан-Жаку Бернелу с плаката группы «Стрэнглерз» у нее за спиной.— Надеюсь, чаю со мной выпьешь?Не такой уж это гастрономический подарок, как она воображает.— А из еды?— Колбаски.Ах, держите меня пять человек!— Свиные или говяжьи?Старушка смахивает с лица очки — на переносице остаются углубления винного цвета — и пытается сфокусировать взгляд, как будто спросонья.— Ты остаешься на чай или нет?— Она возит очками по блузке, протирая стекла.— Н-ну… Остаюсь.— Только не делай мне одолжений, Дэнни!Она дышит на очки, снова протирает. Водружает на нос. Разворачивается, уходит на кухню, начинает возиться в холодильнике.Я тоже встаю, перемещаюсь на кухню, облокачиваюсь на разделочную стойку.— Может, мне отнести деньги на товарную биржу? Вложиться во что-нибудь популярное, долговечное.— Я дотрагиваюсь до ее татуировки.— Например, в индейские чернила.Она отдергивает руку, сверкает глазами сквозь очки.— Нечего шутить! И нечего думать, что будешь всю жизнь из меня соки тянуть. У тебя хорошая работа, вполне можешь расплатиться с долгами.Ну вот, каждый раз она сует мне в лицо гребаные долги! Старушка до сих пор считает себя королевой панков, а по сути она бизнесвумэн до мозга костей. 
3. Отдых на природе
Чем круче забирался подъем, тем жиже становились заросли папоротника. Брайан Кибби отер пот, обильно струившийся из-под бейсболки, которая словно обручем сдавила голову. Мешковатый свитер и непромокаемая куртка трепетали на ветру. Брайан глубоко вздохнул, наполнив легкие прохладным горным воздухом. Жизненная сила горела и вибрировала в его тощем теле. Он взобрался на бугорок и обернулся, чтобы окинуть взглядом грандиозную горную гряду Мурн и немыслимый объем разверзшегося внизу провала.Наслаждаясь чувством единения со вселенной, он умиротворенно думал, что это был самый верный шаг в его жизни: вступить в туристический клуб вместе с Яном Буканом, его верным и единственным другом еще со школьных времен.
По-настоящему их объединяла лишь страсть к компьютерным играм, однако они постоянно искали другие точки сближения и пытались втянуть друг дружку в свои занятия. Ян был одним из немногих счастливчиков, допущенных на чердак Брайана Кибби, где располагался драгоценный макет железной дороги, хотя Кибби понимал, что другу, в сущности, наплевать на игрушечные поезда; да и сам он был равнодушен к увлечению Яна сериалом «Стар Трек». Но его любовь к туристическим походам была сильной и искренней.Брайан обожал проводить выходные с этой дружной, крепко спаянной командой, носящей имя «Заводные походники». Его больной отец тоже был доволен: сын стал чаще бывать на воздухе в компании с другом. Правда, нелюдимый характер Яна и его одержимость «Стар Треком» не могли не настораживать Кита Кибби… Старик в последнее время сильно сдал. Вчера вечером, когда семья пришла навестить его в больнице, он выглядел совсем слабым.Брайан слизнул с губ жгучую соль и, одолев еще несколько метров крутого склона, поднес ко рту бутылку газированной воды. Внизу над обрывом клубилось облачко мошкары — густое, грибовидное, каких он раньше никогда не видел; смотреть туда было страшновато. Он глотал минералку и чувствовал, как пузырьки щекочут пересохшее горло.Теплое чувство самодостаточности переполнило его грудь. Великолепная панорама ущелья, обрамленного строгой зубчатой линией горного хребта, расплескалась перед ним во весь горизонт, под идеальный аккомпанемент в наушниках ай-пода: группа «Колдплэй», альбом «Парашюты». Он нажал «стоп» и сдернул провода, чтобы послушать тишину, прошитую редкими стежками птичьих криков.Раздался хруст шагов: кто-то приближался. Полагая, что это Ян, Брайан сказал, не оглядываясь:— Посмотри на это чудо! В такие минуты только и живешь… по-настоящему.— Да, красиво,— согласился женский голос.Волна панического ликования поднялась в сердце Кибби и затопила вселенную. Он обернулся — щеки вспыхнули, глаза увлажнились. Перед ним стояла Люси Мур! Цвели пронзительные синие очи, белые кудряшки танцевали на ветру… Она заговорила! С ним!— Э-э-э… Д-да,— выдавил он, сорвавшись взглядом в алое ущелье ее рта.Люси, казалось, не заметила его смущения. Сосредоточенно оценив цепочку покрытых снегом вершин, она задержалась на самой высокой.— А слабо забраться во-он туда? На самый верх?— Ну-у… нет. Уж лучше по тропинке погулять,— спасовал Брайан. И тут же пожалел о своей робости.Люси разом потеряла к беседе интерес; хуже того, вокруг нее возникла знакомая аура легкого презрения, типичная реакция представительниц противоположного пола, к которой Брайан уже давно привык.— Вообще соблазнительно выглядит,— выдавил он, отчаянно пытаясь исправить ситуацию.— Я бы с удовольствием полезла,— смягчилась Люси, но смотрела уже не так настойчиво.Кибби замешкался и за неимением лучшего прошамкал:— Да, было бы здорово, это правда…Наступившее вслед за тем молчание было столь мучительным, что Кибби, умудрившийся дожить до своих двадцати с лишним лет, не поцеловав ни одной девушки, не говоря уже о большем, согласился бы до гробовой доски остаться девственником, только бы избежать этой пытки. Кровь сжигала его щеки, слезы кипели в непроизвольно моргающих глазах, сопли бежали из носа щедрым потоком, а горло пересохло так, что, попытайся он заговорить, его голос не отличался бы от хруста веток под ногами.Выход из немыслимого тупика подсказала Люси:— А который час?Кибби ринулся задирать рукав с такой отчаянной поспешностью, что едва не порвал ремешок.— Око-ко-ко… око-коло д-двух,— отрапортовал он, заикаясь.— Наверное, надо возвращаться в лагерь? А то обед пропустим.— Люси прищурилась с задумчивым любопытством.— Да, то-а-чно!— Кибби от волнения дал петуха.— Это такие обжоры, ничего не оставят!Люси ответила печальной улыбкой. У Кибби внутри что-то оборвалось: так же улыбались подруги сестры, сама сестра, девушки в офисе — все молодые женщины, которых он знал… Голове стало жарко, он сорвал бейсболку и запихнул в карман. Ветер освежил разгоряченные виски.Каменная стена карьера — отвесная, мрачная, непреклонная, словно нагромождение могильных плит… Стоя на противоположном берегу искусственного озера, Дэнни Скиннер вглядывался в сухие деревья под стеной, пытаясь различить проблески света среди зловещих теней. Ливший с утра дождь наконец прекратился, мокрое небо дрожало в ожидании ночной прохлады.Скиннер поежился от озноба и от мускусной мерзости стекавшего по гортани кокаина… Три неподходяще одетых человека стояли рядом с ним, хищно наблюдая за двумя копошашимися у воды рыбаками, которые, напротив, были экипированы в полном согласии с декабрьской погодой. Эти трое были: Малютка Роб Макензи, казавшийся грузным даже при росте метр девяносто два, лучший друг Скиннера со школьной скамьи, впоследствии ставший лучшим собутыльником; Гарет, которого Скиннер знал недолго, всего пару недель, но еще до знакомства был наслышан о его подвигах; и наконец, Дэмпси — единственный, кто вызывал беспокойство. Несмотря на молодость, Скиннер успел потереться в известных кругах и повидал немало крутых парней. Некоторые из них были обычными психопатами, хотя со временем таких становилось все меньше — очевидно, вырастая, они предпочитали общаться с себе подобными. Но Дэмпси — в нем было нечто вездесущее, пожирающее… Весьма полезный персонаж в определенных уличных заварушках, однако здесь и сейчас — явно не в своей обойме. А может, думал Скиннер, это я не в своей обойме?Они все принадлежали братству футбольных фанатов: собирались в баре по субботам, смотрели матч, потом наводили шорох, хотя дальше криков и угроз дело редко заходило. Но сейчас проклятые дожди размочили поля и смыли турнирную таблицу…Как же получилось, в который раз спросил себя Скиннер, что в этот дрянной, промозглый субботний вечер я оказался на карьере в Западном Лотиане?Ответ был прост: кокаин. Сегодня в баре, когда толпа рассосалась и они остались вчетвером, чертов Дэмпси пошел нарезать дорожку за дорожкой, а потом предложил небольшое приключение на природе. В тепле и уюте, на пике прихода, предложение показалось заманчивым; затем погода внесла коррективы, и затея из веселой превратилась сперва в сомнительную, а потом просто в скучную. Больше всего на свете Скиннеру хотелось оказаться сейчас дома, с Кей.Он сказал ей, что едет с друзьями на рыбалку — раз уж отменили футбол. Странное желание, хотя, по сути, недалеко от правды. Черт, надо было уйти с ней! Эта мысль не давала Скиннеру покоя. Он с некоторым облегчением вспомнил, что у Кей сегодня вроде репетиция, которая может затянуться. И все равно на душе было тревожно. Хотя, конечно, не так, как у двух злосчастных рыболовов.— А что, парни, щука в карьере есть?— спросил Скиннер, чтобы разрядить обстановку.— Раньше только ерш был. А потом местные щуку завели. Ключиком покрутили: раз, раз,— продолжал он, не особо надеясь на реакцию.— И поплыла. И всего ерша погрызла. Заводная щука, страшное дело!— Он повернулся к друзьям и отметил кривую ухмылку Дэмпси.— Дошло до того, что местные начали пиво с водкой в карьер лить: хоть какой-то ерш.Лицо Скиннера расплылось в улыбке, сверкающей, как надгробная табличка: он почуял, что рыбаков пугают его слова. Правда, те быстро поняли причину его радости, и это слегка испортило эффект.Толпа ренегатских черных туч облепила бледное закатное солнце; по озеру пробежала липкая тень, заставив одного из рыбаков, рыжеволосого парнишку, содрогнуться от озноба. Макензи посчитал нужным на это отреагировать и пнул коробку с крючками и наживкой. Черви выплеснулись в грязь.— Ах, какой я неуклюжий!Скиннер и Гарет обменялись понимающими взглядами: поручи дело Макензи, и он все испортит идиотскими репликами, произнесенными с шокирующей простотой.— Ну чё, селяне!— начал Дэмпси.— Фанаты в деревне есть?— И не дождавшись ответа, повысил голос: — Тебя спрашиваю, манда рыжая! За кого болеешь?!— Футболом не интересуюсь,— буркнул парнишка.Дэмпси несколько секунд обдумывал полученную информацию, удовлетворенно кивая, как аристократ, отведавший хорошего вина.— Щука — страшный зверь,— со смехом вел свою линию Скиннер.— Пресноводная акула! Злоба у нее в крови.— Дикси из Батгейта знаешь?— рявкнул Дэмпси, игнорируя Скиннера. Страсти начали накаляться.Рыжий помотал головой. Его приятель утвердительно кивнул. Оба паренька старательно избегали контакта глазами.— Да, имя знакомое.— Увидишь этого гондона, передай: его Дэмпси ищет.— Дэмпси сделал ударение на своем имени; к его огорчению, на рыбаков это впечатления не произвело.Скиннер раздраженно ковырнул камешек носком ботинка и зафутболил в карьер — парочка неплохих блинов, затем короткий бульк. Да уж… Попили пива, понюхали порошка. Затем поперлись в Западный Лотиан вершить мутную вендетту — какие-то разборки между Дэмпси и его старым знакомым, многолетняя вражда, причин которой никто уже не помнил. Злодея выследить не удалось, поэтому отправились бродить по окрестностям. На случайных рыбаков наехали просто из досады. Но были и другие, глубинные резоны, думал Скиннер. Противостояние старой и новой гвардии, демонстрация крутизны, Макензи против Дэмпси. А бедные парни всего лишь подвернулись под руку.— Извините, что потревожили, пацаны. Хорошего клева!— Скиннер жизнерадостно помахал рукой и кивнул Гарету. Они вдвоем развернулись и потопали прочь, к дороге. Макензи и Дэмпси, однако, задержались.— Эти двое…— усмехнулся Гарет.— Чем яйцами мериться, сняли бы на выходные номер и предались греческой любви. Успокаивает.Скиннер считал Гарета классным парнем, но в ответ лишь скупо улыбнулся, сохраняя достоинство.— Закидывать удочки и палочки,— сказал он ни к селу ни к городу,— священное право каждого мужика.Сзади раздались крики и ругательства. Скиннер и Гарет продолжали невозмутимо шагать к машине.Некоторое время спустя в зеркале заднего вида показались Дэмпси и Макензи.— Уделали пидоров,— пропыхтел Дэмпси, забираясь на заднее сиденье; под глазом у него красовался фонарь. Макензи улыбался акульей улыбкой.— Мобильный у них был?— раздраженно спросил Гарет.— Местные сейчас облаву устроят.— Да там, наверное, не ловит,— с сомнением отозвался Дэмпси.— У карьера такие стены…Гарет завел машину и утопил педаль; они выбрались на мощеную дорогу и свернули к Кинкардинскому мосту.— Поедем в окружную, чтоб не поймали. А вы, герои,— он кивнул в зеркало,— из Стерлинга на электричке доберетесь.Скиннер прикидывал: обиделся ли Дэмпси, что его определили на заднее сиденье? Наверняка, если учесть, что рядом развалился Малютка Макензи.— Бля-а,— застонал Дэмпси.— Ну ты и параноик!— Иди в жопу, Дэмпс!— огрызнулся Гарет.— Я в эту мухосрань зачем приехал? Чтоб смотреть, как ты на мирных жителях отрываешься?— Вот знаешь что…— начал Дэмпси.— Да ничего! Я думал, тебе надо разобраться с Энди Диксоном. Согласился помочь, как дурак. Во-первых, потому что обнюхался, во-вторых, сам этого губошлепа не перевариваю. А вышло что? Эти парни на озере — хоть один из них был Энди Диксоном? Нет? Я так и подумал.— Да они борзеть начали!— шипел Дэмпси.— Они рыбку ловили!Скиннер видел в зеркало, как Дэмпси прожигает взглядом дыру в затылке Гарета, но тому было наплевать. Макензи между тем приступил к вдохновенному живописанию подробностей битвы. Поняв, куда идет дело, один из рыбаков решил ударить первым и что было дури засадил Дэмпси в глаз.— Рыжий говнюшок!— радостно пояснил Макензи. После чего поведал, как он одним ударом вырубил второго пацана, а потом с наслаждением наблюдал за Дэмпси, который поначалу опешил от ярости и огорчения, но в конце концов заборол-таки обидчика и от души на нем потоптался.Дэмпси на протяжении всего рассказа только зубами скрипел, свернувшись в углу, как пружина. Не важно, что он едва не убил проклятого рыбака! Макензи запомнит не это, а позорный, обидный, заставший врасплох первый удар. И пусть рыжий гад с лихвой заплатил за свою дерзость и отвагу — все равно в анналы войдет история под названием «Как Дэмпс на карьере по морде получил». В многочисленных пересказах злополучный первый удар обретет яркость и вес, а ответная трепка поблекнет и забудется, и весь эпизод будет выглядеть как подвиг неизвестного рыбака — сияющая улыбка Макензи была тому лучшим подтверждением.Кончилось тем, что Гарет, проникшись жалостью к пережившему унижение Дэмпси, а может, опасаясь последствий драки, согласился развезти всех по домам. По мере того как мелкие пригородные коттеджи вырастали в многоэтажные монолиты, Скиннер все беспокойнее думал о том, что должен немедля ехать к Кей. Но тут Макензи предложил выпить по кружечке, и отказываться было глупо, ведь одна кружка еще никому не повредила.
4. Курорт Скегнесс
Гусиный взгляд Джойс Кибби лишь на секунду — так показалось ее затуманенному рассудку — перекочевал со скворчащей яичницы на фотографию, что скромно притаилась на декоративной полочке. Эту полочку, как и прочую кухонную мебель в стиле эпохи Тюдоров, собственными руками смастерил ее муж.Снимок был сделан на курорте Скегнесс: она, Кит и двое детей. Год, наверное, 1989-й. Тогда еще все время шел дождь. Их сфотографировал парнишка по имени Барри, обслуживающий аттракцион «Потешный гольф». Для большинства гостей это была обычная семейная карточка, одна из многих, тем более что дом Кибби старыми снимками буквально набит; Джойс, однако, воспринимала ее как магический, трансцендентный объект.
Ей казалось, что на фотографии схвачена глубинная сущность их семьи: Кит со своей жизнерадостностью, добытой тяжелым трудом; Кэролайн с детским вызывающе-ястребиным весельем, которое она не утратила, даже повзрослев; Брайан, улыбающийся робко, словно боясь привлечь злые силы слишком открытой демонстрацией своего счастья,— осторожность, унаследованная от матери…Ноздрей Джойс коснулся запах гари.— Ах, Господи!— Она убрала сковороду с конфорки и принялась ворошить припекшиеся яйца деревянной лопаткой. А всему виной пилюли, которые прописал доктор Крэйгмайер! Нервы успокаиваются, зато ходишь как сонная муха.Но где же Кэролайн?Джойс Кибби, худощавая женщина без малого пятидесяти лет, с большими тревожными глазами и выдающимся носом, пересекла кухню и позвала, высунув голову в коридор:— Кэролайн! Завтракать!Кэролайн Кибби в своей комнате на втором этаже приподнялась на локте и убрала с лица светлые волосы. Со стены ее приветствовал огромный плакат Робби Уильямса. Певец всегда казался таким милым, трогательным… Но сегодня что-то случилось, Робби смотрел чуть ли не простаком. Кэролайн выпростала из-под одеяла ноги, помедлила, рассматривая гусиную кожу на икрах. Снизу донесся крик Джойс:— Кэрола-а-а-айн!— Иду, блин,— буркнула Кэролайн, глядя на плакат.Она соскочила с кровати, поежилась от холода, сняла с крючка на двери голубой халат и накинула на плечи. В коридоре она инстинктивно запахнулась, прикрыв грудь. Брат собирался на работу: дверь в ванную была открыта, оттуда шел пар. На запотевшем зеркале сочилась криво нарисованная звезда Давида. Брайан уже облачился в темно-синий костюм, купленный по настоянию отца специально для новой должности. Костюм сидел хорошо, скрывая болезненную худобу брата, превращая ее в элегантную изящность. Совсем другое дело. Да, подумала Кэролайн, костюмчики ему идут.— Шикарно,— оценила она.Брайан в ответ улыбнулся, показав крупные белые зубы. Хорошие у братишки зубы, красивые. Сегодня у Брайана важный день. Новая солидная работа, крупный санитарно-эпидемиологический отдел, не то что контора в округе Файф. Жалованье на несколько ступеней выше. И вдобавок добираться ближе и дешевле. А с другой стороны, ответственности не в пример больше.По усталым глазам брата было заметно, что он волнуется. Хотя сейчас для всей семьи трудное время.— Нервничаешь?— спросила она.— Не-а… чуть-чуть.— Кэрола-а-айн!— Высокий, гундосый голос Джойс.— Завтрак остынет!Кэролайн перегнулась через перила:— Да слышу я, не глухая!!!Брайан с тревогой отметил напрягшиеся сухожилия на горле сестры.Джойс мгновенно прекратила кулинарную возню; гнетущая тишина поднималась с кухни душным паром — можно было подумать, что рядом с матерью лежала, истекая кровью, соседка, которой снайпер прострелил голову.Брайан испуганно уставился на Кэролайн. Та молча пожала плечами.— Кэр, ну чего ты!— Она мне на нервы действует.— Ты же знаешь, это из-за отца… Такой стресс для нее.Тон брата показался сестре покровительственным.— Не только для нее!— резко ответила она.Этот металл в голосе — что-то новое, обеспокоенно думал Брайан. До сих пор она почти не показывала, что переживает из-за болезни отца. Но ей наверняка тяжело. Она ведь его любимица. Старый Кибби всегда ее прощал, делал скидку на молодость, говорил: такой уж у девчонки характер… А теперь она еще и за меня волнуется. Первый день на новой работе, все такое.— Постарайся ее не заводить, Кэр.Кэролайн снова пожала плечами. Они вдвоем спустились на кухню. Брайан изогнул брови при виде стоящей на столе громадной тарелки с яичницей, ветчиной, жареными помидорами и грибами. Матери не давала покоя его худоба, однако все старания были напрасны: он мог есть сколько угодно, совершенно не прибавляя в весе,— унаследованная от нее же особенность метаболизма.— Потом еще спасибо скажешь,— заверила Джойс, предупреждая его комментарий.— Кто знает, чем там в столовой кормят. Помнишь, как тебя тошнило от еды в Киркалди?Она повернулась к Кэролайн и поморщилась: та положила кусок яичницы на хлеб и брезгливо отодвинула ветчину. Гримаса матери не осталась незамеченной.— Я тебе, кажется, говорила, что не ем мяса!— выпалила Кэролайн.— Зачем ты кладешь ветчину на тарелку, если знаешь, что я не ем мяса?— Ну ладно, один кусочек,— умоляюще сказала Джойс.— Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? Что, по-твоему, означает утверждение «я не ем мяса»?— Но организму нужно мясо! Один кусочек, в самом деле!— Джойс завела глаза и повернулась за поддержкой к Брайану, который сосредоточенно мазал маслом бутерброд.— Я. Не. Ем. Мяса!— отчеканила Кэролайн каким-то новым тоном, словно потешаясь над матерью.— Зачем скандалить из-за ерунды!— Джойс тоже разгорячилась.— Ты ведь молодая, еще растешь…— Ага! И что из меня вырастет — под твоим руководством?— Да у тебя самая настоящая анорексия!— заявила Джойс.— Я читала об этом! Все молодые девушки переживают из-за своего веса, морят себя голодом, и ничего хорошего…— Как ты можешь!— Кэролайн побагровела.— По-твоему, я психически больна?!Мать с горечью посмотрела на дочь. Что эта наглая соплячка может знать о болезнях?— Твой отец сейчас в больнице, под капельницей, борется за жизнь. Он бы сейчас все на свете отдал, только бы съесть что-нибудь тверденькое…Кэролайн проткнула вилкой ветчину и сунула ее матери под нос.— Ну и отнеси ему!Она швырнула вилку, вскочила и убежала по лестнице наверх.Джойс мелко затряслась в беззвучном плаче.— Ох, эта… эта маленькая…— Она внезапно успокоилась, словно вспомнив, что Брайан тоже сидит за столом.— Извини, сынок. Твой первый день на новой работе… Я эту девчонку совсем не знаю,— добавила она, глядя в потолок.— Она раньше такого себе не позволяла, и если бы твой отец…— Не волнуйся, мам! Я с ней сейчас поговорю. Она ведь тоже переживает из-за папы… По-своему.Джойс тяжело вздохнула.— Не надо, сынок. Доедай завтрак, еще опоздаешь на работу в первый день. На новую работу… Нечестно, просто нечестно!— добавила она, непонятно что имея в виду.Брайан Кибби только этого и хотел: поскорее выбраться из дома. Времени было еще полно, но он поспешно затолкал в рот остатки яичницы, нахлобучил красную бейсболку, выскочил на улицу — и не чуя ног взбежал по проезду Фезерхол до перекрестка с Сент-Джонс. К остановке как раз подъехал двенадцатый автобус! Брайан прибавил газу и успел в последний момент — даже умудрился занять место у окошка. За вспотевшим стеклом поплыли холодные мокрые кварталы. Автобус медленно пробирался сквозь пробки: мимо зоопарка, потом по Вест-Корнер, Розенберн и Хеймаркет, потом по улице Принцев. На остановке «Уэйверли» Брайан вышел и поднялся по Кокберн до перекрестка с Роял-Майл. Бейсболка, украшенная эмблемой клуба «Манчестер Юнайтед», не гармонировала со строгим костюмом; он снял ее и спрятал в сумку.Побег из дома его согрел, однако промозглое утро быстро дало себя знать. Стылый туман, смешанный с мелким дождем, пропитал одежду, и Брайан подумал, что в Шотландии выйти на улицу — все равно что попасть в холодную сауну. Чтобы убить время, он решил прогуляться по Роял-Майл. В газетном киоске уже лежал свежий «Гейм информер»; он купил его и засунул в сумку. Свернув на боковую улицу, почувствовал в желудке трепещущие крылышки: здесь располагался один из его любимых магазинов. Изящная крашеная вывеска гласила:
А.Т.Вилсон.Хобби и развлечения
Брайан подумал об отце — тот дразнился всякий раз, когда сын ходил сюда за покупками. «Опять игрушек захотелось? А сколько тебе лет, помнишь?» Старший Кибби говорил это в шутку, но в голосе звенели ироничные издевательские нотки. Брайан краснел от стыда и всячески скрывал свои визиты к А.Т.Вилсону.Макет железной дороги на чердаке Кибби выглядел весьма впечатляюще, хотя оценить его было практически некому: Брайан не мог похвастаться обилием друзей. Кит Кибби был машинистом и рассчитывал, что сын унаследует его любовь к локомотивам; можно представить его разочарование, когда он понял, что мальчишку интересуют только макеты. Тем не менее отец не потерял надежды, что игра перерастет в профессию — прирожденный самоделкин, он настелил на чердаке пол, провел свет и соорудил алюминиевые каркасы.Что Брайан действительно унаследовал от отца, так это умелые руки. Пока Кит был здоров, его мастерская располагалась там же, на чердаке, в дальнем углу. Позднее, когда взбираться по лестнице стало тяжело, он перенес ее в сарай, и все верхнее пространство перешло в распоряжение сына — здесь обосновались знаменитая железная дорога, макет игрушечного города, а также коробки, забитые детским хламом, и бесчисленные стеллажи с видеоиграми и подшивками журнала «Гейм информер».Чердак сделался убежищем Брайана. Кроме него, сюда практически никто не залезал. Здесь мальчик укрывался, приходя из школы, где над ним издевались одноклассники; здесь он просиживал вечерами, думая о грешных картинках, стыдливо мастурбируя в темноте, пока его воспаленный ум перебирал образы знакомых девчонок — обнаженных или полуодетых,— на которых он в реальной жизни даже посмотреть стеснялся, не говоря уже о том, чтобы подойти.Но главной его страстью была железная дорога. Этого хобби он тоже стеснялся. Оно разительно отличалось от всего, чем увлекались другие дети (или делали вид, что увлекались), а по остроте наслаждения соперничало даже с онанизмом. Со временем Брайан все сильнее отдалялся от сверстников — и чувствовал себя вполне свободным только здесь, на чердаке, в роли безраздельного и могущественного владыки игрушечного мирка, который он создавал своими руками.Дежурные шутки Кита — дескать, старика выжили с чердака,— таили в себе горькую начинку, и горечь эта была обусловлена не только мыслями об уходящем здоровье. Отец боялся, что психологически замуровал мальчика в душном объеме под крышей, пойдя навстречу его странному увлечению.Когда Брайан, по мнению родителей, стал слишком взрослым, чтобы проводить каникулы в кругу семьи, Кит поинтересовался, не хочет ли сын куда-нибудь съездить.— В Гамбург, папа!— возбужденно ответил юноша.Кит с тревогой подумал о грязных туристических соблазнах Рипербана, квартала красных фонарей, затем вспомнил собственные юные проделки в Амстердаме и с некоторым облегчением решил, что парнишке давно пора развеяться и приключение пойдет ему на пользу. У него в груди что-то больно скрипнуло, когда Брайан пояснил:— Там находится самый большой в мире макет железной дороги!Но винить было некого: Кит собственными руками культивировал в сыне необычную страсть. Под его руководством были возведены холмы из папье-маше, вокруг которых извивались игрушечные рельсы; он помог спроектировать туннели и сложные архитектурные элементы. Предметом особой гордости Брайана было здание вокзала с прилегающей гостиницей, прототипом которому послужил лондонский Сент-Панкрас. Проект вырос из домашнего задания по труду и пережил несколько попыток саботажа со стороны местного хулигана Энди Макгриллена, который издевался над Брайаном с особым рвением. Юного конструктора, однако, ничто не могло остановить: в конце концов он ухитрился пронести полузаконченный макет мимо подстерегавшего во дворе обидчика и в безопасной чердачной тиши сделал его зародышем своего искусственного поселка.Постепенно Киббитаун, как Брайан его часто называл, заметно разросся. К ландшафту прибавился футбольный стадион, скопированный с «Саббатео», и железная дорога обегала его полукругом, почти как в Броксвилле или в Старкс-Парке. Последней амбициозной задумкой творца была новая трибуна, нависающая над беговой дорожкой наподобие трибуны дублинского комплекса «Лэнсдаун Роуд». Брайан даже переборол неприязнь к спорту и посетил несколько матчей на стадионах «Тайнкасл» и «Марейфилд», чтобы присмотреться к архитектуре.Кит неизменно волновался, когда сын начинал новую фазу проекта: его беспокоила судьба холмов из папье-маше. Но Брайан строил аккуратно, приспосабливаясь к существующему ландшафту,— и делал это буквально без передышки. Вырастали новые кварталы, небоскребы, коттеджи — все, на что было способно его воображение,— и макет расползался по чердаку, пародируя экспансию западного Эдинбурга.И вот теперь, в дождливое утро, зачарованно стоя перед витриной магазина А.Т.Вилсона «Хобби и развлечения», Брайан не мог поверить своим глазам. Нет, это не сон! Великолепный малиново-черный паровоз блистал за стеклом, и сбоку на золоченой табличке — сердце Брайана сладко забилось — было написано «ГОРОД НОТТИНГЕМ». Редчайшая коллекционная модель, знаменитый Ар-2383 Би-Ар класса «Принцесса» под названием «Город Ноттингем». Предмет безутешного вожделения, сделавшийся дефицитом сразу после выпуска.Сколько лет я за ним охотился?!Кровь шумела у Брайана в висках. Он посмотрел на часы — магазин открывался в девять, ровно через пять минут, а ему нужно было предстать перед мистером Фоем в девять пятнадцать. Паровоз стоил 105 фунтов. Если протянуть до обеда, драгоценную модель, без всяких сомнений, перехватят конкуренты. Брайан рванул через дорогу к ближайшему банкомату и получил деньги — задыхаясь от восторга и одновременно трепеща от мысли, что какой-нибудь ушлый коллекционер его опередит.Подбегая к магазину, он увидел у дверей хозяина, старого Артура: то&heip;