Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

Ц. П. КОРОЛЕНКО
МИФОЛОГИЯ ПОЛА

1994 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ
Значение мифологического восприятия проблем, связанных с понятиями мужественности и женственности, с вопросами сексуальных отношений и сексуальной патологии, трудно переоценить.
Мифологическое восприятие незаметно, исподволь вторгается в нашу жизнь, влияет на наши представления, вкусы, эмоции, мотивации. В результате возникает искаженная, иллюзорная картина окружающего мира. Процесс этот не самопроизволен: в нем участвуют как С внутренние, генетически обусловленные, механизмы, облегчающие развитие определенной системы стереотипного «матричного» мышления, так и внешние, средовые, воздействия, направленные на стимулирование и эксплуатацию этих механизмов.
Вот как говорит об этом героиня романа «Майра Брэкинридж» современного американского писателя Г. Видала:
«Мы имеем дело с мифами. В любой момент мир нуждается в полнотелой белокурой Афродите (Джин Харлоу'), темноволосой сирене безупречной красоты (Хиди Ламарр), мощном, "изъясняющемся междометиями, и жестоком мужчине-самце (Джон Вэйн), вкрадчивом галантном обаяшке (Мельвин Дуглас), уставшем от всего и прошедшем свой расцвет коррумпированном любовнике (Хамфри Богарт), вечно сексуальной женщине-жене (Мирна Лой), желторотом юнце с широко раскрытыми глазами (Лон Мак Калис-тер) и т. д. Олимп снабжает нас многими богами и богинями, и они действительно вечны, так как если кто-то из них увядает или низвергается, другой тотчас занимает его место. Народ требует, чтобы пантеон всегда был заполненным. Так что то, что мы ищем... — это те мифологические фигуры, которые в нужный момент могут быть помещены на подходящем для них пьедестале. Например, со времени смерти Мэрилайн Монро до сих пор ни одна сладострастная белокурая богиня не заняла ее место, и потому, если бы я создавала звезд, я бы поискала девушку, которая наиболее соответствует заполнению этой вакансии, которая могла бы быть потерянной Золотой Девочкой.
Здесь и далее известные артисты американского кино.

По сути дела, как и в любом другом бизнесе, мы должны начать с изучения рынка. Это значит, тщательно проанализировав Олимп, найти, какие архетипные роли временно вакантны и кто является конкурентом. В настоящий момент учтивый соблазнитель в большом избытке, в то время как «слегка одурманенный» нормальный мужчина, живущий рядом с нами, является наркотиком на продажу, что использует Джек Леммон по крайней мере в полутора фильмах ежегодно. Однако белокурая богиня, темноволосая богиня... изъясняющийся междометиями герой нуждаются в том, чтобы кто-то сделал из божественного духа живую плоть, а также вечную кинопленку... И таким образом, подобно жрицам, мы должны постоянно тестировать и анализировать молодых мужчин и женщин Америки для того, чтобы найти несколько блестящих, которые бессмертны и являются... постоянными богами нашей возрождающейся нации».
На формирование стереотипных представлений о мужском или женском образе оказывает влияние мифологическое представление о различиях полов, наиболее отчетливо выступающее при характеристике женщин, в частности, мифы о «злых началах» у женщин, которые идентифицировались с опасностью, таинственной, нередко злой силой. Прототипы подобных женщин можно найти в мифологии, античной литературе, исландских сагах. В средневековье отрицательный имидж женщины объективно способствовал возникновению и широкому распространению идей колдовства, в котором обвиняли прежде всего женщин. Процессы колдуний, охватившие большинство стран Европы, являлись одним из последствий коллективного безумия, когда на женщин, как на воплощение всего того, что связано с «дьяволом», порчей, злом в широком смысле слова, проецировались накопившиеся отрицательные эмоции толпы и возбуждающих ее фанатизирозанных личностей.
Представления подобного рода воспринимаются сегодня как нелепые: лишенные смысла, свидетельствующие о «недоразвитости», отсутствии знаний,' культуры, невежестве и, естественно, не имеющие ничего общего с нашей эпохой. Такая точка зрения при более внимательном анализе оказывается поверхностной и упрощенной.
Рассмотрение этой стороны проблемы позволяет лучше понять механизмы других, к сожалению, очень актуальных сегодня проблем: агрессивности, этнического или религиозного фанатизма, захватывающих массы населения и приводящих к разрушительным действиям.
Разнообразные варианты социопсихологических факторов определяют во многом различия психологии полов и соответственно содержание понятий мужественности и женственности.
В связи с этим возникает вопрос о «вторичности» тех или иных свойств, считающихся признаками половых различий. Психологические исследования женственности и мужественности обычно строятся на выделении определенного набора черт, которые рассматриваются a priori как характерные для пола. На основании таких исследований делаются выводы о наличии женских и мужских черт характера у отдельных лиц. К признакам женственности принято относить, например, пассивность, зависимость, заботливость,, стеснительность, неуверенность, подчиняемость и др. К признакам мужественности — агрессивность, независимость, целеустремленность, рациональность. Обращает на себя внимание относительность специфичности этих характеристик для лиц женского и мужского пола, их зависимость от конкретных условий воспитания, культурной среды, принятых стереотипов поведения и т. д. Совершенно естественно, что черты, определявшие половые различия в Х1Х в. в странах евроамериканской цивилизации, потеряли свою значимость в XX в., во второй его половине, для большинства стран Европы и для Северной Америки. Это в особенности касается черт, оцениваемых как признаки мужественности: независимость, целеустремленность и др.
В книге с новых позиций, отражающих данные литературы и собственные исследования автора, рассматривается роль, которую играет мифологизация секса в разных сферах межличностных отношений. Обычно публикации о сексуальном поведении человека (крайне малочисленные в нашей стране) концентрируют внимание на нарушениях явно болезненного характера или значительных отклонениях, которые излагаются в специальных руководствах по психиатрии, научных статьях, монографиях. Эта сторона вопроса находит свое отражение и в настоящей книге, однако здесь анализируется значительно шире. В книгу включены проблемы, выходящие за пределы сексуальных отношений в узком смысле слова: психология семейных отношений, вопросы отношений родителей с детьми, отношения между мужчинами и женщинами в различных ситуациях, значение воспитания в детстве.
Особое внимание уделяется психологическим механизмам формирования межличностных отношений, включающих сексуальную сферу, значению сформировавшихся представлений о сексе и сексуальных нарушениях.
В процессе написания книги автор постепенно пришел к заключению, что ее основная идея выходит далеко за пределы описания мифологических представлений о проблеме пола. Возникло понимание, что анализируемая концепция имеет отношение к социальным вопросам, политике, психологическому состоянию и психическому здоровью популяции. Мифологизация воздействует не только на отдельных людей (их деловую активность, творчество), но и на семьи, организации, общество и государства. Концепция мифологизации, оказывается, позволяет лучше прогнозировать и идентифицировать опасность., подвергнуться влиянию деструктивных мифов в современном мире.

Глава первая
МИФ
О МУЖЕСТВЕННОСТИ И ЖЕНСТВЕННОСТИ
ОБЩАЯ КОНЦЕПЦИЯ
Человек традиционно разделяет общество на мужскую и женскую половину и обычно рассматривает их как противоположные, а иногда и антагонистические. С точки зрения биологии такой подход в значительной мере преувеличен, так как известно, что мужские и женские половые органы развиваются из одинаковой эмбриональной ткани, что и мужчина, и женщина продуцируют как андрогены (мужские половые гормоны), так и эстрогены (женские половые гормоны). Кроме того, оргазм является состоянием, развивающимся у обоих полов.
В связи с этим следует обратить особое внимание на то, что на индивидуальное чувство пола оказывают большое влияние биологические, средовые и эмоциональные факторы. Мужской стиль поведения у мальчика развивается не только в связи с его биологической принадлежностью к мужскому полу, но и в результате воспитания согласно мужской модели. Воспитание мальчиков по женской модели приводит к нарушению половой идентификации. Профессиональная деятельность в современном обществе не является решающим критерием для определения мужественности или женственности. В настоящее время' в развитых странах мужчины и женщины принимают участие в таких видах деятельности, которые ранее оценивались бы как несоответствующие тому или иному полу. Нередко мужчины, занимающиеся, казалось бы, типично «мужской» деятельностью (служба в армии, альпинизм, поднятие тяжестей, футбол и др.), не чувствуют себя полноценными мужчинами и нуждаются в психологической помощи, в то же время многие из них, занимающиеся традиционно женской деятельностью (кулинария, торговля и т. д.), не испытывают никаких проблем с половой идентификацией. Поэтому важно не то, чем занимается конкретный мужчина или женщина, а то, чувствуют ли они себя уверенными в отношении своей мужественности или женственности.
Анализ взглядов и представлений людей из различных социальных групп в разных культурах (в бывшем СССР и США) о мужественности и женственности привел нас к выводу о сравнительно широкой распространенности подходов, основывающихся на своего рода мифологическом восприятии проблемы. Мифы, как известно, содержат в себе не только выдумку, но и часть правды. Их воздействие на подсознание людей объясняется также тем, что они способствуют «мышлению по желанию» — удовлетворяют психологическую потребность видеть вещи в определенном свете, даже если это видение совершенно не соответствует действительности. Для того чтобы выйти за пределы мифологического мышления, нужно говорить не о мужчинах и женщинах вообще, а иметь в виду конкретного мужчину и конкретную женщину, их психологию во всей ее сложности.
Понятие женственности очень давно олицетворяется с понятием таинственной всепоглощающей силы. В глубокой древности женщины были оракулами, хранителями священных знаний, различных секретов, жрицами в языческих храмах. Функция деторождения вызывала у мужчин благоговейный страх. Известно, например, что еще в ХУ1 в. в Англии был казнен мужчина (врач), переодевшийся в женское платье, чтобы присутствовать при родах. По закону этой страны роды могла принимать только женщина-акушерка.
Появление и развитие психоаналитических направлений в психологии постепенно привело к частичной демифологизации отношения к женственности. Этот процесс был длительным и неоднозначным: взамен одного мифа предлагались другие, менее романтические, замаскированные покрывалом «научного подхода».
В связи с этим следует обратить внимание на то, что Фрейд в основном занимался вопросами мужской сексуальности. Он вообще, особенно в начальные периоды развития учения о психоанализе, рассматривал женщин в плане чисто механистических представлений (не более чем мужчин без полового члена), ограничиваясь высказываниями типа: «Я не могу избежать упоминания (хотя я затрудняюсь это выразить), что для женщины уровень того, что является этически нормальным, отличается от мужского... Мы не можем позволить себе отклониться от таких заключений опровержением феминистов, которые стремятся заставить нас рассматривать оба пола как совершенно равные по положению и достоинству» (цит. по: [Pietropinto, Simenauer, 1978, p. 3]).
Последователи Фрейда, в том числе и развивающие свои направления в глубинной психологии, обычно предпочитали лечить мужчин, так как недостаточно хорошо понимали женщин.
Положение существенно изменяется с конца 50-х годов XX в. Мифологическому восприятию женщины и женственности наносятся чувствительные удары. Большую роль здесь играют сексуальная революция, женские движения, исследования психологов, социологов, психиатров, многообразная, в том числе и художественная, литература по вопросам женской сексуальности, женских эмоциональных реакций, общих жизненных. подходов и др. Особое значение приобретают исследования, предпринятые самими женщинами. Они основаны на самонаблюдениях и неформальном контакте с другими женщинами.
Однако, несмотря на все это, мифологическое восприятие женщины остается и его следует учитывать во многих конкретных ситуациях.
Не в меньшей мере в популяции представлено мифологическое отношение к мужественности. Вообще данные об исследовании мужской сексуальности, за исключением работ по вопросам импотенции и других половых нарушений, носят достаточно разрозненный и обычно неполный характер. Мы очень мало знаем об интеллектуальном и эмоциональном отношении мужчины к его собственной сексуальности, и, таким образом, возникший ваккум легко заполняется мифологией.
Что характерно для этой мифологии? Если женщина наделяется такими качествами, как таинственность, элюзивность (ускользающее, трудно понимаемое поведение), секретная сила и знание, то мужчина — такими свойствами, как простота, физическая сила, целеустремленность и рыцарское благородство. Миф о мужчине противоречив. С одной стороны, благородство, с другой — стремление любым путем добиться успеха у женщины. Это мифологическое содержание нашло воплощение в образе Дон Жуана. Мы видим выражение этого мифа в таких утверждениях, как: «Остерегайся мужчин, они хотят от женщины лишь одного», «У каждого мужчины лишь одно на уме».
Такого рода мифологические представления могут быть чрезвычайно деструктивными как для женщин, так и для мужчин. Мужчины, например, под их влиянием оказываются чрезмерно фиксированными на необходимости быть сексуально состоятельными в любой ситуации с любой женщиной. А поскольку это не всегда возможно по многим психологическим причинам, возникает стрессирование, «неуспех» становится психической травмой, которая в свою очередь приводит к страху, неуверенности в себе и в результате к повторной несостоятельности. Так формируется порочный круг с развитием функциональной импотенции, требующей специального квалифицированного лечения.
Мифологические представления о «простоте» мужчины далеки от реальности, однако они крайне затрудняют психотерапию мужчин, которые, находясь под влиянием этого мифа, не стараются разобраться в сложности своих чувств, вытесняют их в подсознание. Для многих мужчин в этом отношении характерна алекситимия — неспособность выразить словами свои переживания и чувства, стремление относиться к своему телу как к машине, требующей «простой» починки. Отражением этого является отношение к своим половым органам как к отделенным от организма, и прежде всего от сознания, эмоций предметам. Такое же отношение при этом проецируется и на сексуальных партнеров, которые воспринимаются не как живые, думающие, одухотворенные эмоциональные женщины, а как механические сексуальные объекты.
Остановимся более подробно на факторах мифологического по существу отношения мужчины к женщине.
Правильное понимание, объективная оценка проблемы невозможны без знакомства с различными культурными традициями, в частности с преданиями, обычаями, историей, литературой многих народов. Необходимо также знание основных достижений современной
глубинной психологии, проливающей свет на некоторые механизмы, идущие из глубин подсознания. В легендах, преданиях, пословицах, поговорках, национальном фольклоре имеются положения, отражающие отношение к женщине в прошлых эпохах.
Отпечатки в сознании таких взглядов крайне живучи и оказывают влияние на психологию человека и в настоящее время, несмотря на развитие науки, технизацию и даже компьютеризацию общества.
Предания, предписывающие отрицательные качества женщинам, можно обнаружить у разных народов.
Так, в одном из племен бедуинов Сахары бытует легенда о том, что женщина произошла «из греха сатаны», а в другом — о том, что «женщина сделана из хвоста обезьяны». Хайс [Hays, 1969] приводит примеры из сохранившейся до настоящего времени «переработки» Библии у южных славян. Существует легенда, что Бог-Отец изъял известное ребро (из которого согласно Библии была создана женщина) и отложил в сторону. Случайно рядом пробегала собака, схватила ребро и стала убегать. Бог-Отец преследовал собаку, однако смог только вырвать у нее хвост, и, так как «ничего лучшего из него нельзя было сделать, он создал из него женщину».
Презрительное отношение к женщине прослеживается в древнееврейских источниках. Это находит отражение в каждодневной мужской молитве: «Я благодарю Тебя, Господи, что ты не создал меня женщиной».
В одной болгарской народной песне поется о том, что собирается сделать отец девяти дочерей; если у него снова родится девочка: «Если десятая — тоже девочка, я отрежу ей обе ноги до колен и руки — до плеч и глаза выколю...» (цит. по: [Hays, 1969]).
Недооценка, отношение «свысока» к женщине наложили глубокий отпечаток на психологию европейских народов не только в средневековье, но и в последующие периоды. Например, в Англии XVII—XVIII вв. требовалось, чтобы женщина была послушной, во всем подчинялась мужу. Известны случаи издевательств над женщинами в семье. Иногда мужья до такой степени истязали жен, что их дела попадали в суд и при наличии убедительных доказательств были основанием для развода. Типичные семейные сценки нашли отражение в  рисунках Хогарта.
В 1907 г. вышла в свет книга немецкого ученого Мебиуса «О физиологическом слабоумии женщины». Ее автор на основании анатомических исследований головного мозга пришел к заключению, что «важные отделы головного мозга, необходимые для психической жизни — мозговые извилины и височные доли, у женщин слабее развиты, чем у мужчин, и это различие прирожденное». Сами данные автора не выдерживали критики, однако Мебиус счел возможным утверждать, что в связи с этим анатомическим недостатком «лицемерие, а также ложь являются данным природой незаменимым оружием женщины». Автор считал также, что «науки в точном смысле никогда не могут быть обогащены женщиной».
Совершенно естественно, что такие взгляды, высказываемые известным психологом, не могли не оказывать влияния на умы людей, и не только на современников Мебиуса: и в настоящее время на него иногда ссылаются достаточно образованные и интеллигентные люди.
Цитируемый автор не одинок. В 1903 г. появилась книга немецкого философа Вайнингера «Пол и характер», переведенная вскоре на многие языки. В отличие от Мебиуса автор этого произведения выступал с эмоциональных позиций. Он утверждал, например, что женщины в эротическом плане являются «дикими бестиями», «могут ли женщины сейчас измениться — сомнительно. Нельзя также думать, что они когда-то были другими. Сегодня разумный элемент выступает сильнее, чем раньше, так как чрезвычайно многое в «движении» (имеется в виду движение за женское равноправие.— Ц. П. Короленко) представляет собой исключительно перенесение желаний от материнства к проституции; это больше эмансипация девочек, чем женщин, и не вызывает сомнений, что ее действительным результатом прежде всего будет... проявление элементов кокотки у женщин».
Не остались в стороне и историки. Так, американский историк Пэркман [Parkman, 1910] писал: «Все в женской экзистенции подчинено необходимой функции размножения и воспитания человеческой расы, и, если женщина захочет полностью посвятить себя этой деятельности, то в лучшие годы у нее вряд ли останется время для других дел».
Может создаться впечатление, что такого рода высказывания имеют лишь историческое значение и не имеют прямого отношения к современности. Однако, как мы уже указывали, все выглядит не так просто. Нельзя упускать из виду, что и в те, более или менее отдаленные времена, концепции, принижающие женщин, появлялись не на пустом месте, а продуцировались на почве предрассудков, элементов мифологического мышления, которые свойственны и высокообразованным людям, выдающимся специалистам в той или иной области знаний. И сегодня мы встречаемся-с прямыми или косвенными попытками придерживаться или даже пропагандировать взгляды о том, что биологическое отличие женщины от мужчины неизбежно ставит ее в позицию подчинения мужчине, резко ограничивает свободу ее выбора, превращает ее, Но существу, в крепостную или рабыню на добровольных началах, основной функцией которой является уход за домом, рождение и воспитание детей. Естественно, что такие концепции, как правило, не излагаются в открытом виде, они скрываются за фасадом красивых и внешне убедительных формально логических рассуждений, в которых фигурируют неоспоримые факты о возрастающем количестве разводов, покинутых детях, крушении такой привычной, известной по многим произведениям классической художественной литературы, модели патриархальной семьи и т. д. При этом все ставится с ног на голову. Берется за основу искаженный вариант общественного развития, характерный для прежнего СССР и наложивший отпечаток практически на все стороны жизни, включая сферу семейных отношений, и в качестве «исправления» предлагается «возвращение к истокам», ко времени, «унесенному ветром», к структурам, не вписывающимся в условия современной цивилизации. .
Прежним патриархальным структурам и отношениям в сегодняшнем мире противоречит многое, конечно, если сравнивать с развитыми странами с относительно высоким уровнем жизни населения. Однако ориентироваться нам нужно, несмотря на нашу сегодняшнюю отсталость и бедность, именно на эти лучшие образцы, надеясь на имеющийся потенциал, искусственно замороженные возможности экономического и  духовного развития.
На какие факторы следует прежде всего обращать внимание? К ним относятся: равноправие в области образования на всех уровнях, равноправие в выборе профессии и профессиональной деятельности, подлинная экономическая независимость женщин, их действительное участие в общественной и политической жизни.
Интересен и поучителен опыт наших непосредственных соседей по Европе — Скандинавских стран, где общественное сознание акцептирует истинное равноправие женщин как естественное явление, а другие подходы воспринимаются в качестве реликтов прошлого в сознании отдельных людей. И дело здесь не только в интеллектуальных или эмоциональных оценках, которые ненавязчиво присутствуют в средствах массовой информации, театре, кино, произведениях художественной литературы, а в законах, делающих невозможными любые попытки дискриминации. В качестве примера достаточно указать на закон о декретных (в связи с беременностью и рождением ребенка) отпусках, которые предоставляются не женщине, если она состоит в браке, а обоим супругам, т. е. выделяется отпуск с учетом возможности его использования как женой, так и мужем, в зависимости от их желания, сложившейся ситуации, вопросов профессиональной карьеры, личных мотиваций и т. д.

МИФ О ЖЕНЩИНЕ-ВЕДЬМЕ
Влияние мифологии и основывающихся на ней предрассудков не ограничивается идеей о неполноценности женщины в различных сферах. Имеется и другая сторона этого влияния, связанная с очень древним образом женского демона. Источники представлений подобного рода содержались в верованиях примитивного человека. Их можно найти в культуре древнего Вавилона, это образы древнегреческой Эмпузы, иудейской Лилит, злых колдуний различных племен. Страх перед женским демоном мы находим в старой культуре Японии. Он присутствует в славянских сказках в образах бабы-яги, женщины-оборотня, русалки. Многие из этих персонажей имеют «интернациональный» характер, «живут» в подсознании многих народов, хотя
обычно имеются и специфические национальные образы, например, албарсты — у киргизов демон в виде женщины с медными ногтями. Все эти образы оказывали большое воздействие на людей в средневековье и остались в коллективном подсознании современного человека, что может стать причиной различных предубеждений и страхов, развивающихся у некоторых мужчин по отношению к женщинам.
Согласно мифологическим представлениям, женщины-ведьмы, оборотни, вампиры обладают необыкновенной силой, они используют ее главным образом для уничтожения мужчин. Посредством колдовства, магических процедур, заговоров они лишают мужчин и их жизненной силы, подчиняют себе, приводят к быстрой гибели. Для достижения своих целей они стремятся прежде всего соблазнить мужчину, высосать из него всю физическую и психическую энергию, сделать его при этом неспособным полюбить другую женщину.
Известный этнолог Малиновски [Mainowsky, 1929] обращал внимание на то, что жители островов Тробиан значительно больше боятся ведьм, чем мужчин-колдунов. Автор пишет: «Ведьма — и при этом не надо забывать, что здесь постоянно идет речь о реальной женщине, а не о неземном, или духовном, существе,— занимается своими ночными бесчинствами, так сказать, в виде собственного двойника: она летает при этом по воздуху или возникает в виде падающей звезды. По желанию она может превращаться в светлячка, ночную птицу или летучую мышь, она способна слышать и чувствовать запах на необычном расстоянии, она пожирает человеческое мясо и даже мертвечину. Вызванная ведьмой болезнь почти всегда неизлечима и заканчивается, как правило, зловеще быстро наступающей смертью. Она возникает в связи с выпотрашиванием жертвы, внутренности которой на этом месте пожираются ведьмами».
В ранних культурах ведьмы всегда считались способными посредством магии вызвать неизлечимую болезнь, спровоцировать несчастный случай. Даже богини плодородия обладали разрушительными свойствами; Страх перед женскими демонами был очень распространен и способствовал формированию защитных ритуалов.

Хайс [Hays, 1969J приводит магический заговор, существовавший в древности против действий Лилит:
Лилу, Лилит, ночная Лили,
Колдовство, несчастье, чары, болезни, злая ворожба,
Именем неба и именем земли
Ты должна быть изгнана.
По данным Киттен [Kitten, 1932], Лилит считали также женским ночным духом, не имеющим жениха и проявляющим ненасытные желания вампира.
Упоминание о ночном приведении Лилит имеется и в Библии: «И звери пустыни будут встречаться с дикими кошками, и лешие будут перекликаться один с другим; там будет отдыхать ночное привидение и находить себе покой» (Ис. 34, 14).
Согласно одному преданию, Лилит была создана вместе с Адамом и пыталась к нему приблизиться, однако была сброшена в пропасть. После согрешения Адама и Евы она была отпущена и с тех пор стала демонической убийцей детей. О Лилит существуют и другие сказания. Так, известна легенда, согласно которой Лилит вступила в брак с дьяволом, и змей, искусивший Еву, был ее воплощением, выполняя поручение дьявола.
Хайс [Nays, 1969] высказывает точку зрения, что Лилит в определенном смысле являлась after ego Евы или представляла проекцию силы злого начала матери-земли, пожирающей, как Сатурн, своих детей.
Каннибалические свойства выступают также в образе Эмпуза. В древнегреческих мифах Эмпуза называется также Ламией. Ламия некогда была возлюбленной Зевса, от которого родила Сибиллу. Этим она вызвала ревность богини Геры, которая убила ее детей. Потеряв рассудок, Ламия стала безобразной и с тех пор убивает детей других женщин.
Об Эмпузе повествует и Плутарх. Он рассказывает об Апполонии из Тианы, который был известен своей мудростью и знаниями магии. Один из его юных друзей, Мениппос, встретил однажды очень красивую женщину, которая сказала ему, что она родом из Финикии и очень богата и что она уже давно влюблена в него. Женщина пригласила Мениппоса в свой дом, где после угощений юноша «разделил ее ложе». Когда, однако, Апполонии услышал о любви своего друга, он предупредил его, что тот стал жертвой демона. Однако Мениппос не хотел его слушать и даже принял решение жениться на прекрасной женщине. На торжественный свадебный обед был приглашен и Апполонии. Дом невесты был богато украшен, стол уставлен золотыми и. серебряными приборами, многочисленные слуги заботились о гостях. Апполонии снова сказал Мениппо-су, что все это обман и что его невеста является Ламией — демоном, который способен разрушить любовь и все радости Афродиты. Она привлекает к себе мужчин, чтобы во время сна высасывать из них кровь. Несмотря на то, что женщина хотела помешать ему, Апполонии поднял свой золотой посох и направил его ко лбу женщины и закричал: «Демон, выйди из своего скрытого образа!» И сразу же все золото и серебро стало легким, как дуновение, и унеслось, исчезла прислуга, а сама женщина превратилась в скелет и упала на землю. Призрак — полуженщина-полузмея выполз из нее.
Этот рассказ приведен Китсом [Keats, 1956] и заимствован им из книги Бартона «Анатомия меланхолии».
Демонические свойства, приписываемые женщинам, сочетались постоянно с обвинениями в неумеренной чувственности, сладострастии, похоти. Эта линия прослеживается в античной литературе, в частности в древнеримской (Катулл, Овидий и др.). В дальнейшем «традиция» переходит в средневековье и пользуется поддержкой многих авторитетов, в том числе и некоторых деятелей церкви. Так, например, французский епископ де Рэнн сочинил поэтическое произведение, один из разделов которого был посвящен «шлюхам». Развратные устремления автор приписывал всему женскому роду. Он утверждал, что женщина всегда находится на полпути между старым другом и новым любовником. Он обвинял женщин в коварстве, в том, что они портят детей, восстанавливают их против отцов, что они вообще представляют большую угрозу, так как нет такого зла, в котором они бы не принимали участия.
В средневековой литературе часто использовались сюжеты об известных мужчинах, ставших жертвами бесчестных женщин. Женщину сравнивали с химерой, мифической бестией, имеющей голову льва, хвост  дракона и туловище из полыхающего пламени. Женщина охотится за своей добычей, как лев, испепеляет жаром своей любви и приводит в конце концов, как яд дракона, к гибели.
Хайс fHays, 1969] указывает, что и в художественной прозе того времени содержались многочисленные сведения об опасности женщин. Это касалось и брака. Желающих жениться сравнивали с ягнятами, ведомыми на бойню. Жена либо превращает мужа в дурака, либо делает его своим рабом. Тема неверности была наиболее популярной. В связи с этим можно вспомнить «Декамерон Боккаччо, «Книгу манер» придворного капеллана Генриха II, где он обвинял женщин в том, что они большие мастерицы в обращении с травами и ядами, которые они используют для устранения своих мужей.
Отражение мифологического гротескного отношения к женщине содержится в различных высказываниях, метафорах. Вот, например, две итальянские метафоры, возникшие, по-видимому, в раннем средневековье: «Облик женщины — дьявольское зеркало», «Женское сердце хорошо только снаружи, внутри оно испорчено, как гнилое яблоко».
Следует вместе с тем обратить внимание на то, что в реальной жизни женщина в средние века целиком зависела от мужа, была вынуждена полностью подчиняться его прихотям и требованиям. В более поздних условиях такая ситуация -закрепилась в разных законах и предписаниях лицемерно-моралистического характера. S России широкую известность в этом отношении получил написанный в начале XVI в. «Домострой» — свод житейских правил и наставлений. Создавалось положение, когда законы взаимоотношений между полами диктовались мужчинами, а затем женщин обвиняли в нарушении этих законов, принимаемых за «единственно правильные и справедливые, соответствующие высоким принципам морали, заботящиеся о благе всего человечества».
Пожалуй, наиболее ярким выражением двойной морали, выступающей на фоне распространяемых слухов о женской неверности, было изобретение так называемого «пояса целомудрия». Отметим, что, по данным Хайс [Hays, 1969], еще в Х1Х в. бедуины подвергали девочек-рабынь в раннем возрасте операции насечек краев влагалища, которые затем сшивались таким образом, что образовывался рубец и оставалось крохотное отверстие, достаточное лишь для мочеиспускания. Когда рабыню продавали, ей хирургическим путем расширяли отверстие.
В средневековье своеобразным символом женской неверности становится образ Крессиды (Бризеиды), заимствованный из древнегреческого мифа. Крессида была дочерью Калхаса, жреца щ храме Апполона. В нее влюбился сын царя Приама Троил. Крессида и Троил поклялись друг другу в верности и любви, однако в последующем Крессида изменила Троилу с Диомедом, хотя и испытывала при этом чувство вины.
Крессида воспринималась как символ женского непостоянства и неверности не столько в связи с содержанием самого мифа, сколько благодаря произведению Сент-Мора «Роман о Троиле», написанному в 1160 г. Следует отметить, что не все авторы расценивали поведение Крессиды столь однозначно. Так, например, Ченсер и Шекспир были склонны объяснять мотивы ее поступков в русле обычных человеческих слабостей, заслуживающих не" жестокого осуждения, а понимания и сочувствия.
Отрицательное отношение к женщине и страх перед ней нашли свое выражение в средневековых преследованиях и процессах ведьм. Мы подробно останавливались на этой стороне проблемы в книге «Семь путей к катастрофе» (Короленко, Донских, 1990) в разделе о фанатическом поведении. Здесь нам важно обратить внимание на то, что и в наши дни отголоски этого, кстати, не столь уж отдаленного прошлого можно найти, например, в детских сказках. Достаточно вспомнить образы злой мачехи, бабы-яги, ведьмы, запирающей детей для того, чтобы их затем съесть. В сказках многих авторов, например братьев Гримм, Андерсена, содержатся мотивы темного заколдованного леса, из которого нельзя найти обратный путь. Человек, попавший в такой лес, теряет дорогу, блуждает, нередко наталкивается на ведьмин домик, где ждет его гибель. С точки зрения психоаналитической интерпретации, в такого рода описаниях имеется скрытая сексуальная символика (зияющий вход в лес, спрятанный в нем домик), имеющая отношение к женским половым органам, представляющим якобы опасность, угрозу для мужчин.

 МИФ О РОКОВОЙ ЖЕНЩИНЕ
В конце XIX в. на сцене появляется новый женский **образ — роковая женщина (femme fatae), соблазнительная, полностью независимая от мужчины и безжалостная. Этот образ становится центральным в творчестве ряда крупных писателей, и его появление в произведениях обычно связано с субъективно интерпретированным собственным опытом автора, особенностями воспитания в детском возрасте. Так, например, шведский писатель Август Стриндберг был воспитан в строгой протестантской семье, очень жестко относящейся ко всем вопросам, касающимся интимных сторон жизни. С детства ему был внушен сильный страх перед мастурбацией. Знакомый семьи Стриндбергов, местный' священник, рассказывал, что мастурбация приводит к развитию туберкулеза костей и делает человека прикованным к постели инвалидом. В дневниках Стриндберга имеются записи, непосредственно относящиеся к переживаниям детства, где тема мастурбационного страха четко выделяется. Известно, что Стриндберг впервые влюбился в возрасте 15 лет в 30-летнюю женщину, которой он писал любовные письма, считая ее своим идеалом. В дальнейшем к 20-летнему возрасту у Стриндберга проявляется отчетливая двойственность отношения к женщинам: с одной стороны, идеализация женщины (в образе девственницы), с другой — восприятие женщины как грязной «девки», проститутки. Первые театральные произведения, драмы Стриндберга отражали его взгляды и, нужно сказать, не пользовались большим успехом1. Далее Стриндберг познакомился с женой офицера королевской армии, барона Врангеля, Сири фон Эссен. У Сири уже было трое детей, а до замужества она была драматической актрисой. Вначале Сири стала предметом обожания Стриндберга на расстоянии, он считал ее невинным существом, не имеющим ничего общего с темными любовными страстями. Сири заинтересовалась Стриндбергом, тем более, что к этому времени муж разлюбил ее и проводил время с двумя любовницами. Метанья Стриндберга между идеальной любовью и сексуальными желаниями закончились в конце концов браком с Сири, которая развелась с первым мужем. Однако счастье Стриндберга было коротким, Сири стремилась вернуться на сцену, считая, что в ней погибает талант великой актрисы. У Стриндберга возникли идеи ревности, он все сильнее ревновал жену не только к мужчинам, но и к женщинам, подозревая ее в лесбийских привязанностях. Переживания Стриндберга нашли отражение в его романах «Обвинение шута» и «Рассказы о браке». Сири постепенно трансформировалась в сознании писателя в роковую безжалостную женщину, своего рода исчадие ада. Таким образом идеалистический светлый образ превратился в свою противоположность.
Стриндберг развелся с Сири, женился на австрийской писательнице Фриде Уль, и ситуация повторилась снова...
Переживания Стриндберга нашли выражение также в его известной пьесе «Отец».
Штейн [Stein, 1985] считает, что, ставший популярным в конце XIX в., образ роковой женщины, в своей основе, мифологичен и ведет свое прослеживаемое в Европе начало от романтического персонажа легенд и сказок русалки-ундины, неистовых страстных женщин из трагедий XVIII в., от суеверий, связанных с ведьмами XV—XVII вв. На возникновение образа роковой женщины оказали влияние женщины, подобные Лукреции Борджиа, библейские Саломея, Юдифь и Далила, античные женщины, обладавшие невероятной способностью соблазнять и имевшие неограниченную власть (как, например, Елена и Клеопатра и, наконец, мифологическое чудовище Медуза).
В образе роковой женщины присутствуют и только ей присущие черты. К ним относятся восприятие смерти как сладостной эротической жертвы, приверженность к сценариям, в которых любовь заменяется разрушающим ритуалом овладения и ведет к гибели (нередко взаимной). В качестве иллюстрации трансформации библейской го образа в роковую женщину можно привести пример Саломеи.
В Библии история Саломеи, дочери Ирода, излагается следующим образом:
«Ибо Ирод, взяв Иоанна, связал его и посадил в темницу за Иродиаду, жену Филиппа, брата своего; Потому что Иоанн говорил ему: не должно тебе иметь ее. И хотел убить его, но боялся народа, потому что его почитали за пророка. Во время же празднования дня
рождения Ирода, дочь Иродиады плясала перед собранием и угодила Ироду; Посему он с клятвою обещал ей дать, чего она ни попросит. Она же, по наущению матери своей, сказала: дай мне здесь на блюде голову Иоанна Крестителя. И опечалился царь, но, ради клятвы и возлежащих с ним, повелел дать ей, И послал отсечь Иоанну голову в темнице. И принесли голову его на блюде и дали девице, а она отнесла матери своей» (Матф. 14, 3—11).
Идея превращения Саломеи в роковую женщину находит выражение в поэме Гейне «Атта троль» (пер. В. Левина). В ней имеются такие строки:

Ну, а третья, пред которой
Трепет кровь твою наполнил,—
Как другие две, быть может,
И она была чертовка?
Ангел, черт ли — я не знаю.
Но ведь именно у женщин
Никогда не знаешь толком,
Где в них ангел, где в них черт.

Да, она была царица,
Королева Иудеи,
Та, чью страсть насытил Ирод
Головою Иоанна.

И в руках она доныне
Держит блюдо, с головою
Иоанна и безумно
Эту голову целует,
Ведь она его любила.
Библия молчит об этом.
Но хранит народ преданье
О любви ее кровавой.

А вот как описывает Саломею Гуисман в очерке «Саломея Гюстава Моро»:

Однако ни Матфей, ни Марк... ни другие евангелисты не говорили об одурманивающих чарах или пленяющей развращенности танцовщицы. Она стоит, расплывающаяся от блаженства, полная тайны, изнывающая от тоски в дальнем тумане столетий, ускользающая от всего точного и земного, доступная лишь потрясенным, утонченным, приобретшим в результате невроза особое видение душам, она противостоит художникам мяса, как Рубенс, который сделал из нее фламандскую женщину-мясника, она остается непонятной для писателей, которые никогда не в состоянии передать восторженность танцовщицы и рафинированное величие убийцы... Она была не только шутихой, которая развратным изгибанием таза вырвала у старика крик сладострастия; которая посредством движения груди, вращением живота и дрожанием бедер возбудила желание царя и лишила его воли; она была одновременно символическим божеством похоти, богиней бессмертной истерии, не знающей пощады красоты, избранная среди всех других в связи с каталепсией, делающей ее тело застывшим и мышцы твердыми; мерзкая, безразличная, безответственная, зверь, который подобно античной Елене, отравляет все, к чему прикоснется и что увидит.
Процесс формирования образа роковой женщины прослеживается не только на примере Саломеи. Так, английский писатель Свинбурн приводит интерпретацию рисунка с изображением головы женщины художником школы Микеланджело. Он видит в рисунке черты современного сексуального чудовища с «хладнокровной алчностью», «ртом более жестоким, чем у тигра, более холодным, чем у змеи, и таким красивым, как ни у одной другой женщины».
Превращение известного образа Моны Лизы в роковую женщину-вампира мы находим в описании Патера [Pater, 1985]:
«Джоконда» в наиболее подлинном смысле слова является мастерским произведением Леонардо, проявлением его способа мышления и творчества... Фигура... выражает исполнение тысячелетнего мужского желания. Ее голова, где «сходятся все концы мира», и ее немного усталые веки. Это красота, которая действует на тело изнутри, как будто собрание, концентрация клетка к клетке наиболее редких желаний и наиболее тонких страстей. Если мы поместим ее мысленно рядом с одной из белых греческих богинь или красивых женщин древности — как все они будут глубоко обеспокоены этой красотой, в которой душа со всеми ее чувственными страданиями вытекает! Все мысли и опыт мира сформировали эти черты, чтобы облагороженному выражению придать видимую форму: животный инстинкт Эллады, сладострастие Рима, мечты средневековья с его честолюбивым поиском неба и рыцарской любовной - романтикой, возвращение языческого чувственного мира, грехов Борджиа. Она значительно старше, чем скалы вокруг нее; подобно вампиру она должна была уже много раз умереть и знает тайны могилы...
Описания Патера произвели на общество большое впечатление. Прац [Praz, 1963] пишет, что «тип демонической женщины стал в связи с описаниями Патера настолько популярным, что в 80-е годы (ХIХ в. — Ц. П. Короленко) в определенных парижских кругах, у Официанток ресторанов стало модным изображать загадочную улыбку)).  Большое значение для оживления в сознании образа роковой женщины имели Произведения известного немецкого драматурга Ведекинда. Во всех его Пьесах женщина предстает в качестве чрезвычайно деструктивной фигуры. Здесь прежде всего выделяются пьесы «Дух земли» и «Ящик Пандоры», главной героиней Которых является Лулу. Происхождение Лулу покрыто тайной. В возрасте II лет она продавала цветы на улице и была взята в дом главного редактора доктора Шена, где получила образование и стала танцовщицей. В пьесе Дух землю Лулу является женой пожилого медицинского советника Голла. Из диалога становится ЯСНЫМ, что Лупу в раннем возрасте была совращена Шеном. Через некоторое время Шен Почувствовал, что Лупу для него очень опасна И Поэтому выдал ее замуж за Голла. Лулу отравила жену Шена, чтобы затем выйти за него замуж, заняв главное место в доме.  В прологе к «Духу земли» Ведекинд писал, что главная героиня (Лулу) является настоящим, диким красивым Зверем», <созданным для Принесения несчастья, заманивания, соблазнения, убийства, без того, чтобы кто-нибудь это Почувствовал». Лулу — роковая женщина, но при этом она не кокетлива и даже не вульгарна, она не играет какой—либо роли, являясь сама собой. Лулу нельзя изменить, она как сама природа, ею невозможно манипулировать. По выражению немецкого критика Фехтера, «она является древним образом женщины, она красива, как мир во время его Создания, с улыбкой на губах и Ничто в сердце».  Как выражение женской сексуальности, свойственной роковой женщине, Лулу находится вне всякой морали, все становятся жертвами ее сексуального инстинкта, который выступает как угрожающая всепобеждающая сила.  Образ фатальной демонической женщины включает в себя обычно такие черты, как бесплодие, неспособность к жалости (эти женщины, например, никогда не плачут), авторитетное Поведение. В них отсутствует какое-либо внутреннее развитие. Роковая женщина подобна в определенном смысле явлению Природы, она находится вне понятий Добра и Зла. Эта таинственная элюзивность свойственна аниме Юнга, и архетипные черты анима, постоянно присутствующие в ней, наделяют ее необычной силой воздействия.  Древние подсознательные символы при описании женщины присутствуют и в других произведениях Ведекинда. Так, в «Смерти и дьяволе» автор называет героиню триумфирующей тигрицей, в которой прослеживаются черты демона смерти.  В то же время в некоторых произведениях художественной литературы содержатся мотивы борьбы и сопротивления мужчин, оказавшихся в зоне действия роковых женщин. В рассказе Штинде «Дьяволица» его герой Черчилл может стать жертвой графини Саркун, которая уже разрушила жизнь многих мужчин, однако ему все же удается освободиться от ее «дьявольской» хватки.  Один из ведущих прозаиков Х 1 Х в, широко известный у нас в стране Герман Мелвилл, автор «Моби Дика», написал две новеллы, в которых в символической форме изобразил борьбу агрессивного мифологического женского начала с мужским. Первая новелла «Я и моя дымовая труба» начинается следующим образом: «На расстоянии 30 футов отсюда на засеянной травой дороге возвышается передо мной и всеми моими владениями моя дымовая труба — могущественный толстый Гарри VIII». В описании этого предмета присутствуют просматриваемые эротические ассоциации:
« Когда я нахожусь в своей задней комнате, которая забронирована специально с целью приема моих гостей (которые, впрочем, как я думаю, приходят больше посетить мою дымовую трубу, чем меня), тогда я оказываюсь не столько впереди, как в точном смысле за моей дымовой трубой, которая своевольно является хозяином, принимающим гостей».  Дымовая труба выступает в новелле в качестве подсознательного фаллического символа. Персонаж, от лица которого ведется повествование, идентифицирует себя в большей степени с этим символом. Объект воспринимается как центральный, как самостоятельное действующее лицо. Это подчеркивается рассуждениями о том, что дымовая труба построена на собственной независимой территории.  Автор пишет: «Сэр, я рассматриваю эту дымовую трубу... как личность. Она является королем дома». Основным сюжетом новеллы являются постоянные настойчивые попытки жены рассказчика разрушить эту дымовую трубу. Она планирует вначале пробить отверстие, для того чтобы сделать в нем вход. Это встречает возражение рассказчика: «Но, жена,— сказал я,— дымовая труба, подумай о дымовой трубе. Если ты разрушишь основные стены, как может сохраниться надстройка?»
Хайс [Hays, 1969] считает, что единственно возможное объяснение смысла, содержащегося в новелле, заключается в том, что здесь речь идет о мужской полосой потенции, которой угрожает женское начало. В новелле представлено сильное желание жены подчинить себе мужа, стать его полновластной хозяйкой, лишив его свободы, силы воли, авторитета при принятии решений. В новелле имеются такие строчки: «Ничего больше она не желала, как чтобы я вышел в отставку и находился дома... вернувшись в монастырское уединение. Однако при точном рассмотрении я имею, за исключением дымовой трубы, очень мало авторитета, от которого я должен бы отказаться».
Рассказчик вынужден в течение всего действия защищать дымовую трубу от посягательств жены, которая называет ее домашним тираном, относясь к дымовой трубе, как к живому существу. Жена вызывает архитектора, который объясняет рассказчику, что дымовая труба может быть спокойно без последствий удалена. Однако все эти действия встречают сопротивление, и рассказчик не идет здесь ни на какие компромиссы. В заговоре против него принимает участие также его дочь, требуя разрушить дымовую трубу, являющуюся символом мужественности. Борьба женского и мужского начала в новелле ничем не кончается, рассказчик продолжает защищать свою дымовую трубу от атак женских членов его семьи, процесс носит бесконечный характер.
Вторая новелла «Преисподняя молодой девушки» также пропитана символами. Здесь нашел свое выражение комплекс страха перед женскими половыми органами, соответствующий страху кастрации в классическом психоанализе. Автор изображает сумрачную битву между изрезанными скальными стенами, он пишет о горах, покрытых мохнатым лесом, окружающим пурпурные гроты треугольной формы, из которых вытек&heip;