Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ МУДРЕЦОВ, МИСТИКОВ И МАГОВ
от Адама до Юнга
СОФИЯ
МИФ
МОСКВА
2003
УДК 1/14 ББК 86.4 Б48
Под общей редакцией Альберта Егазарова Дизайн серии Ирины Егазаровой Редактор Евгений Фомин Портретная графика и заставки Николая Носова
Беренс, Б.
Б48 Энциклопедия мудрецов, мистиков и магов: От Адама до Юнга. — М.: Издательский дом «София», «Миф», 2003. — 672 с.: ил. — («АР МАЯС^ЕМ»).
13ВЫ 5-9550-0006-2 (Издательский дом «София»)

«Энциклопедия мудрецов, мистиков и магов» — уникальное по широте охвата издание, посвященное выдающимся путешественникам во вселенной духа: от первочеловека Адама мифических времен до исторически нам близкого и уже вполне конкретного Юнга. Охватывая 129 выдающихся первопроходцев мистических дорог, среди которых встречаются как ортодоксальные святые, так и настоящие флибустьеры духа, книга подробно и тщательно знакомит читателя со всем спектром духовного учительства, мистического озарения и оккультных идей Востока и Запада. В отличие от большинства изданий, опирающихся на абстрактное постижение мистической ойкумены, настоящая энциклопедия представляет мистицизм, магию и жизненную мудрость в неразрывной связи с их открывателями и пропагандистами. Книга создана на максимально приближенных к оригиналу источниках, учитывает новейшие археологические открытия Ближнего Востока, Средиземноморья и северной Европы.

УДК 1/14 ББК 86.4
© ИД «София», 2003
© Издательство «МИФ», 2003, оформление

СОДЕРЖАНИЕ

 o "1-5" h z 

Труд по отысканию следов древнего или скрываемого знания, даже намеков на него и его существование, подобен труду археолога, который ищет следы какой-то забытой доисторической цивилизации и находит их погребенными под несколькими слоями на кладбищах обитавших в этом месте народов, возможно, разделенных тысячелетиями и не подозревавших о существовании друг друга. Но всякий раз, когда исследователь сталкивается с необходимостью так или иначе выразить содержание скрытого знания, он неизбежно видит одно и то же, а именно: поразительную бедность человеческого воображения перед лицом этой идеи...
Петр Успенский. Новая модель Вселенной, гл. I

Мистика есть бытийственная основа всякого религиозного сознания, темный исток всякой религиозной жизни. Религия лишь переводит в сознание и в быт то, что в мистике непосредственно переживается и открывается... Бытовая, историческая вера есть вера внешнего человека, не углубившего дух до мистических истоков, это мистика, выявленная и приспособленная к физическому плану бытия. Это — инволюция в материю... Ныне мир переходит к высшей духовной жизни, и осознает человек окончательно, что Церковь... может иметь лишь плоть духовную.
Николай Бердяев. Смысл и назначение творчества, гл. XIII

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Прощальным костром догорает эпоха...» Не просто эпоха — еще одна в исторической череде себе подобных; целый Мировой год — эон, стоящий под знаком Рыб, отступает в прошлое, и все ближе очередной великий поворот космического колеса. Оккультные Кассандры предрекают в самом недалеком будущем наступление великой «бури равноденствия», которой предстоит сотрясти до основания все сформировавшиеся на протяжении последних двухтысячелетий социальные структуры и духовно-нравственные идеалы и ценности, пощадив только то, в чем зреют зерна будущего и из чего должен прорасти новый человеческий посев.
Однако несмотря на то, что симптомы «невиданных перемен, неслыханных мятежей» пугающе множатся год от года, возникает впечатление, что человечество, и в особенности так называемая «цивилизованная» его часть, предпочитает жить иллюзиями прошлого и надеждами на то, что в будущем «все будет так же, как сейчас, только немножко по-другому». Его как будто никоим образом не беспокоит, что ему предстоит вступить в новую метаисторическую реальность, что называется, без руля и ветрил, так и не сумев обрести достойных духовных вождей и наставников, которые взяли бы на себя роль новых Моисеев, способных вывести его из пустыни духовного одичания на новые рубежи эволюционного развития. Более того: с исторической сцены сошли и те немногие, от кого еще продолжали исходить действенные мистические импульсы и инспирации. Воистину что-то провиденциальное чувствуется в том, что за порог нового тысячелетия не перешагнул ни один из «последних могикан» современного мистицизма (за исключением разве что индийских чудо- богатырей Саи Бабы и Махариши Махеша): последним, вслед за Кришнамурти (1986), Мирчей Элиаде (1986), Л. Роном Хаббардом (1986), Раджнишем (1990) и Вангой (1996), в апреле 1998 покинул земной план и окончательно переселился в мир «отдельной реальности» Карлос Кастанеда...
Все эти люди, еще при жизни ставшие персонажами легендарными и едва ли не мифическими, были во всех отношениях поразительно несхожими между собой, и отношение к большинству из них было и остается, мягко говоря, весьма неоднозначным. Но сближает их то, что, сумев в полной мере реализовать отпущенный им свыше дар, они смогли сделаться творцами и единовластными владыками собственного духовного Универсума, погружение в глубины которого открыло перед доверившимися им людьми казавшиеся ранее совершенно несбыточными перспективы внутреннего роста, самопознания и самосовершенствования. Их уход можно сравнить с исполнением «Прощальной симфонии» Гайдна, когда отыгравшие свои партии музыканты, постепенно покидая сцену, гасят одну за другой стоящие перед ними свечи, пока не наступает полная тишина, мрак и пустота. Так и теперь: нет больше великих магов, мистиков и мудрецов, и после их исчезновения стал особенно пугающе заметным провал между сферой человеческого бытия и мирами духовного космоса, катастрофическое оскудение живой циркуляции духовных потоков и энергий между различными уровнями мироздания. Ей на смену пришли и стремительно завоевали популярность чисто технические и откровенно профанаторские приемы и методы воссоздания «искусственного рая», будь то употребление «шаманских» зелий или бесконечные блуждания по компьютерным сетям в поисках неких высших откровений и озарений; стимуляция мистических переживаний на деле свелась к их симуляции. Другие отчаянно ищут «знамений на небеси», но и оттуда, увы, поступают не слишком обнадеживающие сигналы; даже НЛО, эти ангелы и демоны технотронной эры, еще каких-то десять лет назад чуть ли не ежедневно напоминавшие о своем присутствии (вспомним уфологический бум начала девяностых!), и те вдруг совершенно пропали из виду, как будто давая человечеству лишний повод убедиться, что оно отныне должно полагаться исключительно на самого себя и не уповать ни на какую помощь свыше.
Впрочем, настоящая книга посвящена отнюдь не тем извращенным формам псевдомистицизма, на которые столь богат наш злосчастный век, а мистике в самом высоком и подлинном значении этого слова, в лице ее наиболее заслуживающих внимания представителей. Она задумана как своего рода «малая история эзо- теризма», откуда читатель смог бы почерпнуть самые важные сведения об основных направлениях и тенденциях развития мистического Гно- зиса «от начала начал» вплоть до самых современных его модификаций. Потребность в существовании подобной работы на русском языке назрела, безусловно, давно, однако до сих пор была удовлетворена лишь частично. (Имеем в виду энциклопедию «Мистики XX века» Э. Ван- дерхилл [М., 1996], охватывающую строго фиксированный промежуток времени, и книгу «Духовные учителя» Ж. де Бросса, для которой, впрочем, характерен чисто конспективный подход к изложению материала, не говоря уже о том, что мистикам как таковым здесь отведена явно второстепенная роль по сравнению с представителями экзотерической религиозности.) Восполнить этот пробел и призвано настоящее издание, в состав которого включены аналитические статьи о ста тридцати адептах эзотерического Гнозиса всех времен и народов, как существовавших на самом деле, так и шагнувших в историю из мифа и предания.
Как давно известно, интерес к «тайному знанию» острее и ненасытнее всего пробуждается в кризисные эпохи. Не стала исключением из этого правила и современная Россия. Действительно, за тот исторически совсем краткий промежуток времени, когда окончательно пали барьеры на пути распространения литературы духовно-религиозного содержания, мы получили доступ едва ли не ко всем образцам древнего и новейшего, восточного и западного, умозрительного и сугубо прикладного эзотеризма; об этом красноречиво свидетельствуют хотя бы приложенные к словарным статьям библиографические сводки. Однако наряду с бесспорно положительными результатами этого, наверное, не имеющего себе равных по массированности прорыва в высшие измерения бытия, немедленно дали о себе знать и негативные, вызванные в первую очередь весьма слабой осведомленностью нынешнего поколения богоискателей относительно самой природы такого в высшей степени многозначного и многоликого феномена, каким является мистицизм. Здесь, помимо всего прочего, сыграло немаловажную роль и следующее обстоятельство: если православию и другим традиционным религиям и конфессиям была предоставлена возможность продолжать свою деятельность, включая издательскую, в течение всего периода существования атеистической власти, пусть даже и в строго определенных ею границах, то мистика и оккультизм оказались как бы на положении дважды запретного плода, поскольку представители этих религий относились к ней едва ли не с большей антипатией, чем профессиональные пропагандисты атеистического мировоззрения. Всякая возможность органического развития и духовной преемственности в этой области оказалась, таким образом, сведена до минимума, и единственное достойное внимания исключение — «Роза Мира» — было буквально гласом вопиющего в пустыне. И даже когда наконец рухнули все табу, еще в течение долгого времени не могли увидеть свет отвечающие современным критериям системные работы по феноменологии мистицизма в целом и истории отдельных эзотерических учений, а шло главным образом чисто количественное накопление материала, «гналась волна». И хотя ситуация за последние 5—6 лет заметно переменилась в лучшую сторону (ниже мы перечислим наиболее примечательные, на наш взгляд, работы в этой области), однако мистицизм и эзотерика еще и сейчас по инерции продолжают восприниматься и оцениваться в России главным образом на чисто эмоциональном уровне или с точки зрения их пригодности ДЛЯ бытового употребления (бизнес, гармонизация семейных отношений и пр.), но лишь в последнюю очередь — как предмет интеллектуальной рефлексии.
Чаще всего мнения относительно них колеблются между двумя полярными крайностями: одни усматривают в этом панацею от всех зол и кратчайший путь к достижению индивидуального спасения, тогда как другие — бесовское наваждение и особо изощренный и злокозненный род духовной провокации. В действительности же мистика не есть ни первое, ни второе, — это, прежде всего, чудесное магическое зеркало, дающее человеку уникальную в своем роде возможность заглянуть в наиболее сокровенные глубины собственного «Я», войти в непосредственное соприкосновение со своей ментальной природой. Хорошо это или плохо, но подлинная мистика всегда способствует освобождению от любого рода иллюзий (за что ее во все времена остро ненавидели «истинно верующие», то есть те, для кого религиозное чувство неотделимо от потребности в самообмане и самообольщении), — в том числе и в отношении к самой себе. Так называемые оккультные способности можно сымитировать, мистические же — никогда.
Исходя из этого основополагающего принципа, автор приложил максимум усилий для того, чтобы заставить себя не смотреть на героев этой книги через призму искусственного восприятия их последователей, апологетов и всякого рода «популяризаторов», а прежде всего попытаться осознать их действительное место в процессе культурно-исторического развития, опираясь при этом на наиболее объективные и непредвзятые источники, в том числе и узкоспециального (академического) характера, так или иначе соприкасающиеся с этой проблематикой. (Так, к примеру, в статье об Орфее мы широко использовали результаты исследований современных болгарских фракологов А. Фола и И. Маразова, в статье об Иисусе Христе — материалы недавних находок в Кумране и Наг-Хам- мади и т. п.) Особое внимание в книге уделено представителям «высокого» эзотеризма, поскольку, вопреки мнению определенной части читателей, значение мистики в духовной эволюции человечества далеко не исчерпывается изобретением и внедрением всякого рода «практик», а несравненно глубже, богаче и многообразней, проявляясь во многих важнейших сферах творческой и интеллектуальной деятельности. Но, прежде чем перейти к более подробному изложению принципов отбора персоналий для настоящего словаря, попробуем сначала привести их в нечто вроде простейшей системы, не претендующей на оригинальность, но зато и не вызывающей особых вопросов.
Если попытаться классифицировать объекты нашего исследования по их, так сказать, видовым признакам, то уже в самом первоначальном приближении становится отчетливо видно, до какой степени разнородна и разношерстна эта человеческая порода, с которой в коллективном сознании ассоциируются понятия «мистик», «оккультист», «тайновидец»... Но, присмотревшись повнимательнее, нетрудно будет различить четыре особенно четко дифференцированные группы, условно названные нами воинами, рабами, наблюдателями и иллюзионистами. Названия эти сами по себе достаточно красноречивы и едва ли нуждаются в развернутых пояснениях.
Первую группу составляют те, кто пошел по пути активного и целенаправленного проникновения в нечеловеческие миры с целью либо поставить их на службу собственным интересам, либо заставить их работать на благо человечества в целом. «Путь воина» в особенности типичен для различных языческих и неоязыческих разновидностей мистицизма, переживающих в нынешнем столетии свой подлинный ренессанс. Его базисный, основополагающий принцип — Воля (в специфически магическом понимании этого слова), а в числе наиболее «знаковых» представителей можно назвать Пифагора, Ямв- лиха, Хассана-ибн-Саббаха, Свами Вивеканан- ду, Кастанеду, Кроули... Рабы же, как их полные идейные антиподы, могут выступать исключительно в качестве объектов воздействия Божественной Воли, стремясь ради этого к предельно возможному личностному самоограничению и культивируя в себе такие душевные качества, как покорность и созерцательность, подавление всех потребностей индивидуального Эго во имя утверждения себя в Абсолютном Бытии. Определение «раб Божий» применительно к людям подобного склада является не уничижением, а, напротив, высшей формой похвалы среди всех существующих. Только из рабов могут выработаться идеальные типы аскетов, медиумов, «юродивых» от мистицизма (Антоний Великий, Чжуан-цзы, Тереза Авильская, Рамакришна, Э. Кейс, Ванга...)
Третий тип, тип наблюдателя (его наиболее выдающиеся представители — Карл Густав Юнг и Мирча Элиаде), развился уже в относительно более позднюю эпоху, хотя первым в этом ряду следовало бы назвать, пожалуй, еще самого Платона. Главное орудие наблюдателя — интеллект, прекрасно тренированная способность к анализу и синтезу в сочетании с не менее высокоразвитой интуицией. Практически все ученые, включенные в настоящий словарь — например, Кеплер, Ньютон, Месмер — относятся именно к этой категории. Наконец, что касается последней разновидности, являющейся, в сущности, ни чем иным, как вырожденной формой «пути воина», то на ней особенно задерживаться не стоит; в словаре их число сведено к необходимому минимуму наиболее артистичных и оригинальных представителей этой породы, таких как Симон Волхв, граф Сен-Жермен или Элифас Леви. Оговоримся, впрочем, что большинство персонажей словаря следует относить все же к неким гибридным, или переходным, формам, допустимым в самых разнообразных комбинациях и вариациях; при этом отдельные — к великому сожалению, крайне немногочисленные — носители высшего мистического сознания способны демонстрировать синтез всех трех основных вышеуказанных «путей» без ущерба для каждого из них по отдельности. Абсолютный идеал в этом плане, как представляется автору, воплотил в себе Шри Ауробин- до, хотя в одном ряду с ним можно было бы назвать еще несколько не менее славных имен.
Заметим попутно, что при знакомстве сданной схемой невольно обращает на себя внимание следующая, едва ли случайная, закономерность: все три основных типа мистического сознания, не считая, естественно, иллюзионистов, удивительным образом коррелируются с тремя основными структурными единицами человеческой психики, именуемыми в психоанализе «Я» (сознательная воля индивидуума), «Оно» (иррациональная стихия бессознательного) и «Сверх-Я» (внутренний «цензор», он же «наблюдатель»). Признавая всю степень условности подобного сопоставления, мы все же выскажем догадку, что таким образом дают о себе знать некие скрытые психофизиологические механизмы, исподволь влияющие на этот загадочный параллелизм между базисными структурными элементами психики и наиболее типичными формами манифестации мистического опыта. Не имея, конечно, возможности в формате книжного предисловия развивать эту тему сколько-нибудь подробно, автор все же надеется, что собранный им материал подвигнет кого-нибудь к ее более углубленной и заинтересованной" разработке.
Мы вообще старались сознательно воздерживаться в этой книге от каких-либо четких и однозначных определений онтологической сущности, истоков и границ мистицизма. (Среди доступных отечественному читателю работ, так или иначе затрагивающих этот вопрос, особый интерес представляют труды КГ. Юнга и М. Эли- аде, охарактеризованные в посвященных им статьях, а также Ст. Грофа [«За пределами мозга», «Области бессознательного» и др.], К Уилбера [«Проект “Атман”»], И. Андерхилл [«Мистицизм»], О. Хаксли [«Врата восприятия»], Л. Повеля и Ж. Бержье [«Утро магов»], Е. Тор- чинова [«Религии мира: опыт запредельного»], В. Розина [«Путешествие в мир эзотерической реальности»], и целый ряд других.) Оправдываем себя тем, что, во-первых, характер настоящей работы и не ставит перед автором подобных задач, поскольку речь здесь идет не о мистицизме вообще, а об отдельных конкретных носителях мистического откровения, а во-вторых, загнать мистицизм в прокрустово ложе формальных определений вообще невозможно; хотя попытки подобного рода предпринимались неоднократно, но какого-либо общепризнанного и внутренне непротиворечивого определения сути этого феномена так по сей день и не подобрано. Мистику вообще легче «прочувствовать», «пережить», чем «понять» и «определить». Можно, однако, констатировать, что, при всем своем внешнем сюжетном и тематическом многообразии, мистическая литература с завидным постоянством демонстрирует «вечное возвращение» одних и тех же варьируемых на всевозможные лады тем, среди которых укажем на следующие, наиболее устойчивые, типичные и распространенные: 1) представление о всеобщей одушевленности Универсума, основанного на принципе нерушимой внутренней иерархии и в то же время представляющего собой единое целое на всех уровнях (изоморфизм макро- и микрокосма); 2) представление о жизненном цикле как о бесконечной цепи духовных и физических метаморфоз (инкарнаций), в котором наше земное бытие является не более чем одним из промежуточных этапов при переходе с одного уровня на другой; 3) переживание глубинного мистического тождества посвящаемого с той сверхъестественной сущностью, которую он рассматривает как воплощение своего высшего «Я», с последующим снятием всех противоположностей — между объектом и субъектом, духом и плотью и т. п.; 4) теофания Божественного Света (тема «Солнечного Посвящения»), и целый ряд других, менее значимых. Особенно важно подчеркнуть (в первую очередь, для тех, кто и сейчас продолжает по старинке считать мистицизм «крайней формой развития религиозных идей»), что с точки зрения носителей нормативной религиозности весь этот комплекс представлений выглядит абсолютно неприемлемым и решительно отторгается ими.
Коль скоро главный объект внимания в настоящей работе столь расплывчат и трудноопределим, то и сформулировать какие-либо жесткие нормы отбора персоналий для словаря также в принципе не представляется возможным. Здесь далеко не всегда срабатывают даже такие, казалось бы, самоочевидные критерии, как, например, вера в возможность непосредственного общения со сверхъестественными мирами — ведь и среди мистиков есть свои «нигилисты» (очевидный тому пример — адепты Дзэн, избегающие любых упоминаний о потустороннем и рассматривающие мистические переживания как наиболее совершенную разновидность духовной гимнастики и умственной гигиены). С другой стороны, многие представители традиционной религиозности были убеждены в том, что могут вступать в общение с Богом или его посланцами, будучи при этом бесконечно далекими от принятия мистицизма, его идейно-ми- ровоззренческих основ и ценностей. Поэтому мы воздержались от включения в данный словарь представителей, так сказать, традиционной религиозной ориентации, даже тех, чья индивидуальная мистическая одаренность в целом не подлежит сомнению. Одного лишь факта наличия у таких, скажем, выдающихся представителей католического спиритуализма, как Франциск Ассизский, Бернар Клервосский, Бонавентура, Игнатий Лойола или Жанна д’Арк, мистически окрашенных видений и трансцендентных переживаний недостаточно для того, чтобы можно было бы смело назвать их мистиками, поскольку никто из них не ощущал в себе внутреннего родства с традицией эзотерического Гнозиса; едва ли кому-нибудь из перечисленных лиц доставило бы удовольствие видеть свои имена в издании такого профиля, как наше. Если же брать христианство в целом, то здесь чистые формы мистического самовыражения обнаруживаются почти исключительно во всевозможных «еретических» учениях и параллельных им духовных движениях. Отсюда и соответствующий ряд имен, представленных в словаре, явившийся следствием не тенденциозного подбора, а объективно сложившихся предпосылок.
Еще одним фактором первостепенной важности при определении критериев^отбора явилась принадлежность данного лица к тому или иному эзотерическому сообществу — ордену, секте, тайному культу или любой другой форме объединения. Особое внимание уделялось, конечно, основоположникам этих сообществ, причем мы стремились включать их имена в словарь даже в тех случаях, когда о них не сохранилось практически никаких достоверных сведений (как, например, в случае с Цадоком — предполагаемым духовным лидером ессейства, или со славянским ересиархом Богомилом).
Круг тем, затрагиваемых на страницах настоящего издания, также весьма расширен и обогащен за счет имен некоторых выдающихся писателей, мыслителей и ученых, не обязательно причастных к деятельности какой-либо иници- атической организации, но внесших собственный оригинальный вклад в разработку традиционных для мистицизма тем и сюжетов, — таких как Данте, Кеплер, Эдгар По, Ф. Майерс и ряд других.
Отсутствие в составе словаря имен наших соотечественников, пусть даже могущих быть причисленными к таковым с большой долей условности (как Г. Гурджиев), объясняется тем, что им предполагается в будущем посвятить отдельный том под условным названием Энциклопедия российского мистицизма, так как в этом случае необходим совершенно иной методологи - ческий подход (в том числе и использование архивных, ранее не публиковавшихся материалов) и иной, более высокий, уровень ответственности, что предполагает необходимость коллективного авторства. Надеемся, что рано или поздно читатель получит в свое распоряжение и это издание, на страницах которого его будет ожидать немало сюрпризов.
Наконец, что касается формальной структуры издания, то она достаточно ясна и очевидна. Разбивка по четырем разделам соответствует четырем основным этапам формирования и развития единой традиции эзотерического Гнозиса от истоков и до настоящего времени (за исключением, конечно, ныне живущих и здравствующих его адептов, давать оценку деятельности которых представляется преждевременным). Внутри каждого раздела имена располагаются в алфавитном порядке. Название для Раздела I позаимствовано автором из этнографической литературы, где термином A dreaming, dreaming time принято обозначать эпоху, с которой могут соотноситься события, описываемые в священных легендах и преданиях разных народов, т. е. мифическое время. Персонажи данного раздела никогда не существовали в реальном историческом измерении — за исключением нескольких более или менее дискусионных случаев, как, например, король Артур или Лао-цзы — и их следует воспринимать скорее как персонифицированные образы возводимых к ним эзотерических доктрин и учений. В рамках нашей ретроспекции им отводится роль, примерно соотносимая с той, которую в Ветхом Завете исполняют предания о патриархах. «Времена сновидений» у каждого народа, естественно, свои, соответствующие глубине его исторической памяти, поэтому хронологические рамки раздела достаточно широки: от «сотворения мира» (Адам, Ману) до первых веков по P. X. (Артур, Мерлин). Считаем необходимым особо оговорить, что во всех случаях, когда это представлялось возможным, автор пытался проследить мифологические истоки того или иного образа вплоть до самых глубоких слоев, без чего практически невозможно составить правильное представление об истинной природе духовных феноменов, отраженных в данной статье. К тому же в собственно мистической литературе тема взаимосвязи между мифом и эзотерической легендой или преданием не получила еще достаточного освещения, а результаты исследований современных востоковедов и антиковедов, зачастую не менее интересные, чем самые интригующие тайны высшей магии, как правило, не выходят за пределы узкого круга специалистов. Это неестественное, на
взгляд автора, положение вещей требует серьезной корректировки, — ведь мифы сплошь и рядом оказываются едва ли не единственным источником информации о самых ранних периодах существования мистических культов.
В последующих разделах мы уже окончательно становимся на почву исторической реальности, насколько это понятие вообще упот- ребимо в данной связи. Таким образом, композиционное построение в целом соответствует классической схеме: Древний мир — Средние века — Новое время, что помогает создать более упорядоченное представление о внутренней динамике развития эзотерических систем и доктрин. В качестве путеводной нити для желающих пройти мистический лабиринт по всем его ярусам, измерениям и направлениям следует обращаться к постатейной библиографии переводов и справочно-аналитической литературы на русском языке (с конца XVIII в. до начала 2002 г. включительно). В нее не включены лишь заведомо устарелые и откровенно компилятивные работы, а также — если речь идет о личностях, чье значение выходит далеко за пределы нашей основной темы (например, Иисус Христос, Платон, Данте) — подавляющее большинство работ общего характера, а оставлено только то, что соответствует профилю издания.
Период времени, охватываемый двумя последними разделами словаря, характеризуется, по сравнению с предыдущим, прежде всего качественным изменением основной религиозной парадигмы: на смену политеистическим — они же «языческие» — религиям в Европе и Западной Азии пришли монотеистические «религии откровения», ислам и христианство. Конечно, было бы нелепо и бессмысленно отрицать, что эта религиозная революция стала важнейшей вехой на пути духовного взросления человечества и принесла с собой, особенно на первых порах, ряд позитивных перемен в сфере культуры, этики и социальных отношений. Но одновременно необходимо отдавать себе полный отчет в том, что для мистицизма во всех его видах и проявлениях эта смена парадигм явилась фактором в высшей степени неблагоприятным и даже прямо угрожающим его существованию, поскольку пророки монотеизма были абсолютно убеждены в обладании монопольным правом на Истину, дарованную им Божественным откровением, что делало любые другие откровения излишними и, более того, душевредными и опасными. В результате за каких-то три-четыре столетия был воздвигнут непреодолимый барьер между институционализированными религиями, вскоре сделавшимися неотъемлемой составной частью государственного аппарата и превратившими священный ритуал в пресловутое «отправление религиозных потребностей», и всякого рода диссидентскими и «еретическими» учениями и течениями, большинство из которых было так или иначе окрашено в мистические тона. Вся злополучная эпоха Рыб прошла под знаком непрекращающегося противостояния двух основных форм религиозного сознания — жреческой (догматико-теологической) и мистической, поневоле занимающего столь значительное место на страницах этого раздела. Если на древней зодиакальной эмблеме две рыбы, плывущие навстречу друг другу, должны были, согласно одной из интерпретаций, символизировать стремление к сближению и объединению противоположностей, то в реальности все случилось «с точностью до наоборот»: жреческий и эзотерический пути познания Бога и служения Ему расходились постепенно все дальше и дальше, и ныне их фактически ничего уже не связывает между собой. Вместо ожидавшегося с великими надеждами сотипсйо орроБИогит мир в итоге оказался еще более расколот, разобщен и поляризован, чем в предыдущем эоне.
В эпоху цветущего политеизма, бывшего главным предметом нашего внимания в первых двух разделах, не было ничего похожего на то, что государственные и мистериальные культы могли каким-то образом противопоставляться друг другу; напротив, в действительно традиционных обществах они естественно воспринимались как два взаимодополняющих измерения единого сакрального пространства и сосуществовали в мире и согласии, нередко образуя те или иные формы симбиоза (особенно в фараоновском Египте). Самым страшным духовным преступлением в те времена, в отличие от более поздних, было обвинение не в уклонении от «правоверия», коего тогда вообще не существовало, а в безбожии. Действительно, можно ли представить себе, чтобы, скажем, жрецы дельфийского храма Аполлона во всеуслышание потребовали предать казни Пифагора на том основании, что тот перед своими единомышленниками объявил себя новым воплощением этого бога?.. А между тем в эпоху торжества религии «любви и милосердия» «еретики» без колебаний отправлялись на костер за несравненно меньшие прегрешения, сплошь и рядом просто являвшиеся плодом извращенной фантазии их гонителей.
Организованный поход против мистицизма и мистических культов, открытый иудейскими жрецами и пророками-монотеистами на рубеже
II/I тыс. до н.э. и нашедший отражение, в частности, в библейской легенде об истреблении огнем «нечестивых» обитателей Содома (что должно было прикрыть преследование тайных союзов, которые в семитских языках назывались сод этим, помимо прочего, впоследствии обосновывался выбор метода казни для «еретиков»), имел свое естественное продолжение в альбигойских войнах, в процессе тамплиеров, в крестовых походах против балканских патаре- нов, в «охоте на ведьм»... Христианская Европа вообще пошла по этому пути дальше всех, но и сопротивление противостоящей стороны здесь было сильнее всего. Однако на ее периферии или, чаще, вообще за ее пределами время от времени могло случаться и такое, что мистически ориентированные течения и религиозные доктрины на какой-то (в большинстве случаев, весьма непродолжительный) период становились государственной идеологией. Это происходило обычно в тех случаях, когда находились люди, которые в полной мере осознавали всю революционную, взрывную силу, потенциально содержащуюся в мистицизме, и направляли ее в нужное русло; таким образом, широко распространенное мнение, будто мистики якобы совсем не озабочены устроением «земного града», не выдерживает проверки фактами. Вот примеры, свидетельствующие об обратном:
206 г. до н.э.—220 г. н.э. Династия Хань (Китай); ее основатель У-ди пришел к власти на гребне народного восстания, вдохновленного даосскими (см. Лао-цзы) лозунгами и социально-этическими идеалами. При этой династии культ Лао-цзы был объявлен официальным (165 г. н.э.). Погибла вследствие внутренних противоречий и набегов кочевников. (Эти события отражены в книге: Малявин В.В. Гибель древней империи. М., 1983).
763—840 гг. Уйгурское ханство в Центральной Азии. Официальная религия — манихейство (см. Мани). Уничтожено тюрками-огузами.
969—1171 гг. Династия Фатимидов в Египте, представлявшая умеренное крыло в исмаи- лизме (см. ниже). Пала вследствие внутренних противоречий.
1090—1263 гг. Исмаилитское государство в Западном Иране во главе с Хасаном ибн-Саб- бахом и его преемниками. Уничтожено монголами.
Середина XII в. —1463 г. Государство патаре- нов (боснийских богомилов; см. Богомил) на юго-западе Балкан. Уничтожено турками.
Этим, правда, список практических успехов эзотерических братств в области социального экспериментаторства на данный момент исчерпывается, и нет никаких оснований предполагать, что он будет когда-либо продолжен. «Град земной» и «град небесный» ныне существуют в диаметрально противоположных измерениях бытия, и основную долю ответственности за это следует возложить на тех, кто превратил религиозные институты из средства духовного самоусовершенствования человека в инструмент сакрализации существующих порядков, сколь бы далекими от идеалов Божественной правды они бы ни были, и обслуживания запросов и интересов тех, кто «заказывал музыку»... Впрочем, о причинах и внутренних механизмах этой, ставшей уже, по-видимому, необратимой, инволюции религиозных идеалов и ценностей лучше всего сказать словами самого глубокого и оригинального эзотерического мыслителя нашего времени — Шри Ауробиндо:
«Религия /в отличие от мистики/ не пыталась жить в одиночестве на вершинах; ее задачей было скорее завладеть виталическими частями человека, нежели даже умственными, и продвинуть их в направлении Бога; она претендовала на то, что ей удалось построить мост между духовной Истиной и виталическим и материальным существованием; она прилагала усилия, чтобы примирить высшее с низшим, сделать жизнь приспособленной к служению Богу, Землю покорной Небу. Нужно признать, что слишком часто это необходимое усилие приводило к противоположному результату, делая Небо инстанцией, санкционирующей земные желания; ибо постоянно религиозную идею превращали в предлог для поклонения и служения человеческому эго. Религия, постепенно утрачивая свое небольшое сверкающее ядро духовного опыта, потеряла себя в мутной массе своих все время расширяющихся двусмысленных компромиссов с жизнью; в попытках удовлетворить мыслящий ум, она обычно подавляла или сковывала его массой теологических догм; пытаясь уловить в свои сети человеческое сердце, она сама попадала в ловушки ханжеской эмоциональности и чувственности; прибирая к рукам виталическую природу человека с тем, чтобы властвовать над ней, она сама развратилась и стала добычей фанатизма, смертоносной ярости, свирепого и грубого подавления, прорастающей фальши, упрямой приверженности невежеству, к которым склонна виталическая природа... Искажение наилучшего привело к наихудшему с помощью той странной жизненной алхимии, которая генерирует зло из добра, хотя может генерировать и добро из зла... В итоге религия была приведена к тому, чтобы расколоть бытие надвое путем разделения знания, трудов, искусства, самой жизни на две противоположные категории, духовную и мирскую, религиозную и светскую, священную и нечестивую; но это оборонительное разделение само стало условным и искуственным, и скорее усугубило, нежели вылечило, болезнь» (Синтез Йоги. М., 1993, с. 137-138).
Меньше всего нам бы хотелось, чтобы все вышесказанное было истолковано в том духе, что одной лишь мистике принадлежит монополия на духовную Истину. Такая монополия есть только у одного лишь Всевышнего, а людям в их нынешнем состоянии нечего и помышлять о том, чтобы Он открыл им, «что есть Истина». Конечно, и современный мистицизм не мог не стать жертвой тотальной «игры на понижение», не мог остаться вне сферы влияния тех разрушительных тенденций, неизбежно нарастающих к концу каждого зона, о которых столь красноречиво говорилось выше. Оттого не стоит удивляться и тому изобилию вырожденных и инвертированных форм манифестации мистического опыта, свидетелями чего мы ныне являемся. Гораздо более существенно, что мистщ<е, в отличие от абсолютного большинства конфессиональных религий, все же удалось сохранить в себе подлинно сакральное ядро и глубинное ну- минозное содержание религиозной веры, — то, что в различных эзотерических учениях и традициях носит название «Самости», «Благодати», «Брахмана», «Божьей искры в человеке»... Истинная реальность и Абсолютное знание существуют вне человеческого измерения бытия и никак не зависят от него; но в то же время они могут стать и реально действующими факторами, определяющими наше существование. Нужно лишь найти в себе силы и способности правильно распорядиться всеми дарами, что принесли миру Духовные Учителя, чтобы восстановить естественный порядок вещей, при котором не бытие определяет сознание, а наоборот. Но, с другой стороны, ни в коем случае нельзя упускать из виду и то, обычно недооцениваемое, обстоятельство, что подлинная мистика обладает уникальной способностью, подобно Золотому Шару из известного романа, выявлять и опредмечивать самые секретные и потаенные человеческие желания — те зачастую совершенно неведомые самому человеку импульсы, которые исходят от его истинного Эго, скрытого за всеми внешними проекциями м эмоциями. А претворение этих желаний в явь, как все мы хорошо понимаем, чревато самыми непредсказуемыми и, вероятнее всего, крайне неприятными последствиями; потому-то Золотой Шар ищут многие, а подпускает он к себе лишь считанные единицы. О них-то (хотя и не только о них) и рассказывается на страницах этой книги.
В заключение несколько кратких замечаний по поводу содержания разделов III и IV. В них, по сравнению с предшествующими, уделено значительно больше внимания относительно малоизвестным (во всяком случае, в России) именам, заслуживающим, на взгляд автора, более почтительного к себе отношения. Помимо упоминавшихся выше Богомила и Хасана ибн-Саббаха, здесь можно назвать также имена Андреа, Иоахима Флорского, Саббатая Цви, Мартинеса де Паскуалиса и целый ряд других. Напротив, в некоторых случаях мы решили ограничиться лишь минимально необходимыми данными; это относится, скажем, к статьям о Нострадамусе, Калиостро или Сен-Жермене, литература о которых весьма обильна и легко доступна. Отсутствие статей о некоторых обязательных для подобного рода изданий фигурантах, таких, как, скажем, Кришнамурти или Л. Рон Хаббард, объясняется тем, что, по мнению автора, их причисление к мистикам происходит главным образом в силу инерции; на самом деле сферу применения их духовных способностей следовало бы назвать как-нибудь по-иному.
«Приветствую тебя, все здание Духа воздушного; приветствую тебя, о Дух, проницающий пространство от неба до земли, н от земли, что пребывает посреди вселенной, до последних пределов бездны; приветствую тебя, о Дух, меня проницающий, меня постигающий и от меня во благости отлетающий по воле Божьей; приветствую тебя, начало и конец природы незыблемой; приветствую тебя, элементов круговращенье, неутомимым исполненное служением; приветствую тебя, свет солнечный, миру озаренье; приветствую тебя, светила ночного неверное сиянье; приветствую всех вас, кому во хвалу приветствие подносится, братья и сестры, благочестивые мужи и жены! О великое, величайшее, непостижимое, круглое мироустроенье!
О Небожитель, на небесах сущий, дух эфирный, в эфире обитающий, форму принимающий воды и земли, огня и ветра, света и тьмы, звездой сверкающий, влажно-огненнохолодный Дух! Возношу хвалу тебе. Богу богов, кто мир расчленил, глубины на незримой опоре их твердой основы собрал, небо от земли отделил, и вечными золотыми крылами небо окутал, землю же на опорах вековечных утвердил, кто эфир высоко над землею навесил, самодвижными ветрами воздух развеял, воду всюду окрест заложил, кто бурю вызывает, громом громыхает, молнией сверкает, дождем орошает: Сокрушитель, живых существ Родитель, Бог эонов - велик ты, Господи, Боже, Владыка вселенной!»
(Из греческого магического манускрипта)

РАЗДЕЛ I Времена сновидений (священные мифы и история)
АДАМ
АРИСТЕЙ ИЗ ПРОКОННЕСА И АБАРИС
АРТУР
ГЕРМЕС ТРИСМЕГИСТ ЕНОХ ИИСУС ХРИСТОС ИМХОТЕП ЛАО-ЦЗЫ МАНДЖУШРИ МАНУ МЕЛЬХИСЕДЕК МЕРЛИН ОРФЕЙ
САТНИ-ХЕМУАС И СА-ОСИРИС СИВИЛЛА, СИВИЛЛЫ СИФ СОЛОМОН АЛЬ-ХАДИР ХИРАМ
ХРИСТИАН РОЗЕНКРЕЙЦ ХУАН-ДИ
АДАМ
СОВЕРШЕННЫЙ ОБРАЗ ЧЕЛОВЕКА
Первый предполагаемый представитель человеческого рода, с которого начинается отсчет «эпохи сновидений» и, по многозна- чительому совпадению, персоналий в нашем словаре, конечно, никак не может считаться «мистиком» в традиционном значении этого слова; однако исключительность его статуса превратила его в одну из ключевых фигур эзотерической мифологии и сакрального символизма в иудейской, христианской и мусульманской традициях, а еще в большей степени в различных синкретических системах вроде герметизма или гностицизма. Их последователи дали собственную оригинальную версию событий, связанных с А. и его взаимоотношениями с Богом, дьяволом и прама- терью-Евой, в многочисленных и некогда весьма распространенных сочинениях «Адамова цикла», в которых главное действующее лицо могло фигурировать и под собственным именем, и как Антропос (греч. «человек») или А. Кадмон (древнееврейск. «А. первоначальный»). Наибольший интерес для авторов этих сочинений представлял даже не сам факт пребывания А. в раю в непосредственной близости к Богу и всем бесплотным силам, а, во-первых, его предмир- ное бытие в качестве идеального, не оскверненного падением в материю «небесного Человека», предшествовавшее его воплощению в телесном облике, и, во-вторых, его приобщение к мистерии познания добра и зла, толкуемое как отправная точ&heip;