Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

Анатолий Протопопов Алексей Вязовский
Инстинкты человека (вторая редакция)

ethoogy.ru/ibrary/?id=407
«Инстинкты человека (вторая редакция)»: 2012
Анатолий Протопопов, Алексей Вязовский

Инстинкты человека
(Попытка описания и классификации)

Вторая редакция

Мы ещё ушли совсем немного
от родни с мохнатыми боками,
много наших чувств - четвероного,
а иные - даже с плавниками.

Игорь Губерман

Авторы считают своим долгом выразить глубокую признательность всем помощникам и критикам, высказавшим свои замечания о черновых вариантах книги. И прежде всего, Дмитрию Шабанову, многие замечания которого оказали нам неоценимую помощь в работе над книгой, и позволили существенно уточнить некоторые формулировки. Нельзя не отметить конструктивность, внимательность и доброжелательность замечаний Александра Маркова, также оказавшихся очень полезными. Выражаем признательность Валерию Дорожкину, Игорю Шереметьеву, Марине Бутовской, Евгению Дуднику, и “достаточно квалифицированному специалисту”, высказавшему свои замечания при любезном посредничестве Александра Маркова, но пожелавшему остаться неизвестным. Отдельно хочется высказать признательность Владимиру Фридману, чья разгромная критика первого варианта книги побудила нас радикально пересмотреть её структуру, что, в конечном итоге, пошло ей на пользу. Мы признательны нашим волонтёрам, принимавшим участие в оформлении и распространении книги; а наша признательность Алексею Скобелеву, великодушно предложившему покрыть все типографские издержки первого издания книги из личных средств, воистину безгранична.

О чём эта книга

В предлагаемой вашему вниманию книге мы будем говорить о человеческом поведении. Но не о поведении вообще, а о поведении, так или иначе унаследованном, и следовательно - возникшем в ходе филогенеза.

Научные термины
ФИЛОГЕНЕЗ - совокупность изменений и преобразований биологического вида в ходе эволюции. Часто противопоставляется ОНТОГЕНЕЗу - тоже совокупности изменений, но отдельной особи в течение её жизни. Это противопоставление является центральным при широком обсуждении происхождения человеческого поведения: является ли та или иная особенность поведения приобретённой в ходе роста и воспитания (онтогенез), или так или иначе сформированной в ходе эволюции (филогенез)? На практике, на итоговое поведение в сопоставимой степени влияет и то, и это, но мы, в силу выбранной нами темы, сосредоточимся здесь на филогенетических корнях человеческого поведения.

В наши задачи отнюдь не входит обзор неисчислимого сонма идеалистических, религиозных, и преимущественно философских концепций поведения человека; но и естественные науки, на наш взгляд, пока не предлагают достаточно цельной и упорядоченной картины предмета нашего внимания. Даже фундаментальный труд Эйбл-Эйбесфельдта “Этология человека”[10], будучи весьма значительной попыткой “наведения порядка” во врождённом поведении, на наш взгляд, слишком отвлекается на частности, за которыми плохо видна система. Поэтому, не будучи в должной мере удовлетворены имеющимися наработками, мы берём на себя смелость предложить вашему вниманию в существенной степени оригинальную систему классификации, базирующуюся на социобиологической, этологической и психогенетической парадигмах. Отдельные крупные компоненты этого поведения мы будем называть инстинктами, понимая их не совсем так, как это делали основоположники этологии, и совсем иначе, чем представляет себе большинство неспециалистов.
Нашей главной целью будет попытка выработки системы, а не собирание максимально широкой коллекции проявлений врождённого поведения. Создавая нашу систему, мы брали прицел на более или менее “естественную” классификацию, то есть - классификацию, как-то отражающую общие закономерности возникновения и работы инстинктов, а не классификацию, имеющую цель просто собрать их вместе в красивой таблице. Относясь с большим почтением к бритве Оккама, мы постарались по возможности не увлекаться всевозможными частностями, а также рефлекторными реакциями, более относящиеся к физиологии, и направленными на поддержание внутреннего гомеостаза (питание, сон, и т.п.). Мы будем к ним лишь прикасаться - где это необходимо. Основное же наше внимание будет сосредоточено на поведенческих актах, работающих на сравнительно далёкие перспективы выживания и размножения, но не слишком связанных с рассудочной деятельностью.
Мы адресуем нашу книгу широкой читательской аудитории, интересующейся современной наукой. Это не строгий научный труд, и не обобщение авторских полевых исследований, но попытка систематизировать накопленные современной наукой знания в этой области, и предложить по возможности органичную трактовку некоторых недостаточно объяснённых моментов. И, разумеется, обосновать её - насколько, конечно, это позволяет популярный формат изложения. И хотя некоторые из наших положений, возможно, могут и не быть строго доказаны (увы…), но мы полагаем такую попытку, тем не менее, полезной и целесообразной. Мы надеемся, что она, по крайней мере, вызовет интерес широкого читателя к теме человеческих инстинктов; хотелось бы верить, что она будет полезной и профессионалам - хотя бы как подсказка для выработки новых подходов к полевым исследованиям и теоретическим построениям.
Чтобы помочь нашему читателю войти в специфику предмета, мы будем по возможности разъяснять термины и понятия на специальных вставках.
Итак, наша книга - об инстинктах человека.

Классическое определение
ИНСТИНКТ - совокупность врождённых сложных реакций (актов поведения) организма, присущих в той или иной мере всем особям данного вида, и запускающихся в почти неизменной (фиксированной) форме в ответ на внешние или внутренние раздражители - сигнальные признаки. Важно, что конкретные инстинкты специфичны для конкретного зоологического вида: т.е. инстинкты одного вида отличаются от инстинктов другого, и поэтому их можно использовать для различения этих видов - например, при их классифицировании. Также важно, что вышеупомянутые раздражители (в специальной литературе часто называемые релизерами (от англ. reease - “освобождать, выпускать на волю”)) - вполне односложные явления, распознавание сигнального смысла которых не требует высокоинтеллектуального анализа увиденного и услышанного. Это может быть, например, цвет или форма какой-то части тела другой особи, запах или издаваемый звук, но никак не информация, распознавание важности которой требует абстрактных рассуждений и вычислений.

Термин “инстинкт” был впервые упомянут в богословских трудах начала 18-го века как вполне идеологическое понятие. “Инстинкт” понимался просто как нечто, резко противопоставленное “божественной разумности”, и не более того. Закономерно, что дихотомия инстинкт-разум трактовалась в том же ключе, в каком трактовались (и трактуются до сих пор) дихотомии рай-ад, добро-зло, и им подобные: дескать “инстинкт” - это плохо, а не-инстинкт (разум) - это хорошо. И всё. Рассматривать детали внутреннего устройства того и другого считалось излишним, недостойным, и даже крамольным. И хотя позже, усилиями, в основном Анри Фабра и Чарльза Дарвина, в этот термин было вложено уже вполне научное содержание, многие люди - даже специалисты! до сих пор понимают его именно в этом, скорее идеологическом смысле. Такой идеологический груз привёл в последующем к фактической дискредитации этого слова как строгого научного термина, поэтому, прежде чем говорить о конкретных инстинктах, мы обстоятельно обрисуем наше его понимание, довольно далёкое от бытового, религиозного, и, так или иначе, общераспространённого. Наша трактовка этого понятия во многом перекликается с трактовкой известного психолога Абрахама Маслоу [14], понимавшего их скорее как “мотивации”. Однако между мотивациями по Маслоу и инстинктами отнюдь нельзя ставить знак равенства; тем более, что будучи психологом, Маслоу излагал свою трактовку этого биологического понятия весьма нечётко.
Приведённое на вставке классическое определение инстинкта, в его буквальном виде, к человеку малоприменимо - у человека практически отсутствуют такие фиксированные формы действий, которые описывали у животных основоположники этологии - Фабр, Лоренц и Тинберген. Среди исключений - мимика и язык тела (позы, жесты), которые у человека, как теперь известно, жёстко наследуются [18], и универсальны [19] для всех человеческих культур. Поэтому мы сразу оговоримся, что в случае человека, под инстинктами будем понимать врождённую предрасположенность (стремление, желание, склонность, и проч.) индивидуумов поступать в определённых ситуациях определённым образом, но вовсе не обязательно неотвратимо-машинальную, и практически фиксированную последовательность движений. Не всегда такое стремление может быть

Ключевая фраза
… под инстинктами, мы будем понимать врождённую предрасположенность (стремление, желание, склонность, и проч.) индивидуумов поступать в определённых ситуациях определённым образом, но вовсе не обязательно неотвратимо-машинальную, и практически фиксированную последовательность движений.
реализовано из-за социальных табу или иных ограничений, но эмоция и желание (как субъективное восприятие), а также внешние выражения этого стремления, могут быть вычленены и описаны. Обратите, пожалуйста, внимание на подчёркнутую фразу - она имеют ключевое значение для нашей книги. Инстинкт, как и любое другое врождённое поведение, в случае человека - не непобедимый монстр. Инстинктивность человека подразумевает наличие некоего, органически присущего ему стремления “по умолчанию”, и только. Человек, будучи существом более или менее разумным, может следовать этому стремлению, а может и не следовать - если “не следовать” захочет достаточно сильно. Например, стремление к питанию - безусловно врождённое у всех живых существ. Длительное отсутствие питания вызывает очень сильное чувство (голод). Однако, человек, как впрочем, и ряд других животных со сложной нервной системой, может сознательно отказываться от еды, и даже добровольно умереть от истощения. А ведь речь идёт об одной из фундаментальных биологических потребностей, отрицать врождённость стремления к удовлетворению которой невозможно. То же самое справедливо в отношении всех человеческих инстинктов, которые мы будем рассматривать в нашей книге. Мы ещё не раз вернёмся к этому вопросу.

Аксиома
Субъективно индивид воспринимает побуждение к совершению инстинктивного действия - или оценивает его результат (успешный или нет), как эмоцию, желание, чувство, страсть, настроение, и т.п.; тонкие нюансы смысла перечисленных понятий не имеют значения в нашем случае. Такие, как считается, высококультурные эмоции и психические состояния, как радость творчества, сопереживание, сочувствие и т.п. - включая эмоциональную реакцию на произведения искусства, не являются исключениями, так как тоже задействуют инстинктивные механизмы.

Но несмотря на такую “полужёсткость”, разговор о человеческих инстинктах совершенно оправдан: кроме идентичной эмоциональной окраски, они сходны с классическими инстинктами прочих животных, во-первых - описанными выше сигнатурными (релизерными) механизмами их запуска: то есть - способностью запускаться буквально одним (или очень малым количеством) неких заранее известных и однозначных явлений внешнего мира; во-вторых - большим значением внутреннего состояния организма (обычно отражающего фазу его развития); в третьих - той или иной адаптивной ценностью - если не в современную эпоху, то в эволюционном прошлом. Однако, это положение об оправданности отнесения многих поведенческих реакций человека к инстинктам разделяют далеко не все, и поэтому первую часть нашей книги мы посвятим его развёрнутому обзору. Этот обзор адресован не убеждённому противнику человеческой инстинктивности - он вряд ли дочитает даже до этого места, но нейтрально настроенному читателю, которому интересны соображения и доводы.

Первая часть.

В этой части мы подробно разъясним читателю нашу трактовку человеческих инстинктов, а также рассмотрим некоторые биологические, психологические, и философские вопросы, на которые мы будем опираться во второй части, при рассмотрении собственно инстинктов.

Инстинкты как “серые кардиналы” человеческого поведения

Здоровая нация столь же не замечает своей национальности, как здоровый человек не замечает своего позвоночника.
Бернард Шоу

Подавляющему большинству людей свойственно не замечать своих инстинктов. Инстинкты работают на подсознательном уровне, не имеют “внутреннего голоса”, и субъективно воспринимаются как “само собой разумеющееся” побуждение к действию. Мы считаем само собой разумеющимися благодарность, стыд, раскаяние, гордость, честь, возмездие, сочувствие, любовь и им подобные явления. Точно так же мы считаем самим собой разумеющимся воздух, которым мы дышим, и свойство брошенных предметов падать. Но всё это - вещи, вовсе не автоматически присущие любой точке Вселенной! Почему-то они здесь есть, и мы вправе задаться вопросом, почему именно. Будучи же материалистами, мы не удовлетворяемся ответом об их ниспосланности Богом, и будем искать более осязаемые объяснения.

Психологический термин
РАЦИОНАЛИЗАЦИЯ - конструирование благовидных рациональных объяснений для поступков, в действительности обусловленных другими, неосознаваемыми, в определённом смысле иррациональными, и не всегда столь же благовидными мотивами. Термин предложен Зигмундом Фрейдом, и представляется весьма удачным - несмотря на спорность многих научных и прикладных построений его автора. Люди очень часто прибегают к рационализации для объяснения ими своего инстинктивно-обусловленного поведения, но не только. Очень наглядно и ярко выглядит рационализация, имеющая место при объяснении поведения, индуцированного гипнотическим внушением. Вот например, случай, зафиксированный одним из основоположников гипнотерапии, Ипполитом Бернгеймом ещё в 19-м веке (цитируется дословно):
“…В другой раз, в присутствии моего коллеги, г-на Charpentier, я внушаю ему в начале его сна, что как только он проснётся, он возьмёт лежащий на его кровати зонтик моего коллеги, откроет его, выйдет гулять на прилегающую к палате галерею, которую обойдёт 2 раза. Долго спустя я его бужу, и, прежде чем он открыл глаза, мы быстро выходим, чтобы своим присутствием не напомнить ему о внушении. Вскоре мы видим, приходит он, с зонтиком в руках, не открытым (несмотря на внушение), и 2 раза обходит галерею. Я спрашиваю его: “что вы делаете?” Он отвечает: “дышу воздухом”. -“Почему, разве вам жарко?” - Нет, мне иной раз приходит идея прогуляться. - Но что значит этот зонтик? Ведь он принадлежит г-ну Charpentier. - Смотри, а я думал, что это мой, он на него похож. Я его отнесу, где взял”[45].
Мы привели эту цитату с целью лишь наглядно проиллюстрировать явление рационализации, но не с целью показать взаимосвязи между гипнотическим внушением и инстинктивными мотивациями (их исследование далеко выходит за рамки нашей книги). Но! И в том, и в другом случае, имеет место неосознаваемость рассудком истинных мотивов поступков, и конструирование логично выглядящих рациональных объяснений, имеющих очень мало (или даже ничего) общего с фактическими мотивами.

Человеческие инстинкты - что-то вроде постоянно включенного автопилота в воздушном лайнере: с одной стороны - воздушное судно подчиняется своему пилоту, с другой - пилот им командует не всегда. Иногда он даже безмятежно спит в полёте. Более того - даже при бодрствующем и активном экипаже, автоматика постоянно вмешивается в управление - помогая, а иногда и мешая экипажу. Но в отличие от самолёта, экипаж которого в курсе наличия автоматики, а автоматика так или иначе заявляет о себе, инстинкты вмешиваются “в управление” человеческим поведением никак и никого не информируя. Причины и способы такого вмешательства в большинстве случаев остаются “за кадром”: “просто захотелось”, “а как же иначе?” и так далее. В таких условиях бывает трудно поверить, что “само собой разумеющееся” поведение, как и любое другое, обусловлено какими-то конкретными причинами, заслуживающими изучения, и что этот “автопилот” имеет познаваемую логику работы. “Просто захотелось” - объяснение образное, и по-своему точное, но не информативное. Оно не приближает нас познанию истины, ибо не содержит никаких намёков на физический смысл; в то же время, лишь только понимая физический смысл, можно по-настоящему заметить свой поведенческий “позвоночник”.
В ходе общения с неспециалистами нередко доводится выслушивать реплики вроде: “Я не общаюсь с людьми, которые руководствуются инстинктами. Животные, даже разумные, мне не интересны.” Здесь мы имеем случай не просто слепоты к инстинктам, но восприятия термина “инстинкт” как идеологического, а не научного. Не будем придираться к тому, что здесь “за компанию” отвергаются инстинкт самосохранения, или материнский инстинкт, отрицать наличие которых у человека просто глупо. Важнее то, что здесь ярчайше выражена именно идеологическая биполярность отношения к инстинктам: или-или. Если у тебя есть инстинкты, то ты - животное, но категорически - не человек. Но как мы увидим далее, инстинкты, в какой-то форме и в какой-то степени, проявляются у любого человека - даже у Сократа, Папы Римского, Чарльза Дарвина, у нашего уважаемого читателя, или у авторов данной книги. Однако степень активности инстинктов, как в целом, так и по отдельности, у каждого человека своя, и эту степень мы называем примативностью, о которой подробнее поговорим в третьей части.

О срочности поведения

В нашей книге мы будем много говорить о срочности поведения. Под “срочностью”, здесь будет пониматься не необходимость куда-то спешить, а отрезок времени между поступком и его ожидаемым эффектом. Другими словами, срочность поведенческих целей, или, если короче, “срочность поведения” - это степень отдалённости во времени (а нередко - и пространстве) предполагаемого результата от предпринимаемых действий. Это концептуально важное для нашей книги понятие, поэтому его следует разъяснить до того, как мы приступим к обсуждению всего остального. Утрируя, поведенческие цели можно подразделить на краткосрочные и долгосрочные - хотя на деле это просто точки некоего континуума, включающего среднесрочные цели различной степени близости к одной из границ. Кратко- и долгосрочность поведения - это совсем не то же самое, что и тактика и стратегия в военном деле. Военная тактика - сознательная схема поведения, призванная решать краткосрочные задачи, так или иначе лежащие в русле далёких стратегических целей. По крайней мере - в идеале. Классическая же краткосрочность поведения биологических объектов никаким боком стратегических целей в виду не имеет. Живое существо, не могущее, или не желающее видеть долгосрочных целей, вполне может зарезать курицу, несущую золотые яйца - кушать хочется прямо здесь и прямо сейчас, а яйца будут потом, и непосредственно несъедобные - их надлежит ещё конвертировать в еду, а это не очень понятно, да и когда ещё будет!
Применительно к человеческим инстинктам следует пояснить, что под “краткосрочностью” поведения следует понимать не только и не столько решения, эффект от которых ожидается в самое ближайшее время, сколько решения, результат которых можно предсказать посредством минимального количества максимально простых умозаключений. Ну или, выражаясь максимально популярно, под краткосрочными решениями можно понимать решения “поверхностные”, а под долгосрочными - “глубокие”. Но при всей наглядности, эта аналогия может вводить в заблуждение, поэтому мы ей далее пользоваться не будем. В то же время, нельзя не заметить, что не занимаясь (или не владея) сколько-то углубленным анализом, можно предсказать лишь события наиближайшего будущего.
Высшая форма краткосрочности поведения - различные формы самообмана: употребление дурманящих средств, самогипнотических “духовных практик” и так далее. Их краткосрочность выражается в том, что они позволяют достичь “счастья” гораздо проще и быстрее, чем посредством всестороннего обустройства жизни - процесса очень длительного и трудного, пусть и дающего гораздо более капитальный результат.
Чтобы слишком не затягивать вступительную часть, мы пока не будем глубоко вдаваться в детали. Но поскольку это понятие носит весьма фундаментальный характер, мы уделим ему специальное внимание в третьей части. Впрочем, внимание ему будет уделяться по всему тексту книги - везде, где это будет необходимо.

Идеалы и адаптации

Влияя на поведение живого существа, инстинкты влияют тем самым на его шансы выжить и оставить потомство, а следовательно - являются такими же адаптациями, как пищеварительная, кровеносная, терморегулирующая системы организма, и прочие приспособления живого существа, посредством которых оно обеспечивает своё эволюционное процветание.

Научный термин
АДАПТАЦИЯ - какая-то врождённая особенность организма, повышающая его шансы успешного выживания и размножения в данных условиях. Адаптации могут быть как телесными (зубы, крылья, шерсть, защитная окраска), так и поведенческими - отдёргивание руки от горячего предмета, или ритуалы ухаживания за самкой, ведущие к успешному спариванию. Многие особенности поведения, особенно у человека, не являются врождёнными, и поэтому не могут называться адаптациями - однако сама способность при жизни вырабатывать какое-то новое поведение является врождённой, и потому адаптацией уже является. Впрочем, условие врождённости не является общепризнанным признаком адаптации: некоторые исследователи относят к адаптациям также и прижизненно выработанные приспособления.
Можно ли полагать, что длительная эволюция рано или поздно доводит адаптации - в том числе инстинкты - до безукоризненного совершенства? Среди неспециалистов, да и немалой части специалистов, бытует полуподсознательное мнение, что да - “природа всесовершенна”. Направление биологии, отличающееся такой вот идеализацией результатов деятельности “Творца” известно как “адаптационизм” - такое приближение к эволюционизму, которое полагает зрелые адаптации принципиально наилучшими решениями стоящих перед организмом проблем.
Спору нет - совершенство иных адаптаций и в самом деле наводит на мысли об их непревосходимости. Излюбленный пример такого рода - глаз. Зрение человека, как и других приматов, воистину великолепно! Параметры зрительного анализатора человека, как и инженерная “красота конструкции” чрезвычайно высоки: рукотворные устройства лишь в последние годы стали как-то приближаться к его возможностям (в целом). Это так, но можно ли полагать наш глаз божественно совершенным?
А вот и нет.
При всём своём великолепии, глаз человека несёт в себе грубую конструкторскую ошибку, которую вряд ли допустил бы даже студент-первокурсник на практической работе. Речь идёт о сетчатке (ретине), смонтированной “шиворот-навыворот”: светочувствительными клетками в сторону склеры, а нервными волокнами - к свету. Это приводит к тому, что часть света на пути к ретиноцитам поглощается и рассеивается нервными волокнами, чем ухудшается качество воспринятого изображения. Но самое главное - на поверхности ретины при этом неизбежно образуется так называемое “слепое пятно” - довольно большая область, где все нервные волокна собираются в один зрительный нерв, чтобы далее выйти из глазного яблока к мозгу. В этом месте глаз не видит ничего! И ладно бы это слепое пятно располагалось где-нибудь с краю ретины, где оптическая система глаза не может построить чёткого изображения в силу законов оптики; но нет, оно располагается почти в центре её, недалеко от области наилучшего зрения - “зрительной ямки”!
Да, конечно, подстройка алгоритмов работы зрительного анализатора позволила в общем и целом скомпенсировать и наличие слепого пятна, и рассеяние света на нервных волокнах, но, без сомнения, “грамотное” расположение сетчатки улучшило бы работу нашего зрения, и снизило бы издержки обработки поступающих от глаза сигналов. И вряд ли такое положение ретины можно оправдать какими-то ещё не исследованными выгодами такого решения, или принципиальной невозможностью иного. Глаза некоторых животных, например, головоногих моллюсков, устроены аналогично нашим, - за очень важным исключением: их сетчатка смонтирована “правильной” стороной.
Инверсное положение сетчатки позвоночных - тяжкое наследие их эволюционного прошлого, наглядное свидетельство неразумности эволюции. Зрение ранних хордовых было очень примитивно, и позволяло лишь отличать свет от темноты. А поскольку тельца этих существ были полупрозрачны, то таким “датчикам освещённости” было безразлично, с какой стороны подходят нервные волокна. В ходе эволюции эта некритичность сохранялась довольно долго - даже тогда, когда глаза усложнились, и начали уже кое-что видеть. Но затем, когда глаза, продолжая усложняться, начали видеть не “кое-что”, а более-менее отчётливую картину окружающего, и место подвода нерва стало “иметь значение”, то в корне перестраивать работоспособную конструкцию было поздно. Крупные спонтанные перестройки неизмеримо вероятнее “сломают” сложное зрение вообще (оборвав линию этой мутации), чем “сделают” что-то, работающее хотя бы не хуже. Не зря эволюция веско “предпочитает” мелкие шаги - без рассудочной способности предвидеть, совершенствоваться можно только так - пусть и ценой невозможности устранения коренных ошибок.
Глаз позвоночных - яркий, но далеко не единственный пример такого рода [3, глава 3]; существует масса других примеров, подтверждающих мысль Питтендриха [49], высказанную им ещё в 1958 году: адаптивная организация - “лоскутное одеяло из подвернувшихся кусков, впопыхах соединённых под угрозой смерти, и ретроспективно, но не перспективно - одобренное естественным отбором”. Собственно говоря, даже у вполне разумных людей-проектировщиков часто бывают такие ситуации, когда неоптимальное базовое решение выгоднее совершенствовать мелкими улучшениями, чем кардинально всё переделывать. Что же говорить о неразумной эволюции!

Научный термин
МОДУЛЬ - Социобиологический термин, обозначающий какую-либо психическую адаптацию. Как уже сказано, социобиологи обычно избегают понятия “инстинкт”, предпочитая говорить о модулях, однако мы находим, что этот термин (модуль), и именно в социобиологическом смысле, для нашей темы очень уместен и адекватен. Мы будем называть модулями функционально выделяющиеся составные части инстинктов.
Какое это имеет отношение к инстинктам? Вспомним, что инстинкты - в общем, такие же адаптации, как и глаз. Следовательно, степень их адаптивной безукоризненности имеет не больший порядок величины, чем таковой адаптаций телесных. И весьма вероятно, что даже меньший, так как формируются они гораздо более скоротечно, и быстрее устаревают. Поэтому, обсуждая адаптивность инстинктов - т.е. их полезность для выживания и размножения, мы должны ясно представлять себе её относительность. Адаптивность - адаптивностью, но детали, смонтированные “шиворот-навыворот” в инстинктах встречаются гораздо чаще, чем в глазу; они чаще используются “не по назначению”; и сплошь и рядом являются, говоря современным компьютерным языком, “дырами в системе безопасности” - т.е. рычагами манипулятивного воздействия на носителя данного инстинкта - к вящему вреду последнего. Классический пример - кукушка, эксплуатирующая себе во благо материнский инстинкт малиновки - разумеется, во вред последней. Или вот пример, более “человеческий”: использование в рекламе полуобнажённого женского тела, или иных знаков как бы доступности высокопривлекательной самки. Как правило, они не имеют никакого отношения к объекту рекламы, однако созерцание “высококачественного”, пусть и гипотетического, полового партнёра, вызывает приятные эмоции безотносительно к деловой компоненте информации. Эту приятность потребитель неосознанно распространяет на рекламируемый товар, и может склониться к ложному для него выбору. И, вместо хорошего металлопроката, не слишком матёрый менеджер по закупкам может “выбрать” привлекательную крановщицу в рекламном буклете. Хотя рассудочно, он, скорее всего, будет осознавать отсутствие связи между её “достоинствами” и свойствами товара, да и, разумеется, её сугубую виртуальность для него, как для мужчины.
Однако, если с тем или иным телесным несовершенством “созданий природы” люди соглашаются сравнительно легко, то с поведением дело обстоит куда неоднозначнее. С одной стороны - нерациональность и сумбурность поведения человека наблюдаются слишком часто и явственно, чтобы от них просто отмахнуться; с другой - колоссальное и бесспорное влияние обучения на формирование поведения человека даёт крайне соблазнительный повод оправдать все эти нерациональные и даже саморазрушительные поведенческие акты “неквалифицированным воспитанием, а то и тлетворным внушением извне, наводящем скверну на его изначально безупречную природу”. В этот соблазн охотно впадают не только обычные люди, но и многие специалисты, что в свою очередь, препятствует признанию ими инстинктивности многих поведенческих мотиваций человека.
Впрочем, нет худа без добра. Неидеальность адаптаций, в принципе будучи злом, является, в одном очень важном смысле, благом. Известно, что, для достижения долгосрочной стратегической цели как правило приходится идти на те или иные сиюминутные жертвы. К примеру - откладывая визит к дантисту по поводу чуть ноющего зуба, мы избегаем ярко выраженных неприятных ощущений сейчас, сию минуту. Но весьма рискуем иметь очень серьёзные последствия в будущем - например, полную, и очень болезненную потерю зуба и даже не одного. Если же мы пойдём на эти сиюминутные жертвы, то выиграем в конечном итоге более крупно. Это - сознательное поведение, да, но фокус в том, что достижение далёких стратегических оптимумов становится в принципе возможно и при неосознанном, и даже хаотическом отклонении от достижения оптимумов сиюминутных. Американский генетик Сьюэл Райт предложил на этот счёт интересную метафору - “адаптивный пейзаж” состоящий из долин разной глубины, разделённых водоразделами разной высоты. Глубина долины символизирует степень оптимальности данной адаптации, а высота водораздела - степень отклонения от оптимума, при котором становится в принципе выгоден переход к другой адаптациии, возможно, хотя и не обязательно, - более полезной для организма. Чтобы попасть в глубокую долину (глобальный оптимум), организмы должны время от времени “выпрыгивать” из малых - т.е. в какой-то степени “ломать” устоявшуюся адаптацию, чтобы стала выгодна другая. Неразумное живое существо может делать такие “прыжки” только хаотически и наобум - рискуя в основном попадать впросак; тем не менее, в глубокую долину глобального оптимума оно может попасть можно только так. Такие хаотические прыжки, постоянно выводящие живых существ из ловушек локальных оптимумов, и обеспечивающие тем самым принципиальную возможность (только возможность!) достижения оптимумов глобальных, обусловлены генетическим дрейфом.

Научный термин
ГЕНЕТИЧЕСКИЙ ДРЕЙФ - Явление изменения долей (как говорят генетики - частот) тех или иных генов в популяции под влиянием случайных причин, не связанных с полезностью или вредностью этих генов. Это явление может привести к тому, что единственно представленными в данной популяции генами могут стать не самые лучшие из них. Особенно ярко проявляется в маленьких популяциях.
Допустим, некий вредный ген снижает плодовитость его носителя на 0.1% относительно среднего значения. Также допустим, что изначально этот ген несёт в себе половина особей популяции. Тогда в популяции, состоящей из миллиона особей, вредоносное влияние этого гена вызовет уменьшение числа потомков у его носителей на полтысячи особей. Это в первом поколении; далее это число будет постепенно убывать, и станет нулевым тогда, когда оно станет меньше одного (живая особь может быть только целой!). Практически на это потребуется две-три тысячи поколений. Ну а вместе с носителями, исчезнет и ген.
Иная картина будет наблюдаться в маленькой популяции - из, скажем, ста особей. Здесь мы вряд ли заметим вредоносность этого гена: ведь он вызовет снижение “числа потомков” только на 1/5 особи; т.е. фактически никакого снижения не произойдёт. Эта небольшая вероятность совершенно утонет в гораздо более сильных флуктуациях, обусловленных другими причинами (пробегал мимо хищник или нет), и стало быть, этот ген здесь не будет отличаться от безвредно-нейтрального. В больших популяциях влияние этих случайных причин взаимно нейтрализуется (в лапы хищнику попадётся не тот, так другой носитель этого гена), в маленьких - это не так. Носитель этого слабовредного гена может случайно избежать лап хищника, а не-носитель - случайно попасться. Или наоборот.
Для нейтральных же генов вероятность зафиксироваться - т.е. стать стопроцентно представленным в генофонде, равна вероятности исчезнуть. Другими словами, этот, в принципе вредный ген может зафиксироваться с вероятностью, близкой к 50% - это очень высокая вероятность! А зафиксированные гены просто так из генофонда не могут исчезнуть - ведь им уже нет готовых альтернатив.
Понятно, что КПД такого способа достижения совершенства крайне низок, и каждый шаг в стратегически правильном направлении даётся огромной ценой - перебором и отбраковкой колоссального количества разнообразно неточных тактических шагов. Но это, собственно, и есть “эволюция посредством естественного отбора”. А ещё для достижения глобального (но не абсолютного: абсолютное, в общем случае недостижимо) совершенства нужно, чтобы все виды, которые в данный момент эволюционного времени противостоят друг другу, имели сравнимую степень несовершенства - дабы ни один из них не имел веских сиюминутных преимуществ по причине неидеальности конкурента. Поскольку законы эволюции для всех её субъектов едины, то это условие в природе выполняется достаточно часто.
Ну вот, похоже, адаптационист облегчённо вздохнул - “как ни крути, а природа устроена стройно и разумно!”. Вынуждены его разочаровать - “победа” такой ценой никак не может быть названа разумной, и может быть уподоблена “адаптивности пустых бутылок”, названной нами по реальному случаю, описанному в советские времена. Малолетний сын сильно пьющего мужчины сдавал бутылки из-под водки, выпитой его отцом, покупал на вырученные деньги хлеб, и искренне радовался, что его отец так много пьёт: “На что бы я сейчас хлеб покупал?”. Подобные системы отношений никак нельзя назвать разумными - и уж подавно - “божественно совершенными”, хотя поведение сына безусловно адаптивно в его локальной окружающей среде.

Творцы и их поклонники

Учёные, выпячивая исключительную якобы роль Солнца в поддержании жизни на Земле, тем принижают роль в поддержании таковой начальства, правительства и общественных организаций.
К. Прутков-инженер. Мысль №50 (В.Савченко)

Чтобы лучше понять глубинные причины склонности к идеализации природы, придётся совершить небольшой экскурс в философию и психологию. Нужно это вот зачем. Обсуждая поведение человека, мы неизбежно будем соприкасаться с вопросами, традиционно относимыми к вопросам морали; а поскольку многие инстинкты (в целом или частично) реализуют поведение, характеризуемое в современном мире как “аморальное”, то важно чётко объясниться, и показать, что инстинктивные объяснения к пропаганде аморальности отношения не имеют. И идея “всесовершенства природы” играет здесь ключевую роль.
“Творца” мы поминали в предыдущем разделе отнюдь не всуе: мы полагаем, что существует генеалогическое родство между религиозностью (в широком смысле), и вышеописанной идеализацией Природы. “Основателем рода” этой влиятельной династии является инстинкт вертикальной консолидации (иерархический инстинкт), о котором у нас будет серьёзный разговор во второй части. Пока же вкратце отметим, что этот инстинкт побуждает человека (или иное социальное животное) с благоговением относиться к “вождю”, искренне доверять ему, полагать его источником высшего знания [см, например, 20], и столь же искренне даровать ему всяческие блага и привилегии.
Это аморфное иерархическое чувство далеко не является религией или её аналогом в смысле осознанного мировоззрения. Это базис религиозности, да, но не более того. Осознанная религия, а тем более, креационизм как космогоническая теория - это безусловно культурный феномен, пусть и, как и большинство культурных феноменов, мощно вдохновляемый и направляемый инстинктивным подсознанием. Вследствие этой своей “культурности”, осознанная религиозность определённо дистанцирована от своих подсознательных корней, и может поэтому “жить своей жизнью”, порождая самые причудливые вариации на иерархические темы. На рассудочном уровне, человек может верить в любого бога, может быть искренним атеистом, может придерживаться какого-то экзотического или антирелигиозного мистического культа, но при этом - в полном соответствии с логикой иерархического инстинкта - явно или неявно наделять окружающий мир, и особенно - мир живых существ, сакральностью, которая, по определению, может исходить лишь от сакрального (священного) существа. Как именно это существо называется - значения не имеет: очень часто никак. И даже, в принципе признавая и эволюцию, и естественный отбор, и соглашаясь, что они являются результатом работы объективных и материалистических законов природы, многие люди в глубине души наделяют её (эволюцию!) вполне сакральными свойствами всесовершенства, всемогущества, всеведения, и т.п. Поэтому это иррациональное “предчувствие” чего-то “высшего” нельзя уподоблять вере в существование конкретного бога, дьявола, демона, духа, вселенского зла, или вселенского добра, и им подобных, так или иначе оформленных сознанием сущностей. Эта сакральность гораздо фундаментальнее и “подсознательнее”; она гораздо древнее, чем, видимо, представляло себе большинство мыслителей, писавших об истоках религиозности.

Философские термины
КРЕАЦИОНИЗМ - (от “Creation” - “Сотворение”) мировоззрение, полагающее материальный мир порождением воли высшего сознательного существа, “Творца”, существующего в мире, “более высоком”, чем материальный, и потому могущего не подчиняться его законам. Креационизм является ответвлением более широкого философского течения, известного как ИДЕАЛИЗМ - мировоззрения - а лучше сказать - мироощущения, полагающего нематериальные субстанции - дух, идею, волю, закон, любовь, зло, добро и проч., первичными сущностями мира, а материю - их порождением. Причём, в, по сути, прямом смысле - широко распространённый тезис о способности идеи (особенно - высказанной в слове), к материализации, хотя и рационализируется обычно как метафора, базируется на глубинной вере в материализацию буквальную. “Накаркал”, “сглазил”, “виноват гонец, принесший плохую весть”, “мир таков, каким мы его воспринимаем” - всё это есть глубинная подсознательная вера в прямую материализацию идей. Идеализму оппонирует МАТЕРИАЛИЗМ - мировоззрение, полагающее первичной, наоборот, материю, а дух, волю и т.д. - порождением материи (мозга как органа). Как мироощущения, идеализм или материализм вовсе не нуждаются в философской (как и любой другой) грамотности своих приверженцев. Во многом, они, образно говоря, “дар Божий”: природная (и/или воспитанная в раннем детстве) склонность, в чём-то похожая на другие природные склонности ребёнка - к гуманитарным или техническим дисциплинам, музыке, шахматам, спорту и т.п. Ниже мы обрисуем возможные истоки появления идеализма - как мироощущения, достаточно органично вписывающегося в вертикально-консолидированную социальную структуру, и видимо, порождённого ею.

Короче говоря: вне зависимости от осознанных культовых пристрастий человека, это творящее начало (опять же - в большинстве случаев никак не оформленное в какой-то образ или осознанную систему) наделяется вышеупомянутыми качествами идеального иерарха, среди которых наиболее важны для нашей темы два: 1) Его “всеправость” (ОНО всегда право) и 2) “всеволие” (ОНО обладает всепобеждающей волей).
Как эти философские вопросы связаны с темой нашей книги? Дело в том, что при всей их, казалось бы, абстрактности, они реально отражают образ мышления людей - как простых, так и не очень. По сути дела, идеализм или материализм конкретного человека - это не рассудочная приверженность данной философской доктрине, а глубинная психическая установка, и потому имеет непосредственное отношение к вопросам, рассматриваемым здесь. Ибо “прото-креационизм” (и вообще идеализм) - главная причина стойкого отрицания инстинктивности поведения человека очень многими, в принципе разумными и образованными людьми. Ведь стоит объявить какую-то нехорошую поведенческую особенность человека инстинктивной (т.е. природной, а следовательно, - созданной по ЕГО сакральной воле, пусть даже эта Его Воля отображается в сознании как естественный отбор), так сразу, откуда-то из глубины души, поднимается протест:

“Если бы это была природа, то это мерзкое поведение было бы правильным и должным - ведь ОНА всесовершенна, а значит - всегда права! Нет, конечно это не природа! ОНА не может быть виновна; виноваты эти безнравственные учёные, которым хочется, лицемерно прикрываясь ЕГО авторитетом, сеять свою безнравственность по всему миру. Ведь если, например, клептомания - инстинкт, то значит что, можно воровать!?”.

Разумеется, нет. “Природностью” нельзя оправдывать ни воровство, ни супружескую неверность, ни агрессию, ни им подобное, в основе своей - природное поведение. Употребление слова “значит” (т.е. “следовательно”) здесь неправомерно. Инстинктивность ничего не значит - ни юридически, ни морально; инстинктивность объясняет причины желаний, но не оправдывает поступков, совершённых во исполнение их. Человек - не пешка в руках всевластных высших сил; обязанности, да и во многих случаях - целесообразности, подчиняться инстинктам (“природе”) у него нет. Будучи же существом разумным, человек имеет для этого достаточно физических возможностей. Наличие у человека инстинктов никак не лишает его свободы воли! В принципе, конечно. Фактически, и вся эта свобода воли, и весь разум могут быть направлены на наиболее эффективную реализацию именно инстинктов, но это уже другая история…

Философский термин
СВОБОДА ВОЛИ - Способность человека (или иного существа) принимать самостоятельные решения (и исполнять их), на основе каких-то личных, никем не навязанных соображений. Обычно рассматривается как антитеза ДЕТЕРМИНИРОВАННОСТИ ВОЛИ кем-то или чем-то извне (богом, приказом вышестоящего командира, и т.п.), при которой человек не имеет возможности действовать по своему личному усмотрению - только во исполнение воли детерминанта.

Врождённое поведение у человека есть, и “его много”. Но он не является его рабом - по крайней мере, в той степени, в какой таковыми являются, скажем, насекомые. Поэтому, если, идя на поводу у своих инстинктов, человек совершил преступление, то должен нести ответственность за потакание им. Однако эта простая мысль настолько туго доходит до сознания большинства людей, что даже некоторые высококвалифицированные биологи впадают в соблазн сакрализации природы, и отрицают инстинктивность человека лишь потому, что полагают “природность” синонимом “оправданности”. Яркий пример - статья В.С. Фридмана [37], в которой он старается убедить читателя в том, что инстинктов у человека нет. Думается, что основную мысль этой статьи можно передать двумя её заключительными фразами:

…зачем же у человека сейчас ищут инстинкты с тем же усердием, с каким раньше искали бессмертную душу? Цель одна - не мытьём, так катаньем примирить с несправедливостью устройства мира…

Нам тоже не нравится несправедливость мироустройства, но зачем же приписывать естественному отбору сакральное всеволие? Владимир Семёнович - известный, и высококвалифицированный биолог; что же говорить о неспециалистах! Известно, что суды неоднократно оправдывали убийц, если адвокатам удавалось сослаться на “природность” мотивов их подзащитного (например, какие-нибудь гормоны и нейромедиаторы). Разумеется, гормональные нарушения могут быть причиной недееспособности; собственно, во многих случаях так оно и есть. Но тема дееспособности в юриспунденции разработана практически исчерпывающе, и если по общепринятым критериям человек признан дееспособным, значит, с гормонами у него достаточный порядок. Прикрываться же при этом “природой” вообще, и гормонами в частности - это то же самое, что в современном суде оправдываться “волей Господней”.
Не менее вредным бывает сугубо бытовое “доверие природе” в самых разнообразных обыденных ситуациях, например, когда формирование отношений в детском коллективе пускается на самотёк - дескать следуя “зову природы”, дети устроятся наилучшим образом. Но в результате в коллективе может сформироваться жёсткая и жестокая иерархия, в сравнении с которой армейская дедовщина может показаться курортом. Хотя предотвратить такое развитие событий, в принципе, не так уж и сложно - ведь человеческие инстинкты - не непобедимые демоны. Но для этого нужно, как минимум, знать что-то о существовании инстинктов и особенностях их работы, и именно эту цель мы и преследуем нашей книгой.

Наука ли это?

Система инстинктов (подчеркнём - в нашем понимании этого термина), во всей её полноте, не представима в виде однозначного иерархического дерева с непересекающимися ветвями; эта система больше похожа на переплетённый размытый многомерный граф (или даже многомерный континуум с “гиперпереходами”), поэтому любая их двумерная и дискретная классификация неизбежно будет схематичной - что, впрочем, не лишает попытку классификации смысла.
Эта размытость означает не только обилие промежуточных и смешанных реакций, но и те или иные формы взаимовлияния и взаимомодификации иногда очень даже далёких друг от друга инстинктов. Такое взаимовлияние вполне можно уподобить взаимовлиянию различных генов на фенотип. Известно, что один ген может влиять сразу на длину пальца ноги, цвет пятен на спине, скорость роста, темперамент, и, скажем, жирность молока; причём на те же самые признаки (но как-то иначе и в других комбинациях) могут влиять и многие другие гены. Про инстинкты можно сказать примерно то же самое.
Понятно, что в силу отмеченного выше сосуществования в одном теле всех возможных типов и стилей реагирования (т.е. поведения), их взаимосвязности и взаимовлияния, мы далеко не всегда можем определить, что здесь есть “ведущая скрипка”, а что - “случайное эхо”. Положение усугубляет стохастичность (случайность), поведения живых существ - как и большинства явлений природы. Реальное поведение даже простого живого существа нельзя предсказать со стопроцентной однозначностью, подобной предсказанию силы тока в электрической цепи на основании закона Ома: если известно напряжение и сопротивление, то ток будет таким, и только таким. В одних и тех же условиях внешней и внутренней среды поведение живого существа будет варьировать, причём эти вариации могут быть “предусмотрены” принятой им моделью поведения; например - в поисковом поведении. Предсказать такое поведение на основании известных исходных условий можно лишь с какой-то вероятностью, иногда весьма невысокой. Говорить о той или иной линии поведения можно лишь обработав, по всей строгости статистических методик, достаточное количество наблюдений актов поведения. Обобщения, сделанные на основе сугубо бытовых наблюдений, могут быть серьёзно искажены всевозможными “оптическими обманами”, поэтому бытовые выводы о поведенческих тенденциях могут быть ложны. Например, “народный опыт” может отрицать вред курения на примере одного-двух курильщиков-долгожителей; он не в состоянии оценить всё множество факторов, могущих влиять на здоровье.

Критерий фальсифицируемости

Критерий фальсифицируемости (критерий К. Поппера) гласит: любая теория, претендующая на научность, не должна быть принципиально неопровержимой. Должно быть возможно хотя бы мысленно представить себе факты, могущие её опровергнуть.
Нефальсифицируемая теория подобна Штирлицу из старого анекдота: она выкручивается из любой ситуации, и “натягивается” на любые факты. Нефальсифицируемой может быть, например, теория о существовании какой-нибудь сущности, увидеть которую, “простым смертным” не дано. Постулат невидимости делает принципиально невозможным опровержение такой теории: мы не можем трактовать невидимость как ложность теории, ибо это одно из её предсказаний. В этом случае, в существование Этого можно лишь ВЕРИТЬ. Но в науке, как материалистическом течении мысли, принято более доверять наблюдениям, чем “интуиции”, “озарению” и высказываниям авторитетов; в “ненауке” (скажем так) - наоборот.
Нефальсифицируемость - признак ненаучности теории, но не доказательство её ложности: говорить об истинности или ложности нефальсифицируемой теории не имеет смысла.
Очевидно, что при столь выраженной стохастичности и размытости возникает соблазн и, в принципе, возможность, объяснить инстинктивностью (или наоборот, не-инстинктивностью!) практически любой аспект поведения. Эта возможность порождает ощущение нефальсифицируемости любого объяснения этого рода - и неинстинктивного тоже. Собственно, одна из хрестоматийных нефальсифицируемых гипотез - гипотеза о ключевом влиянии раннего детского опыта на всю последующюю жизнь в психоанализе Фрейда. Фрейд мог объяснить решительно любое - даже немыслимое, поведение, спрятанными в подсознание прошлыми впечатлениями индивида, в сочетании с двумя-тремя приписываемыми всем людям влечениями (либидо и пр.). И опровергнуть его доказательства было принципиально невозможно - сконструировать не противоречащую этой теории новую трактовку, такую, чтобы всё “сходилось”, можно было при любых исходных данных.
В свете всего этого неизбежно напрашивается вопрос: можно ли, оставаясь в рамках научности, доказать наличие у человека врождённых моделей поведения? Есть довольно распространённая точка зрения, что инстинкты человека, даже если они и есть, невозможно вычленить - настолько они сплетены с рассудочными и полурассудочными мотивациями. Ну а раз невозможно вычленить (обнаружить), то, стало быть, это ненаучно…
Да, задача вычленения инстинктивных мотиваций &heip;