Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

Александр Копытин
арт-терапия жертв насилия

«Психотерапия»
Москва
2009
ББК 88.5 УДК 159.9 К 65
Копытин А.И. и др.
К 65 АРТ-ТЕРАПИЯ ЖЕРТВ НАСИЛИЯ /Сост. А. И. Копытин. - М: Психотерапия, 2009. - 144 с: ил.
Учебное пособие посвящено методу арт-терапии, который используется применительно к сложным случаям психотерапевтической практики, в частности при работе с людьми, пострадавшими от всевозможных форм насилия: от физических травм в детстве до сексуального насилия.
В качестве инструментов арт-терапевтической диагностики и коррекции опыта перенесенного насилия у детей и подростков автор использовал рисуночный тест Сильвер, тест «Нарисуй историю» и технику стимульного рисования. На конкретных клинических примерах показано использование различных методик арт-терапии: рисование пальцами, рисование на зеркале, на кукле, создание коллажей, фотографий и др.
Книга будет полезна студентам-психологам, психологам-консультантам и психотерапевтам, работающим с последствиями насилия у детей и взрослых и с синдромом посттравматического стрессового расстройства.
ISBN 978-5-903182-52-7
© Копытин А. И 2008
© Издательство «Психотерапия», 2008

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .4
ГЛАВА 1. Методы арт-терапевтической помощи
жертвам насилия (Копытин А.) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .8
ГЛАВА 2. Отражение опыта перенесенного насилия в организованной и спонтанной изобразительной деятельности. Графические признаки перенесенного насилия у детей и взрослых (Копытин А.) . . . . . . . . . . . . . . . .19
ГЛАВА 3. Тесты Сильвер как инструмент
арт-терапевтической диагностики и коррекции : опыта перенесенного насилия у детей и подростков (Копытин А Свистовская Е.) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .33
ГЛАВА 4. Использование фотографии в работе
с жертвами насилия (Копытин А.) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .60
ГЛАВА 5. Отражение и преодоление опыта насилия в процессе индивидуальной арт-терапии, проводимой в доме ребенка: описание случая (Сучкова Н.) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .80
ГЛАВА 6. Случай лечения нервной анорексии у перенесшего насилие подростка средствами арт-терапии (Свистовская Е.) . . . . . . . . . . . . . . .л,95
ГЛАВА 7. Лечебно-коррекционные механизмы и факторы проработки травматичного опыта в процессе арт-терапевтической работы с жертвами насилия (Копытин А.) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .109
ГЛАВА 8. Насилие в современном искусстве и арт-терапевтической экспрессии: некоторые параллели (Копытин А.) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .125
ЛИТЕРАТУРА . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .137

ВВЕДЕНИЕ
Развитие арт-терапии в нашей стране и за рубежом в последние годы сопровождается исследованием ее терапевтического потенциала применительно к разным патологическим состояниям и категориям клиентов. Значительный интерес у специалистов вызывают возможности применения арт-терапии в качестве ведущего или вспомогательного метода лечебно-коррекционных воздействий в отношении лиц, пострадавших от насилия. Данная категория лиц может включать как взрослых, так и детей, перенесших однократную или многократную психическую травму, связанную с насилием. Хотя в настоящем издании основное внимание уделяется применению арт-терапии к детям, пострадавшими от сексуального, физического или морального насилия, в нем также обсуждаются возможности оказания арт-терапевтической помощи перенесшим насилие взрослым.
Психологические последствия насилия стали предметом особого интереса специалистов в области психического здоровья сравнительно недавно. Благодаря проведенным исследованиям стали очевидны масштабы деструктивного воздействия насилия на психическое здоровье населения. Более пристальному изучению подверглись психические нарушения, развивающиеся вследствие перенесенного насилия (входящие в группу различных нозологических форм под общим названием «Реакция на тяжелый стресс и нарушения адаптации», включая и посттравматическое стрессовое расстройство) и вызванные им защитно-приспособительные реакции (психологические защиты и копинг-поведение).
Насилие может проявляться в межличностных отношениях, в отношениях субъекта с разными социальными институтами, а также в отношениях между разными сообществами. Оно может проявляться в семье, и при этом его жертвами часто становятся женщины и дети. Такие проявления именуются домашним насилием, связанным, в том числе, с физическими актами агрессии мужчины против женщины, с которой он состоит в интимных отношениях. Подобные проявления также могут включать различные формы жестокого обращения с ребенком — сексуальное, физическое и эмоциональное насилие, а также отсутствие родительской заботы.
Насилие над ребенком может приводить как к кратковременным, так и хроническим нарушениям в эмоциональной, познавательной и поведенческой сферах. У подвергавшихся насилию детей часто формируется низкая самооценка, ухудшается эмоциональная и поведенческая саморегуляция, отмечаются нарушения пищевого поведения и школьной адаптации, симптомы посттравматического стрессового расстройства или депрессии. Вызванные насилием нарушения развития могут в дальнейшем вызвать также сексуальные проблемы и расстройства личности, приводить к криминальному и антисоциальному поведению. Во многих случаях эти нарушения сохраняются на протяжении длительного времени, вызывая состояния психосоциальной дезадаптации у взрослых. Нередко одним из последствий насилия в детстве выступают диссоциативное расстройство и так называемое расстройство множественной личности.
В последние годы предметом особого внимания также стали психологические последствия организованного насилия, заключающегося в целенаправленном и систематическом применении террора и жестокости для контроля над отдельными индивидами, группами или сообществами. Организованное насилие может осуществляться как государственными, так и негосударственными структурами или группами населения. Оно может проявляться в причинении боли или травмы, убийстве, унижении, устрашении, а в некоторых случаях и в уничтожении целой группы людей, этнического сообщества или представителей политической оппозиции. Так, разные правительства могут для осуществления насилия использовать вооруженные силы, полицию и политические организации. Оппозиционные группы и террористические организации, чтобы получить власть или достичь иных целей, также могут проявлять насилие, устрашать гражданское население, вызывать социальные беспорядки.
В настоящее время активно развиваются методы психологической помощи жертвам насилия. Некоторые из этих методов характеризуются системной, междисциплинарной направленностью и учитывают сложную, комплексную природу насилия и его представленность на разных уровнях социальной организации общества. С учетом этого, помимо клинических и психологических данных, при разработке и реализации некоторых из этих методов принимается во внимание широкий набор различных социальных и культурных факторов пато- и саногенеза и привлекаются социальные и культурологические теории. Работающие в рамках такого подхода специалисты, помимо решения диагностических и лечебно-коррекционных задач, нередко создают условия для повышения уровня общественного сознания граждан и роста их социальной и культурной активности.
Очевидно, что проблема насилия может рассматриваться на разных уровнях, включая:
• личностный, связанный с выявлением и коррекцией эмоциональных, познавательных и поведенческих нарушений, вызванных перенесенной травмой;
• межличностный, связанный с диагностикой и коррекцией нарушенных отношений личности или нескольких людей, например, членов семьи или коллектива;
• общинный, связанный с развитием местных сообществ и гармонизацией отношений между их представителями;
• социокультурный и социополитический, связанный с развитием социальных институтов и общественного сознания представителей разных социальных групп.
Включаясь в разные виды организованной совместной деятельности, представители этих групп могут работать над изменением системы общественных отношений таким образом, чтобы минимизировать проявления тех или иных форм насилия и защитить от него себя и других граждан.
Имеющиеся в литературе данные указывают на значительный потенциал арт-терапии в оказании помощи пострадавшим от насилия детям, подросткам и взрослым. При этом нередко подчеркиваются те особенности арт-терапии, которые делают ее избранным методом применительно к данной категории клиентов. Предполагая невербальный характер выражения травматичного материала, арт-терапия делает ситуацию работы с ним более безопасной для клиента. Большое значение имеет и то, что художественная экспрессия доступна как взрослым, так и детям; способна затрагивать опыт, связанный с разными стадиями психического развития, в том числе весьма ранними. Это может обеспечивать выражение травматичных переживаний, связанных с довербальным опытом клиента или при отсутствии развитых речевых навыков.
Поскольку сексуальное насилие является сложным предметом для обсуждения, а его жертвы во избежание разглашения обстоятельств преступления нередко вынуждены молчать, арт-терапевтический подход является для них более приемлемой формой работы со специалистом. Даже не раскрывая психо-травмирующих обстоятельств, пострадавшие от насилия могут благодаря работе с изобразительными материалами получать разнообразные положительные эффекты.
В последние годы возрастает также интерес специалистов к определению графических индикаторов перенесенного насилия, что может иметь большое значение как для диагностики вызванных им нарушений психической деятельности, так и в экспертной работе, связанной с проведением расследований случаев насилия.
Авторы книги делятся опытом применения арт-терапии с пострадавшими от насилия детьми, подростками и взрослыми. Данный опыт на сегодняшний день пока весьма ограничен и нуждается в дальнейших практических исследованиях, которые могли бы показать терапевтическую эффективность метода, а также надежность и валидность тестов, основанных на использовании графических индикаторов насилия.

Глава 1
МЕТОДЫ АРТ-ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ПОМОЩИ ЖЕРТВАМ НАСИЛИЯ

Методы арт-терапевтической помощи перенесшим насилие детям и подросткам
Многие авторы подчеркивают большую ценность использования арт-терапии в работе с детьми и подростками, пострадавшими от насилия, в частности, сексуального насилия. Это связано с невербальным характером экспрессии во время сеансов арт-терапии, что позволяет отреагировать весьма сложные чувства, в том числе деструктивные и самодеструктивные тенденции. При этом, благодаря использованию различных материалов и образов, ребенок может выражать подобные переживания, не причиняя себе и окружающим вреда.
Изобразительная деятельность сама по себе может являться мощным терапевтическим фактором. Она допускает самые разные способы обращения с художественными материалами. Одни из них позволяют достигать седативного эффекта и снимать эмоциональное напряжение. Другие — отреагировать травматичный опыт и достичь над ним контроля. Перенос чувств клиента на изобразительные материалы и образы также делает арт-терапевтический процесс более психологически и физически безопасным для обеих сторон и предоставляет дополнительные возможности для рефлексии и когнитивной проработки травматичного опыта с опорой на метафоры и средства символического дискурса.
Очень ценным при работе с детьми-жертвами насилия является то, что в своих отношениях со специалистом ребенок может установить оптимальную для себя дистанцию, поскольку художественные материалы и образы являются своеобразными посредниками в его транзакциях со специалистом. Использование вербальных средств коммуникации делало бы равмированного ребенка слишком уязвимым в терапевтических отношениях.
Все это помогает ребенку благодаря арт-терапии восстановить чувство собственного достоинства (Frankin, 1992; Stember, 1980) и реализовать более широкий репертуар защитно-приспособительных реакций. Некоторые авторы также отмечают большую ценность физического контакта жертв насилия с различными материалами, что позволяет не только актуализировать и отреагировать травматичный опыт (Sagar, 1990), но и оживить сферу физических ощущений, заблокированных в результате травмы (Carozza & Hierstiener, 1982).
Большое значение имеют защитные, контейнирующие свойства изобразительных материалов и объектов и символических образов, способствующие «удержанию» сложных переживаний и их последующей трансформации в положительные. Дети интуитивно находят такие способы взаимодействия с материалами, которые в наибольшей мере этому способствуют. Так, Сейгар описывает то, как дети, перенесшие сексуальное насилие, создают из изобразительных материалов разные смеси и затем помещают их в те или иные емкости (Sagar, 1990).
Подобная работа с материалами способствует интеграции личности ребенка и имеет подчас весьма конкретное и ритуальное выражение. Сейгар (1990) связывает свои наблюдения за особенностями поведения детей, перенесших сексуальное насилие, с идеей о художественном образе как талисмане.
При работе с детьми-жертвами насилия в настоящее время используется как индивидуальная, так и групповая арт-терапия. Подходы к индивидуальной арт-терапии могут быть различными, в том числе по степени директивности специалиста. Пиик (Реаке, 1987) описывает свою работу, называя ее «настолько неинтрузивной и недирективной, насколько это возможно» для того, чтобы клиент мог ощутить полный контроль над ситуацией. В то же время Хейгуд (Hagood, 1992) утверждает, что до тех пор, пока не будет использована та или иная форма директивной терапии, ребенок будет избегать обсуждения переживаний, связанных с сексуальным насилием. Левинсон (1986) описывает «высвобождающую чувства терапию» в форме организованной игровой деятельности, которая, по ее мнению, способствует отреагированию чувств, связанных с перенесенной травмой.
В то же время интенсивный характер отношений при индивидуальной арт-терапии создает потенциально опасную ситуацию для клиента, способную провоцировать травматичный опыт (Young & Corbin, 1994). Доверие пережившего насилие ребенка к психотерапевту нередко формируется очень медленно, и это может произойти лишь при наличии четких границ и структуры психотерапевтических отношений, а также при безусловном принятии его переживаний и изобразительной продукции арт-терапевтом (Machiodi, 1990).
В отличие от индивидуальной терапии, групповая терапия лишена тех сложных моментов, которые связаны с интенсивными терапевтическими отношениями и провоцирующими ревиктимизацию вмешательствами арт-терапевта в личное пространство ребенка, например, из-за его слишком директивной позиции специалиста. Поэтому большинство клиницистов рекомендуют использовать в работе с жертвами сексуального насилия в первую очередь групповую арт-терапию (Knitte & Tuana, 1980; Steward et a 1986). Эта форма терапии также позволяет преодолевать чувства социальной изоляции и стигматизированности, переживаемые многими жертвами сексуального насилия (Knitte & Tuana, 1980; Carozza & Hierstiener, 1982; Beriner & Ernst, 1984; Wof, 1993), а также детьми из дисфункциональных семей.
Групповое взаимодействие со сверстниками в присутствии двух психотерапевтов в какой-то мере способствует формированию у жертв насилия опыта положительных семейных отношений (Steward et a.r 1986; Young & Corbin, 1994). Для подростков же индивидуальная арт-терапия может быть малопригодной из-за присущего им негативного отношения ко взрослым и социальным авторитетам. При этом арт-терапевтическая работа в условиях группы сверстников им больше подходит (Knitte & Tuana, 1980).
Наряду с групповыми занятиями, с пострадавшими от насилия детьми могут также проводиться групповые занятия совместно с матерями и иными близкими ребенку лицами, о чем пишет, например, Хейгуд (1991).
Проведенное в Великобритании исследование (Мэрфи, 2001), направленное на определение того, какие формы арт-терапии наиболее часто используются в работе с несовершеннолетними жертвами сексуального насилия, показало, что дети до пяти лет участвовали, главным образом, в индивидуальной арт-терапии, в то время как подростки занимались, в основном, в группах. Групповая арт-терапия, как правило, была рассчитана на более короткий срок и продолжалась не более девяти месяцев.
61.4% подростков, направленных на индивидуальную арт-терапию, занимались ею более одного года, причем, четверть из этого числа — более трех лет. Лишь в некоторых случаях индивидуальная арт-терапия была рассчитана на короткий срок.
60% респондентов в исследовании Мэрфи (2001) заявили, что применяют недирективный подход. Использование недирективного подхода эти специалисты аргументировали тем, что ребенок, перенесший сексуальное насилие, особенно нуждается в хорошем контроле над ситуацией, поэтому директивность со стороны арт-терапевта будет им болезненно восприниматься. По их мнению, свободный выбор изобразительных материалов усиливает веру ребенка в свои силы и ощущение контроля над травматичными переживаниями, что является важным психотерапевтическим фактором.
Некоторые респонденты в исследовании Мэрфи (2001) также отмечали, что определенная директивность в начале индивидуальных занятий способствовала снижению тревоги, нередко проявляющейся у детей, ощущающих себя один на один со взрослым, либо в тех случаях, когда ребенок испытывает замешательство. Директивность подразумевала, в частности, чтение какой-либо истории или сказки, либо предложение использовать новые изобразительные средства. Некоторые респонденты высказывали предположение, что жертвы сексуального насилия в ряде случаев сами склонные к насильственным Действиям, нуждаются в более директивном подходе.
При проведении групповой арт-терапии как правило возникает необходимость организовать совместную работу участников, а потому элементы директивности будут неизбежны, то же время, директивность в одних случаях может сводиться к поддержанию специалистом определенной структуры занятий и поддержанию их четких временных границ, при предоставлении участникам значительной свободы действий. В других случаях ведущие дают участникам групп различные задания или темы, либо рекомендуют им те или иные конкретные материалы и способы деятельности, считая, что это способствует снятию напряжения и позволяет предотвратить хаотичное «выплескивание» чувств.

Методы арт-терапевтической помощи взрослым-жертвам насилия
Используемые на сегодняшний день формы и методы арт-терапевтической помощи взрослым — жертвам насилия включают разные варианты индивидуальной и групповой работы, различающиеся как с точки зрения организации процесса, так и теоретической модели или «идеологии», которые лежат в их основе.
Наряду с традиционными, психодинамическими моделями работы, связанными с представлениями классического психоанализа, теории объектных отношений и юнгианством (пост-юнгианством), в последние годы арт-терапевтами все более активно используются феминистский, мультикультуральный, нарративный и иные подходы.
Примером использования психодинамического подхода в арт-терапевтической работе с женщиной-жертвой сексуального насилия, может являться статья американского арт-терапевта Гуд (Good, 2007). Она описывает процесс арт-терапии с пациенткой с хронической формой посттравматического стрессового расстройства, у которой также диагностируется крупное депрессивное расстройство и диссоциативное личностное расстройство. Пациентка в детстве и подростковом возрасте систематически подвергалась физическому, моральному и сексуальному насилию со стороны матери, которая даже заставляла девочку заниматься проституцией.
Данный автор считает арт-терапию наиболее эффективной формой помощи пациентам с диссоциативным личностным расстройством, поскольку характерный для них защитный механизм диссоциации связан с повышенной активностью воображения: «Перенесшие насилие дети нередко используют защитный механизм диссоциации с целью защиты от травматичного опыта. Они уходят в мир воображения . Этот иллюзорный мир их фантазии может сохраняться и во взрослой жизни» (Good, 2007). В то же время, когда внешняя ситуация уже не несет угрозы, защитный механизм диссоциации ослабевает, что позволяет использовать методы, основанные на воображении, с целью соединения реальной картины мира с виртуальной.
В своей работе с пациенткой Гуд использовала комплекс различных техник, включая направленное воображение, работу с метафорами, релаксацию, а также работу с разными изобразительными материалами. Важное место отводилось технике фотоколлажа. Свой подход в целом она характеризует как в основном базирующийся на пост-юнгианских представлениях, дополненных представлениями когнитивной психотерапии.
Работа с воображением и использование имажинативных техник арт-терапии описывается также таким австралийским автором, как Б. Стоун (Стоун, 2006). Ее статья представляет собой описание работы арт-терапевтической группы с использованием диалогов с визуальными образами. Группа состояла из испаноговорящих женщин, выходцев из Южной Америки, перенесших психологическое и физическое насилие и являющихся политическими беженцами. Эти женщины участвовали в специальной реабилитационной программе, важным элементом которой выступала арт-терапия. Особое внимание арт-терапевт обращала на работу с телесным образом «я» женщин, поскольку их восприятие собственного тела и сенсорная сфера серьезно пострадали в результате насилия. Благодаря использованию визуализации собственного тела и передаче его образа в рисунке с последующим «общением» с телом были достигнуты положительные эффекты арт-терапии. Так, посредством Диалога с телесным образом «я» клиентам с ПТСР удалось обрести внутреннюю силу. Хотя основным языком арт-терапевта был английский, а участниц группы — испанский, общение средством визуальных образов позволило преодолеть языковой барьер. Долгосрочные эффекты программы проявились в том, что через шесть месяцев после завершения занятий участницы группы отмечали сохраняющиеся положительные эффекты, выражающиеся в устойчивом положительном телесном образе «я».
Другой автор, Хеуш (2006), также описывает работу с жертвами организованного насилия, беженцами с Ближнего Востока. Многие участники группы — как женщины, так и мужчины — оказавшись в заложниках, перенесли сексуальное насилие и пытки. Этим автором был использован тематический подход к групповой арт-терапии. Хотя он является широко распространенным при работе с разными категориями пациентов, его использование в работе с жертвами насилия таит в себе как преимущества, так и риски. Одним из них, по признанию самой Хеуш, является риск преждевременной провокации травматичного опыта участников группы, когда они еще не готовы к его проработке. Следствием этого может быть то, что пациенты неоднократно пытались избавиться от созданной ими согласно инструкции арт-терапевта изобразительной продукции. Данная статья также примечательна тем, что в ней подробно описываются реакции контрпереноса арт-терапевта, вызванные сложным психологическим материалом участников группы. Проявление таких реакций потребовало от нее дополнительной работы над собой, в том числе с использованием изобразительных средств, направленной на преодоление отрицательных переживаний и осознание причин их появления. Подход этого автора также тесно связан с психодинамическим пониманием процесса арт-терапии.
Использованию феминистского подхода к работе с жертвами насилия посвящены, в частности, публикации таких авторов, как МакГи (McGee, 2007), Фабр-Левин (2002). Арт-терапевт из Шотландии МакГи следующим образом описывает свой выбор феминистского подхода: «Когда я в 1987 году закончила курс арт-терапевтической подготовки на базе Хартфордширского университета, основанный на психодинамическом подходе, и начала работать, я обратила внимание на глубокий конфликт, в котором психоанализ находится с психологической реальностью клиентов . Исходя из того, что сообщают жертвы насилия, нам необходимо радикально пересмотреть всю систему психоаналитического мышления».
В своей работе она обращает особое внимание на социальные условия жизни своих клиентов (в основном, женщин) — массовое домашнее насилие, религиозные предрассудки, распространение алкоголизма и других форм зависимости, безработицу, отсутствие жизненных альтернатив. Данный автор проводит арт-терапевтическую работу на базе центра семейной психотерапии, в деятельности которого реализуется принципиально новая концепция помощи, основанная на раскрытии ресурсов местных сообществ. Арт-терапия является органичной частью такой системы, которая направлена на поддержку местных сообществ путем решения трех основных задач:
• помощь семьям, группам и организациям в раскрытии их потенциала, в том числе потенциала взаимной психологической и социальной поддержки,
• создание равных возможностей для представителей разных социальных групп, в том числе не имевших ранее доступа к некоторым услугам,
• расширение спектра услуг для населения.
Нельзя не отметить такого важного элемента «идеологии» центра семейной психотерапии, как признания важности участия представителей местных сообществ в демократическом процессе, различных групп активистов, а также установления взаимодействия с парламентскими группами, что позволяет решать вопросы, связанные с насилием в разных сферах жизни на основе координации усилий многих людей.
Большой интерес представляет описание процесса индивидуальной арт-терапии, проводимой МакГи с клиенткой 45 лет с депрессивным расстройством, которая в детстве пережила сексуальное насилие со стороны отца. МакГи подчеркивает важность недирективного подхода в работе с жертвами насилия: «При работе с жертвами насилия очень важно сохранить недирективность для того, чтобы свести к минимуму угрозу для клиента». Занимая во время работы с клиенткой позицию свидетеля, арт-терапевт ориентировалась на диалог с нею и даже уступала ей инициативу. В течение первых нескольких недель клиентка не создала ни одного рисунка. Значительная часть занятий проходила в молчании. И клиентка, и арт-терапевт переживали порой сложные чувства, и арт-терапевт нередко ими делилась, позволив клиентке тем самым почувствовать себя в более безопасном положении. Постепенно она стала рисовать и достигла заметных положительных результатов. Как отмечает МакГи (2007): «Арт-терапия играет важную роль в обретении клиентами внутренней силы, осознании ими своих интересов и своего «я», которые они длительное время игнорировали. Она помогает им выразить и проработать болезненный опыт, о котором они часто стараются умолчать . Выражая свой опыт и говоря о нем, они также помогают специалистам лучше понять природу насилия . Рост общественного сознания невозможен без создания таких организаций, которые могли бы использовать переживание насилия как основу для изменения социальной политики».
Инновационная форма арт-терапевтической работы с группами психологической поддержки семей в связи с фактами сексуального насилия, основанная на социально ориентированном подходе, также описывается в статье Коэн-Либман (2007). Внимание к социальному контексту и социальным факторам насилия характерно и для такой представительницы феминистского подхода в арт-терапии, как Фабр-Левин (2002). Она отмечает, что « .без использования представлений теории культуры с целью изучения природы угнетения западные модели психотерапии будут лишь способствовать сохранению тех форм практики, которые являются проводниками устаревших и ложных представлений о человеке. В контексте теории культуры выражение «личность — это политика» обозначает взаимоотношения между личностью и ее субъективным опытом с одной стороны и правоустанавливающими, политическими структурами с другой стороны. Основная задача феминистской арт-терапии заключается поэтому в осознании женщиной своей личной силы и восстановлении здорового чувства «я»». Важную роль, по мнению Фабр-Левин, при этом может сыграть арт-терапия. Это автор также подчеркивает, что в процессе арт-терапии клиент не только может осознать себя, но и получить ценный опыт физического воплощения образа, основанный на телесной экспрессии, что отсутствует в «разговорной» психотерапии: «Вербальная экспрессия, может быть, и позволяет нам осознать многое, но не дает возможности пережить катарсис на телесном уровне, что позволило бы нам быть более активными в отношениях с окружающим миром». Более того, вербальная психотерапия, по мнению этого автора, может способствовать угнетению женщин, поскольку «язык является инструментом структурирования и упорядочивания мира, средством манипулирования реальностью». Данный автор так же, как МакГи (2007), подчеркивает ценность позиции психотерапевта в качестве свидетеля и его отказа от направляющих воздействий.
Как отмечает в своем предисловии к книге «Феминистские подходы к арт-терапии» Лаптон (Lupton. Feminist Approachers to Art Therapy. 1997): «Практика терапии искусством может осуществляться на двух разных уровнях. Один из них личностный. Он связан с использованием изобразительного искусства, литературного творчества или драматического исполнения .", с целью визуального или вербального выражения чувств теми, кто переживает психологический или физический дистресс или социальное неблагополучие . Арт-терапия, осуществляемая на этом уровне, не пытается затрагивать социальные и культурные условия жизни человека. На деле такие практики индивидуализируют имеющиеся у человека проблемы, поскольку обращают внимание лишь на особенности биографии и личности клиента. Другой подход к использованию арт-терапии имеет явный политический оттенок. Изобразительное творчество при этом используется для отражения и критического анализа социальных и культурных условий жизни людей, в которых они переживают боль, неблагополучие, стигматизацию или неравенство. Этот тип изобразительного творчества ориентирован на публичное представление его продуктов и стремится выступать катализатором социальных изменений. Искусство активизма стремится бросить вызов доминирующим формам медицинского и психиатрического обслуживания и привлечь внимание общества к тому факту, что определенные социальные группы, такие как женщины, представители бедных слоев населения, инвалиды, геи и лесбиянки, старики, безработные и иммигранты в условиях доминирующей культуры являются жертвами систематической стигматизации и насилия» (р. 1).
На сегодняшний день в литературе также отражен опыт применения арт-терапии с лицами, перенесшими психическую травму и, в частности, с участниками боевых действий с целью работы как со специфическими для ПТСР симптомами, так и с коморбидными состояниями и функциональными проблемами (Фоа, Кин, Фридиан, 2005).
Такой опыт может представлять большую ценность и при работе с лицами, пострадавшими от насилия, с учетом общности клинической картины расстройств, развивающихся вслед за полученной психической травмой в условиях военных действий и при совершении насилия. И в том, и в другом случае могут действовать аналогичные психологические механизмы, приводящие к развитию ПТСР и иных нарушений психосоциального функционирования личности. Публикации, посвященные арт-терапевтической помощи участникам боевых действий, также позволяют лучше понять механизмы и факторы терапевтической эффективности арт-терапии с жертвами насилия.

Глава 2
ОТРАЖЕНИЕ ОПЫТА ПЕРЕНЕСЕННОГО НАСИЛИЯ В ОРГАНИЗОВАННОЙ И СПОНТАННОЙ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ДЕТЕЙ. ГРАФИЧЕСКИЕ ПРИЗНАКИ ПЕРЕНЕСЕННОГО НАСИЛИЯ У ВЗРОСЛЫХ
Графические признаки насилия в изобразительной продукции детей
На сегодняшний день существует большое количество публикаций, в основном американских, посвященных исследованию графических признаков перенесенного детьми насилия. Предметом повышенного внимания среди специалистов в области психического здоровья, в первую очередь арт-терапевтов, становится обнаружение графических индикаторов перенесенного сексуального насилия (Cohen & Pheps, 1985; Sidun & Rosentha, 1987; Hibbard & Hartmann, 1990). Такие индикаторы нередко привлекаются в ходе участившихся судебных расследований. В США, например, имеются случаи использования детских рисунков в качестве свидетельств совершенного преступления, при этом арт-терапевты иногда участвуют в расследовании в качестве экспертов.
Наряду с арт-терапевтами, поиском графических индикаторов перенесенного сексуального насилия занимаются клинические психологи, используя с этой целью различные графические методики. Так, в литературе описаны некоторые подходы к выявлению перенесенного сексуального насилия с использованием рисуночных тестов (DiLeo, 1996; Jacobs, Hashima & Kenning, 1995; Pinto & Bombi, 1996). Chanter, Peco и Mertin (1993) сравнили изображения человеческих фигур, выполненных двумя группами детей — перенесших и не перенесших сексуальное насилие. Эти авторы указывают на значительно более частое наличие в рисунках детей, пострадавших от насилия, таких признаков изображений, как «обрезанные или укороченные руки, плохая интегрированность частей тела и отсутствие ног».
Кауфман и Вол (1992) изучали рисунки детей предпубертатного возраста, перенесших сексуальное насилие. Результаты их исследования свидетельствуют о более частом наличии при изображении человеческих фигур таких признаков, как «обрезанные» конечности, заштрихованный или отсутствующий рот и глаза, неровная поза, заштрихованные или оторванные гениталии и плохая интегрированность частей тела.
В то же время существует высокий риск гипердиагностики на основе анализа изобразительной продукции участников арт-терапевтического процесса или детей, проходящих клинико-психологическое обследование, направленное на оценку их состояния и выявление психологических последствий насилия. Согласно исследованиям Мэрфи (2001), лишь треть опрошенных ею арт-терапевтов Великобритании считали оправданным использование «графических индикаторов» сексуального насилия у детей. Большинство полагали, что «графические индикаторы» являются слишком жесткими и «культурно детерминированными». Кроме того, изобразительная продукция, создаваемая в ходе арт-терапии, часто связана с контекстом психотерапевтических отношений. Респонденты отмечали субъективный характер образов и сложность их однозначного толкования, с чем связывалась нецелесообразность их использования для получения свидетельств насилия.
В целом, изобразительная продукция и способы обращения детей с разными изобразительными материалами отличаются большей вариабельностью по сравнению со взрослыми, а потому значение визуальньно-графических индикаторов насилия не следует переоценивать. Символические элементы изображения, имеющие большую значимость в диагностике сексуального насилия у взрослых, не могут при работе с детьми рассматриваться в качестве надежных индикаторов насилия уже потому, что способность к символической экспрессии проявляется у детей в процессе арт-терапии постепенно.
Такой экспрессии зачастую предшествуют досимволические изобразительные формы и простейшие манипуляции с материалами.
Если говорить о наиболее характерных для перенесших насилие детей изобразительных проявлениях, то, согласно Сей-гару (1990), такие дети нередко стараются смешивать разные краски и материалы, которые они затем размазывают по плоской поверхности или помещают в какую-либо емкость для того, чтобы арт-терапевт сохранил их в надежном месте. Подобного рода работы могут выражать некую «тайну», которую ребенок должен был до этого держать в себе самом.
В изобразительной деятельности перенесших сексуальное насилие детей часто отмечается обильное использование воды или иной жидкости или добавление к ним иных материалов. Ребенок, как правило, стремится сохранить подобный раствор или «кашу» в течение нескольких недель, закрывая его в какой-либо емкости. Иногда дети заявляют, что этот раствор является «ядом» или «лекарством».
Элдридж (2000) приводит многочисленные примеры смешивания пострадавшими от насилия детьми самых разных материалов. Создаваемую ими смесь они нередко ассоциируют с фекалиями или пищевыми продуктами. Так, Элдридж приводит в качестве примера работы одного мальчика, который был увлечен смешиванием разных красок и созданием из них «грязи». То, что у него получалось, он обычно хранил в баночках. Он также добавлял в созданные смеси все, что попадалось ему под руки — даже мух и опилки: «Он словно стремился к тому, чтобы смесь вобрала в себя как можно больше всяких вещей для того, чтобы быть «настоящей грязью» (с. 38).
Художественные объекты и материалы нередко становятся для таких детей своеобразным «козлом отпущения». Дети совершают с ними деструктивные действия (Sagar, 1990; Levinson, 1986). Нередко деструктивные манипуляции приобретают особенно активный характер, приводя к загрязнению окружающей среды и самого ребенка. Иногда при этом дети испытывают трудности в контейнировании сложных переживаний и их деструктивные действия направляются на специалиста или на самих себя.
Многие респонденты-арт-терапевты в исследовании Мэрфи (2001) отмечали стремление детей портить «хорошие» или «чистые» рисунки путем их закрашивания, сжигания или протыкания: «Эта тенденция определенным образом связывалась с тем, что дети, являющиеся жертвами насилия, сами склонны его совершать. Гнев и желание наказать обидчика направляются на изобразительные материалы и являются причиной повреждения уже созданных образов. Глиняные фигурки протыкаются или сминаются. Дети могут бросить сырую глину в рисунок, на котором изображен обидчик, они также могут сминать готовые рисунки и бросать их в мусорное ведро, топтать их или рвать на куски».
Как отмечает Мэрфи (2001), «Дети также используют изобразительные материалы необычным образом. Они накладывают один слой краски на другой, заворачивают материалы в бумагу или ткань, а затем разворачивают их. Кроме того, они иногда имеют склонность выбирать те материалы, которые обычно не используются в художественной работе, а также любые иные материалы и предметы, находящиеся в кабинете. Запах изобразительных материалов имеет для них большое значение, они с удовольствием используют глину, мыло, воду или краску, нередко нанося их на свою кожу. Раскрашивание ладоней и рук, а также лица, по-видимому, передает переживаемое ребенком состояние «внутренней загрязненности» и «хаоса». По этой же причине некоторые дети весьма настороженно относятся к нанесению краски на свои кожные покровы, и процедура смывания краски представляет для них особую значимость. Поэтому они нередко просят арт-терапевта помочь им помыться, по-видимому для того, чтобы быть уверенными в том, что они «чистые»».
Некоторые перенесшие насилие дети в процессе изобразительной работы неосознанно «проигрывают» травматичную ситуацию вновь и вновь, словно стараясь обрести над ней контроль. В то же время, учитывая символическую, метафорическую природу художественных образов, ребенком, как правило, не осознается их связь с конкретными обстоятельствами насилия. В то же время осознание связи образов с конкретными обстоятельствами жизни может происходить в определенный момент терапии спонтанно или благодаря интервенциям со стороны специалиста.
Элдридж (2000) описывает случай из своей практики, когда перенесший насилие мальчик раскрашивал в ходе арт-терапевтического занятия куклу красным цветом. Затем он стал обмазывать ее цементом и клеем. В следующий раз, когда он получил в школе выговор, он еще раз раскрасил куклу. Его первыми словами в процессе работы были следующие: «Это похоже на кукольную порнографию».
Для перенесших насилие детей также характерно создание изображений ущербных или неполноценных персонажей, а также таких, которые испытывают страх и отчаяние, либо находятся в опасной для них ситуации. Это может отражать особенности самовосприятия таких детей. Подобные особенности образа «я» детей — жертв насилия хорошо проявляются как в спонтанной, так и организованной изобразительной деятельности, в том числе при использовании некоторых проективных графических методик, например, тестов Сильвер. Применение этих тестов с целью диагностики перенесенного насилия дополнительно обсуждается в следующей главе.
По мнению Мэрфи (2001), некоторые рисунки детей — жертв насилия свидетельствуют об их попытках преодолеть психическую травму посредством механизма «расщепления»: это проявляется в поляризации изображения на две части, отражающие разные грани переживаний — положительную и отрицательную.
В художественной деятельности детей из неблагополучных семей, переживших насилие, а также тех, кто оказался свидетелем сцен насилия, часто присутствуют повторяющиеся элементы. Такие дети используют искусство для самоуспокоения, часто применяя повторяющиеся линии, штрихи и точки при рисовании, смешивая и накладывая краски друг на друга или при работе с глиной делая повторяющиеся удары или другие движения.
В последние годы для определения признаков перенесенного насилия в изобразительной продукции детей стали применяться специальные арт-терапевтические диагностические методики, такие как рисуночные тесты Сильвер и диагностическая рисуночная серия (ДРС). Данные об использовании рисуночных тестов Сильвер приводятся в следующей главе. Сведения о диагностическом потенциале ДРС приводятся ниже.

Особенности рисунков детей с диссоциативным расстройством, являющихся свидетелями или жертвами домашнего насилия
Тест «Диагностическая рисуночная серия» был разработан американскими арт-терапевтами Барбарой Лесовиц, Шийрой Сингер, Анной Райнер и Бэрри Коэном в 1982 году (Lesovitz, Singer, Rayner, Cohen) в качестве системного инструмента арт-терапевтических исследований (Cohen, Hammer, Singer, 1888). Тест состоит из трех заданий. Каждое из них предполагает создание отдельного рисунка.
При выполнении первого задания — свободного рисунка — испытуемому дается инструкция: «Нарисуй что-нибудь, используя эти материалы». При выполнении второго задания («Рисование дерева») испытуемого просят нарисовать дерево, а при выполнении третьего задания испытуемому предлагается: «Изобрази, как ты себя чувствуешь, используя линии, формы и цвета». При выполнении теста используется один и тот же набор материалов: три листа ватмана (размером 18 х 24 дюйма) — по одному листу на каждое задание; набор художественной пастели, включающий 12 цветов.
Некоторые арт-терапевты начали использовать ДРС в работе с детьми, перенесшими разные формы семейного насилия, а также являющимися свидетелями насилия над матерями (Woodward, 1998). При этом некоторые из них обращают особое внимание на характерные для перенесших насилие детей диссоциативные тенденции, связанные с использованием в психотравмирующей ситуации защитного механизма диссоциации. Проводя исследования с помощью ДРС, эти авторы используют задания теста для подтверждения и более глубокого изучения диссоциативных тенденций ребенка, а также определенных особенностей его поведенческой, эмоциональной и познавательной сфер, являющихся следствием психической травмы. Так, проводя индивидуальную арт-терапию с детьми, свидетелями домашнего насилия, Woodward (1998) использовала ДРС наряду с другими арт-терапевтическими методиками. В своей публикации она приводит пример работы с мальчиком по имени Мэтью, рисунки которого указывают на диссоциативные тенденции. Она пишет, что «наиболее характерными проявлениями в изобразительной продукции, созданной на основе ДРС, являются в изобилии представленные магические и фантастические персонажи и сцены. Эскапизм и психическая диссоциация в качестве основных защитных механизмов Мэтью отчетливо проявляются во время использования ДРС» (р. 28).
Согласно данным Кокс и Собол (Сох & Sobo, 1994), рисунки детей с диссоциативным расстройством, являющихся свидетелями или жертвами домашнего насилия, при выполнении ими ДРС характеризуются следующими особенностями:
1.Наличием в изображений объектов, летающих в пространстве и не расположенных на базовой линии.
2. Неадекватным использованием цвета.
Данные признаки, по мнению Кокс и Собол (1994), указывают на аномалии развития познавательной сферы ребенка, связанные с перенесенным насилием. Кроме того, рисунки таких детей характеризуются:
1. Сильным нажимом, часто сочетающимся со слабым нажимом.
2. Прерывистыми, состоящими из точек линиями.
3. «Блуждающими», неуверенными линиями.
4. Размазыванием мелка по поверхности бумаги, нередко приводящим к созданию грязной поверхности.
Данные особенности, по мнению Кокс и Собол, указывают на попытки ребенка модулировать, то есть изменить, в том числе смягчить отрицательные переживания. На характерную Для таких детей неспособность удерживать аффект, по мнению этих авторов, указывают следующие признаки изображения:
1. Выход за границы листа бумаги.
2. Создание каракулей. Удары мелком по поверхности бумаги.
Кроме того, для таких детей характерна слабая организация изображения, в том числе:
1. Необычное расположение основного образа на листе бумаги.
2. Низкая интегрированность изображения, характеризующаяся слабой связью между его элементами.
3. Наличие многократно повторяющихся образов.
4. «Перенасыщенность» изображения, наличие в нем слишком сложных в структурном отношении образов, в том числе за счет добавления к рисунку надписей, содержательно не связанных с образами.
5. Помещение образов в контур.
6. «Наслоение» образов друг на друга.
7. Наличие разделенных, сегментированных образов.
При выполнении второго задания для рисунков таких детей также характерно следующее:
1. Хаотичное изображение ствола, корней или кроны.
2. Изображение распадающегося дерева.
3. Дерево вовсе не различимо.
4. Низкая интегрированность образа дерева.
В то же время Кокс и Собол (1994) указывают, что выявленные ими маркеры диссоциативного расстройства не являются достаточно надежными и должны использоваться главным образом в качестве вспомогательных признаков при проведении клинического обследования. Таким образом, ДРС может использоваться для определения диссоциативных тенденций (то есть указывать на использование ребенком в психотравмирующих ситуациях определенных защитно-приспособительных реакций в форме диссоциации), но не для постановки диагноза.

Графические признаки насилия в изобразительной продукции взрослых
Определенные особенности изобразительной продукции взрослых могут указывать на высокую вероятность насилия, перенесенного ими в детстве или в разные периоды последующей жизни. Следует, однако, признать, что в зависимости от момента совершившегося насилия и действия защитных механизмов, психотравмирующие обстоятельства и связанные с ними переживания могут в той или иной степени подвергаться вытеснению или искажению. В некоторых случаях лишь в определенный момент психотерапии, благодаря ослаблению защит или вследствие переживания психического регресса прошлый опыт может быть актуализирован и отреагирован в той или иной форме.
Во многих случаях жертвы насилия стараются скрыть психотравмирующие обстоятельства из-за страха нежелательных для себя или насильника (если он является близким человеком) последствий. Известно, что лишь третья часть случаев сексуального насилия предается огласке, но еще меньшая часть их становится предметом расследования. Нежелание жертв насилия заявлять о пережитом вызвало необходимость использования таких косвенных индикаторов, которые могли бы указать на негативный опыт. По мнению Спринг, травматичный опыт сексуального насилия может выражаться в создаваемых клиентами визуальных нарративах (повествованиях) как своеобразных «закодированных посланиях» (Spring, 1985, 1986, 1988). Рисунки являются тем символическим языком, с помощью которого этот опыт может быть отреагирован и проработан.
Знакомство с арт-терапевтическими публикациями, посвященными работе со взрослыми — жертвами сексуального насилия и нахождению его графических индикаторов, позволяет говорить о том, что эта тема затрагивалась начиная с Наумберг (Naumburg, 1958). Систематическое изучение графических признаков перенесенного сексуального насилия стало активно проводиться в США и некоторых других странах, начиная с 1970-х годов. Оно было связано с желанием специалистов определить графические признаки, которые могли бы служить своеобразными ключами для раскрытия вытесненного травматичного опыта. Эти исследования основаны на анализе спонтанной или создаваемой на основе применения определенных инструкций и стандартизованных графических методик изобразительной продукции жертв сексуального насилия.
Так, исследование графических признаков перенесенного сексуального насилия проводилось в США Спринг, начиная с 1970-х годов. Она провела анализ около 6000 рисунков, созданных более чем 2000 испытуемыми, являющимися жертвами сексуального насилия. Сравнивая рисунки женщин, перенесших однократный или многократный опыт сексуального насилия, с рисунками, созданными людьми без подобного опыта (контрольная группа), она выделила ряд визуально-графических признаков сексуального насилия. Эти признаки она связала с поведенческими и психофизиологическими эффектами психической травмы и вызванными ею защитно-приспособительными реакциями.
Хотя было выявлено много графических признаков сексуального насилия, наиболее часто встречающимися оказались лишь два. Одним из них являлось стилизованное или искаженное изображение глаз. В качестве другого признака выступали треугольники или угловатые формы, так называемые клиновидные формы (edged forms). Определяя проявление графических признаков сексуального насилия на разных этапах процесса терапии (арт-терапии), Спринг удалось выявить их постеп&heip;