Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

И.В. Вишев

НА ПУТИ
К ПРАКТИЧЕСКОМУ
БЕССМЕРТИЮ

Москва 2002

Человек может и должен стать практически бессмертным.
Вашему вниманию предлагается необычная книга. В ней обосновывается принципиально новый, нетрадиционный взгляд на реальную возможность осуществления заветной мечты людей о неограниченно долгой и достойной жизни. Она вселяет оптимизм, основанный на современных достижениях философии, естествознания и техники.
Рассмотрены предмет и содержание таких взаимосвязанных научных дисциплин, как философия жизни и виталогия, философия смерти и танатология, философия бессмертия и иммортология; изложены основные положения современной концепции практического бессмертия человека. Предназначена всем, кто интересуется мировоззренческой проблематикой и особенно решением проблемы реального личного бессмертия.

Игорь Владимирович Вишев - доктор философских наук, профессор кафедры философии Южно-Уральского государственного университета (Челябинск), действительный член Академии гуманитарных наук.

Что в мире есть ценней, чем
ЖИЗНЬ?
Что может быть ужасней
СМЕРТИ?
Что вожделеннее
БЕССМЕРТЬЯ?
Деяний смысл — не быть бы
тризне!

История!..
В чем
смысл ее глубокий?!
Не в том ли,
чтобы стал
бессмертным
человек?!
И то,
что кажется сейчас
таким далеким,
Не принесет с собой
пришедший
двадцать первый век?!

ОТ АВТОРА
Нередко читатели и слушатели, особенно студенты, спрашивают, когда и по каким мотивам я приобщился к изучению проблемы практического бессмертия человека, какие конкретные обстоятельства породили у меня ее нетрадиционную постановку и решение. Предупреждая такого рода вопросы, стоит, хотя бы коротко, предварительно ответить на них. Это может помочь более адекватно — не только рационально, но и эмоционально — воспринять настоящую работу. Очень важно также сразу отметить и понять, что главную для нас теперь — проблему человеческого бессмертия нельзя рассмотреть и осмыслить должным образом без предварительного ознакомления с такими проблемами, как жизнь человека и его смерть.
С тех давних пор, как человеческое сознание развилось до уровня выработки мировоззрения, начиная с мифологического, центральное место в нем заняла проблема жизни, смерти и бессмертия человека. Но особую актуальность и остроту она обрела в наше время, причем главный интерес вызывает именно вопрос о достижимости реального бессмертия человека. Такое внимание к ней вполне заслуженно и оправданно. Неудивительно, что именно эта тема стала лейтмотивом моих научных интересов и исследований. К тому же фундаментальность и системообразующий характер общемировоззренческой проблемы человеческого бессмертия позволяет затронуть многие другие, так или иначе сопряженные с ней, важные философские вопросы. Тем самым ее рассмотрение предоставляет возможность существенно расширить мировоззренческий, в том числе и прежде всего философский кругозор, приобщиться к этой исключительно интересной и актуальной области духовной культуры.
Идея практического бессмертия человека озарила мое сознание и всю мою жизнь в сравнительно раннем возрасте — в конце 1957 года, когда я был студентом 5-го курса философского факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. Мне тогда шел 25-й год. Я был на несколько

4

лет старше большинства своих однокашников. Дело в том, что за 10 лет до этого, в 1947-м году, в результате несчастного случая (сильнейший химический ожог металлическим натрием лица и глаз) я потерял зрение. Мне было тогда немногим более 14-и лет. Три года ушло на лечение, было сделано более двадцати пластических и глазных операций, однако зрение восстановить не удалось. Правда, один год я сумел «сэкономить», поскольку учебную программу 9-го и 10-го классов Областной заочной средней школы (г. Харьков) смог освоить в течение одного учебного года. Так что на философский факультет Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова поступил уже в 20-летнем возрасте. В конце второго курса я женился на Оле Николаевой, лаборантке физического факультета МГУ. Одним из счастливых следствий этого, как выяснилось со временем, и явилось как раз возникновение идеи практического бессмертия человека. И вот с тех пор, с 1957 года она неотступно владеет мною, и это уже, несомненно, до конца моих дней. У меня никогда, ни разу не притуплялся интерес к этой теме, я готов размышлять над ней и писать о ней все время. Случилось же это главным образом благодаря удачному стечению вот каких обстоятельств.
На 3-м и 4-м курсах я писал курсовые работы о категориях закона и закономерности. Одним из важнейших результатов более углубленного изучения этой темы стало ясное осознание того принципиально важного факта, что характер и результат действия любого закона и его взаимодействия с другими законами в решающей степени зависит от меняющихся условий, в которых оно осуществляется. Не меньшее значение, если не главное, имело и понимание того, что многие из этих условий непосредственно зависят от разумной деятельности самих людей. Например, то, что вода кипит при 100 градусах по шкале Цельсия, — это вечный закон природы. Но чтобы он действовал, для этого нужны и вода (ведь без ее наличия и закона нет, ибо отсутствует сфера его действия), и нормальное атмосферное давление, и соответствующая температура. Если же естественным образом или благодаря человеку изменится, скажем, давление, то станет иной и точка кипения, т.е. этот закон будет действовать иначе.
Или еще такой пример. Закон тяготения обрек человека, у которого отсутствуют какие бы то ни было природные приспособления для летания, передвигаться исключительно по земле.

5

Но когда был открыт закон подъемной силы крыла самолета, действие которого дало возможность противопоставить его действию закона тяготения, человек обрел способность летать в атмосфере. С открытием же закона реактивного движения, в еще большей степени способного противодействовать закону тяготения, человек смог выйти в заатмосферные высоты, в открытый космос, жить там и работать в искусственно созданных им для этого условиях. Так осуществилось одно из заветных человеческих мечтаний, которое поначалу и очень долго тоже представлялось сказочным, фантастическим, несбыточным.
Разумеется, для достижения этой дерзновенной цели потребовалось решение и множества иных сложнейших и труднейших задач, но магистральная и определяющая линия в данном отношении была именно таковой. Да и вообще, можно и нужно признать, что весь ход человеческой истории, по сути дела, — это процесс расширения сферы человеческой свободы. И в самом деле, уже очень многое из того, о чем люди раньше могли только мечтать, стало со временем реальностью их жизни. Осознание данного факта не может не вызывать энтузиазма и творческого подъема. Так что психологически я уже был как бы подготовлен в этом плане к положительному восприятию того, что для других по-прежнему могло представляться заведомо неосуществимым.
И соответствующие благоприятные обстоятельства не заставили себя долго ждать. Вот уже более сорока лет прошло с тех пор, как в праздничный день 7 ноября именно 1957 года родилась моя дочь. Жена еще находилась в роддоме, и в связи с этим значительным и радостным событием в нашей жизни, я написал ей такое незатейливое и непритязательное стихотворение, предназначавшееся тогда только для нас самих: Я и раньше, как и многие другие в молодые годы, да и позже, не раз обращался к такой форме проявления своих чувств и мыслей. Вот это стихотворение:
Спускались, шелестя, на землю листья плавно,
Знамен багрянцем вся Москва зажглась,
И в этот день осенний, в этот праздник славный
Дочурка наша родилась!

6

Подарок Родине и мне большой подарок!
Любимая моя, тебе спасибо шлю!
Тебя любил я, но любил любовью старой,
Сегодня более вчерашнего люблю!

За днем промчится день, за годом год промчится,
И станет женщиною маленькая дочь,
И сединою голова засеребрится, —
Не в силах люди старость превозмочь…

Да, старое должно уйти и дать дорогу нови, —
Таков закон быстро текущей жизни всей,
Но в жизни будущей частица нашей крови
Жить будет вечной жизнею своей…

Расти, дочурка, только помни строго,
Что жизнь прожить — не поле перейти,
Трудом и честью проложи себе дорогу!
Желаем счастия на жизненном пути!

Как здесь ясно видно, в этом тексте изложена вполне традиционная, явно фаталистическая точка зрения на старение и старость, а значит и на неизбежность смерти. Но, обдумывая его, размышляя над ним и тогда, и позже, я как раз и задался, как выяснилось впоследствии, решающим вопросом, именно в то время для меня оказавшимся вполне логичным и оправданным: в чем же заключается тот роковой закон, который обрекает людей на старение и смерть? Почему люди, достигшие таких выдающихся успехов в самых различных областях науки и техники (как раз за месяц до этого в нашей стране был запущен первый в мире искусственный спутник Земли, т.е. началось практическое освоение человечеством космического пространства), мирятся с фатальностью своей естественной смерти и не принимают никаких серьезных мер для противодействия этому? Разве нельзя и в данном случае попытаться так изменить условия действия законов, которые обусловливают старение и смерть, чтобы они стали действовать иначе и перестали бы приводить к столь роковому сейчас и трагически фатальному исходу, чтобы, напротив, их действие (и, вероятно, других законов) способствовало бы сохранению

7

молодости человека и неограниченному продлению его жизни? Что препятствует достижению этой дерзновенной цели? Что нужно сделать для ее реализации, т.е. чтобы люди смогли жить неограниченно долго, настолько долго, чтобы можно было сказать, — человек стал практически бессмертным.
Но в этом стечении обстоятельств, естественно, свою роль сыграло и мое эмоциональное восприятие проблемы в целом, те переживания, которые вызвала во мне мысль о таком неотвратимом сегодня роковом конце только что явившегося в мир родного и милого существа. Я остро прочувствовал всю невозможность примириться с этим. Вот так и зародилась во мне эта идея.
Но я понял с самого начала всю подлинную грандиозность этой проблемы и потому отдавал себе ясный отчет, что сразу приняться за нее никак нельзя. Для нее нужно было, так сказать, «созреть». К тому же тема дипломной работы — «Гносеологическое значение математики в квантовой механике» — была уже определена и утверждена. Дело в том, что я начинал учебу на философском факультете МГУ в группе логиков, но вскоре перешел в группу физматчиков, поскольку философские проблемы естествознания меня интересовали несравненно больше. Курс высшей математики и физики нам читали преподаватели мехмата и физфака МГУ. Теоретическую физику, например, у нас вел профессор Д.Д. Иваненко, один из творцов теории протонно-нейтронного ядра атома. И все же я отдавал себе ясный отчет в том, что для серьезной работы в этой области мне нужна более широкая и прочная база естественнонаучных знаний, и потому с готовностью присоединился к жене, которая стала учиться на вечернем отделении физического факультета МГУ. Но учеба моя длилась только год, потому что на старших курсах она совпала по времени с занятиями на философском факультете (мы стали учиться во вторую смену), а его деканат отказал мне в их свободном посещении.
Когда меня в 1958 году направили по госраспределению на работу в Челябинский политехнический институт (впоследствии — Челябинский государственный технический университет, а в настоящее время — Южно-Уральский государственный университет, где и работаю до сих пор), я намеревался закончить экстерном физико-математический факультет местного пединститута, в котором моя жена продолжила свою учебу. Однако, к сожалению,

8

как раз в то время эта форма обучения была упразднена. Пришлось переориентировать направление своих прежних намерений. Мне удалось это сделать довольно легко. Дело в том, что еще во время летних каникул после первого курса, будучи в Харькове, где жили мои родители с двумя младшими сыновьями, я по своему желанию и по поручению райкома комсомола подготовил атеистическую лекцию и несколько раз прочитал ее на предприятиях города. Приняли меня очень хорошо и, хотя продолжить этот опыт мне тогда не пришлось, он у меня оставил приятные воспоминания. И вот теперь в этот, так сказать, поворотный момент, поскольку я по-прежнему не был готов приняться за тему о бессмертии человека, да и общественное мнение тоже не воспринимало ее позитивного решения, мне пришлось вспомнить о своем давнем атеистическом опыте, потому что как раз тогда в стране усиливалась работа в данной области знания и воспитания. И я поступил в заочную аспирантуру по кафедре теории и истории атеизма родного мне философского факультета МГУ. Мне хотелось ближе ознакомиться с религиозными представлениями по самым различным вопросам, но в особенности и прежде всего о личном бессмертии. К тому же и религия, и атеизм имеют очень богатую историю, а интерес к ней у меня был и остается еще со школы. Итогом стала защита кандидатской диссертации на тему «Социально-нравственный смысл десяти библейских заповедей».
Так в конечном итоге мой научный исследовательский интерес, а затем и преподавательский, синтезировался в разработке концепции практического бессмертия человека. В ней органично соединились и история, и критический анализ религиозных представлений, и философские проблемы естествознания, и многое другое. Правда, как потом выяснилось, еще более целесообразным мог бы оказаться мой переход не в физматовскую, а в биологическую группу, которая тоже существовала на философском факультете. Но уж тут ничего не переделаешь. Экзамен по биологии, впрочем, я сдавал, но в общем и целом этот предмет мне пришлось изучать самостоятельно.
Зародившись, как уже отмечалось, еще в 1957 году, идея практического бессмертия человека постоянно владела моим сознанием. Я все время размышлял над ней, постепенно собирал материал. Но непосредственно ее разработкой я начал заниматься только

9

после того, как мне в 1968 году было присвоено звание доцента, поскольку для этого также нужны были научные публикации, а подготовить я их мог тогда только по прежней тематике. Решив такого рода «организационные», «базовые» вопросы, я все свои последующие усилия без остатка посвятил разработке великой идеи реального бессмертия человека. Работа с тех пор была проделана колоссальная. Первый стартовый успех был связан с моим участием в работе 9 Международного конгресса геронтологов, занимающихся проблемами старения и старости (Киев, 1972 г.), в трудах которого было опубликовано и резюме моего доклада «Философские вопросы геронтологии». В нем впервые мною было употреблено понятие «практического бессмертия человека». С тех пор по этой теме было опубликовано более полутораста моих научных и методических работ, в том числе более десятка книг. Несколько публикаций вышли в свет на иностранных языках.
Но все это было очень не просто, особенно поначалу, приходилось преодолевать серьезнейшие препоны, пробиваться сквозь традиционную фаталистическую точку зрения на данную проблему. Кое-кто из моих коллег, и не только они, настоятельно советовали мне оставить эту «сомнительную» и «дискуссионную» тему или, по крайней мере, отложить ее до «лучших» времен, заняться какой-нибудь другой, например, философскими проблемами геронтологии, критикой теологических версий трансцендентного личного бессмертия или чем-то в том же роде и без особых затруднений защитить докторскую диссертацию. Но, во-первых, эта защита никогда не была для меня самоцелью; во-вторых, я понимал, что все равно просто не смогу в любом случае не выйти на идею практического бессмертия человека или должен буду «наступить себе на горло»; в-третьих, работа ради докторской могла затянуться, драгоценнейшее время, так или иначе, могло быть упущено и главная тема остаться неразработанной подобающим образом. На это я пойти никак не мог.
И потому только лишь в октябре 1990 года в форме научного доклада по совокупности работ, опубликованных к тому времени, я наконец-то защитил докторскую диссертацию и все-таки на тему «Проблема смерти и бессмертия человека: становление, эволюция, перспективы решения». В феврале 1991 года ВАК утвердил результаты защиты и мне была присуждена ученая степень

10

доктора философских наук, а в июле того же года присвоено звание профессора. В мае 1999 года решением Общего собрания Академии Гуманитарных Наук мне было присвоено звание Действительного члена этой Академии (Академика АГН).
Надеюсь, становится естественным и понятным мое желание познакомить с основными результатами этой работы и молодежную студенческую аудиторию, и всех тех, кто интересуется фундаментальной мировоззренческой проблематикой.

11

ВВЕДЕНИЕ
Несравнимая ни с чем ценность человеческой жизни и существование в то же время такого множества угроз для нее, трагизм смерти и страх человека перед ней, заветная мечта людей о бессмертии, его возможности и невозможности  — эти вопросы и многие другие, связанные с ними, издревле были и сегодня остаются в центре любого мировоззрения. В особенности это относится к философскому мировоззрению, которое представляет собой теоретическое осмысление наиболее важных явлений мира и возникающих в связи с этим проблем с позиций разума и науки. Могут ли не интересовать и не волновать вопросы о том, какова сущность жизни, когда и как она явилась в мир, что такое смерть, какое место она занимает в природе и истории человеческого общества, в чем смысл бессмертия, есть ли в мире какой-нибудь его прецедент или нет, какие социальные условия являются для него благоприятными и наоборот, и т.п. Такого рода вопросов, действительно, более чем достаточно. Но, к сожалению, как говаривал еще Козьма Прутков, нельзя объять необъятное. Забвение этого принципа, временных, но непременно существующих в науке «белых пятен» может лишь увести в сторону, в тупики бесплодной схоластики и умозрительных спекуляций, от реалистичных раздумий в духе рациональности над главным, существенным. Между тем именно это и занимает человека в первую очередь.
И это неудивительно. Ведь от того, как ответить на них, зависит понимание и смысла человеческой истории, и смысла собственной жизни, самым тесным образом связанных друг с другом. В то же время от того, как человек определит для себя и тот, и другой смысл, во многом, если не в решающей степени зависит то, как проживет он свою жизнь, достойно ли, каким будет ее кпд, каким — итог? Может ли все это оставить кого-то равнодушным?! Разумеется, нет. Поэтому исследования в этой области продолжались и в наше время.

12

Однако, если проблемы жизни, и даже проблемы смерти еще как-то обсуждаются, хотя и явно недостаточно, то, как ни странно, в отношении проблемы бессмертия сложилась парадоксальная ситуация. Несмотря на то, что эта проблема обсуждалась и в мифологии, и в религии, и в философии (Сократом, Платоном, Эпикуром, Фейербахом и многими, многими другими), практически во всех учебниках по философии она отсутствует, ни в одном сколько-нибудь старом или новом философском справочнике понятие «бессмертие» не фигурирует в качестве предмета специального рассмотрения — и «жизнь» есть, и «смерть» есть, а вот «бессмертия», вопреки истории и здравому смыслу, практически нигде нет. Для перечисления таких исключений будет более чем достаточно пальцев одной руки, да и то в них этот вопрос в лучшем и крайнем случае трактуется в сугубо традиционном смысле. Ограничимся только двумя примерами подобных исключений.
Одно из них — многообещающее упоминание о бессмертии в «Кратком философском словаре» под редакцией А.П. Алексеева, изданном в 1997 году. В нем дается такое определение: «Бессмертие — гипотетическое качество живых существ, имеющее для человека значение высшей онтологической ценности» [1, с.29]. В основном внимание здесь уделено рассмотрению представлений о бессмертии в различных религиях и идеалистической философии, поскольку материализм, как правило, отрицал возможность личного бессмертия. Так, в этом словаре, в частности, отмечается: «Философия марксизма рассматривает индивида как носителя всеобщего, а бессмертие — только как бессмертие «родовое» [1, с.30]. Однако при этом не были упомянуты ни материалистическая по своей сути космическая философия К.Э. Циолковского, в которой было разработано оригинальное решение проблемы бессмертия, ни современная концепция практического бессмертия человека, разрабатываемая с позиций диалектико-материалистической философии, ни какие-либо иные точки зрения по данному вопросу. В заключение же говорится: «Кроме того, бессмертие — метафора для выражения опредмеченных творческих усилий человека» [1, с.30]. Не вдаваясь в неуместный здесь критический анализ этого первого опыта рассмотрения в философской справочной литературе понятия «бессмертие», все же можно с удовлетворением признать, что, как говорится, «лед тронулся».

13

Что же касается учебной философской литературы, то в ней лишь иногда в последние десятилетия рассматривался вопрос о диалектике жизни и смерти, тогда как проблема человеческого бессмертия просто не упоминается. Знаменательным исключением в этом отношении стал учебник «Введение в философию» под редакцией академика И.Т. Фролова (в 2-х частях), изданном еще в 1989 году, в котором, пусть и коротко, указанная проблема была затронута (в этом тоже — одно из его несомненных достоинств). Речь о ней идет в 3-м параграфе «Проблема жизни и смерти в духовном опыте человека» главы IХ «Человек». Так что название параграфа еще вполне традиционное.
Но зато в нем все-таки появился специальный подзаголовок — «Философия о смысле жизни, о смерти и бессмертии человека». В нем, в частности, совершенно верно утверждается, что «смысл жизни заключен в самой жизни, в ее вечном движении как становлении самого человека» [2, с.252].В то же время «индивидуальное чередование жизней» здесь рассматривается «как условие существования человечества» [2, с.253], т.е. смерть индивида будто бы является необходимой предпосылкой жизни рода, а тем более его бессмертия. Главный же вывод гласит, что «все же трагизм личностного соприкосновения со смертью не снимается нравственно-философским сознанием не только родового, но и личностного бессмертия в культуре человечества, в его истории. Поэтому скорее не безоглядный оптимизм, а реализм — точнее, научный, реальный гуманизм — является адекватной нравственно-философской основой научного и гуманного подхода к вопросам смерти и бессмертия человека» [2, с.254]. Короче говоря и по существу, человека призывают быть не оптимистом («безудержность» тут, конечно же, ни при чем), а реалистом, а это в свою очередь означает, что в самом наилучшем случае решение проблемы откладывается на неопределенное далеко. Если же честно и откровенно, то эта цель вообще представляется и неоправданной, и даже вредной.
Уместно заметить в связи с этим (и для определенного разъяснения подобных выводов), что этому учебнику «повезло» в данном отношении лишь благодаря руководителю его авторского коллектива, который как раз особенно в 80-е годы, как никто другой, разрабатывал тему бессмертия человека. Правда, осуществлено это было, строго говоря и в конечном счете, все в том же

14

традиционном смысле, хотя и с меньшей, чем обычно, степенью категоричности. Достаточно упомянуть об особо проявленном им внимании к так называемой «культуре умирания» и многому другому в том же духе [3, с.495–552; и др.]. В общем, как бы там ни было, сути дела все это так и не изменило — предложенная точка зрения осталась в пределах научно-пессимистического подхода и взгляда на проблему личного бессмертия. Более того, к тому же опять-таки оказались проигнорированными альтернативные разработки, которые осуществляются сегодня как раз с нетрадиционных, научно-оптимистических позиций.
Между тем главное заключается именно в том, что альтернативные подходы к решению проблемы человеческого бессмертия действительно существуют. За последнюю треть XX столетия по итогам научного поиска в данной области исследований были опубликованы десятки статей и книг таких авторов, как В.Ф. Купревич, Л.В. Комаров, Л.Е. Балашов, Г.Д. Бердышев, И.В. Вишев, В.В. Минеев, М.В. Соловьев, Б.М. Ханжин и др. Все они так или иначе, в той или иной степени приняли и принимают участие в разработке концепции практического бессмертия человека и близких к ней идей [4–37].
Прежде всего с позиций именно этой концепции раскрывается проблема жизни, смерти и бессмертия человека в настоящей работе, которая призвана по возможности восполнить разного рода пробелы в ее рассмотрении (и замалчивания, и безальтернативность, и т.п.). Вопросы, вынесенные в эпиграф, обозначают и ее основную направленность, и ее пафос. Своевременность такой работы представляется несомненной.
Проблема бессмертия человека и сопряженные с ней проблемы в их различных сочетаниях и единстве являются безусловно мировоззренческими, особенно и прежде всего, именно философскими. Поэтому к ним одинаково приложимы такие часто упоминающиеся эпитеты, как «вечные», «сквозные» [38, с.48], «главные», «классические» [39, с.2 и др.] и т.п. По этому поводу А.Д. Свердлов подчеркивает, что «есть идеи особого рода, чей возраст равен возрасту человечества, они записаны в нашей генетической памяти наряду с самыми древними инстинктами». И заключает: «К таким идеям относятся стремление научиться летать и мечта о победе над смертью. В них тесно переплетаются два самых сильных человеческих желания — о покорении пространства

15

и времени» [40, с.З]. Это, пожалуй, действительно два главных направления исторического решения и внешней, и внутренней сферы человеческой свободы.
Об исключительной значимости данной проблемы с точки зрения религиозной философии, во многом еретичной по отношению прежде всего к православию, пишет известный русский мыслитель Н.А. Бердяев. «Проблема бессмертия, — справедливо считает он, — основная, самая главная проблема человеческой жизни, и лишь по поверхности и легкомыслию человек об этом забывает» [41, с.ЗЗ1]. Однако решение ее, понятно, предлагается именно с религиозных, а не научных позиций. Но об этом в своем месте. Перечень подобных оценок проблемы человеческого бессмертия можно было бы легко продолжить.
Говоря о такой проблеме, как человеческое бессмертие, следует отметить, что под понятием «философская проблема» здесь понимается выявленное на общетеоретическом уровне реальное противоречие в объективной действительности, в отражающем ее сознании и между ними, а также конструктивный способ его разрешения, имеющий мировоззренческое содержание и смысложизненную ценность. Она представляет собой диалектическое единство индивидуального, личностного, глобального, всемирно-исторического. Все это, безусловно, присуще проблеме жизни, смерти и бессмертия человека. Ее по праву следует считать одной из важнейших философем, к которой, как никакой другой проблеме, приложима характеристика одной из самых, если не самой человечной, проблемы философии, ее «человеческого лица». Можно сказать также, что под философской проблемой разумеется мировоззренческо-методологическое осмысление и разрешение реального противоречия, которое обладает смысложизненной значимостью и высшим уровнем теоретического анализа. Такое понимание предполагает осознание и решение вопросов, строго и последовательно базирующихся на достоверном и фундаментальном знании, которое постоянно проверяется и уточняется посредством практической деятельности людей. Для него характерны наиболее широкие и глубокие интегральные обобщения, являющиеся результатом рационального осознания сути дела, для которого одним из обязательных требований и качеств являются сомнение и критичность. Между тем такой подход нередко оказывается явно дефицитным.

16

Имеет полное право на существование и философская гипотеза как форма мыслящей, творческой философии. Не останавливаясь здесь специально на особенностях философской гипотезы, следует тем не менее заметить, что она является непременной и вполне логичной предпосылкой построения обоснованной философской теории. Задача эта поистине сложнейшая и труднейшая.
Никто не обладает абсолютной истиной, исчерпывающим и непреложным знанием, соответствующим действительности, кто бы и сколько бы настойчиво на нее не претендовал, и как бы ни желательно было обладать ею. Но не менее важно помнить и о том, что точно также никто, если он в здравом уме и доброй памяти, не заблуждается абсолютно. Каждый хотя бы в чем-то, да прав. Однако это вовсе не значит, что все точки зрения равнозначны и равноценны. Отнюдь. Совершенно очевидно, что одни из них ближе к истине, какие-то дальше, а иные и вообще могут быть ей противоположны. Иначе у каждого была бы своя «истина» и обсуждать в таком случае было бы вообще нечего. Но это далеко не так. С большим или меньшим основанием дискуссии шли, идут и всегда будут идти.
Несомненное отсутствие монополии на истину, тем более в последней инстанции, как и на заблуждения, довольно часто порождает как бы обратное утверждение и неоправданное притязание на истинность тех или иных вербальных построений. Так, Д.Л. Андреев в своей «Розе мира», получивший в последнее время некоторую популярность, в том числе и в молодежной среде, высказал по этому поводу такую мысль. «Совершенно ложных учений, — утверждает он, — нет и не может быть... Ложными, в строгом смысле могут быть только отдельные частные утверждения» [42, с.43]. Согласно этому суждению, понятно, истинным должно считаться и его собственное учение. Однако, скорее, дело обстоит как раз наоборот. Истинными не могут быть все учения, тем более исходящие из диаметрально противоположных посылок, какими бы они при этом логически стройными и последовательными ни были. Достаточно одной из посылок, не говоря уже о многих, оказаться ошибочной или неточной, и уже никакая логика не сможет выручить, напротив, она непременно приведет к неверным следствиям, т.е. к неправильным выводам, заключениям, обобщениям.

17

Действительно, могут ли быть одновременно истинными учения, если, например, одно из них исходит из признания «Творца» и «Промыслителя» мира, а другое отрицает обе эти посылки и вообще существование сверхъестественного. Однако при любом варианте в каждом из них могут быть высказаны правильные суждения. Скажем, учение того же Андреева о Розе мира, построенное исключительно на его собственных «видениях», в целом никак нельзя назвать достоверным знанием о мире, отнести к разряду истинных. Оно может рассчитывать лишь на некие субъективные пристрастия и симпатии.
Вместе с тем в нем, несомненно, есть истинные или, по крайней мере, интересные суждения. Так, Андреев, в частности, высказывает такое вполне справедливое недоумение: «С непостижимым для нас спокойствием даже праведники христианских метакультур мирились с представлением о вечных страданиях грешников». Его оценка учения о вечных мучениях однозначна и притом совершенно верна. «Абсурдность вечного воздаяния за временное зло не волновала их разум, а совесть — непонятно как — удовлетворялась идеей о предвечной незыблемости, т.е. безвыходности этих законов (возмездия. — И.В.)». И он заключает: «Но то состояние разума и совести миновало давно, и нам кажется кощунственной мысль, будто этот Закон в том виде, как он существует, создан по божественному произволению» [42, с.164]. Со многим, во всяком случае, с главным в этих высказываниях (хотя это, разумеется, и не было его открытием) трудно не согласиться, ибо в этом он, действительно, был прав, но далеко не во всем остальном. Иначе говоря, приведенное высказывание, которому нельзя отказать в истинности и справедливости, отнюдь еще не свидетельствует об истинности и справедливости всего учения Андреева.
Настоящая работа, как представляется ее автору, и является как раз наиболее реалистичной и перспективной альтернативой всевозможным религиозно-идеалистическим упованиям на трансцендентное, потустороннее, посмертное индивидуальное бытие. Она представляется вполне актуальной в условиях оживившихся сегодня попыток поставить под сомнение принципиальную несовместимость науки и религии, «смазать» грани между ними, примирить их, включая и предлагаемые ими решения проблемы личного бессмертия.

18

Примечательно в этом отношении интервью с академиком Н.П. Бехтеревой, научное творчество которой посвящено изучению мозга человека. Последующее сравнительно подробное рассмотрение этого интервью призвано кроме всего прочего, с необходимой ясностью и определенностью обозначить мировоззренческие основания предлагаемой вниманию читателей работы.
На вопрос Л. Голованова: чем вызван в последнее время ее поворот к так называемым «странным явлениям» человеческой психики? — она, в частности, ответила так: «Я понимала, что многое здесь — фальшивка, шарлатанство, многое только кажется странным, его можно объяснить уже сейчас, и, таким образом, многое «сверхъестественное» (странное) становится естественным. Но не все» [43, с.6]. И далее Бехтерева продолжала: «Почему обходила эти «странности»? Прежде всего не хотела подставлять область моих научных исследований под огонь критики воинствующих профанов, так называемых «хранителей подлинной науки». А заговорила о них, потому что поняла: мой человеческий научный долг — сказать все, что могу и что не решится или не сможет сделать иной исследователь». И она высказала такое упование: «Я надеюсь, придет время и «странные явления» будут более понятными, что, к стати, отсечет дорогу и шарлатанам всех мастей». И эту надежду нельзя с ней не разделить.
В этих высказываниях Бехтерева проявляет себя прежде всего как ученый. Однако откуда появилось на первый взгляд странное и многозначительное — «но не все»? Дело в том, что она, как ни странно и ни печально, не только ученый, но еще и верующий человек. И потому приходится снова — в какой уж раз! — потеснить знания, чтобы оставить место для веры. Примеров сочетания в одном человеке и ученого, и верующего в истории немало. Но свидетельствуют они не о совместимости науки и религии, а о непоследовательности либо в том, либо и в другом. И данный случай, естественно, не является исключением. Поэтому наряду с собственно научными мотивами интерес Бехтеревой к «странным явлениям», как оказалось, был вызван и мотивами совсем иного рода. На эти исследования, кроме всего прочего, как выясняется, ее подвигло благословение митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна, которому она рассказала о своих исследованиях и мучивших ее сомнениях, в чем ничего «неожиданного»

19

и странного, разумеется, не было, ибо он, конечно же, хорошо понял, кого и на что благословляет.
Такого рода сомнения в подобных случаях мучают неспроста. С одной стороны, долг и цель ученого — добыть научные, т.е. достоверные, проверенные и перепроверенные на практике, объективные по своему содержанию знания, критериям которого «странные явления», разумеется, не отвечали. С другой стороны, что-то должно же было подкрепить и веру в сверхъестественное, потустороннее и т.п. Это прежде всего- наличие в данной области явлений многих «белых пятен», поскольку еще не получены научные, достоверные знания, что и сохраняет возможность для игры воображения, умозрительных построений, неоправданных гипотез, а то и заурядных спекуляций.
О некоторых «странных явлениях», «измененных состояниях сознания» и тому подобных «таинственных» феноменах человеческой психики, как их понимает религия и наука, речь еще впереди — в свое время и в своем месте. Здесь же по этому поводу и в данном контексте нельзя не обратить внимания на то, как Н. Бехтеревой, известному ученому, явно изменяет критичность, например, относительно «жизни после смерти». По этому поводу она, в частности, замечает: «Меня постоянно одолевал вопрос, откуда получают информацию люди, находившиеся в состоянии клинической смерти и позже описывающие свои «чувства», «видения»? Ведь тело в таком состоянии не реагирует, оно «умерло» — это подтверждают приборы». Но отсюда возникают и другие вопросы, которых нельзя не поставить.
Первый — что же все-таки показывают приборы — то, что тело «умерло» или что-то иное? Почему это центральное здесь слово берется в кавычки? Не потому ли, что как раз ответственность ученого берет здесь верх, поскольку она прекрасно понимает, что клиническая смерть — это еще не настоящая смерть, откуда, действительно, не возвращаются. Второй — разве люди, побывавшие в клинической смерти, рассказывают о своих «чувствах» и «видениях», продолжая находиться в том же состоянии или, естественно, вернувшись из него? Но в таком случае, не получают ли они эту «информацию», как раз в процессе возвращения к жизни. Ту же некритичность Бехтеревой приходится констатировать и в отношении Ванги, которая будто бы вступала в контакты с давно умершими и т.п. Бехтерева замечает: «Возможно,

20

этот феномен будет также подтвержден» [43, с.7]. Как представляется, положительный результат здесь более чем сомнителен. Но в любом случае, не резоннее ли было бы подождать таких «подтверждений», прежде чем высказывать к подобным «феноменам» свое столь сочувственное отношение? Не более ли к лицу для последовательного ученого, как раз наоборот, критическое отношение к ним? А такой критики, между прочим, очень много.
Причины, которые могут привести человека, в том числе и ученого, к религии, могут быть самыми разными. Примером может служить и это интервью. На вопрос: «А Вы верите в исцеляющую способность религии?»— Бехтерева ответила так: «Мне довелось перенести много драматических событии, личных трагедий. Одно время мое психическое состояние казалось таким, что я вынуждена была обращаться к врачам, лечиться в больнице. А резкое улучшение моего состояния принес мне настоятель Софийского собора в г. Пушкине отец Геннадий, буквально в течение 15 минут он вывел меня из моего болезненного состояния. И впоследствии, когда еще несколько раз оно ко мне возвращалось, он каждый раз его снимал». Однако и в этом, как известно, нет ничего неожиданного и странного, а тем более чудесного. Подобного рода «исцеления» не раз описаны в истории (например, на могилах святых, причем и языческих, и христианских, и мусульманских, и разных других), но к религии, по существу, они, как известно, либо не имеют никакого отношения, либо весьма косвенное. Однако не каждому человеку действительное оказывается желаемым, пока еще нередко бывает как раз наоборот, т.е. желаемое очень хочется принять за действительное. Судя по всему, именно так и обстоит дело в данном случае.
И, наконец, еще одно, последнее здесь утверждение Бехтеревой, которое имеет значение мировоззренческой и методологической установки. «Если ранее наука противопоставлялась религии, — полагает она, — то сейчас, хотя по инерции или сознательно все это еще происходит, наука вошла в ту фазу, когда она скорее подтверждает, прямо или косвенно, по крайней мере ряд положений религии, которые в период младенчества науки могли быть приняты только на веру. Вообще, наука, как и всякая другая область человеческой деятельности, не застрахована от ошибок, о чем свидетельствует ее собственный многовековой

21

опыт». И она высказывает такое убеждение: «Я уверена в том, что сейчас и в обозримом будущем понимание целого ряда обычных для мозга — и уникальных — его возможностей еще очень трудно для науки. Нужна новая технология, новые идеи исследования, но надо и идти в обход, подходить с «другой стороны», в том числе и с той, которая достаточно разработана религией, не боясь того, что многое в ней дается в виде постулатов, — были времена, когда другого пути не было» [43, с.7]. Не вдаваясь в подробное рассмотрение того, что в этом высказывании представляется верным или нет, приходится ограничиться лишь тем напоминанием, которое свидетельствует о чрезвычайной опасности отличных от науки «обходных путей». История дает тому множество ярких и убедительных примеров.
Предлагаемая читателям работа в принципе исключает такого рода «обходные» (читай — религиозные) пути, разделяя уверенность в том, что единственно надежным и эффективным путем является только путь науки и социального прогресса, опять-таки основанного на науке (но отнюдь не тот, что нередко выдается или принимается за научный, им отнюдь в действительности не являясь,, что на деле оказывается движением вспять, псевдопрогрессом). По глубокому убеждению автора, подлинно научный подход не только не делает его ограниченным и потому обреченным, но, напротив, именно данное обстоятельство гарантирует надежность и конечный положительный результат. В этом смысле и отношении именно концепция практического бессмертия человека, рассмотрению которой главным образом и посвящена эта работа, должна стать, по искреннему убеждению автора, научно-оптимистической альтернативой оживившимся в последнее время богоискательским и богостроительским тенденциям в духовной жизни, в центре которой всегда была и остается в первую очередь проблема бессмертия человека.
Вместе с тем, будучи прежде всего и главным образом именно философский, эта работа не может соблюсти свою особенность, не сравнив собственные подходы к решению проблемы жизни, смерти и бессмертия человека с теми, какие были характерны для других, исторически предшествующих философскому, типов мировоззрения — мифологического и религиозного.
На протяжении тысячелетий и жизнь, и смерть, и бессмертие первоначально осмысливались в границах именно мифологического

22

мировоззрения, а затем и религиозного, когда научные знания в данной области, да и в других тоже, по существу, еще отсутствовали. Неудивительно, что мечта людей о своем бессмертии и страстное, прямо-таки, действительно, болезненное, своего рода маниакальное, особенно у верующих, желание считать ее уже осуществленной надолго оказались монопольным достоянием религии, а потом и идеалистической философии. Только в их разнообразных формах, во многом вследствие именно объективных обстоятельств, широкие массы людей до поры до времени находили так или иначе удовлетворение подобных устремлений, как правило, мало смущаясь практической необоснованностью картин продолжения человеческой жизни в загробном мире, рисуемых исключительно их безудержной фантазией.
В философии же, далекой от религии и мистики, т.е. в материалистической философии, на позитивное, действительное, реальное, практическое решение проблемы именно личного бессмертия так же долго, очень долго, слишком долго накладывалось, причем, в конечном счете, необоснованное, вето как темы, заведомо недостойной научного исследования. В лучшем случае об этом можно было говорить лишь в аллегорическом, метафорическом смысле, т.е. опять-таки речь могла идти лишь о бессмертии человека в результатах его дел, продолжении рода и памяти потомков. Последнее, естественно, не вызывает никаких сомнений и возражений, даже если человеческие деяния остаются безвестными и анонимными. Это — очевидно. Однако предмет наших размышлений в этой работе существенно иной. Дело в том, что так ли, иначе ли естественная смерть продолжала и продолжает торжествовать над жизнью. Казалось, бастионы фатального исхода индивидуального человеческого бытия навсегда останутся неприступными и «победить» смерть, преодолеть свое бессилие перед ней можно, и в самом деле, лишь в том же воображении. Однако в конце концов человек как существо разумное не смог далее этим удовлетворяться. И потому вполне закономерно, наряду с продолжением существования традиционных воззрений, вот уже полтора столетия, начиная особенно с философии общего дела Н.Ф. Федорова [44; 24, с.26-34; 26, с.33-53; 29, с.30–49], идет теоретический и практический штурм этих бастионов, основные перипетии которого и стали предметом современного материалистического осмысления.

23

Актуальность данной темы, таким образом, обусловлена и тем, что вне генезиса представлений о человеческом бессмертии мало что можно понять в этом вопросе; и тем, что в наше время практически именно безальтернативно реанимируется интерес к религиозным вероучениям о жизни человека, о его смерти и личном бессмертии, причем в самых разнообразных и разноречивых вариантах, нередко избирательно замалчиваемых. А ведь, недаром же говорят, — все познается в сравнении, и наш случай отнюдь не является исключением. Но, прежде всего, конечно же, актуальность этой темы, обусловлена, разумеется, тем, что проблема человеческого бессмертия реально еще не решена, она только должна быть решена и уже находится в стадии решения. Однако как раз с состоянием дел в данной области исследований знакомы лишь немногие. Между тем в ней сегодня, действительно, открываются поистине многообещающие и отрадные горизонты. Более близкое ознакомление с результатами этих исследований может стать действенным импульсом приобщения к ним и современному научно-оптимистическому мировоззрению.
При этом не стоит забывать также и о таком «пустяке», что, как и раньше, в сутках, естественно, остаются те же двадцать четыре часа, по-прежнему нельзя объять необъятное. А отсюда возникает вполне оправданное опасение, что времени, затраченного на заблуждение, может просто не хватить для достижения истины и приобщения к ней, осознанного овладения ею или, по крайней мере, крайне затруднить и то, и другое, и третье. Так что современная ситуация потребовала по-новому вернуться к вопросу: что есть истина и кто к ней ближе.
Поскольку, действительно, существует много самых разных подходов и точек зрения на рассматриваемую здесь проблематику, работа же эта не только теоретическая, но и методическая, то задача ее сводится в основном к тому, чтобы помочь сориентироваться в более чем обширной литературе по данной теме, определить наиболее важные моменты для самостоятельного ознакомления с нею. Кроме того настоящее учебное пособие призвано оказать помощь при разработке, например, спецкурса, факультатива или для включения его материала в более широкую программу изучения философии по примеру, в частности, читаемого автором —«Жизнь, смерть, бессмертие мира, человечества, человека в контексте истории философской мысли и проблематики».

24

С этой целью предлагается примерный план семинарских занятий и методические рекомендации, тест (контрольные вопросы) для проверки качества усвоения содержания рассматриваемой проблемы. Это пособие должно сыграть роль своеобразной «лоции» в путешествии по необъятным материкам и островам прежних и современных представлений о человеческом бессмертии, в глубоком и ответственном размышлении над этой фундаментальнейшей мировоззренческой проблемой.

25

Раздел первый.
ТРИЕДИНСТВО ПРОБЛЕМЫ ЖИЗНИ, СМЕРТИ И БЕССМЕРТИЯ ЧЕЛОВЕКА
До сих пор и проблема жизни человека, и проблема его смерти, и проблема человеческого бессмертия рассматривались обычно как разные проблемы, весьма резко отделенные друг от друга. Между тем они представляют собой лишь различные стороны триединой проблемы. Только в этом их триединстве каждая из них в отдельности и все вместе получают подлинную полноту, завершенность и оптимистичность. Эта мысль имеет принципиально важное значение. Она выражает и определяет существенно новый подход в понимании и раскрытии данной темы.
И в самом деле, жизнь обретает смысл и ценность лишь в соотнесении и сравнении с ее антиподом — смертью, последняя же вне связи с бессмертием, его перспективой оказывается удручающим тупиком, безысходной трагедией. Только учитывая данное обстоятельство, можно их рассматривать как весьма относительно самостоятельные проблемы, не опасаясь впасть в заведомую ущербность и непоследовательность, чреватых серьезными ошибками и все большим удалением от истины. То же справедливо в случае их различных сочетаний, обусловленных конкретными интересами и целями исследований. Среди них чаще всего рассматривается проблема жизни и смерти. Она является общепризнанной, констатируя жизнь и смерть как бесспорный факт существования и той, и другой, как единство этих противоположностей. Рассматривается также и проблема смерти и бессмертия,

26

однако последнее таким фактом не является и его достижение осуществлялось поначалу исключительно в сфере воображения.
«Жизнь, смерть, бессмертие, — справедливо отмечает Л.Е. Балашов, — магические слова, которые значат бесконечно много для каждого из нас. Люди задумывались над их смыслом с тех пор, как стали людьми» [11, с.3]. А далее он замечает: «Особенно пытаются разобраться в них философы. И это естественно. Философы — специалисты по общим проблемам бытия. Для них жизнь, смерть, бессмертие имеют не личное только, а универсально-всеобщее значение» [11, с.З]. А в другом месте по тому же вопросу им делается не менее верное замечание: «Если стоять на позиции, что человек только смертен, то это приводит к различного рода нелепым выводам и опасным решениям» [11, с.10]. Такое подчеркивание триединства данной проблемы, ее философской специфики и значимости чрезвычайно важно и ценно.
Но, поскольку настоящая работа посвящена рассмотрению главным образом проблемы бессмертия человека, две остальные сопряженные с ней — и жизни, и смерти будут рассмотрены, прежде всего, для сохранения логичности и целостности изложения триединой проблемы — жизни, смерти и бессмертия человека с основным акцентом на ее последней составляющей.
Глава 1. ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ. ВИТАЛОГИЯ
Жизнь!.. Это самое светлое слово. Может ли человеку быть что-нибудь дороже ее и загадочнее? Нет, конечно!
§1. Предмет философии жизни и виталогии
Ничто не может сравниться с радостями жизни, обыденными и возвышенными — от утоления чувства голода или жажды до удовлетворения чувства любви, совершения благородного деяния, стремления к высоким идеалам, да и мало ли в чем они еще проявляются, делая жизнь желанной, привлекательной, бесценной. И все же среди всех на первом месте — радость самой жизни. Это  — самоочевидный, самочувствуемый и самосознаваемый факт того, &heip;