Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

   Сурат
  
  
  
   Моей жене Аленушке
  
  
  
  
  
  
  
АВТОПОРТРЕТ С ОТРЕЗАННОЙ ГОЛОВОЙ
   или 60 патологических телег
  
  
  
Что необычного в этом тигре?
  
   Мирослав Невидайло.
  
  
  
  
   Прежде всего, хочу заметить, что я пишу это предисловие, скорее, как редактор, а не автор, потому что автор этих строк был совершенно невменяемым человеком. В литературе давно уже состоялось как жанр то, что принято называть "записками сумасшедшего" - Гоголь, Достоевский, Акутагава, да и мало ли кто еще, крепко приложили к этому делу свои нервные, малокровные руки. Хотя в этой книге достаточно автобиографического материала, она выгодно отличается от своих сестер по жанру тем, что наш автор писал, все-таки, не о себе. Конечно, любая книга есть не более чем автопортрет писателя, но автопортрет не обязательно должен предъявлять публике горделивый фас автора - есть ведь и другие части тела, есть и душа (или, если вам угодно, мозг), а у души есть извилины. По этим корявым дорожкам можно вполне сносно путешествовать, что и предлагает нам автор, снабдив свою книгу шестью десятками патологических телег.
   Телега, надо заметить, также не является новой литературной формой. В этой книге нет рассказов, потому что для этого автору пришлось бы где-то добыть изрядную порцию солидности, которой у него сроду не было, а воровать, как известно, нехорошо. Здесь нет и притч, потому что у автора совершенно расстроены назидательные функции. Здесь нет баек, потому что автор никогда не врет, и, конечно, нет миниатюр, потому микроскопичность формы за необъятной бездной содержания попросту не видна.
   Автор стал пациентом нашей больницы еще до того, как я получил здесь должность санитара, но, безусловно, все обстоятельства этой печальной истории мне хорошо известны, и я не буду описывать их здесь только потому, что они уже достаточно внятно изложены автором в небольшой телеге, озаглавленной "Вердикт". То, что автор все-таки выздоровел, ясно из содержания последней телеги, а также из того, что я пишу это предисловие, будучи одет в белый халат санитара, а не смирительную рубашку автора. Когда ему развязали рукава, выяснилось, что он умеет писать, а когда я допишу это предложение до конца, вам станет ясно, что автор и я - одно и то же лицо. Да, я не покинул это унылое заведение после своего выздоровления, а остался здесь и, более того, меня приняли на работу. Санитар - не врач, он не умеет лечить, но он умеет наблюдать и делать выводы. В результате своих наблюдений я пришел к выводу, что лечить не умеет никто - пациенты либо выздоравливают сами, либо вообще не выздоравливают. От кого же тогда больше пользы, от врача или от санитара? Давайте рассуждать патологически: санитар никогда не мешает больному заниматься собственным выздоровлением, он просто присутствует рядом, тогда как врач непрестанно тыкает вам в лицо чернильные пятна, назначает процедуры и старается принимать всяческое участие в разрешении вашей и без того тяжелой судьбы. Иногда, окончательно искалечив больного, он начинает твердо верить в то, что излечил его, отчего его профессиональное рвение, подкрепленное позитивными эмоциями, возрастает троекратно. Поэтому увольте - врачом я не стану никогда и ни за какие коврижки.
   Специально для профессиональных психиатров и просто сочувствующих я пронумеровал все телеги в том порядке, в котором они были написаны, чтобы наиболее адекватно отразить историю болезни автора и его выздоровления. Обычные эстеты могут читать телеги в произвольном порядке - именно такой порядок наиболее адекватно отражает душевное состояние автора.
   Безусловно, вы вправе мне не верить. Как я могу доказать вам, что исцеление действительно произошло? Все указывает на то, что я не настоящий санитар, а псих, который считает себя санитаром, проверить это - даже мне - невозможно.
   И тем не менее...
  
   Дурдом,
   21 декабря 2004 г.
  
  
  
  
   1. Три извращенца.
  
  
   Жили на свете три товарища - Говнюков, Гомнюков и Засранцев. Все они были
   зоофилами, педофилами и педерастами. И даже иногда некрофилами. Быть
   некрофилом в нашем обществе очень неудобно, потому что некрофилов никто не
   понимает и не хочет понимать. Поэтому никто из троих друзей не афишировал
   тот факт, что они являются некрофилами. "Мы только педерасты" - говорили
   они всем, умалчивая даже о том, что они еще педофилы и зоофилы. Вы можете
   удивиться, где наши друзья брали столько энергии, чтобы быть и
   педерастами, и педофилами, и зоофилами, и некрофилами. А секрет в том, что
   они все это СОВМЕЩАЛИ. То есть, например, тот факт, что они были
   некрофилами, говорит о том, что они трахали только трупы. То, что они были
   зоофилами, говорит о том, что они трахали только трупы животных. То, что
   они были педерастами, говорит о том, что животное должно было быть
   когда-то самцом. А то, что они были педофилами, указывает на то, что
   друзья предпочитали дохлых самцов помоложе - не старше пяти-шести месяцев
   от роду до смерти. Разница же между друзьями заключалась в том, что
   Говнюков любил дохлых щенят, Гомнюков - дохлых котят, а Засранцев - дохлых
   голубей. Последнему было труднее всего, так как, добывая птенцов, он
   разорял голубятни своих соседей, за что ему однажды чуть не отбили то
   место, благодаря которому мы можем считать его педерастом, педофилом,
   зоофилом и педофилом в одном лице. Угроза лишиться вообще какой-либо
   сексуальной ориентации превратила его, помимо всего прочего, еще и в
   депрессивного меланхолика.
   Но однажды он встретил Любочку.
   Это случилось на дне рождения Говнюкова, которому Любочка приходилась
   двоюродной сестрой по материнской линии. Все ХОРОШО выпили, но
   ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ, и стали танцевать. Любочка подошла к Засранцеву и позвала
   его составить ей компанию.
   "Не пойду" - сухо отказался Засранцев.
   "А почему?" - удивилась Любочка.
   "Потому что я педераст" - отрезал он, умалчивая о том, что, помимо всего
   прочего, Любочка была старше пяти месяцев, еще живая и вообще была хомо
   сапиенс. Но Любочка не смутилась.
   "А я, на самом деле, мужчина, - призналась она Засранцеву. - Только что
   перенесла операцию по смене пола"
   И тут Засранцев дрогнул - он сделал то, чего не делал за всю свою жизнь
   никогда и делать не собирался, то есть открыл ВСЮ ПРАВДУ. Он даже сам от
   себя этого не ожидал.
   "Я ведь еще и зоофил, - печально сказал он Любочке, - и педофил"
   "А я - заколдованный принц, - сказала Любочка. - Лишь в день рожденья
   моего двоюродного брата я превращаюсь в человека, а так я вообще голубь.
   Меня так заколдовали, что я даже летать не умею, потому что мое физическое
   развитие остановилось на стадии двухнедельного птенца"
   "Но ведь я же еще и некрофил!" - в отчаянии воскликнул Засранцев.
   "Но и я уже давно не принадлежу миру живых... - зловеще прохрипела
   Любочка, - лишь злые чары удерживают меня на этом свете..."
   Когда Говнюков и Гомнюков увидели, как Засранцев танцует с Любочкой, они
   поняли что было совершено предательство. А когда через две недели была
   сыграна свадьба, то никто ничего уже поделать не мог.
   А то, что Любочка обманула Засранцева и оказалась самой обыкновенной
   женщиной из мира живых людей, говорит о том, что женское сердце даже из
   самого законченного извращенца может вытащить на свет нормального человека.
  
  
  
  
  
2. В тапочках на босу ногу.
  
  
   Покойника так заебали муравьи, что иногда из-за них он забывал о том, что кипятит воду для чая, после чего она выкипала вся и раскаленный как солнце кипятильник с треском оставлял на белоснежном фарфоре черные несмываемые пятна. Покойник бросал давить муравьев и бросался к розетке выключать кипятильник, но было поздно. Потом, в полпервого, приходили люди и говорили Покойнику, что они пришли его расстрелять, тыкали в него указательными пальцами и говорили: "Пиф-паф!", после чего он падал на деревянный пол своей каморки, дергал ногами и стонал до тех пор, пока на нос к нему не заползал муравей, и тогда Покойник вскакивал, размазывая муравья по носу, и кричал, что кипятильник, увы, взорвался, поэтому нужно ставить чайник. Вместе с чайником он ставил на газ сухую сковородку и высыпал на нее горсть зеленого чая, перемешивая его до появления сладкого запаха, потом обжаривал на этой же сковородке ложку вьетнамского риса, засыпал это все в заварочный чайник, добавлял туда щепотку морской соли и заливал кипятком. Чай пили при свечах, потому что электричество не хотело гулять по проводам покойницкой квартиры, а вызывать электрика ему было лень, но он всем говорил, что таким образом в доме создается более духовная атмосфера, благоприятная для медитации. У него всегда звенело в голове, иногда справа, иногда слева. Если звенело слева, то все было очень плохо, но левый звук приходил к нему редко. Он подолгу сидел в своей кровати, заткнув уши пальцами, и слушал, как звук в его голове меняет тон, блуждая от правого уха до макушки. "Если бы вы знали, как звенит у меня в голове..." - задумчиво бормотал он и все смеялись. Потом Покойник зажигал сандаловую палочку и у какой-нибудь девушки начинала болеть голова от этой вони, а Покойник советовал ей особо не затягиваться, потому что глубоко дышать - вредно, это приводит к гипервентиляции легких и они сгорают от переизбытка кислорода. Потом девушка спрашивала, для чего они все здесь собираются и чего вообще хотят? Странная девушка не знала, что глупо задавать такие вопросы, потому что никто не знает, чего он хочет, а то, что он думает, что хочет, не имеет абсолютно никакого значения. Кто-то сказал девушке, что не хочет быть больше человеком, а хочет быть чем-то совершенно другим, большим, лучшим, но как об этом говорить? Еще кто-то добавил, что конкретно он ничего не хочет, но эти серые и нудные дни, которые идут один за другим, и даже просыпаешься все время в одной и той же постели, и работа та же самая, и состав семьи каждый день без изменений, и даже количество зубов и пальцев на руках, а Покойник сказал, что да, в общем он согласен. Тогда девушка спросила, каких изменений удалось добиться? Кто-то сказал, что это опять глупый вопрос и что нельзя же так сразу. Покойник не выдержал и сказал, что, на самом деле, кроме изменений, ничего и нет.
   "Мне показалось, что это как будто вышло из него, - говорила девушка, указывая на Покойника, - и вошло в меня..."
   Покойник понял, что произошло нечто великое - ему удалось донести свою мысль до другого человека, не прикладывая для этого никаких усилий, потому что мысль не была мертвой, у нее была душа и поэтому она умела летать из одного сердца в другое и два человека умудрялись на мгновенье побыть вместе в мире, где это совершенно невозможно.
   "Покойник! - сказал кто-то строго. - А ведь ты ничего нового не сообщил!"
   "Это что, вопрос?" - не понял Покойник и все засмеялись.
   "Расслабься!" - сказали ему и смех стал еще громче.
   Когда все ушли, Покойник пожалел на мгновенье, что девушка любит другого, а не его, потому что ведь, на самом деле, она любит его, а не другого, но потом он обрадовался этому, ведь если бы она любила его, Покойника, он бы повесился. Он был "покойник", потому что однажды открыл, что у него нет души, тогда как у всех она, кажется, была и никто не хотел с ней расставаться. А того, у кого есть только тело и ум, а души нет, иначе как покойником не назовешь. Через некоторое время он понял, что у него нет не только души, но и собственного "я", и когда ему случалось увидеть в зеркале отражение своей пустой оболочки, он изумлялся, как до сих пор она еще живет на этом свете, где есть место только живым.
   Потом пришли морозы, полопались трубы и замерзла параша. Покойник стал покупать воду на рынке и ходил срать под покровом ночи за гаражи. "Из-за того, что это происходит в темноте,- говорил он,- я забыл, какого цвета у меня дерьмо..."
   Под новый год Покойник влюбился в девушку, с которой танцевал в час ночи под "Утро Полины" Наутилуса. Когда он вспоминал о ней, у него горело под ложечкой, а потом жар перешел в сердце и не утихал всю ночь. Неужели я стану таким как все, думал он, но ему было уже все равно - мир живых людей уже не вызывал отвращение и Покойник согласился с его существованием. Через день любовь прошла. Покойник прислушивался к своему сердцу, но там было тихо и ничего не горело, только стенки были выжжены изнутри и пахло гарью - теперь оно уже никогда не будет таким, как прежде, подумал он, в такие минуты следует плакать. Когда он вернулся к себе домой, то обнаружил, что там живет старая бомжиха, которая сказала, что ей некуда идти, что деньги за проживание она уже заплатила хозяйке и что раньше она жила в подъезде. Покойник порылся за пазухой и достал оттуда белую крысу. Он посадил ее в клетку, сказал, что пойдет позвонит хозяйке и что пусть бомжиха не надеется, сука такая, жить в его доме, ни хуя себе... Но все оказалось не так просто. Оказалось так, что хозяйка квартиры была матерью Покойника. Она решила развестись с мужем и продать эту конуру, а бомжиху поселила туда до конца зимы. Тогда Покойник решил уйти в монастырь, потому что жить со своей семьей, где все были живые, ему было трудно, а тут еще любовь куда-то испарилась - сил больше никаких нет. Покойник пошел в интернет-кафе и написал запрос в монастырь. Потом вернулся за крысой, но бомжиха куда-то ушла, а дверь не открывалась. Тогда Покойник, пытаясь аккуратно вынуть окно, разбил его и влез в дом. Это спасло ситуацию, потому что через неделю его мать приехала туда, увидела разбитое окно и выгнала ебаную бомжиху на хуй. Покойнику стало даже неловко от такой несправедливости, но врагом себе он не был и вернулся опять в свою берлогу пить жареный чай с морской солью, слушать звон в пустой голове и затаивать дыхание. Потом пришел ответ из монастыря, где говорилось, что для того чтобы стать монахом - пожалуйста, вступительный взнос 500$ и милости просим. Покойник ответил что он работает подсобником на стройке и что за эти деньги ему нужно два года корячиться на хлебушке и воде, но монах по имени Максим сказал ему:"Мы ведь тоже не хуи в стакане - жить как-то надо, кормить тебя, Покойника, но тебе, видать, не Бог нужен, а свободная койка и бесплатная жратва, ты че, мужик, прикалываешься?" Покойник сказал: "Максим, как вы правы" и о том, что Бога нет, промолчал. Он вообще-то любил всем говорить, что Бога нет, а если и есть, то не зря же он создал Покойника, который утверждает обратное - есть, значит, в этом необходимость. Бог же смотрел на это с другой точки зрения - он считал, что все наоборот, нет никакого Покойника, нет монаха Максима и его монастыря, нет даже Днепропетровска, а есть только он - Бог и больше ничего нет. Впрочем, с тем, что его, Покойника, нет, сам Покойник был как будто согласен, но иногда все же выкидывал такие штуки, что можно было бы совершенно справедливо усомниться, а, может быть, он все-таки есть, этот Покойник? Тот, кого нет, так не поступает, право же... Например, у Покойника как-то раз заболела крыса, потому что он ее не любил. Она так ослабла, что не могла подымать голову и все время падала. Покойник был уверен, что она сдохнет, и опасался, что это испортит ему карму, а то, что он этого опасается, когда его крыса умирает, это вообще низость и пиздец, и от этого карма испортится вдвойне. Покойник стал кормить крысу бананами и она выздоровела. Глядя, как она гасает по клетке, Покойник даже опечалился, что существуют на земле такие живучие твари, которым все нипочем, только люби их и корми бананами и больше ничего им в этой жизни не надо. Покойнику, в принципе, тоже многого от жизни не требовалось, лишь бы было поприкольнее. Однажды его берлогу обокрали, утащив магнитофон и все компакты Бетховена, Депеш Мод, Тори Эймос и прочая. Это так тронуло его, что жизнь обращает на него внимание, что она - живая, а вовсе не болото, каким ее считают говнюки-экзистенциалисты, что он даже всплакнул от счастья. Он написал об этом своим друзьям, сказав, что желает им чего-нибудь такого. "Спасибо,- ответили ему,- и тебе того же"
   Как раз в это время Покойник и понял, что жизнь - хотя и бессмысленна, но, тем не менее, красива, а это на все сто окупает факт ее наличия. Крейцерова соната, блин, тоже абсолютно бессмысленна, не правда ли? Покойник подумал, что именно смысл и портит все, что мы им наделяем. Запихнуть смысл в жизнь или в Крейцерову сонату - все равно, что запихнуть червя в яблоко. Смысл портит вещи, извращает их суть, которой они не обладают изначально, а потом мы удивляемся, откуда эта вонь? Если в вас запихнуть инородное тело - девять грамм свинца, например - вы тоже в скором времени начнете смердеть. Так говорил Петр Самсонов, первый учитель Покойника. На самом деле, Петр был не учителем, а поэтом. Он никогда не приходил к Покойнику, если не написал новых стихов, которые были либо светлые и печальные, либо веселые и пошлые. Сам Покойник поэзию не понимал и даже музыку предпочитал иностранную, чтобы не знать, о чем поют, но Петра слушал с удовольствием, потому что смотреть на человека, который читает тебе свои рифмы с глазу на глаз - это очень странно. Наизусть Петр ничего не помнил и всегда носил с собой шершавую картонную папку с парой тетрадочных листков, исписанных непонятными закорючками, которые Петр расшифровывал, например, так:
  
   Со мной живет женщина старая,
   со мной живет кошка облезлая,
   и с этою странною парою
   течет моя жизнь бесполезная.
   Соседи моргают и шепчутся,
   и кошку пинают ботинками.
   Она вся болит и не лечится,
   и книжки читает с картинками,
   где зебры живут с пеликанами
   на залитой солнцем песочнице...
   Она - кошка серая, странная,
   и мне тоже пнуть ее хочется.
  
   Покойник в таком случае спрашивал, с каких пор у Петра живут женщина старая и кошка облезлая, на что Петр беззлобно отвечал: "Ты хоть и покойник, а дурак", потому что в стихах главное не что, а о чем. Он перепечатывал стихи на покойницкой машинке и уносил их к себе домой, где изредка доставал их из коричневого чемодана, перечитывал и плакал над собственными словами. Иногда Петр дарил что-нибудь своим друзьям от души или по приколу - у Покойника на двери висела его табличка с надписью: "Убей в себе медитатора!!!", а на белом боку холодильника красовалось стихотворение, написанное жирным синим фломастером:
  
   В тапочках на босу ногу
   по дороге кольцевой
   я иду от Бога к Богу,
   из дому к себе домой.
   Утром выпив чашку чая,
   перед сном хлебну опять.
   Это просто означает,
   что я вышел погулять.
  
   Еще Петр много рисовал цветными карандашами и любил ставить восклицательные! знаки!!! везде, где!!! только можно!!!!! А Покойник говорил: "Сотри их, мудак! Заебал", а Петр!!!!!!!!!!!!!! улыба!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!невозможно сов!!!!!!!!!!!!!!!!!
   !!!!!!!!!!!!!!!хвати!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!акой рассказ запорол, урод!!!!!!!!!!!!!!!!!
   !!!!!!!!!!петя, пожалу!!!!!!!!!!!!!!!!!!!бли!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
   !!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
  
  
  
  
  
   3. Добрая Альфия.
  
  
   В Уфе жила маленькая девочка по имени Альфия и носила очки на больших черных глазах. Девочке было всего пять или шесть лет, но она уже работала юристом в каком-то коммерческом предприятии. У девочки был муж на десять лет ее младше и подрастала дочка, которой стукнуло уже семьдесят пять. Альфия была очень добрая - и это было ее отличительной чертой всю жизнь. Отличительная черта, если кто не знает, это жена отличительного черта, который живет у тебя в голове и отличает черное от белого, добро от зла, мальчиков от девочек и тебя от меня. Без отличительного черта ты был(а) бы не сам(а) собой, а черт знает кем... Да, про Альфию. Она, как я уже сказал, была очень добрая и даже не душила мужа, когда он забывал вынести мусорное ведро, и никогда не плевала в чай дочке, если та возвращалась домой позже девяти вечера. Она знала, что муж младше ее, а дочка в том возрасте, что сама может решать, когда ей возвращаться домой, даром что во второй класс ходит. Но настолько же, насколько Альфия была доброй, настолько же были злыми ее муж и дочь. Они были такими подлыми и коварными, что даже вступили в сексуальную связь друг с другом, чтобы досадить Альфие. Но так как та была слишком добрая, она или не замечала этого, или попросту закрывала на все глаза. Даже когда они отрезали голову ее маме, которая приехала к ним на два дня погостить, и запекли ее в тесте, Альфия сделала вид, что ничего не произошло. А все из-за того, что Альфия очень любила классическую музыку, особенно третью и седьмую симфонии Бетховена. Она включала их на всю громкость и, чем больше слушала, тем добрее становилась, но, к сожалению, на мужа с дочкой это оказывало совершенно противоположный эффект. Они начинали кидать в Альфию ножи и тарелки, а один раз даже ударили ее по голове пишущей машинкой. Даже соседи иногда кричали им из-за стенки, что они сами сейчас придут и выкинут Альфию из окна. Она же, как всегда, делала вид, будто ничего не происходит, потому что была очень доброй. И включала магнитофон еще громче. Но долго так продолжаться не могло, потому что если долго слушать музыку с такой громкостью, то ни одни уши не выдержат - и добрая Альфия, в конце концов, оглохла. Теперь муж и дочь могли сколько угодно разговаривать при ней матом и даже кричать ей прямо в ухо, что борщ она готовить не умеет и что Бетховен не композитор, а сенбернар из американского фильма. Альфия все пропускала мимо ушей.
   Однажды ей приснилось, что в дверь позвонили, а так как во сне она еще не привыкла быть глухой, то, услышав звонок, сразу же побежала открывать. На пороге стоял Бетховен и вилял хвостом. Он спросил, можно ли ему войти и есть ли в доме фортепиано. Когда Альфия попыталась что-то ответить, он прервал ее, сказав, что это бесполезно, потому что он абсолютно глухой. У Альфии не было фортепиано, но, так как это был сон, то в гостиной оказался целый рояль. Они перенесли его на кухню и Бетховен заиграл Аппассионату. Альфия накормила его борщом и он сказал, что это очень вкусный борщ, поэтому он придет завтра и сыграет что-нибудь еще.
   Так прошли месяцы. Бетховен приходил каждую ночь и играл все то, что написал при жизни, а когда репертуар был исчерпан, то и то, что успел сочинить после смерти, а Альфия кормила его борщом и он вилял хвостом еще радостнее.
   За это время соседи Альфии совсем озверели, так как музыка великого композитора стала преследовать их даже во сне. Они бессильно сжимали зубы, писали на дверях Альфии непристойные гадости, похитили ее дочку, отрезав ей ухо, которое Альфия получила в конверте вместе с запиской, что если музыка не прекратится, мы отрежем твоей дочке все, что только можно; с уважением, твои любящие соседи. Дошло до того, что мужа Альфии стали каждый вечер жестоко избивать, когда он возвращался с работы, и теперь он больше не мог ни выполнять свои супружеские обязанности, ни нарушать их с кем-нибудь другим. Но Альфия ни на кого не держала зла, потому что сам Бетховен играл ей каждую ночь свои удивительные произведения. Когда ее мужа наконец забили до смерти и прислали бандеролью левое полушарие мозга ее дочери, она все отдала в Банк органов и деньги брать отказалась, так как была чужда корысти.
   И пришел тот день, когда дверь ее квартиры взломали, потому что она не услышала звонка, и вошел Бетховен, как всегда, виляя рыжим хвостом. Он что-то сказал, но она не могла понять что, потому что была глухой, и осознала, что это вовсе не сон. На кухне не было никакого рояля, а за окнами светило самое обыкновенное солнце, и в ушах была тишина. Бетховен подвел ее к окну и указал пальцем на белый автомобиль, ожидающий их у подъезда.
   Затаив дыхание, соседи из своих окон следили, как статный мужчина с мохнатым хвостом помогает Альфие сесть в автомобиль, который через минуту увез ее из их жизни навсегда. Даже ее квартира номер сорок шесть исчезла из дома, и все, кто приходил к соседям в гости, удивлялись, почему за дверью с номером сорок пять сразу следует дверь с номером сорок семь? Соседи пожимали плечами и говорили, что настоящее искусство - это магия, сила которой не знает границ и может сделать все, что угодно. От этих слов гости спохватывались, что совсем забыли о подарке, который принесли с собой, и доставали из своих сумок компакты Бетховена, после чего все молча пили чай под завораживающие звуки Лунной сонаты, стараясь не смотреть друг другу в глаза.
  
  
  
  
  
   4. Выбор фрау Гудмунсдоттир.
  
  
   По телевизору показывали фильм про семейство мангустов, которые пересекали пустыню, гонимые страшной засухой. Мангусты умирали один за другим - кого-то съел шакал, кто-то замерз во время суровой зимы, кто-то откинул лапы от голода. Выжил только один мангуст. На его морде было явственно написано: "С тех пор, как за нами увязалась эта банда педерастов с кинокамерами, все пошло шакалу под хвост!"
   Неизвестно, то ли проклятие мангуста сработало, то ли Судьба решила по-дурацки пошутить, но через год режиссер фильма про мангустов умер. На его могиле так и написали: "Здесь покоится Юхан Хенриксен, режиссер знаменитого фильма про мангустов. Мир его праху!" И все бы ничего - ну, умер и умер, мало ли режиссеров умирает? - только вышло так, что в следующей жизни он родился мангустом. И сразу понял, что дело - табак. Не прошло и суток с того момента, как он появился на свет, и на нем завелась куча блох, клещей и других паразитов, названия которых он не знал, но питал к ним самые горячие и искренние чувства. Время от времени его мать или братья вылавливали их зубами, но это не приносило облегчения. Как же так, думал он, ведь все было хорошо - жена, дети, работа, два фильма в год, финансирование со стороны Международного Географического Общества, и вот на тебе - какой-то вшивый мангуст. Он, конечно, любил животных, природу, флору-фауну и все такое, но любить кого-то и быть этим кем-то - разные вещи.
   Два месяца в пустыне превратили новоиспеченного мангуста в желчное, недружелюбное животное. Половое созревание также не заставило себя ждать и когда он обнаружил, что его так и тянет потрахаться со своей двоюродной сестрой, ему стало ясно, что он дошел до ручки. Лучше смерть, подумал он и решил бросить семью.
   "Куда это ты собрался?" - спросил его отец.
   "Я не знаю, - честно признался он. - Но с вами жить я не могу, потому что еще чуть-чуть - и я превращусь в самого настоящего мангуста"
   "Ты и есть мангуст, - ласково объяснил отец. - Не отрекайся от себя, потому что, таким образом, ты отрекаешься и от нас, а мы - твоя семья..."
   "Я вас очень люблю, - сказал молодой мангуст, - потому что вы выкормили меня, берегли от жары и холода, ловили моих блох и все остальное, но это - не настоящая жизнь и мне она не нужна"
   "Тогда ты умрешь" - печально сказал отец и молча отошел от сына.
   Когда же наступило утро, молодой мангуст обнаружил, что его семейство исчезло. Они сами бросили меня, подумал он, и что же мне теперь делать?
   "Милый мангуст! - сказал кто-то приятным голосом за его спиной. - Как хорошо, что я тебя нашла, иначе дело приняло бы совсем скверный оборот..."
   Мангуст оглянулся и увидел самку шакала, которая, облизываясь, сидела в двух метрах от него.
   "Мои дети умирают от голода, - сообщила она. - Вот уже неделю они ничего не ели, кроме жуков и термитов. Я была бы тебе очень признательна, если бы ты спас их от голодной смерти"
   "Как же я могу их спасти?" - удивился мангуст.
   "Ты еще не совсем истощен засухой, - объяснила самка шакала, - и если мои дети съедят тебя, у них будет достаточно сил, чтобы мы смогли выбраться из этой плохой, нехорошей пустыни!"
   "Ты хочешь убить меня?!" - огорчился мангуст.
   "Если ты не будешь сопротивляться, это не будет очень больно, - пообещала самка шакала. - Это закон жизни: чтобы кто-то выжил, кого-то нужно съесть"
   "Ты рассуждаешь, как человек..." - вздохнул мангуст.
   "Что ты знаешь о людях! - оскалила зубы самка шакала. - Я действительно человек, по крайней мере, когда-то им была. И у меня был джип-чероки, любимый муж, счет в банке и неплохая работа. Я была ассистентом режиссера, который снимал в этой чертовой пустыне фильмы про вас, мангустов, про вашу жизнь и передряги, в которые вы попадаете, вроде этой, в которую ты угодил сейчас"
   "Фрау Гудмунсдоттир! - строго воскликнул мангуст. - Вы намереваетесь загрызть своего босса?!"
   "Бляааа!.. - ахнула фрау Гудмунсдоттир изумленно. - Как это смешно, как это по-нехорошему смешно..."
   "Как же нам теперь быть?"
   Фрау Гудмунсдоттир поджала хвост и стала лихорадочно бегать от одного сухого куста к другому. Ей было неудобно убивать человека, который был единственным звеном, связывающим ее с миром людей, и в то же время она не могла обрекать на голодную смерть собственных детей.
   "Это ужасно, - бормотала она, - какое-то безвыходное положение!"
   "Вам придется решать, - холодно сказал мангуст, - кто вы, человек или шакал?"
   Фрау Гудмунсдоттир жалобно взглянула на застывшего в безмолвном ожидании мангуста и тихо заскулила.
   "Почему она его не убивает?!" - недоуменно думал оператор, снимающий эту странную сцену из-за пригорка в тридцати метрах от того места, где стояли шакал и мангуст. У него уже затекло все, что только можно, и он ждал развязки. К тому же, пленка была на исходе.
   Когда вечером он стоял возле своей палатки и курил с доктором, обслуживающим съемочную группу, ему вспомнилась сегодняшняя сцена.
   "Знаете, - сказал он доктору, - когда я наблюдал за этими двумя, ко мне пришла банальная мысль..."
   "Знаю, - грустно улыбнулся доктор Гудмунсдоттир. - Вы подумали, а кто сейчас наблюдает за мной?"
   "Я уже столько лет, - хмыкнул оператор, - занимаюсь тем, что наблюдаю... не то, что снимаю на пленку, а вообще - то, что происходит. И в последнее время все чаще думаю, в праве ли я вмешиваться? И в праве ли я не вмешиваться?"
   "Ну, - сказал доктор, - этот выбор и определяет, кто вы такой..."
   Они побросали окурки в песок и стали смотреть, как красное солнце медленно садится за горизонт, словно уставшее от неусыпного наблюдения око смыкает свои веки, чтобы не быть свидетелем тому, что случится дальше.
  
  
  
  
  
   5. ...а это вообще лучше не читать.
  
  
   Кто-то настойчиво стучал в окно, словно не догадываясь, что его посылают на хуй и просят оттуда никогда не возвращаться. В конце-концов, Говнюков не выдержал, одел тапки и вышел на улицу. "Вы Говнюков?" - спросили его из темноты. "Ну, да" - стараясь подавить раздражение, ответил и где его юность, вся в радужных перьях, хмельные закаты и сладкая нега?! "Вы продаете дом?" - спросили его снова. "Я не продаю дом!" - возразил он в темноту. "А в газете написано, что продаете..." - разочарованно удивились в темноте. "Кому вы верите, мне или газете?" - вконец разозлился и женщин любимых с такими глазами, что лучше не помнить, забыться в вине... "Послушайте! - не выдержали в темноте. - Можно я все-таки осмотрю дом?" "Конечно! - рявкнул Говнюков. - Покупатель всегда прав, черт его дери! Заходите, смотрите и валите на хуй!" "Спасибо, - облегченно поблагодарила темнота. - Меня зовут Геннадий Николаевич, если это вообще здесь кого-нибудь интересует. Но кто же продает дом, если не вы?" "Моя двоюродная сестра" - отрезал Говнюков, которому было по барабану, как зовут Геннадия Николаевича, пропуская его в дом. Тот застыл на пороге и подозрительно уставился на Говнюкова. "Чем это здесь пахнет?" - не говоря уже о том, что не пахнет, а прямо-таки воняет. "У меня сдох щенок" - сухо сообщил Говнюков и почесал яйцо. "Это очень грустно, - посочувствовал Геннадий Николаевич. - У меня вот тоже канарейки..." "Я не люблю канареек, я люблю щенков! - перебил его Говнюков и, неожиданно спохватившись, смущенно добавил: - Я педераст" "Простите меня, - Геннадий Николаевич погладил локоть Говнюкова, - я ничего такого не имел в виду. Я хочу знать только одно - вы читали Кафку?" "Да, - удивился Говнюков, - я его очень глубоко почитал. Странно, что вы спросили..." "А в чем смысл жизни?" "В том, чтобы щелкать семечки, обманывать государство, верить гороскопам, трахать дохлых щенков и материться!" "Неправильно - от семечек портятся зубы!" - ну, так дело у нас не пойдет, кто такое захочет читать? Не то, чтобы связный сюжет был обязателен, но если так пестрить и дальше, то может заболеть голова. "Вам очень нравится дом?" - поинтересовался Говнюков и плюнул Геннадию Ивановичу на ботинок. "Он мне совсем не нравится! - Геннадий Николаевич вытер ботинок о штанину и захотел воды. - Здесь ужасно воняет, потолок давит на мозги, обои красного цвета, муравьи на окнах, сперма на полу, энергетика демоническая. Это не дом, а пиздец!" "Согласен, - помрачнел Говнюков, - и вы покупаете его?!" "Конечно! - воскликнул Геннадий Николаевич. - Если ваша двоюродная сестра вдруг передумает, я готов заплатить двойную цену. Это не вопрос денег..." Блядь, ну что это за хуйня, а не рассказ! Если кто до этого места смог дочитать - я не знаю, это герой какой-то просто или извращенец, который ни Пушкина не любит, ни Тургенева, ни Толстого. Ну, хорошо, допустим. А если я сейчас напишу, что Говнюков рубит Генндия Николаевича топором, тоже будете это читать?! "Помо...!" - прохрипел Геннадий Николаевич, но Говнюков отрубил ему голову. Потом он еще несколько раз хрясьнул по трупу топором, чтобы послушать, какой будет звук. Потом, он вырезал из Геннадия Николаевича сердце и положил в морозильник, а остальное запихнул под диван, где догнивали остатки Любочки, его двоюродной сестры, и ее мужа, который раньше был лучшим другом Говнюкова, а потом стал врагом и предателем, за что и поплатился страшной мучительной смертью. А потом Говнюков заплакал, потому что понял, что натворил - ни за что убил хорошего человека, Геннадия Николаевича, у которого были дети, внуки и одна правнучка по имени Валерия, но все ее звали просто Лера, она уже умела считать до пяти, потому что ровно столько пальцев выросло у нее на правой руке, и любила слушать Тори Эймос, потому что была наш человек, пусть и маленький пока. Сука я, сука, думал Говнюков, катаясь по полу, и зачем я такой на свет уродился?! Утром Говнюков пошел в церковь, которая называлась храм равноапостольного князя Владимира, и рассказал батюшке, какой он, Говнюков, педераст и маньяк. "Бог тебе судия, - ответствовал батюшка, - но лично я бы таких, как ты, вешал на фонарных столбах для наглядности. Ты не подумай, что я святой какой, нет. Тоже грешен, тоже онанист, тоже в детстве с бродячих котов шкуру живьем сдирал, деньги церковные на спиртное перевожу, да и в картишки тоже не дурак резаться, но то, что ты мне сейчас рассказал, это вообще ни в какие ворота не лезет!" "Что же мне делать?" - испугался Говнюков. "Отсосешь хуй - отпущу грехи, - пообещал батюшка и почесал свою рыжую бороду. - Так и быть" "Да ведь я не умею, отче!" - ужаснулся Говнюков, но батюшка только усмехнулся. "Экая целка! Учись, пока дают!" - и он достал из-под рясы свой длинный, покрытый розовыми прыщами, волосатый хрен. Говнюков лизнул его пару раз и вопросительно посмотрел на батюшку. "Что, солоно? - вновь усмехнулся тот. - А человека рубить топором, небось, сладко было? Соси и не ропщи!" Через четверть часа, вытирая рукавом рот, из храма вышел просветлевший Говнюков, которого батюшка напутствовал христовыми словами, что человека оскверняет не то, что входит ему в уста, а то, что из них выходит. По совету батюшки, Говнюков пошел в милицию искупать грех - сдаваться. Там почему-то подумали, что он над ними прикалывается, и хорошенько отпиздили его дубинками, однако, когда проверка подтвердила его слова, ему поверили и отпиздили еще раз, потому что маньяков и извращенцев на гражданке не любят, а в милиции и подавно. В камере над Говнюковым склонился весьма здоровый детина и участливо спросил:"За что они тебя так сильно, дядя?", и когда Говнюков, еле ворочая языком, все объяснил, детина вдруг совершенно неожиданно впал в исступление и стал пиздить Говнюкова всем, что попадалось под руку, включая стены камеры и железную дверь, а Говнюков прокомментировал это двумя словами:"Ух!" и "Бля!", потому что остальные застряли у него в горле. Как ни странно, Говнюков остался жив, хотя две недели писял и какал кровью. В тюрьме он был знаменит тем, что делал офигительные иконы из хлеба и мог за пачку чая так отсосать, что вы понимали - бабы на земле, по большому счету, не так уж и нужны. У него был только один недостаток - он ничего не говорил, кроме:"Господи Иисусе Христе, помилуй мя, грешного!", как его за это ни пиздили. Скажешь ему:"Привет, чмо!", а он в ответ:"Господи Иисусе Христе, помилуй мя, грешного!" или ты ему:"Говнюков, сука, ты почему в камере полы не вымыл?!", а он в ответ... ну, вы, короче, поняли. Вообще-то, ему дали вышку - пожизненное, потому что мы живем в гуманном государстве, но в пятьдесят лет он подпал под амнистию и его выпустили. Живет он в Красноярске, никого не трогает, работает дворником, лепит иконы из бородинского хлеба, отдает честь каждому милиционеру и покупает на рынке обрезки для щенят во дворе. Однажды я встретил его на улице и сказал:"Говнюков, ты извини меня за то, что я написал про тебя такой страшный рассказ и всю жизнь тебе искалечил...", но он только пробормотал:"Господи Иисусе Христе, помилуй мя, грешного!" и, пряча бегающие глаза, захромал прочь.
  
  
  
  
  
   6. Бритни Спирс.
  
  
   Когда Бритни Спирс была маленькая, она любила "валить коров" с друзьями по ночам. Всем известно, что коровы спят стоя и не слышат, когда вы к ним подкрадываетесь. Достаточно одного легкого толчка, чтобы эта сонная туша с грохотом брякнулась о землю. Это очень смешно. На Руси, правда, никто и никогда ни о чем таком не слышал, потому что у нас холодно и коровы спят в коровнике. А в Америке тепло.
   Американские коровы не любят Бритни Спирс.
   Однажды маленькая Бритни попала на скотобойню, и ей разрешили замочить пару коров, одна из которых, удивленно качая головой, сказала:
   "Зачем ты это делаешь, девочка? Неужели же ты, такая маленькая, сможешь съесть меня, такую большую?!"
   "Нет, - ответила умница Бритни, - Я вообще говядину не люблю. Я люблю индюшью грудинку!"
   "Зачем же ты хочешь меня убить?" - еще больше изумилась корова.
   "Во-первых, - сказала Бритни, - какая разница, кто тебя убьет, а я еще ни разу в жизни не убивала коров. Во-вторых, назови мне хотя бы одну причину, по которой тебе следовало бы жить? Ты что, принадлежишь к молочным породам?"
   "Нет, - призналась корова, - меня специально на мясо выращивали..."
   "Тогда, может быть, ты способна приносить какую-нибудь другую пользу, кроме того, чтобы пойти на гамбургеры?"
   "Нет... кроме этого, никакого проку от меня нет..."
   "Тогда почему мне не убить тебя?"
   "Потому что я боюсь смерти и не хочу умирать, - ответила корова. - Разве это - не достаточная причина?"
   "Ты хитрая, - сказала Бритни. - Каждое живое существо на земле имеет свое предназначение, которое оно должно выполнять. Я, например, жутко люблю петь и, поверь мне, когда-нибудь стану настоящей певицей, но если я не буду петь, кому я буду нужна? Каждый должен хотеть того, для чего он предназначен, разве не так?"
   "Я никогда не думала, что для чего-то предназначена, - ответила корова. - Мне казалось, что я ни для чего, а просто так"
   "Ты глубоко заблуждалась!" - сказала Бритни и завалила глупую корову электрическим разрядом. Потом из нее сделали много колбасы, которую с удовольствием ели миролюбивые американцы и их дети. Некоторые из них посещали тренажерные залы и переводили полученный белок в мышцы, потому что девушки любят сильных мужчин. Таким образом, несколько сердец соединились в браке, а у одной пары даже родился мальчик-вундеркинд, который мог на расстоянии управлять движением аквариумных рыбок и решать уравнения седьмой степени.
   Еще можно было бы написать, что, когда у самой Бритни родилась дочка, душа убитой коровы воплотилась в тело девочки, чтобы потом каким-нибудь особо жестоким способом отомстить за свою смерть. Но это все будет неправдой, потому что у коров нет души. Это не значит, что у коров нет, а у людей есть - у людей тоже нет. На всей земле душой обладает только фильм Ридли Скотта "Бегущий по лезвию бритвы" и все.
   Но после этого и обломаться можно, ведь вы никакой позитивной энергии из этого не получили, правда?
   А представьте себе, что маленькая Бритни говорит корове: "Ну, все! Прощайся с жизнью, сейчас я тебя урою нахрен..." - а корова, даже не думая ни с кем прощаться, как долбанет рогами маленькую Бритни по балде - хрясь! - и теперь ясно, почему у нее такие конченые песни. Она же сутки в реанимации пролежала, перенесла две клинические смерти, потом две недели в стационаре с периодическим впадением в кому, где и родились строки:"Heat me baby one more time!"
   А корова ее в больнице навещала, беспокоилась о ее здоровье, но Бритни только слабо улыбалась и клялась, что отныне станет вегетарианкой.
   "Не надо, - сказала корова, - это ничего не изменит. Ты лучше поправляйся, а потом приезжай на ранчо снова, валить нас по ночам с друзьями... не забывай меня..."
   "А я поняла, - сказала Бритни, - что нет ни у кого никакого предназначения. Все существует просто так, ни для кого и ни для чего, и никто не может существовать специально для того, чтобы его убили и съели..."
   "А я, - сказала корова, - уже совсем не против, чтобы принести кому-нибудь пользу хотя бы таким идиотским способом. Может, кто-то жить без говядины не может, а я ему приятное сделаю..."
   Ну, тут уже буренка гонит, я так считаю. Ей, может, и приятно, но жрать ее я все равно не стану. Хоть она и корова, и души у нее нет. Все равно.
  
  
  
  
  
   7. По семейным обстоятельствам.
  
  
   В полночь, третьего февраля 2002-го года, я вспомнил, что я - марсианин.
   Это было для меня такой неожиданностью, что даже будильник, словно подавившись, громко сказал: "Тик-так!" и замолк навсегда, потому что все его шестеренки в одну секунду расплавились, а стрелки отвалились.
   Первой мыслью, которая приползла ко мне в эту минуту, была мысль о том, идти ли мне завтра на работу или не идти? Вспомнить о том, что ты марсианин, это все равно что заболеть, а в таких случаях обычно берут отгул. С другой стороны, меня не поймут, решил я утром - и пошел на работу.
   А там как раз привезли полтора куба известкового раствора и все это нужно было поднять на пятый этаж, потому что на улице был февраль и раствор мог замерзнуть до марта. Я взял ведра и, размышляя о том, что это весьма странное занятие для марсианина, принялся за нехитрый и почетный свой труд. В обеденный перерыв я открыл банку с холодной гречневой кашей и понял, что все мое марсианское нутро горячо протестует против такого положения дел.
   Я пошел к прорабу и сказал, что мне нужно взять отпуск недели на две.
   "С какой это стати?" - раздраженно спросил прораб, думая о том, как его, коренного жителя Венеры, все это достало.
   Вот мудак, подумал я, так тебе все и объясни. Ты же первый меня сдашь в дурдом, если я тебе во всем признаюсь, не так ли?
   Конечно сдам, подумал прораб, тут и говорить не о чем. И зарплату твою, которую тебе задолжали за три месяца, сам найду способ получить. Мы-то в отличие от вас, марсиан, тормозить не любим.
   Допустим, подумал я, у меня заболела тетя в Брянске, а живет она одна и помочь ей некому?
   Тетя в Брянске не прокатит, подумал прораб, это явный гон.
   "По семейным обстоятельствам!" - решительно сказал я и сплюнул.
   "А что случилось?" - законно поинтересовался прораб.
   "Знаете, - сказал я, - если бы мне хотелось об этом рассказывать, я бы не соврал, что "по семейным обстоятельствам", а начал бы изливать перед вами душу - мол, так-то и так-то, заболела тетя из Брянска, но ничего этого я не хочу, поэтому и говорю, что по семейным обстоятельствам"
   "Я просто спросил, - примирительно сказал прораб. - Надо так надо. Пиши заявление на имя главного инженера. По семейным обстоятельствам и все такое"
   Я написал заявление и решил, что венериане - не такие уж и мудаки, просто детство у них было суровое.
   В конце концов, подумал прораб, в одной солнечной системе живем - соседи, как-никак...
   Когда я шел домой под ногами путались одни земляне и ни одного земляка. Характерная черта землян - сутулая спина, затюканная физиономия, семенящая походка и авоська в руке. Но самое главное - каждый думает о своем.
   Мне даже захотелось аспирину, но дойти до аптеки я не успел, потому что меня сбил грузовик. За рулем был, конечно, землянин. Он так задумался о своем, что даже не заметил, что я стою посреди улицы и хочу аспирину.
   По крайней мере - хорошо, что я взял отпуск.
   "Странно, - сказал санитар, - что он не потерял сознание..."
   "Сознание так просто не потеряешь, - объяснил я ему, хотя говорить было больно. - Это все равно, что потерять стог сена в иголке, потому что сознание - это все, а я - ничто. Я сам могу в нем потеряться, но потерять его - это из области научной фантастики!"
   "Вы бы лучше берегли силы, - попросил меня санитар, - а не разговаривали..."
   "Если силам будет угодно, - не унимался я, - они сами меня сберегут, я же над ними не властен, как же я могу их сберечь?"
   "Просто - закройте рот!" - посоветовал санитар и я замолчал.
   В больнице мне удалили левую почку, заверив меня, что это еще ничего по сравнению с тем, если бы мне удалили левое яичко или левое полушарие мозга, потому что человек живет либо тем, либо другим, а остальное у него просто для красоты.
   Во время операции я три раза перенес клиническую смерть и один раз - клиническую жизнь, которая так меня истощила, что я знаками стал умолять хирурга, чтобы он это дело поскорее кончал. Мне ввели какой-то наркотик - и клиническая жизнь оборвалась так же внезапно, как и началась. Вместо нее передо мной появился бодхисаттва Авалокитешвара, а в правом ухе заиграл лондонский симфонический оркестр. Авалокитешвара сидел в позе лотоса, но, взглянув на меня, понял, что цирк ни к чему, и с явным удовольствием расплел затекшие ноги.
   "Ну, как тебе все это? - поинтересовался он. - Не очень грузит?"
   "Я бы хотел узнать, - сказал я, - что я здесь делаю?"
   "Ты смешной парень, - улыбнулся Авалокитешвара. - Вас ведь только для того и отправляют на Землю, чтобы вы это узнали. А я тебе просто мандарины принес..."
   И тут я понял, что это не Авалокитешвара, а мой прораб стоит над моей кроватью и держит в руках авоську с мандаринами.
   "Куда ее положить?" - спросил он.
   "Я не знаю, - честно признался я ему, - я сам только что здесь очутился. А вы уверены, что вы не Авалокитешвара?"
   "Нет, не уверен, - так же откровенно сказал он. - С тех пор, как я вспомнил, что я - венерианин, я больше ни в чем не уверен..."
   В это время в палату вошла старушка-медсестра с Меркурия и принесла обед - жидкую кашицу поносного цвета. Видимо, она недолюбливала венериан, поэтому стала ворчать на прораба, что, мол, шляются тут всякие, пациент еще от операции не отошел, а ему уже житья не дают, вот, поешьте-ка супчику, только сначала эти две таблетки выпейте и не капризничайте, я не ваша бабушка, капризничать дома будете... Тут она замолчала, потому что мы все втроем вспомнили про свой дом - кто про Марс, кто про Венеру, кто про Меркурий.
   Прораб вздохнул, выпил мои таблетки и стал есть суп, а старушка сказала, что ничего, пусть кушает, она еще принесет.
   Когда она пришла с дежурства домой, все - и дочка, и зять, и внучка - уже спали. Она достала из ящика письменного стола толстую общую тетрадь в клеточку и записала детским почерком:"04.02.02. Встретила двух инопланетян - одному из них вырезали почку, а второй пришел его навестить. Почему-то вспомнилось... еще до того, как я вышла замуж, меня это доводило до бессонницы, и ответа найти я не могла, потому и забыла крепко-накрепко, чтобы было спокойнее, а оно возьми и вынырни из-за угла, когда его уже не ждешь... всего лишь один-единственный вопрос. Что я, черт побери, здесь делаю?!"
   Она захлопнула тетрадь и пошла чистить зубы, потому что время было позднее, а завтра снова на работу.
   Давай оставим ее, читатель, ведь сейчас она начнет раздеваться перед сном, а женщина она старая, и вообще - это неприлично. Лучше с тобой поговорим.
   Когда я выписался из больницы, я все это специально для тебя написал. Ты ведь уже догадался, что не просто так читаешь эти строки? Я допускаю, что ты еще не вспомнил, но я точно знаю, что ты догадываешься. У меня же к тебе - всего лишь один вопрос. Что ты здесь делаешь?
  
  
  
  
  
   8. Бесконечность.
  
   Мальчик взял кусок кирпича и нарисовал им на асфальте цифру восемь, которая не стояла, как все нормальные цифры, а преспокойно лежала себе на боку, как будто времени у нее было немеряно. "Это - символ бесконечности" - объяснил мальчику остановившийся рядом случайный прохожий. "Это не символ, а очки такие" - возразил мальчик и нарисовал в каждом круге восьмерки по зрачку, ниже пририсовал нос и зубастый улыбающийся рот, обвел все это неровным овалом с чебурашьими ушами и тремя волосинками на макушке, в результате чего бесконечность была утеряна в дебрях странной жизнерадостной физиономии. Потом у лица появился полосатый костюм, зонтик в руке, и мальчик подумал, что этот дядька работает сторожем в зоопарк&heip;