Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

Карл дю Прель – Философия мистики или Двойственность человеческого существа

Автор последовательно научным методом, отвечая на вопрос, поставивший в тупик не одно поколение философов - "Содержится ли в нашем самосознании все наше я?" - приходит к неожиданным результатам. Долгие годы занимаясь экспериментальной психологией и наблюдая явление сомнамбулизма, автор раскрывает тайну ясновидения, логически безупречно доказав двойственность человеческого существа. Именно это открытие сделало реальным обучение ясновидению и переход человека в другие временные измерения.
"Философия мистики", парадоксальным образом соединив научный метод и "ненаучный" предмет, вводит читателя в область мистической реальности путем исследования собственной души.

СПб., 1893

Содержание
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt00.htm"
Предисловие
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt00.htm" "pre"
Предисловие автора к русскому изданию
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt01.htm"
I. Введение. О СПОСОБНОСТИ НАУКИ К РАЗВИТИЮ
II. О НАУЧНОМ ЗНАЧЕНИИ СНОВИДЕНИЙ
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt02.htm"
Позитивная сторона жизни человека во сне
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt03.htm"
Смутное сновидение
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt04.htm"
Родство сна с сомнамбулизмом
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt05.htm"
Метафизическое значение сновидений
III. СНОВИДЕНИЕ – ДРАМАТИК
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt06.htm"
Трансцендентальная мера времени
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt07.htm"
Драматическое раздвоение Я во сне
    а) Тело
    б) Дух
    в) Загадка о человеке
IV. СОМНАМБУЛИЗМ
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt08.htm"
Натуральный сомнамбулизм
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt09.htm"
Искусственный сомнамбулизм
V. СНОВИДЕНИЕ – ВРАЧ
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt10.htm"
Сновидение как символическое воспроизведение состояний тела
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt11.htm"
Диагноз сомнамбул
    а) Внутреннее самосозерцание сомнамбул
    б) Определение сомнамбулами чужих болезней
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt12.htm"
Инстинкт врачевания у сновидцев
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt13.htm"
Врачебные предписания сомнамбул
VI. ПАМЯТЬ
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt14.htm"
Воспроизведение, памятование, вспоминание
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt15.htm"
Усиление памяти во сне
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt16.htm"
Богатство во сне скрытой памяти
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt17.htm"
Усиление памяти у сомнамбул
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt18.htm"
Память у умирающих
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt19.htm"
Беспамятливость сомнамбул по пробуждении
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt20.htm"
Попеременное сознание
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt21.htm"
Ассоциирование психических состояний с представлениями
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt22.htm"
Теория памяти
VII. МОНИСТИЧЕСКОЕ УЧЕНИЕ О ДУШЕ
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt23.htm"
Двуликость человека
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt24.htm"
Трансцендентальный субъект
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt25.htm"
Дуализм сознания
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt26.htm"
Двуединство человека
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt27.htm"
Наше место во вселенной
 "fie:///D:ПСИХОЛОГИЯДИСКкниги%20для%20дискаКНИГИ%20ПСИХКарл%20дю%20Прель%20Философия%20мистикиtxt28.htm"
Этика

ПРЕДИСЛОВИЕ

Дело философии не состоит исключительно в том, чтобы придумывать мудреные задачи да заниматься кропотливым анализом. Первостепенная важность принадлежит задачам именно тем, которые перестали быть для нас задачами или потому, что мы пригляделись к ним, или потому, что при решении их мы прибегаем к неосновательным предположениям, чего не осознаем только потому, что делаем это всю жизнь.
Одна из таких задач ставится мною в предлагаемом труде и может быть выражена вопросом: содержится ли в нашем самосознании все наше я? Анализ жизни человека во сне приводит к отрицательному ответу на этот вопрос; он показывает, что наше самосознание не обнимает своего объекта, что наше я больше нашего самосознания.
Но если наше я представляет нечто большее, чем сколько говорит о нем наше самосознание, и при этом не расплывается пантеистически, но сохраняет свою индивидуальность, то очевидно, что вопрос о душе стоит на ложной почве. Разновременность посю- и потусторонней жизни должна быть заменена их одновременностью, то есть одновременным существованием двух лиц нашего субъекта.
Нельзя сказать, чтобы наша задача ни разу не появлялась на свет в течение всего исторического развития философии: мы встречаемся с нею уже в индийской философии, позднее у Плотина и, наконец, у Канта. Но суждение о ее важности и плодотворности находится в прямой зависимости от признания познаваемости нашего умопостигаемого существа. Поэтому на нашу задачу надобно было бы смотреть, как на краеугольный камень системы философии, если бы было доказано, что наше умопостигаемое существо доступно опыту. Так оно и есть в действительности.
Границы доступного организованному существу познания, а равно и самопознания определяются числом его чувств и силой чувствуемого им раздражения, то есть психофизическим порогом его сознания. В течение процесса биологического развития этот порог постоянно совершал движение, и при том так, что вместе со сменой биологических форм не только дифференцировались органы чувств, но и усиливалось сознание их носителя. Но эта биологическая подвижность порога сознания должна основываться на индивидуальной его подвижности. И последнюю можно доказать также анализом нашей жизни во сне; особенно же ясно обнаруживается она в сомнамбулизме. Но если подвижность психофизического порога сознания служит общей особенностью и биологического процесса, и сомнамбулизма, то отсюда вытекает то важное заключение, что сомнамбулизм не только намекает на характер существования нашего умопостигаемого существа, но и предваряет ту биологическую форму, нормальным достоянием которой будут способности, наблюдаемые нами в себе теперь только в этом исключительном состоянии нашем и только в зачаточном виде.
Таким образом, отрицательный ответ на вопрос, все ли наше я содержится в нашем самосознании, ведет к заключениям, проливающим свет как на направление биологического процесса, так и на умопостигаемую сторону нашего существа. Но благодаря этому, в чем главнейший результат нашей задачи, открывается нашему пониманию область мистики: если человек есть существо, раздваиваемое порогом сознания, то мистика возможна; а если вдобавок порог его сознания и подвижен, то мистика даже необходима.
Вот вкратце содержание предлагаемого труда. В нем не говорится об исторических, объективных формах мистики, но подвергается исследованию субъективная основа всякой мистики, а затем делается попытка возведения на полученных результатах здания философского учения о человеке. Но так как можно считать общим правилом, что внутреннее пробуждение нашего мистического, умопостигаемого субъекта связано с ослаблением чувственной нашей жизни (подобно тому, как появление звезд на небе связано с заходом солнца), то при изучении различных видов нашего сна мы должны обратить преимущественное внимание на тот глубокий наш сон, который называется сомнамбулизмом. Только потому новейшая наука и утратила понимание мистики, что почти совершенно пренебрегла изучением сомнамбулизма, образующего субъективную основу мистических явлений. А между тем никакая другая область не сулит психологам и философам более обильной жатвы, никакая другая не позволяет так глубоко проникнуть в тайну человека и так далеко продвинуться в решении вопроса о месте, занимаемом им в природе.
Нельзя ставить мистику в изолированное положение: ее явления должны быть изучаемы в органической связи со всеми прочими явлениями. Всякая философия, в которую не входит в виде составной части мистика, уже в силу одного этого содержит в своих основах фальшь, и наоборот, исключить мистику из правильного мировоззрения так же трудно, как вывести фокус из эллипса.
Но мистические явления не могут быть поставлены на одну доску с остальными явлениями природы: они представляют верхушечные ветви феноменального дерева. Устарела не мистика, скорее устарели те, хотя и новые, воззрения, в которых не отведено ей места. Мистика отнюдь не отошла в область безвозвратного прошлого, все ее значение в будущем. Как кантовская критика разума, так физиологическая теория чувственного восприятия и дарвинизм ведут сообща к такому мировоззрению, в которое войдет мистика в виде органической его части.
Дошедши до понятий своих о силе и атоме, естественные науки исчерпали всю феноменную толщ и стоят теперь перед сверхчувственной основой явлений. То же самое должно произойти и с наукой о человеке, хотя отсюда не следует (как это будет показано впоследствии), чтобы выводы, к которым она должна прийти, имели что-либо общее с пантеизмом или с дуалистическим учением о душе. Явления сна и сомнамбулизма доказывают существование нашего умопостигаемого субъекта и приводят нас, таким образом, к точнейшему и вместе с тем положительному определению бессознательного: его надобно понимать индивидуалистически, а не пантеистически, и оно не само по себе бессознательно, а только не сознаваемо чувственным нашим существом.
Если так, то попытка созидания философского учения на эмпирической почве явлений жизни человека во сне не представляет ничего странного, ибо как только будет доказано, что эта жизнь имеет положительные, одной ей принадлежащие особенности, философия обязана будет обратиться к такому же обстоятельному, хотя и многотрудному, изучению этой метафизической, еще не оцененной трети нашего существования, какому подвергает она нашу бодрственную жизнь. Пока же не извлечено еще никакой пользы из этой важнейшей и единственно способной к примирению резких противоположностей современного духовного развития области эмпирического мира. А так как на почве этих противоположностей выросли и резкие противоположности нашей социальной жизни, то примирение первых должно повести за собой и примирение последних, что, на мой взгляд, служит также доказательством справедливости моих воззрений, ибо согласие теоретически истинного с практически добрым составляет мое твердое убеждение.
Амбах на озере Штарнберг.
Карл дю Прель.
Июнь 1884 года.
 
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
к русскому изданию
Многим мистика кажется каким-то заколдованным царством, отделенным от науки китайской стеной. Но это- заблуждение, и цель настоящего моего предисловия состоит в том, чтобы доказать моему русскому читателю, что к мистике придет неминуемо всякий, кто будет идти по пути строгой логики. Конечно, к ней, как и к Риму, ведет много путей, и другие исследователи пришли к ней другими путями. Я не утверждаю, что пришел к ней путем кратчайшим, да я и не делаю выбора путей. Я не желаю настаивать на том, что пройденный мной путь заслуживает предпочтения перед всеми прочими. Я желаю показать только то, что он научен:
Исходной точкой пути, приведшего меня к мистике, послужила научная система, дарвинизм. Дарвинизм учит, что в процессе постепенного развития организмов природа путем косвенного подбора преследует целесообразное приспособление их к окружающим их жизненным условиям и избегает всякого нецелесообразного. Если этот закон заложен глубоко в природу, то деятельность его должна проявляться во всех ее областях, в которых царит вообще развитие. Но этот закон, так сказал я себе, должен заявлять о себе громче всего там, где факторы развития оказываются в наименьшем количестве и в наименьшей сложности. Поэтому совершеннейшею в этом отношении областью должна быть область астрономии. В ней целесообразность, приспособление, обнаруживается в простейшем виде, так что здесь задача дарвиниста состоит единственно в том, чтобы доказать, что на механически целесообразные движения небесных светил можно смотреть, как на результат деятельности природы; доказать же это гораздо легче, чем, например, доказать то, что у человека чувства возникли путем постепенного его приспособления.
Далее. В астрономии приходится иметь дело только с одним из факторов развития, с силой тяготения. Эта сила управляет всеми движениями небесных тел, а следовательно, только она одна и может быть тем, благодаря чему возникла теперешняя система мира. Значит, здесь косвенный выбор целесообразного должен обнаруживаться с несравненно большей, чем в биологии, ясностью. Вот почему я обратился к изучению астрономии и в сочинении своем "Antwickungsgeschichte des Wetas" (Leipzig, Gunther, 1882) попытался доказать, что действительно целесообразные движения небесных тел представляют результат только косвенного подбора.
Точкой соприкосновения астрономии и биологии служит задача об обитателях небесных тел. К этой задаче привел меня тот же дарвинизм. Он учит, что уже на обитаемой нами маленькой планете существует громадное богатство приспособлений. Если так, то безграничному числу обитаемых миров должно соответствовать безграничное число приспособлений; вследствие различия этих миров по их величине, равно как по дальности расстояния их от солнца и степени сгущения входящих в их состав веществ, в каждом из них должны существовать своеобразные условия жизни, а значит и своеобразные существа. Нет надобности заниматься нам здесь возникающим при этом вопросом о том, как надобно представлять себе эти существа в телесном отношении, так как этот вопрос не имеет с мистикой непосредственной связи; тем более нет нам надобности заниматься дальнейшим вопросом, вопросом о духовной природе обитателей других миров. Обоим этим вопросам я посвятил отдельный труд, носящий название "Die Panetenbewhoner" (Leipzig Gunther, 1880).
И здесь всем, что мне удалось сделать, я обязан дарвинизму. Духовные свойства существа находятся в тесной зависимости от его телесной организации. Какова организация, таковы и наблюдения, таковы и законы природы из опыта выводимые организованным существом, способным по своему умственному развитию к научному исследованию природы. Но если так, то должно существовать безграничное множество духовных приспособлений, безграничное множество представлений о мире.
Один из русских ученых, Эрнст фон Бэр, в своем принесшем мне большую пользу сочинении занялся решением гносеологической задачи о зависимости представления о мире от организации представляющего его существа. Я разумею его "Reden, gehaten in wissenschaftichen Versammungen" (Petersburg, Schmitzdorf, 1864), в которых он подвергает обсуждению очень интересный вопрос: "Какое мировоззрение правильнейшее?" (I, с. 240-284). Исходным пунктом своего умозрения он взял человеческий интеллект, допустил, что в последнем произошло незначительное изменение, изменение физиологической меры времени, и затем показал, что уже такое незначительное изменение должно бы было произвести в нашем представлении мира коренное изменение. Если бы теперь на какой-нибудь из планет существовал бы носитель нашего измененного таким образом интеллекта, то в его соответственной мере отличный от нашего опыт привел бы его к познанию совершенно отличных от известных нам законов природы, и такое существо в своей деятельности, то есть в искусственном пользовании этими законами, обнаружило бы совсем другие, чем обнаруживаем мы, на внешний мир воздействия, развило бы совсем отличную от нашей культуру.
Но неисчерпаемое богатство природы, о котором дает нам понятие уже крошечная земля, позволяет нам сделать допущение, что разнообразие организаций обитателей всего космоса не ограничивается скудным разнообразием их, вносимым допущением Бэра; деятельность в этом отношении природы не может ограничиваться изменением человеческих чувств; в природе могут быть существа с совершенно другими, чем какими обладаем мы, чувствами, о свойствах которых мы не можем составить себе ни малейшего понятия. Следовательно, став на космическую точку зрения, можно сказать, что существует бес конечное множество миров, бесконечное множество родов как телесного, так и духовного приспособления, бесконечное множество субъективных миров.
Таким образом, мистика представляет как бы. продолжение дарвинизма. Кто пожелает быть последовательным дарвинистом, тот неминуемо очутится у ее ворот. Но как войти в эти ворота? Нашему непосредственному наблюдению недоступна психическая жизнь других людей, поэтому мы должны дознаться, не сопровождается ли психическая жизнь людей, находящихся в анормальных состояниях, явлениями, указывающими на способы познания и реагирования отличные от присущих нам. Об этом очень много говорили в древности, затем в средние века, наконец, преимущественно со времени Месмера, в новое время и, благодаря сомнамбулизму, достигли исходного пункта для настоящего моего труда.
Ничто не препятствует допустить, что анормальные способности сомнамбул представляют нормальные способности обитателей других миров. Но эти способности отчасти таковы, что миг никак не можем представить их себе совместно существующими с нашей телесной организацией. Так, например, нельзя представить себе, чтобы в клеточках нашего головного мозга могла возникнуть способность ясновидения. Значит, всякий, кто в своих занятиях экспериментальной психологией встретится с этим явлением, обязан, если не хочет погрешить против логики, допустить существование носителя способности ясновидения, носителя отличного и независимого от нашего телесного существа. Отсюда следует, что наше самосознание не исчерпывает всего нашего существа. Наше тело и наше телесное опосредованное сознание образуют только половину нашего существа. Таким образом, человек-существо двойственное. В нем бессознательно для него скрыто ядро его существ, обладающее другими способностями познания и реагирования.
Но если так, то перед нами воскресает проблема о бессмертии: ведь смерть может уничтожить только наше тело, но отнюдь не носителя нисколько не зависящих от нашего тела наших способностей. Мы можем назвать этого носителя душой, только мы должны непрестанно помнить, что этой души мы не можем обрести в нашем сознании; она находится вне его.
Наука, разрушив веру в существование души, вполне последовательно отрицает самую возможность существования мистики; но как несомненно то, что без души немыслима мистика, так несомненно и то, что кто признает существование нашей души, не обнимаемой телесным нашим сознанием, тот необходимо придет каким бы то ни было путем к признанию мистики.
Итак, настоящий мой труд вводит в область мистики путем исследования природы нашей собственной души. Читатель поступит хорошо, если составит себе о мистике свое собственное мнение путем дальнейшего проникновения в эту заколдованную страну.
Мюнхен.
Д-р Карл дю Прель.
Март 1893 г.

ЧАСТЬ I. ВВЕДЕНИЕ
О способности науки к развитию

Уяснить значение мира и самого себя составляет духовную потребность человека. Системы религии и философии сменяют друг друга, и каждая из них приносит свое решение загадки о мире и человеке. Конечно, в этой смене мнений есть поступательное движение. Истина не есть нечто такое, что могло бы быть найдено человеческим умом где-либо и когда-либо в готовом виде; она есть нечто непрестанно образующееся, медленно созревающий плод, и процесс развития науки представляет процесс развития самой истины, которая может явиться в виде созревшего плода только в конце этого процесса.
Века сменяют друг друга, и каждый из них имеет свои собственные представления о мире и о месте в нем человека. Эти представления сообщают данной культуре, включая сюда даже практическую жизнь человека, определенную окраску. Поступки людей обусловливаются всегда их мировоззрением; на складе их земной жизни всегда отражаются их метафизические представления. Политический и социальный квиетизм буддистских народов зависит в той же мере от стремления их к Нирване, в какой быстрое современное развитие материализма, с поклонением златому тельцу, – от признания нами реального значения за Сансарой. Всякий раз, как история являет нам погрузившееся в материализм поколение, можно сказать наперед, что для него идеалы не имеют никакой цены и в теории и что ему недоступны уже никакие метафизические представления, чему очевиднейшим доказательством служит отсутствие религиозности в массах. Отрицание метафизики неминуемо влечет за собой прилепление к земле. Хотя мы помешались на водворении у себя золотого века, но чтобы увидеть, куда мы идем на самом деле, стоит только заглянуть, например, в статистику самоубийств. Она показывает нам, что в настоящее время в цивилизованной Европе ежечасно лишают себя жизни три человека и что количество самоубийств уже в течение целого ряда лет идет в возрастающей прогрессии.
Но из того, что жизнью людей бессознательно для них всегда управляет воззрение их на мировую задачу, следует, что кто хочет их улучшить, должен прежде всего научить их иначе смотреть на эту задачу, или что нравственное совершенствование людей безусловно зависит от способности науки к развитию. Если наука способна к развитию, то существует по крайней мере возможность улучшить условия социальной жизни и возвратиться к культуре, озаренной идеалами, в противном случае такой возможности не существует.
Вера в умственный прогресс человечества залегла в сознании нашего поколения так глубоко, что нельзя уже никуда выйти без того, чтобы не услышать о нем, однако легко показать, что с этой верой связаны почти повсеместно ложные представления, которые могут исчезнуть только в том случае, когда, с одной стороны, мы подымем эту веру еще больше, а с другой – откажемся от некоторых связанных с ней надежд.
Для достижения первого надобно устранить тот предрассудок, что прогресс науки заключается в движении ее в ширину. Истинный прогресс состоит всегда в движении в глубину; но каждое поколение думает, что его преемникам только и остается, что работать в том же направлении. Для достижения второго нужно устранить тот предрассудок, что с развитием науки рассеивается мрак, окутывающий мировую загадку. На самом же деле наоборот, по крайней мере было наоборот доселе, да без сомнения будет долго еще и впредь, хотя когда-нибудь и может перестать быть.
Таким образом, наше исследование о способности науки к развитию распадается на две части, из которых одна должна быть посвящена вопросу о том, на какую глубину погружается дух человеческий в своем прогрессивном движении, а другая – вопросу о том, насколько прогресс его содействует уяснению мировой загадки. В какой тесной связи находятся эти два вопроса – это мы увидим под конец; теперь же будем рассматривать их отдельно, согласно тезису: qui bene distinguit, bene docet.*
* Что различимо, легче судить.
То что вследствие способности науки к развитию дух человеческий идет в глубину, лучше всего видно из следующего примера. Для человеческого глаза солнце, планеты и неподвижные звезды движутся с востока на запад. Так как древние греки находились под влиянием такого чувственного обмана, то они и поставляли задачу астрономии в объяснении движения небесных тел, не предполагая в нем этого обмана. Задача становилась все труднее; для объяснения совершающихся в солнечной системе движений требовалось все большее число циклов и эпициклов; но несмотря на это, продолжали пребывать в том убеждении, что находятся на настоящей дороге и что будущим поколениям остается только продолжать работу в прежнем направлении, работать на поверхности. Но когда явился Коперник и сдернул покров чувственного обмана, застилавший от людей действительность мыслью, что планеты вращаются вокруг солнца, каковую, впрочем, можно было найти уже в тайном учении пифагорейцев и Каббалы, тогда стало ясно и то, что дальнейшее движение в ширину не может привести к цели, и было начато новое, в вглубь направляющееся движение.
Подобные же примеры можно привести и из прочих областей эмпирического знания, но здесь поучительнее обратиться к философии. Она хотела объяснить мир, но какой мир? Мир, являемый нам нашими чувствами. Таким образом, и философия, подобно астрономии, чувственную видимость принимала за действительность. Считалось понятным само собой, что наши представления-копии вещей. Думали, что весь мир вступает таким, каков он вне нас, при посредстве чувственного нашего аппарата, в нашу голову и отражается в ней, как в зеркале. Стало быть, путем исследования объектов надеялись ухватиться за cardo rei. Когда же Кант, сравнивавший свое открытие с открытием Коперника, доказал всю бесплодность такого стремления и тем побудил обратиться прежде всего к исследованию субъекта и его познавательного органа, тогда опять был дан сигнал к прекращению движения в ширину и к направлению изысканий в глубину.
Хотя новейшая теория развития и мало сознает это, но она работает только в кантовском направлении- Биологический процесс начался простейшими организмами и в сложнейшем, человеческом организме достиг своей современной высоты. Дерево находится еще в очень простых и малочисленных отношениях к внешней природе; -оно реагирует на солнечный свет, дождь, бурю и развивается. В животном царстве отношения к окружающему внешнему миру расширяются и умножаются, и рука об руку с органическим развитием идет и интеллектуальное. Параллельно органическому развитию, от устрицы до человека, идет развитие самосознания. И если бы даже число отношений современного человека к окружающей его природе было пределом совершающегося путем органического развития форм умножения отношений организованного существа к внешнему миру, то и в таком случае развитие самосознания не остановилось бы, а шло бы вперед, так как происходило бы постоянное расширение отношений человека к внешней природе путем процесса исторического развития при посредстве технических искусств и теоретических наук.
Таким образом, для каждого животного организма мир делится на две половины, которые тем неравномернее, чем ниже ступень органической лестницы, занимаемая организмом. К одной половине принадлежит та часть природы, которая при посредстве чувственного аппарата организма находится в известных к нему отношениях; другая же половина для организма трансцендентальна, то есть он живет вне отношений к ней. Граничная линия между этими двумя половинами мира в течение биологического процесса всегда совершала поступательное движение в одном и том же направлении. Число чувств увеличивалось" и возрастала их восприимчивость. И вот по мере того, как дифференцировались чувства и уменьшалась сила воспринимаемого ими физического воздействия, происходило постоянное поступательное движение того, что Фехнер называет психофизическим порогом. Воздействия, не преступающие этого порога, не входят в сознание. Следовательно, при биологическом развитии и при развитии сознания происходит постоянное перемещение границы между представлением и действительностью – перемещение такого рода, что трансцендентальная часть мира уменьшается, познаваемая же увеличивается.
Вот как Дарвин доказал, что для организмов существовал постоянно трансцендентальный мир, а Кант доказал существование этого мира для людей своим различением "вещи в себе" и явления.
Диаметральную противоположность этому воззрению представляет материализм, и думать, что он служит опорой эволюционизму, значит обнаруживать плохое понимание дела. Для материалиста только и существует чувственная видимость, он считает глаз непогрешимым зеркалом явлений. Каков мир в нашем мозгу, таков он и на самом деле, а потому для него решение мировой загадки обретается на пути исследования объектов. Материалист не имеет понятия о задаче Канта и уподобляется человеку, который, нося синие очки, считает себя вправе заключать о синеве предметов. Для него не существует части мира, не доступной нашим чувствам. Материализм исходит из следующего предположения, на котором только и держится: все действительное может быть воспринято чувствами. Фейербах говорит, что "только чувственный объект, только чувственное воистину и действительно" и что потому "истина, действительность и чувственность одно и то же". Но предположение, что каждой силе в природе соответствует и воспринимающее ее чувство, что число сил равно числу чувств, находится в противоречии с тем фактом, что сознание представляет несозревший еще продукт биологического развития. Магнетизм и электричество ускользают от нашего чувственного восприятия, и их нельзя бы было констатировать, если бы они не могли быть превращаемы в эквивалентное количество других сил, говорящих нашим чувствам. Только потому мир и представляет неразрешенную задачу, что воспринимаемое и действительное не покрывают друг друга. Если бы они были тождественны, то для открытия истины потребовалось бы всего-навсего несколько столетий.
Весь биологический процесс представляет собой протест против предположения материализма. Каждой ступени в лестнице организмов соответствует свой, определенного объема, трансцендентальный мир. Материализм смотрит и на человека, как на продукт развития, а между тем совершенно нелогично утверждает, что только для человека и не существует имевшее место в течение всего процесса биологического развития несоответствие между воспринимаемым и действительным. Но это утверждение страдает petitio principii, так как, делая его, материализм совершает следующий circuus vitiosus: только чувственное и действительно; сверхчувственного не может быть потому, что в таком случае оно было бы чувственно воспринимаемо.
Мы же, в противоположность такому утверждению материализма, говорим так. Как существуют в природе такие области, которые незримы нами по недоступности их нашему глазу, например, микроскопический мир, так есть в ней и такие области, которые не существуют для нас по недоступности их нашему организму, взятому во всей целости. "Изощренность природы, – говорит Бэкон Веруламский, – превосходит во много крат изощренность чувств и ума".*
* Васо. Novum Organon, I, с. 10.
В исторической жизни науки нередко наступали такие моменты, когда казалось, что вот уже виднеется объективный горизонт знания и что для достижения его стоит только продолжить движение в ширину; но каждый раз это оказывалось миражем. Особенно сильно было господство этого миража в период расцвета естественных наук, ибо тогда казалось, что в экспериментальном методе найден единственно верный путь исследования, что, по-видимому, подтверждалось неимоверными успехами всех отраслей естествознания. Но хотя последнее далеко еще не достигло своей цели, тем не менее уже и теперь можно видеть, что с выполнением им его задачи откроются новые перспективы в глубине его области. Ведь само же естествознание засвидетельствовало, что когда оно объяснит мир, расстилающийся перед нашими глазами, то будет объяснен только мир представляемый, вторичный феномен, простой продукт нашей чувственности и ума; значит, оно должно не забывать и того, что его хотя, бесспорно, и великая задача представляет только подготовительную работу человеческого духа и что оно вольется в русло философии, чтобы затем сообща с нею решить гносеологическую задачу. Тогда окажется, что современное разделение труда человеческого духа представляет только мимолетное явление и что дошедшая до вражды рознь между философией и естествознанием подтверждает только следующие слова Бэкона Веруламского: "Только тогда люди и осознают свои силы, когда не все они будут трудиться над одним и тем же, но каждый из них будет заниматься особым делом".* Когда обе стороны исполняют свою задачу, тогда от воссоединения разобщенных направлений человеческого духа произойдет невообразимая польза для него, и именно в смысле движения в глубину. Затем уже можно будет заняться уяснением отношений между миром представляемым и действительным, между нашей познавательной способностью и вещами. Уже и теперь начинается поворот естествознания к Канту, поставившему такую задачу; оно уже не отворачивается от нее, как от порождения самоистязающего духа, но доказало само экспериментальным путем ее право гражданства. Оно само уже начинает понимать, что объяснение эмпирического мира есть, собственно говоря, не что иное, как объяснение свойств человеческого духа. Таким образом, скоро наступит время, когда естествознанию уже нечего будет возразить против следующих слов Шопенгауэра. "Бытие сил в себе и обусловленность объективного мира нашим интеллектом, с которой находится в связи a priori достоверная беспредельность как причинной цепи, так и материи, отнимают у физики всякую самостоятельность, или, говоря иначе, они представляют собой стебель, а физика – цвет растения, произрастающего на почве метафизики".**
* Васо. Novum Organon, I, с. 113.
** Schopenhauer. Parerga, II, 87.
При процессе сознавания нами мира происходит качественное его изменение: объекты превращаются в ощущения. Вступив в сознание, колебания эфира делаются светом, колебания воздуха – звуком и т.д. Мы находимся как бы в маскараде, так как познаем, собственно говоря, не вещи, но реакции наших чувств на них. Таким образом, не только вещей больше, чем чувств, но и вещи не таковы в действительности, каковы они в представлении. Отсюда следует, что для других существ и мир был бы другим.
Итак, весь результат усилий, употребленных человеческим разумом для решения мировой загадки, может быть выражен следующим образом: сознание не исчерпывает своего предмета, мира.
Перейдем теперь ко второй великой загадке, которую придется отгадывать духу, а именно к человеку. Как мир составляет предмет сознания, так я составляет предмет самосознания. Подобно тому, как сознание старается логически пронизать свой предмет, мир, и определить его содержание, так и самосознание старается сделать то же самое относительно я. Но для решения этой задачи почти еще ничего не сделано. Что касается мира и сознания, то здесь по крайней мере устранено материалистическое воззрение; относительно же самосознания и я оно все-таки имеет некоторую силу, а именно: материализм все еще питает надежду на то, что ему удастся свести всю психологию на физиологию. Но если бы ему и удалось это на самом деле, то он тем самым достиг бы такого пункта, начиная с которого дальнейшее прогрессивное движение направляется опять в глубину. Если бы даже задача о душе была решена в благоприятном для материализма смысле, то она породила бы тотчас же новую. Ведь философия будущего столетия непременно включит в программу своей деятельности решение едва народившейся теперь задачи, представляющей собой двойник кантовской, а именно: исчерпывает ли свой предмет самосознание?
Этот вопрос уместен в такой же мере, в какой уместен вопрос, исчерпывает ли свой предмет сознание; и мы имеем полное основание предположить, что на оба вопроса должен последовать отрицательный ответ, то есть что самосознание относится к я точно так, как сознание к миру. Самосознание может быть настолько же меньше я, насколько сознание меньше мира, или наоборот: я может быть настолько же больше самосознания, насколько мир больше сознания. Это не только логически мыслимо, но за это говорит и аналогия, и теория развития. Если природа мучилась десятки миллионов лет, чтобы на нашей исполненной страданий планете развить сознание в такой мере, что мы сознаем загадочность мира, темноту метафизических задач, то кажется чрезвычайно смелым то допущение, что в противность этому самосознание сразу загорелось полным светом, что оно не способно к развитию и было при самом появлении своем уже вполне созревшим плодом, словом, что оно обнимает весь свой объект. Таким образом, как несомненно и то, что теория познания нашего столетия доказала нам существование трансцендентального мира, так несомненно то, что теория самосознания будущего столетия докажет существование трансцендентального я. И ясно, что вопрос об отношении самосознания к его предмету, к я, в уяснении загадки о человеке имеет такую же важность, как вопрос об отношении сознания к его предмету, к миру, имеет в уяснении мировой загадки. Уже целые века пребывающий в состоянии неподвижности вопрос о душе находился бы в совершенно другом положении, если бы было доказано, что самосознание не вполне обнимает свой предмет, вместе с чем был бы устранен лежащий на пути решения задачи о душе камень преткновения, дуализм, и она была бы решена в монистическом смысле.
Теперь же обратимся ко второй части нашего исследования о способности науки к развитию, а именно к вопросу о том, насколько прогресс наук способствует пониманию нами вселенной? От решения этого вопроса зависит решение вопроса о степени способности науки к развитию.
История развития человеческого духа представляет ту особенность, что открытие всякой новой части истины не уменьшает, а увеличивает число задач. Чем больше мы будем узнавать мир, тем загадочнее он будет становиться для нас. Тому, кто знает очень мало, он кажется гораздо проще, чем гению. Гете называет высшим идеалом человека то его состояние, когда он, исследовав все, доступное исследованию, взирает с безмолвным благоговением на неисследуемое.
В смысле неразрешимости мировой загадки и были сказаны Сократом следующие общеизвестные, но непонятные слова: "Я знаю только то, что я ничего не знаю". Этим он не хотел сказать того, что есть знания, которых он себе еще не усвоил. Толковать эти слова таким образом – значит вкладывать ему в уста общие места, которым, конечно, Платон не стал бы удивляться. Если бы сумма загадочного не изменялась, если бы человеческий дух совершал движение только в ширину, то для усвоения себе всего знания потребовалось бы только дожить до очень глубокой старости. Сократ же хотел сказать, что с возрастанием его познаний увеличивается его неведение, как это и должно быть, если всякий прогресс состоит в движении в глубину. Он догадывался, что человеческое сознание не исчерпывает своего объекта и что потому истина во всей своей полноте не познаваема умом человеческим.
С метафизической точки зрения не существует степеней понятности вещей: все они одинаково для нас непонятны. Только материалисты в своем умопомрачении утверждают, что если смотреть на вещи с естественно-научной точки зрения, то рассеивается весь окутывающий их мрак. Для них сила и материя понятны, дух же непонятен, почему они стараются разрешить его в силу и материю. На самом же деле совершенно наоборот. Если и есть что-либо понятное, так это дух, сознание, которое только и известно нам непосредственно, тогда как всю остальную природу мы познаем не иначе, как опосредствованно, и притом настолько, насколько она влияет на наше сознание. Значит, вся материя разрешается в состоянии сознания. Мы не познаем никакого другого бытия, кроме представляемого. Существовать и быть воспринимаемым это одно и то же (esse=percipi). Следовательно, дух есть нечто первичное и реальное, материя есть только вторичный феномен, вся реальность которого только на нем и держится, и если бы изменилась способность восприятия нашего духа, то изменился бы и весь материальный мир, существующий в нашем представлении. Значит, когда материалисты отрицают дух, основываясь на том, что его нельзя ощупать руками, материю же считают реальной потому, что об нее можно чувствительно стукнуться головою, то это ложь, хотя и очень правдоподобная. Даже столь сильно склоняющийся на сторону материализма Гексли – и тот вынужден был обратиться к нему со следующим протестом. "Когда материалисты сворачивают со своего пути и заговаривают о том, что в мироздании нет ничего, кроме силы, материи и непреложных законов, тогда я отказываюсь за ними следовать... Сила и материя, насколько мы знаем их, представляют только названия известных форм сознания, и это до такой степени неоспоримая истина, что то, что мы называем материальным миром, становится нам известным не иначе, как облекаясь в формы мира идеального, и что, как говорит нам Декарт, "наше знание души непосредственнее и достовернее нашего знания тела