Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

ЗИНОВЬЕВ П. М
.ДУШЕВНЫЕ БОЛЕЗНИ В КАРТИНАХ И ОБРАЗАХ
ПРЕДИСЛОВИЕ 
Книга П. М. Зиновьева — Душевные болезни в картинах и образах. Психозы, их сущность и Формы проявления — излагает основы клинической психиатрии в ее современном состоянии. Книга относится к научно-популярной литературе, но все же имеет в виду читателя по крайней мере со средним образованием. В виду такого контингента читателя, с одной стороны, и для большей живости изложения, с другой — она трактует предмет, по возможности избегая сухой догмы, и, наоборот, богато пользуясь клиническими иллюстрациями, которые автор берет или из специальной психиатрической прессы, или из своего собственного клинического опыта.
Объяснением для появления книги П. М. Зиновьева являются, главным, образом, следующие два соображения. Во-первых, область ведения психиатрии, применения психиатрического критерия и психиатрического метода за последние годы чрезвычайно расширилась как в узком кругу медицинских знаний, так и далеко за пределами этого круга (индивидуальная психология, психотехника, криминалистика, педология); в этом мы, психиатры, склонны видеть одно из крупных достижений последнего десятилетия. Во-вторых, психиатрические воззрения и даже психиатрическая терминология за последние годы настолько изменилась, что по старым книгам, к тому же в громадном большинстве случаев преследовавшим узко-учебные цели медицинского образования и, кстати сказать, почти исчезнувшим с книжного рынка, — составить с их помощью хоть какое правильное представление об основах психиатрии совершенно невозможно.
Заполнить этот пробел и является целью автора, редактора и издательства.
П. Ганнушкин.
27. II 1927ВВЕДЕНИЕ  "fie:///D:Psychiatry.ruibraryibshow.php4-id=75.htm" ДУШЕВНЫЕ БОЛЕЗНИ В КАРТИНАХ И ОБРАЗАХЗИНОВЬЕВ П. М.
Во второй половине 19 века под влиянием великих немецких психиатров Гризингера, Мейнерта и Вернике общепринятым и не вызывавшим ни у кого сомнений определением той науки, часть которой автор предполагает изложить в этой книге, было психиатрия есть учение о болезнях головного мозга. Казалось, что этим отождествлением вполне определяется ее предмет, и что стоит только выяснить строение и механику мозга, как задача понять сущность душевных болезней тем самым будет решена. Со времени революции, которую произвел в психиатрии гений Крепелина, мы не можем уже согласиться с таким определением: неточность и односторонность его современному психиатру сразу бросаются в глаза. Конечно, нельзя оспаривать того, что все душевные болезни являются результатом неправильного функционирования головного мозга, однако, во-первых, не всегда верно обратное, так как есть мозговые болезни, не ведущие за собой психического расстройства, а, во-вторых, и самое главное, даже при резко выраженных психозах поражение головного мозга часто бывает явлением вторичным. Не надо забывать, что человеческое тело есть единый организм, все органы которого тесно связаны друг с другом, — и не только вследствие совместного подчинения нервной системе, но и благодаря осуществляемой через кровь прямой между ними взаимозависимости. Вследствие этого, заболевание какой-нибудь железы, повидимому, имеющей мало общего с мозгом, но отдающей свои выделения в кровь, может благодаря изменению состава последней привести к отравлению мозга и нарушению его функций, в частности психических. Тщательное изучение душевных болезней, действительно, показало, что они только в незначительном числе случаев имеют свой первоначальный исходный пункт исключительно в мозгу, большей же частью стоят в связи с действием на мозг болезненно измененной крови. В свою очередь, качества этой последней определяются химическим составом как тех веществ, которые поступают в организм извне, так и тех, которые выделяются различными органами в нем самом.
Итак, большинство душевных болезней представляют заболевания всего организма, развивающиеся чаще всего вследствие различных нарушений хода совершающихся в нем химических процессов. Во избежание односторонности подчеркнем, однако, что эти химические процессы, в свою очередь, находятся под регулирующим влиянием нервной системы, которое создает в интересующем нас ряде явлений своеобразную замкнутую цепь взаимодействий. К сожалению, методы, доступные пока исследователям в этой области, не обладают той степенью точности, которая обеспечивала бы им действительное проникновение в сущность этих взаимодействий ни при нормальном, ни, тем более, при болезненном состоянии организма. Отдельных Фактов, правда, известно довольно много, но их взаимную связь почти во всех случаях приходится устанавливать только предположительно, в виде теорий. Значительная часть этих последних построена на довольно шатких основаниях в имеет очень сомнительную вероятность. Поэтому, установив здесь вкратце основную точку зрения современной психиатрии на вопрос о сущности изучаемых ею заболеваний, мы в дальнейшем не будем много останавливаться на теоретических вопросах, а попытаемся дать в возможно более ясной и наглядной Форме простое описание того, как в действительности протекают душевные болезни, и что, по крайней мере, по внешности и поведению, представляют из себя душевно-больные. Конечно, наиболее распространенных и вероятных объяснений нам придется коснуться, однако, при этом мы постараемся быть возможно более краткими, ограничиваясь только самым необходимым.Глава I Отравления  "fie:///D:Psychiatry.ruibraryibshow.php4-id=75.htm" ДУШЕВНЫЕ БОЛЕЗНИ В КАРТИНАХ И ОБРАЗАХЗИНОВЬЕВ П. М.
Связь, существующая между психическими аномалиями и химическими процессами, развивающимися в нашем организме, чрезвычайно наглядно проявляется в состояниях отравления некоторыми ядами, особенно сильно действующими на нервную систему. Часть из этих ядов вызывает у отравляемых ими лиц состояние эйфории, т. е. повышенное самочувствие, окрашенное настроением веселости и довольства. Создаваемое таким путем постоянное влечение к отравлению, ведет к привычному употреблению ядовитых веществ этой группы, получивших название наркотиков, к опьянению ими. Привычка к опьянению очень быстро делается непреоборимой, и получается хроническая наркомания того или другого рода: хронический алкоголизм, морфинизм, кокаинизм и т. д.
Чтобы сделать для читателя возможно более наглядным, какое действие оказывают опьяняющие вещества на мозг здорового человека и как изменяют его психическую деятельность, мы приведем описание опьянения гашишем, ядом, добываемым из растения «индийская конопля», сделанное на основании самонаблюдения после приема экстракта из этого растения известным психологом Н. Н. Ланге (цит. по «Курсу психиатрии» проф. Корсакова):
«Первое ощущение, которое я испытал, было легкое и приятное «дурение, сопровождаемое слабым головокружением. Органические ощущения здоровья и приятной теплоты сразу возросли. Делать небольшие движения было очень приятно, но направлять их к какой-нибудь определенной цели становилось уже трудно. Всякое такое действие требовало сознательного усилия, направленного как бы против овладевшего мною легкого сна. Активная мысль так ослабела, что я не мог сосчитать своего пульса. Сосредоточивать внимание… было совершенно невозможно: напряжение или сразу разрешалось в движение, или вовсе не удавалось. Напротив, пассивная восприимчивость ясно возрастала; краски окружающих предметов стали для меня ярче, их очертания — резче, воздушная перспектива как бы исчезла. Вместе с тем, не стесняемые сознательною волею, чувства и волнения совершенно произвольно ассоциировались с случайными внешними представлениями, не имеющими с ними никакой реальной связи, наприм., приятное чувство Физической истомы и теплоты странным образом присоединялось к различным зрительным представлениям, и потому внешние предметы и их очертания казались мне как-то особенно приятными… При еще увеличившейся слабости воли, аффекты стали являться совершенно произвольно и как бы играя. Без всякой причины хотелось смеяться. По временам я уже начинал, впадать в бессознательное состояние. За эти моменты счет времени так ослабевал, что при возвращении сознания мне казалось иногда, будто прошло минут десять, между тем как промежутки бывали не более пяти секунд, Постепенно усиливаясь, субъективные ощущения начали преобладать над объективными. Образы и воспоминания, хотя и могли быть вызваны только с большим трудом, но раз вызванные, получали необыкновенную яркость. При закрытых глазах эти образы заставляли забывать о реальном мире. Вскоре они получили почти исключительно вид разнообразных геометрических Фигур и по своему блеску и цветам напоминали те Фигуры, что мы видим, когда давим на глаз. Наконец, эти образы стали так ярки, что были видны и при открытых глазах впереди реальных предметов: нельзя сказать, что я не видел реальных предметов, но я забывал их за яркостью галлюцинаций. Эти зрительные галлюцинации не имели ничего подобного в следующих периодах сна. Кажется, они шли периодически; то летели с ужасной быстротой, то исчезали, оставляя сознание темноты. Воля над мыслями исчезла окончательно. Начинался «вихрь идей».
… Сразу и без всякого внешнего основания на меня напал безотчетный страх. Я потерял всякую способность относиться к эксперименту по-прежнему. Он начинал казаться мне страшным. Внезапно явилась мысль о смерти, о вечном безумии, об отраве. У меня выступил такой сильный пот, что я ощущал его рукой через сукна сюртука. Голова горела и болела. Руки стали холодны. Сердце билось так сильно, что я его слышал; дыхание спиралось и становилось почти невозможным…
Я чувствовал себя очень дурно и был положительно уверен в печальном исходе опыта; и, несмотря на мысль о смерти, у меня явилось самое ничтожное тщеславие; я бредил и напрягал все усилия, чтобы сказать в бреду что-нибудь умное и замечательное; я думал, что умираю, — и меня мучило желание умереть красиво.
… Постепенно все мои мысли, все посторонние чувства исчезали, оставалась одна непрерывная боль, которую я не мог точно локализировать. Я чувствовал, что нахожусь в каком-то темном и бесконечном пространстве, наполненном моими же представлениями или, вернее, — моими страданиями. Эти образы быстро скакали один за другим, и каждый ударял мне в сердце. По спинному мозгу пробегали огненные струйки; желудок схватывали судороги. По временам я приходил в себя, и мне казалось, что я возвращался из какого-то страшного странствования по загробной жизни; раз это сознание было особенно сильно; мне буквально показалось, что я воскрес, и радость реальной жизни охватила меня с такой силой, что я заплакал от счастья. Но эти моменты продолжались недолго. Ночь безумия опять охватила меня, и я опять переносился в темный, бесконечный, холодный и неопределенный мир.
Обессиленный Физическою и, в особенности, психическою болью.., я стал, наконец, впадать в сон и забытье. Движения мне были невыносимы. Меня уложили спать. Сколько времени продолжался сон, я не знал; я чувствовал полное утомление; прежние дикие галлюцинации пролетали только изредка и как бы вдали. Замечательно, что несмотря на сон я ясно слышал, как говорили в соседней комнате, но понимать слов не мог…
Некоторая слабость мысли сохранилась еще и на следующий день. Я не узнавал дома и улицы, где жил, забывал все вещи и т. п. Но все это было лишь следствием душевной усталости и той силы, с которой пережитое во время опыта вновь привлекало меня. Неприятного или безумного в этом состоянии не было уже ничего».
Много сходных с описанными черт мы найдем в явлениях всякого острого отравления наркотическими ядами, в частности — чрезвычайно распространенным одно время кокаином.
Картина отравления последним начинается чаще всего с изменения настроения, которое становится приятно повышенным, радостным. Это настроение имеет известную примесь сентиментальности, что сказывается в легком появлении слез чувствительности к музыке и т. д. Все, что кокаинист говорит, кажется ему значительным. Плоские остроты, вульгарная игра слов представляются ему чрезвычайно остроумными. Он чувствует себя в ударе, движения его становятся более живыми, речь болтливой. Он не знает тайн и может сознаться жене в том, что ее обманывает, или первому встречному подробно рассказать свою жизнь. Часто он теряется при этом в мельчайших подробностях, а речь сопровождает криками и обильной жестикуляцией. Появляется также потребность шалить, танцевать и пр.
Мышление кокаиниста в этой начальной фазе характеризуется уничтожением задержек и торможения, а следовательно облегчением в течении мыслей, самое направление которых одновременно становится неустойчивым и определяется целиком окружающей обстановкой. Если опьянение происходит в одиночестве, то часто дело доходит до смены пестрых рядов представлений с калейдоскопическим чередованием сцен, представляющих или воспроизведение прошлых переживаний, или фантазирование из области будущего. Все трудности, создаваемые действительностью, при этом исчезают из сознания, и в своих воздушных замках кокаинист делается богатым, знаменитым и т. д. Чувство слуха у кокаиниста обостряется, зрение делается более напряженным, поэтому и самые представления приобретают большую яркость и живость. Испытываемое кокаинистом в этой стадии чувство повышенной физической силы, выносливости, точности и уверенности в движениях частью чисто субъективно, частью соответствует кратковременному действительному подъему, испытываемое же им богатство мыслей всегда обманчиво и в действительности сводится к воспроизведению старого материала, в котором часто недостает логической связности.
Постепенно опьянение переходит в следующую Фазу. При этом прежде всего кокаинист испытывает полное превращение настроения. Из повышенно распущенного оно делается боязливо напряженным, беспокойным. Страх, с одной стороны, питается в высшей степени повышенной возбудимостью органов чувств, с другой, он сам приводит к преобразованию получаемых ощущений. Особенно сильно возрастает интенсивность слуховых впечатлений: легкое потрескивание превращается в оглушительный треск, шум едущей вдали повозки— в грохот приближающихся пожарных автомобилей. Иногда полностью изменяется самая природа воспринимаемого: отдельные голоса превращаются в свист или трубные сигналы, легкие шаги — в шум идущих на приступ войск или ломящейся в двери шайки воров, подставки для платья принимают человеческую форму, висящая простыня кажется призраком. Одним словом, все объекты внешнего мира вовлекаются в сферу страха и одновременно с этим изменяют свой внешний вид. Каждый взгляд кажется кокаинисту направленным на него, на лице его окружающие читают его пороки, о нем шепчутся и его высмеивают. Он боится всякого приближения. На этой почве кокаинисты часто приходят в бессмысленную ярость и совершают грубые насильственные действия. Одна кокаинистка, нанюхавшись, дала пощечину даме, которая, как ей казалось, слишком «свободно» на нее смотрела. Разбивание предметов, бросание горящих ламп, срывание платья бывают очень нередко. В таком состоянии кокаинист легко переходит к галлюцинациям, и здесь опасность от его действий еще более усиливается. Он хватается за первое попавшееся оружие, чтобы защититься от представляющихся ему нападений, благодаря чему может совершенно неожиданно нанести удар ножом, открыть стрельбу и т. д. Галлюцинации кокаинистов не щадят ни одного органа чувств. В этой фазе опьяненные кокаином слышат голоса, произносящие ругательства, неприличные выражения, угрозы, при чем иногда доходят до оживленного разговора с ними. Из зрительных галлюцинаций характерны для кокаинистов видения многочисленных мелких предметов, особенно часто появляющиеся на белых поверхностях, напр., на простыне, где иногда кажутся движущиеся черные точки, различные насекомые, мухи, пчелы и т. д. Иногда и большие галлюцини-руемые предметы, напр., собаки или лошади, представляются поразительно маленького размера, не редки также видения нормальной величины, обычно устрашающего характера, напр., мертвые головы, висящие на деревьях, разбросанные по полу человеческие члены, чудовища, постепенно приближающиеся и вдруг исчезающие и т. д. Иногда представляются голые женщины или мужчины. Особенностью кокаинистов являются своеобразные галлюцинации осязания: они ощущают под кожей разные чуждые тела: червей, ползающих насекомых, особенно вшей, кристаллы кокаина и т. д. Эти ощущения бывают такими сильными, что больные расцарапывают себе кожу иглами или вообще острыми предметами, чтобы достать оттуда инородные тела. Все эти галлюцинации органов чувств легко объединяются между собою и дают основание бреду, который в связи с господствующим у нанюханного страхом, носит обычно характер бреда преследования. С заряженным револьвером часами может сидеть кокаинист в ожидании, при каждом шорохе в ужасе подскакивая. Ему кажется, что за ним приехала черная карета, его собираются арестовать и повезут на расстрел; на улице он неожиданно бросается бежать, — за ним следят, хотят его убить. Весь в холодном поту, с лицом, выражающим бесконечный ужас, кокаинист самому себе представляется окончательно загнанным, погибшим, уже падающим жертвой составленного против него заговора, И, однако, неопределенная мысль, скорее только чувство, что все эти переживания не настоящие, что это только результат «занюханности», никогда совсем не оставляет кокаиниста. Привычный кокаинист иногда уже заранее с чувством замирания сердца ожидает наступления хорошо ему известного галлюцинаторно-бредового состояния, и, когда последнее приходит, то и на высоте его он не утрачивает полностью сознания того, где находится и что делает.
После того, как состояние кокаинового опьянения достигнет своего наивысшего уровня, начинается фаза физического и психического расслабления, «реакция». Кокаинист начинает чувствовать необыкновенную усталость и безволие при полном отсутствии потребности во сне. Он кажется себе как будто пораженным параличей, будто «заживо погребенным». Отсутствие каких бы то ни было стремлений ведет к полной неподвижности, — человеку трудно даже бросить потухшую папиросу. Очень часто он не может собраться с силами, чтобы пойти домой, и всю ночь сидит с тупым видом на том месте, где нюхал кокаин. Настроение его в этом периоде то выражается в самобичевании, обещаниях навсегда отказаться от кокаина, то сводится к полной душевной пустоте, иногда же выливается в Форму тяжелого угнетения и тоски, которые, особенно если кокаинист почему-либо не может вернуться домой, чтобы лечь в постель, могут довести его до самоубийства. Много надо времени, чтобы эти страдания кокаиниста закончились, и он нашел забвение в тяжелом сне. Проспавшись, он обыкновенно освежается и к вечеру следующего дня снова готов прибегнуть к привычному средству.
Внешний вид отравленного кокаином характеризуется бледным лицом, часто покрытым «холодным» потом, расширенными зрачками, неуверенной походкой и шаткими движениями. В теле, руках и ногах часто происходят подергивания, а челюсти непроизвольна совершают как будто жевательные движения.
Несколько слов о происхождении кокаина: европейцы познакомились с ним вскоре после открытия Америки, именно при захвате Перу. Туземцы там жевали листья местного кустарника, который ботаниками называется Erytroxyon coca. До второй половины XIX века это растение не получало употребления в Европе. В 1860 г. из листьев кока был добыт кристаллический кокаин, который в 1869 г. введен во врачебную практику при лечении болезней горла и носа, а позднее, с 1884 г. — глаза и других органов. С 80-х же годов XIX века стали встречаться случаи злоупотребления кокаином, сначала при помощи впрыскивания под кожу для замены морфия, а перед мировой войной во Франции и Америке началась та эпидемия кокаинизма, которая к концу войны и в последующие годы охватила почти все культурные страны земного шара. Повидимому, распространению кокаинизма при этом содействовало, между прочим, изменение способа его применения: вместо впрыскивания под кожу его стали нюхать.
Пожалуй, еще в большей степени, чем кокаин, тем же одновременно влекущим и губящим действием на человеческий организм отличается другое сильно действующее наркотическое вещество — опий, равно как добываемый из последнего морфий.
О курильщиках опия в Китае известно, вероятно, всем. Мы не будем останавливаться на бытовой стороне этой широко распространенной наркомании, равно как описывать ее клинические симптомы, однако, не можем отказаться от соблазна привести несколько выдержек из всемирно известной исповеди одного опиофага (не курившего, а глотавшего опий) — талантливого английского писателя де-Квинси.
Ничтожный повод — зубная боль, повидимому, в результате невралгии,— приучил де-Квинси к употреблению капель опийной настойки. В своей исповеди он подробно описывает, как создавалась и развивалась его несчастная привычка, с того момента, как он узнал, «что можно купить блаженство на один пенни и унести его с собой в жилетном кармане» и до той эпохи, когда он стал пить настойку рюмками, употребляя до 8000 капель в день; яркой образно описывает он сначала наслаждения опийного опьянения, потом страдания, им доставляемые, мучительную борьбу с этой роковой привычкой и, наконец, свое «третье падение ниц перед идолом». Особенный интерес в его рассказе представляет описание вызываемых опием образов Фантазии, доходивших постепенно по мере увеличения приемов до ярких галлюцинаторных переживаний.
«Ночью, когда я без сна лежал в постели, пишет де-Квинси, мимо меня непрерывно шли в мрачной торжественности процессии, как будто движущиеся Фризы, изображающие бесконечные истории, такие печальные и такие торжественные, казавшиеся событиями из времен еще до Эдипа и Приама, до Тира и Мемфиса. Одновременно изменились и мои сны. Они наступали внезапно и как будто открывали в моем мозгу действие театра, в котором разыгрывались ночные представления превышающего все земное великолепия»…
Самые формы этих ночных переживаний стали необычными: перед его взором открылись громадные пространства, время стало казаться бесконечным.
«Ощущения пространства и времени были как бы необыкновенным образом возбуждены. Здания, ландшафты восставали передо мною в таких чудовищных пропорциях, что обычный человеческий глаз не был в состоянии объять их. Пространство вздувалось и принимало непередаваемые словом размеры. Но это беспокоило меня все-таки меньше, чем бесконечное удлинение времени. Временами мне казалось, как будто в одну ночь я прожил семьдесят или сто лет, а иногда у меня было чувство, как будто прошло целое тысячелетие иди, даже, такой промежуток времени, который превышает всякие границы человеческого опыта… И после пробуждения невозможно и смешно было выражать эти протяжения времени выражениями, взятыми из человеческой жизни»…
Великолепие ночных грез де-Квинси выражалось преимущественно в архитектурных образах, в видениях величественных городов и дворцов. Позднее присоединились сновидения, где преобладающую роль играла вода.
«За моими архитектоническими снами последовали видения моря и громадных серебряных водных пространств, которые повторялись с устрашающим постоянством и росли в целые океаны воды…»
Дальше стали появляться Фантастические восточные сцены, сопровождавшиеся чрезвычайно неприятным чувством:
«Уже несколько месяцев, как ужасным врагом мне стал малаец (которого де-Квинси когда-то встречал в действительности). Каждую ночь он ведет меня внутрь Азии. Мучимый чувством тропической жары, испытывая на себе действие вертикальных солнечных лучей, дух мой творил все те образы — птиц, млекопитающих, пресмыкающихся, всевозможные деревья и растения, чувствовал себя свидетелем всех тех местных порядков и обычаев, которые существуют в тропических областях Азии. Но из чувства родства он не забывал и Египта, боги, обезьяны, какаду и попугаи которого отовсюду смотрели на меня, высокомерно мерили взглядами, скалили зубы, что-то, гогоча, кричали мне. Я бросился в пагоду и в течение столетий находился в плену в ее тайниках, или оказывался висящим на шпице ее башни. Я был богом и жрецом. Мне молились и приносили жертвы. Я бежал от гнева Брамы через все леса Азии. Вишну ненавидел, Шива подстерегал меня. Вдруг я попал к Изиде и Озирису. Они сказали, что я совершил деда, которое заставила содрогнуться Ибиса и Крокодила. Я был замурован на тысячелетия с мумиями и сфинксами в каменных гробах, в тесных камерах, во внутренностях вечных пирамид. Крокодилы целовали меня ядовитыми поцелуями. Я лежал под невыразимо отвратительными мягкими массами среди первобытного тростника в иле Нильского дна»… Уже эти отрывки показывают, что пышно развернувшаяся Фантазия де-Квинси доставляла ему больше страданий, чем удовольствия. Это подтверждает и следующее место:
«Эти… изменения моих снов сопровождались леденящим страхом и мрачнейшей меланхолией, которые словами нельзя описать никаким образом. Каждую ночь мне казалось, что я не метафорически, а буквально погружаюсь в какие-то жерла и полные мрака пропасти в бездонные глубины, из которых уже невозможно подняться. И когда я просыпался, у меня часто не было чувства, что я снова вернулся к свету… Мрак, следовавший за пышными представлениями и сгущавшийся, наконец, в беспросветные пустыни самоубийственных предположений, нельзя передать словами».
Автор испытал и мертвящее влияние опия на свою психику и умственную деятельность. Нельзя без тяжелого чувства читать строки, которые он посвящает наступившему, наконец, у него состоянию психического оцепенения и умственного застоя.
«Я давно бросил мои занятия. Кажется, уже два года, как я не читаю ничего, кроме одной единственной книги… Раньше моим настоящим призванием было — упражнять аналитические способности моего ума. Но теперь изучение математики, интеллектуальной фило-софии и т. д. сделалось для меня непосильным. Я уклонялся от него с чувством детской слабости… Это духовное оцепенение длилось целых четыре года, во время которых я был в путах опия. Если бы я не испытывал определенных мук, я бы легко поверил, что я спал все это время. Редко я мог принудить себя написать письмо, и то ответ в несколько строк был крайним пределом того, до чего я мог подняться, при чем часто это происходило только после того, как письмо неделями и месяцами лежало на моем письменном столе… Тупое чувство своего состояния под конец причиняет каждому опиофагу такие муки, какие редко приносит с собой положительная боль. Из-за неспособности и слабости он пренебрегает своими ежедневными обязанностями, и укоры совести по поводу этого непрерывно жалят его, все безнадежнее запутывая его положение. Он не теряет ничего из своей моральной чувствительности или из жара своих стремлений, он стремится и желает так же горячо, как раньше, однако то, чего добивается его дух, далеко превосходит его силы, и не только силы, нужные для исполнения, но даже те, которые необходимы, чтобы только попробовать. Он все время находится под тяжестью ночных кошмаров. Не будучи в состоянии даже подняться с постели, он лежит неподвижно и, приводя на память все, что он мог бы выполнить, испытывает такое же чувство, как человек, который, будучи прикован к постели смертельной слабостью от отнявшей все его силы болезни, бездеятельно созерцает, как оскорбляют и угнетают предмет его нежной любви; — он проклинает колдовство, которое его сковало, он бы лишил себя жизни, если бы мог только встать и пойти. Но он бессилен как ребенок и напрасно предпринимает попытки встряхнуться…»
Приведенные описания состояний отравления наркотическими ядами указывают, что несмотря на некоторые специфические отличия, характерные для каждого особого вида отравления (особая яркость цветов при отравлении гашишем, бессонница, микроскопические и осязательные галлюцинации — у кокаинистов, богатство фантастических образов — у опиофагов и т. д.), все они характеризуются некоторыми общими чертами, важнейшая из которых, это — паралич тех функций нашей психической жизни, которые обусловливают ее устойчивость, создают возможность Формирования личности с присущими ей определенными стремлениями и со способностью ставить себе задачи и работать над их выполнением, одним словом, паралич всех длительных волевых установок: нарушается устойчивость внимания, теряется сознание отдаленных целей, выпадает способность правильной координации движений и поступков, одновременно с чем растет беспорядочное возбуждение, сказывающееся в одних случаях наплывом и возрастающей яркостью образов фантазии вплоть до галлюцинаций, в других — неумеренными проявлениями и частой немотивированной сменой аффектов с одновременным увеличением количества плохо регулируемых движений. Повидимому, надо представлять себе дело таким образом, что отравляющему действию ядов особенно легко подпадают те части нашей нервной системы, деятельность которых связана с вышеуказанными функциями, а, кроме того, каждый отдельный яд обладает еще способностью поражать избирательно наиболее неустойчивые именно по отношению к нему нервные центры. Надо только прибавить, что нам в настоящее время совершенно неизвестно, какие это части и центры.
Губительное действие привычки, затягивающей наркомана в злоупотребление наркотическим веществом, заключается не только в привлекательности состояния, вызываемого первоначально отравлением, но и в том, что эта привычка, во-первых, делает для наркомана тягостными те моменты, когда он не находится под действием наркотика, а, во-вторых, создает у него нечувствительность к привычным дозам и толкает его к постоянному увеличению последних. То и другое обстоятельства очень ярко проявляются у хронических морфинистов.
Морфинисты обыкновенно принимают яд в виде подкожных впрыскиваний. К злоупотреблению морфием их побуждают или состояния неприятного самочувствия, тоски и раздражения, которые свойственны некоторым людям от природы, или какие-нибудь случайные болезни, вызывающие сильные боли и заставляющие больного искать облегчения в лекарствах и просить у врачей назначения морфия. Морфий обыкновенно быстро делает малочувствительной бывшую до того чрезвычайно острой боль, создавая одновременно общее состояние довольства и некоторого расслабления. Тем, однако, сильнее по контрасту переживается болезненное или тоскливое состояние по миновании действия морфия. У испытавшего раз его успокаивающее влияние потребность в новом приеме яда становится еще значительнее. С другой стороны, через некоторое время получаемая доза перестает оказывать присущее яду действие: она уже недостаточно смягчает боль, не утоляет как раньше, душевной тоски, — естественно стремление несколько ее увеличить. Так понемногу морфинист все более и более повышает принимаемые им дозы яда. Тут выступает на сцену новый Фактор. Дошедши до больших доз, морфинист начинает замечать, что, если даже совсем прекратились боли, приведшие к употреблению морфия, то все-таки как только кончается действие яда, наступают какие-то новые явления: появляются чувства разбитости, вялости, неспособности к работе, иногда страх и внутреннее неопределенное беспокойство, затем тянущие боли в конечностях, соединенные с общим повышением болевой чувствительности, дрожание во всем теле и особенно в руках, бессонница, отсутствие аппетита. Эти явления, которые прекращаются при новом приеме морфия, получили название явлений абстиненции (то есть воздержания от яда) и означают, что у морфиниста создалась органическая привычка к морфию, что его лишение уже не только действует на психику, а выводит и Физические функции из созданного привычкой нового состояния равновесия и производит таким образом своеобразное новое заболевание. Это предположение подтверждается тем, что морфинист постепенно привыкает к таким дозам яда, которые у неупотреблявшего морфия человека могут вызвать смертельное отравление. Значит, самое химическое строение тканей организма подвергается существенному изменению, делающему морфий необходимым для их бесперебойного функционирования и обусловливающему то обстоятельство, что вместо быстрой смерти большие дозы яда влекут за собой медленное разрушение: питание организма резко падает, морфинист худеет, бледнеет и даже желтеет, развивается шаткость походки, зрачки делаются узкими, как булавочные головки, на месте впрыскиваний с чрезвычайной легкостью появляются многочисленные нарывы и т. д., одним словом развивается так называемая морфийная кахексия, то есть истощение, вызванное медленным, но глубоким отравлением всего организма морфием. Теперь уже никакие дозы не спасают морфиниста от тяжелых болезненных ощущений во все» теле. Одновременно развивается прочное состояние психической слабости: умственные способности угасают, духовный кругозор суживается, моральное чувство исчезает, больные становятся лживыми и ни перед чем не останавливаются, чтобы достать ставший им теперь жизненно необходимым яд. Если морфинист в таком состоянии обратится к врачу, у него нельзя уже сразу отнять морфий, это может вызвать резкий упадок сердечной деятельности, не говоря уже об ужасных муках, причиняемых теперь лишением яда приходится постепенно день за день уменьшать даваемую ему дозу морфия, пока он не в состоянии будет переносить полное его лишение; даже и при этих условиях отучение от морфия остается одной из мучительнейших для больного процедур. После полного избавления организма морфиниста от привычки к яду необходимо еще длительное его пребывание в соответствующем закрытом лечебном учреждении для окончательного отучения от возникающего иногда стихийного тяготения к морфию, постепенного воспитания его воли и приучения его к регулярному труду.
Кое-какие сходные с описанными черты наблюдаются у хронических алкоголиков, в частности у них также бывают состояния, когда немедленное и полное лишение алкоголя ведет к опасному ослаблению сердечной деятельности. Но алкоголь отличается от всех перечисленных выше ядов тем, что кроме опьянения, наступающего сейчас же вслед за его приемом, он может вызывать особое острое душевное заболевание, так называемую белую горячку, и как результат длительного злоупотребления им. Вот как описывает эту болезнь С. С. Корсаков в своем «Курсе психиатрии».
«Обыкновенно болезнь начинается с симптомов недомогания, желудочного расстройства — чувством тяжести в желудке, рвотой; затем являются сердцебиение, тревога, безотчетный страх, ночью — бессонница или мучительные кошмары; мысли как-то плохо вяжутся, появляются отрывочные, беспокоящие идеи. Через день или два состояние ухудшается: тревога, беспокойство становятся сильнее, являются сильная тоска иди сильный страх, боязнь, доходящая до безотчетного ужаса. Сознание начинается путаться, больной с трудом управляет своими мыслями, речь его делается малопонятной: он хочет что-то высказать, но не может найти слов, не может докончить Фразы. В начале разговора нередко больной несколько минут еще может отвечать правильно, но потом начинает путаться, вставлять в речь ненужные слова, под конец же говорит совершенно спутанно, непонятно комбинируя Фразы и совершенно теряя нить речи. Является смешение воспоминаний с действительностью, Фантазирование. Обыкновенно еще раньше являются галлюцинации, чаще всею зрительные, и при этом очень характерные: больному представляется масса мелких и крупных двигающихся предметов— пауков, тараканов, мышей, чертиков, иногда толпы народа, разные страшные лица, протянутые по воздуху нити и проволоки. Все эти видения являются с необыкновенною рельефностью, так что больной ловит несуществующих пауков, мышей, боится ступить по полу, чтобы не наступить на какого-нибудь маленького человека, хватает чертиков и завязывает их в свой платок.
Рядом с этими зрительными галлюцинациями обыкновенно бывают и иллюзии общего чувства и осязания: больному кажется, что его хватают, что его кусают за ноги собаки, что на грудь его наваливается сатана… Галлюцинации слуха тоже часты: больному слышатся пение, насмешки, хохот, угрозы, выстрелы.
Раз галлюцинации появились, они обыкновенно становятся очень обильными, заполняют сознание больного, так что он быстро теряет возможность ориентироваться. Сначала он еще кое-как сознает окружающее, хотя к правильным восприятиям самым странным образом присоединяются причудливые образы Фантазии и привычные воспоминания. Находясь в больнице, больной то понимает, где он находится, то нет; то вдруг начнет производить какие-нибудь действия, свойственные его профессии: например, портной как будто шьет, лакей перебирает и чистит платье, которого и следов нет и т. п. Многие больные имеют вид, точно они что-либо забыли или потеряли, целые часы ищут что-то, заглядывают в углы, под кровать, при этом, однако, в словах и действиях проявляется особый своеобразный оттенок, указывающий на то, что больной отчасти сознает свою болезнь, доволен, что он видит врача; очень часто больные относятся к своему поведению с характерным юмором… Мало-помалу окружающая действительность все менее и менее сознается больным, а интеллект его заполняется бредовым содержанием. Он уже не знает врача и служителей, принимает их за старых знакомых, называет чужими именами. Вокруг него шмыгают разные знакомые и незнакомые лица, ему слышатся пение, угрозы нечистых духов, его хватают за ноги, кусают, щиплют, тащут. Больной совершенно теряется, мечется из стороны в сторону, борется с воображаемыми нечистыми, раздевается, мажет стены, кричит или тихо говорит отрывочные слова. По временам галлюцинации бывают очень страшные: больному кажется, что его тащут в тюрьму, в ад, предают мучениям, он кричит от страха, набрасывается на окружающих, которых принимает за злых духов. Иногда бросается к окну, разбивает рамы и выскакивает вниз с третьего, четвертого этажа…».
Приводим описание переживаний во время белой горячки, полученное проф. Крепелином от одного из больных и особенно ценное тем, что оно дает представление о сноподобном состоянии больного в котором отдельные действительные ощущения смешаны с массой необычайно отчетливых ложных, особенно в области зрения и слуха.
«Больному казалось, будто наступил день, когда дьявол бродит по белу свету, он вдруг ударился головой о мраморный столб, хотел уклониться, но и поперек улицы ему стала на дороге громадная мраморная доска, и точно так же, когда он хотел отступить назад, обе доски угрожающе упали на него. Две дерзких Фигуры на телеге привезли его в трактир «Быка» и положили на смертное ложе. Церемониймейстер при помощи раскаленных ножниц направлял горячие лучи ему в рот, так что его жизненные силы постепенно иссякли. По своей просьбе он получил стакан красного вина; вторичную просьбу о том же отклонил сам Сатана с гримасой смеха. Он тогда сказал со всевозможными благочестивыми. увещаниями окружающим «прости» и скончался; одновременно рядом с ним положили трупы его трех дочерей. На том свете он был наказан тем, чем грешил на земле: он постоянно чувствовал нестерпимую жажду, но как только протягивал руку к кружке или стакану, они исчезали у нею из рук.
На следующее утро он снова живым лежал на смертном одре в трактире «Быка», его дети точно так же, но в виде белых зайцев, Шел католический крестный ход; при этом он должен был участвовать тем, что во время пения литаний должен был в смежной комнате в трактире «Под короной» наступать на бесчисленное количество лежащих на полу золотых очков; при этом каждый раз раздавался выстрел. Участники крестного хода стали совещаться, нужно ли его только отколотить или убить до смерти; хозяйка «Короны» стояла за первое, с тем только условием, чтобы он остался на продолжительное время жить у нее. Он же хотел уходить, так как он не получал там пива; тогда явился вахмистр, чтобы его освободить; хозяин «Короны» выстрелил в того и был отведен в тюрьму.
В другой вечер больной заметил, что его жена удалилась с одним из родственников в исповедальню; он вместе с сестрой милосердия, спрятавшись за орган, наблюдал, как они совершили святотатство. Затем он был заперт в церкви; и, наконец, стекольщик прорезал отверстие в церковном окне, с тем чтобы, по крайней мере, можно было подавать туда пиво. При одевании больной заметил, что рукава и все отверстия были заткнуты и зашиты, а карманы распороты. В ванне больной видел себя окруженным семью плавающими под водой зайцами, которые постоянно брызгали на него и грызли его…»
В одном из произведений поэта-наркомана и алкоголика Эдгара По «Ангел чудесного» с поразительным художественным реализмом нарисованы бредовые переживания при начинающейся белой горячке с их изменчиво-бессвязными, сноподобно-причудливыми видениями, с их наполовину полной страха, наполовину юмористической окраской и, наконец, с их видениями отвратительных животных. Близкое родство с только что приведенным рассказом, алкоголика из лекции Крепелина чувствуется само собой:
«… Я в обычное время улегся спать. Зажегши свечу на ночном столике и сделав попытку прочитать несколько страниц о «Вездесущии бога», я к несчастию меньше, чем в двадцать секунд, заснул и оставил свечу гореть.
Мои сновидения были потревожены ужасом, овладевшим мною от появления Ангела чудесного. Мне представилось, как будто он стоял у ног кровати, отдергивал занавеску и отвратительным голосом, исходившим как будто из пустой ромовой бочки, грозил мне жестокой местью за невнимание, с которым я к нему относился. Он закончил свою длинную речь тем, что снял свою воронкообразную шляпу, вставил мне трубку в горло и залил меня целым океаном вишневой водки, которую он лил бесконечными потоками из длинногорлой бутылки, служившей ему в качестве руки. Обуявший меня смертный страх сделался невыносимым, и я проснулся как раз в то мгновение, когда крыса схватила горящую свечу со столика и убежала вместе с ней. Я уже не мог помешать ей скрыться в щель вместе с своей добычей. Тотчас вслед за этим мне в нос ударил сильный удушающий запах, и я с ужасом заметил, что комната горит.
В невероятно короткое время все здание было объято пламенем. Все выходы из моей спальни, кроме окна, были преграждены. Толпа,
та улице, однако, быстро достала длинную лестницу и приставила ее к окну. Я начал спускаться вниз и уже считал себя спасенным, когда гигантская свинья, круглое как шар брюхо которой и вся ее Физиономия и вид чем-то напоминали мне ангела чудесного,—когда эта свинья, которая до сих пор спокойно дремала в своей луже, неожиданно подняла голову и, решив почесать себе левое плечо, не нашла для этой цели более подходящего предмета, чем нижний конец моей лестницы. Я упал вниз и сломал себе руку»…
Внешний вид белогорячечного больного обыкновенно сразу бросается в глаза: или багрово-красное, иди, наоборот, бледно-серое лицо, покрытое крупными каплями пота. Зрачки расширены, взгляд выражает смертельный ужас, руки дрожат. Больной не может усидеть на месте и стремится бежать, походка у него шаткая, язык сухой, обложенный, голос хриплый, речь не совсем отчетливая, Пульс учащен, сердечная деятельность иногда ослаблена. В отдельных случаях отмечается значительное повышение температуры. Обыкновенно после повторной дачи снотворных средств и отнятия вина больной через несколько дней приходит в себя и быстро поправляется, но иногда в случаях с резко выраженной сердечной слабостью и повышенной температурой может наступить и смерть. Описаны случаи, когда белая горячка развивалась после быстрого прекращения длительного злоупотребления алкоголем, после чрезмерного утомления, иногда после заключения в тюрьму, или помещения в больницу, нередко она присоединяется к лихорадочным заболеваниям, особенно часто—к крупозному воспалению легких. Кроме того, известны случаи развития белой горячки на почве длительного злоупотребления не алкоголем, а другими веществами, по своему химическому составу и действию имеющими некоторое родство с алкоголем, напр., хлоралгидратом и др. Белая горячка может благополучно закончиться, несмотря на продолжающееся злоупотребление алкоголем, но иногда полного выздоровления не наступает: сознание больного постепенно несколько проясняется, он начинает сознавать, где находится, узнает окружающих, но галлюцинации пропадают не совсем: особенно к вечеру начинают слышаться голоса, которые ругают его, смеются над ним, сговариваются его расстрелять, отравить и т. д. Постепенно у больного развивается твердое убеждение, что против него действует какая-то шайка: куда бы он ни пришел, все начинают шептаться между собой, высмеивая его и сговариваясь против него. Такой бред преследования, особенно у больных с ослабленным интеллектом и пониженной критикой, обыкновенно затягивается надолго, иногда до самой смерти. Алкогольное помешательство может развиться и без предшествующей белой горячки, принимая в некоторых случаях особую форму—бреда ревности: жена постоянно изменяет больному; если она уходит куда-нибудь, то обязательно на свидание, мимо дома ходят подозрительные мужчины и делают ей особые знаки, после которых она исчезает, и т. д.
Есть еще одно душевное заболевание, вызываемое длительным и неумеренным употреблением алкоголя (иногда, правда, и другими причинами), и начало которого в некоторых случаях может присоединиться к белой горячке. Называется оно Корсаковским психозом и очень часто развивается одновременно с множественным воспалением нервов, сказывающимся сильными болями по ходу нервов и слабостью конечностей, доходящей иногда до полного паралича.
Типическая картина Корсаковского психоза состоит, главным, образом, в расстройстве памяти, из которой исчезают все недавние впечатления, тогда как события, бывшие до болезни, больной часто помнит очень отчетливо. Часто у таких больных получаемые ими впечатления забываются почти моментально. Больной не помнит, что он только что делал, может каждую минуту заново здороваться с одним и тем же человеком, спрашивая его каждый раз об имени, и т. д. Часто больной не только не помнит, сколько времени он болен, но даже, что он настолько болен, что и встать не может; почти от всех больных такого рода можно услыхать, что они сегодня куда-нибудь ездили, хотя, может быть, несколько недель не поднимались с постели. Читая газету, больной может десять раз подряд прочесть одну и ту же строчку, как нечто совершенно новое. Можно заметить, что больные очень часто повторяют одни и те же Фразы, какая-нибудь вещь, попавшаяся на глаза больному, вызывает его замечание; больной отвернулся и забыл о ней и о том, что он сказал. Как только она снова попадает ему на глаза, он снова повторяет то, что ему легче всего приходит в голову, забыв, что всего минуту назад уже говорил это. На ряду с таким беспамятством больные часто сохраняют довольно хорошую сообразительность: могут играть в шахматы, в карты, шутят, говорят остроумные вещи; если данные для их умозаключений у них находятся перед глазами, они могут порядочно рассуждать, если же эти данные надо черпать из памяти, они путаются. Иногда у таких больных бывает много ложных воспоминаний, вследствие чего они рассказывают небылицы о своем времяпрепровождении — о небывалых поездках, посещениях, смешивают незнакомых лиц с знакомыми. Болезнь может протекать в Формах различной тяжести и тянуться от нескольких недель до нескольких лет, продолжаясь иногда до самой смерти.
Продолжительное пьянство помимо всяких душевных заболеваний ведет обыкновенно пьяницу к глубокому умственному и нравственному упадку (алкогольное слабоумие), разрушая одновременно его организм. Предполагая общую картину распада психики алкоголиков известной большинству читателей, укажу только, что психиатры особенно отмечают у них ослабление памяти, крайнюю эгоистичность и лживость, соединенные с чрезвычайным легкомыслием, позволяющим больным не замечать того горя, которое причиняет их «болезнь» окружающим, а также своеобразную склонность к юмору, к благодушной насмешке над неприятностями, в которые они благодаря своему пьянству, попадают, склонность, проявляющуюся обыкновенно в такие моменты, когда она менее всего уместна.
Какие причины вызывают развитие белой горячки и других алкогольных психозов? По отношению к части из них можно было бы думать о медленном отравлении алкоголем мозга, разрушающем постепенно те элементы последнего, деятельность которых обусловливает высшие Формы нашей психической жизни. Но такое предположение оставляет непонятным внезапное начало таких болезней, как белая горячка, развивающаяся зачастую уже после прекращения пьянства. Дело обстоит сложнее: повидимому, хроническое отравление алкоголем, как и морфием, нарушая обмен веществ в организме, вызывает изменение химизма последнего и появление в крови сильнодействующих ядовитых веществ, ведущих к новому отравлению особого рода. Это отравление однако возникает не всегда. При здоровых внутренних органах целый ряд ядовитых продуктов обмена разрушается в печени, которая служит как бы барьером против ядов, проникающих в кровь, особенно из кишечника, другие удаляются в газообразном виде вместе с выдыхаемым через легкие воздухом. Известно, что с одной стороны алкоголь особенно легко ведет к заболеваниям печени, а с другой — белая горячка часто развивается при воспалении легких и других болезнях, при которых легочный газообмен нарушен. Указанные Факты привели целый ряд психиатров к такому предположению. Длительное употребление алкоголя вызывает почти всегда кишечные заболевания; возникающие благодаря этим заболеваниям ядовитые вещества могут в течение продолжительного времени не вести к сильному отравлению организма, если они нормально разрушаются и выделяются. Однако, отравление сразу наступает при нарушении защищающих организм функций, при чем в результате особенно сильно страдает нервная система. Тогда-то и развивается белая горячка. Подобные изложенным причины лежат, вероятно, в основе и Корсаковского алкогольного психоза. Что касается хронических алкогольных психозов и алкогольного слабоумия, то их причину надо искать в медленном и постепенном отравлении мозга и самим алкоголем, и ядовитыми продуктами расстроенного обмена веществ. То же самое надо сказать и о хронических душевных заболеваниях, наблюдающихся иногда у лиц, долго злоупотреблявших опием, кокаином и другими наркотическими ядами.
Психические расстройства могут вызываться не только наркотическими веществами, а и некоторыми другими ядами. Отравление некоторыми из них ведет к развитию Корсаковского психоза, а другие, как йодоформ, окись углерода (угарный газ), сероуглерод (являющийся &heip;