Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

ЧАСТЬ V

ПОСТИЖЕНИЕ КАСТАНЕДЫ

Статья 39

Ришар де Милль

ДОСТОЙНЫЙ СОПЕРНИК

"Без существования достойного противника -- не врага, а хорошо подготовленного
и действенного соперника, -- ученик не способен продвигаться по пути знания."

Согласно описываемой истории, на календаре был 1962 год. Карлос расставлял
ловушки на кроликов и перепелок, но не мог ничего поймать, а Кастанеда в это
время показывал свои рукописи всем преподавателям Калифорнийского университета
в Лос-Анджелесе, но никак не мог найти в них отклика.

" -- Кто-то мешает твоей охоте, -- заявил Дон Хуан.
-- Кто? -- спросил Карлос, хотя он уже понял, кто это был. Это была Ла
Каталина, его достойный соперник."

Или, как он называл ее в первых трех книгах, "ля Каталина" -- в это имя
странным образом входили кавычки и определенный артикль женского рода.

Этот эпизод указывает на два тонких свойства стиля работы Кастанеды. Первое
заключается в том, что календарное время его жизни и время повествования часто
совпадают, и описываемые приключения Карлоса относятся к тем же датам, когда
аналоги событий происходят в жизни Кастанеды. Второе свойство представляет
собой сигналы метафорического изложения, обнаруживаемые в странностях стиля и
произношения, и благодаря им аллегория может быть отслежена вплоть до ее
подлинных источников в обыденной жизни автора. Какие же события заставили
Кастанеду выдумать "ля Каталину", очаровательную и ужасную ведьму,
вмешивающуюся в охоту Карлоса на силу?

Я убежден, что корни генеалогии достойного соперника заключены в двух статьях
в "Сатэрди Ивнинг Пост", первая из которых принадлежала перу Олдоса Хаксли,
одного из любимейших писателей Кастанеды. "Стимуляторы мистических
способностей", к которым Хаксли относит ЛСД и пейот, "обеспечивают подлинный
религиозный опыт", благодаря которому "огромное количество людей [зачастую]
достигает радикального самораскрытия и более глубокого понимания природы
вещей", что приводит к революции их религиозных представлений. Статья Хаксли
была опубликована в октябре 1958 года, на границе 60-х. Через год Кастанеда
прочел "Священные грибы", и она направила его к эпохальной работе семьи
Уоссонов "Грибы, Россия и история", фигурирующие в которой шаманы Мария Сабина
и Дон Аурелио, как я уже показывал, стали первыми прототипами Дона Хуана.

Кастанеда был не единственным духовным революционером, вдохновившимся работами
Хаксли и Уоссонов. Именно в то лето 1960 года, когда, согласно повествованию,
Карлос впервые встретился с Доном Хуаном, психолог из Гарварда Тимоти Лири
сидел у плавательного бассейна в Кьюрнаваке (Cuernavaca) и впервые пробовал
галлюциногены -- девять священных грибов Масатек (обратим внимание, что
грибную смесь Дона Хуана они с Карлосом покуривали в небольшом домике возле
оросительного канала, в который Дон Хуан потом окунал Карлоса, чтобы привести
его в чувство). В течение последующих пяти часов Лири чувствовал себя мертвым.
В том, что он впоследствии назывет глубочайшим религиозным опытом своей жизни,
он покинул свое тело, распростертое на кровати, заново прожил всю свою жизнь и
вернулся в прошлое к существованию в форме одноклеточного организма. Открыв
таким образом "духовный эквивалент водородной бомбы", он спешит в Гарвард,
чтобы поделиться испытанным с остальными. Одним из его первых сторонников
становится психолог Ричард Альперт, которые позднее станет известным как Баба
Рам Дасс. Вдвоем они начинают проповедовать свой новый завет студентам и
преподавателям вплоть до администрации университета, и в результате новые
евангелисты образуют некоммерческую корпорацию "_Международная Федерация
Внутренней Свободы_", сокращенно -- "If-If" [Internationa Federation for
Inner Freedom; сокращение "If-If" означает "Если-Если". -- прим.перев.]. Летом
1962 года "If-If" организует учебный центр в рыбацкой деревушке Сиуатанехо
(Zihuatanejo) на побережье Мексики, чуть севернее Акапулько. Эти поклонники
психоделики делают своим святилищем очаровательный "Отель Каталина",
цепляющийся за самый край крутого обрыва и укрытый тенью пальм. На иллюстрации
показан вид на отель со стороны пляжа. Американцы, остановившиеся в гостинице
вместе с Лири, называют его "the Cataina", а при переводе на испанский вместе
с определенным артиклем это преобразутся в "ля Каталина" -- название, вполне
нормальное для отеля, но совершенно необычное для собственного имени героини
книги.

Хотя на курсы в "Каталине" записалось около пяти тысяч желающих, в Мексику
приехали лишь немногие. Весной 1963 года Гарвард увольняет заблудших
преподавателей, а затем мексиканское правительство изгоняет двадцать
обитателей "Каталины" назад на родину. Бесстрашное общество "If-If" занимает
45-комнатный особняк неподалеку от Миллбрука в Нью-Йорке и готовится к
решающей атаке на молодежь Америки, тем более что радио выделяет для Лири
специальную программу "Небо в бриллиантах". Журнал "Лук" публикует
"Загадочное дело о наркотиках в Гарварде", а "Сатэрди Ивнинг Пост" -- серию
статей "Опасная магия ЛСД", в которой "мексиканские приключения" описывает
Джон Коблер.

"Весь вечер я, как прикованный, просидел перед деревом, ощущая самую его
_древесность_", говорится в описании одного из ЛСД-видений Коблера. "Я
чувствовал, что это именно дерево, благодаря его аромату." -- будет якобы
вспоминать не притрагивавшийся к наркотикам Карлос, -- "Нечто во мне _знало_,
что этот своеобразный запах является самой _сутью_ дерева."

"Самые излюбленные наши принципы стоят на пути огромного прилива,
поднимающегося уже два миллиарда лет. Приятно, когда эта плотина вербального
выражения дает трещину", -- радостно восклицают Лири и Альперт. "Я _видел_
одиночество человека как гигантскую волну, застывшую передо мной и
сдерживаемую невидимой стеной метафор", -- напишет потом Кастанеда.

"If-If" предлагал освободить своих членов от "нитей паутины", чтобы они смогли
наконец воспарить в бесконечном пространстве сознания. Якобы отуманенная
грибами голова Карлоса будет летать среди серебряных ворон, а его глаза,
которые никогда на самом деле не застилало воздействие наркотиков, увидят
горную гряду как "паутину светящихся волокон".

В качестве руководства по использованию наркотиков "If-If" приняла "Тибетскую
Книгу Мертвых". Дон Хуан скажет Карлосу, что эта книга -- просто "куча хлама".

"Этот опыт в большей части невербален, невыразим словами, и поэтому в нем
невозможно следовать описаниям друзей -- разве что вы принимаете наркотик
одновременно с ними", -- говорят Лири и Альперт. Составляющие необычной
реальности "не могут стать темой споров и поисков обычной общности", -напишет Кастанеда; они требуют некой "особой согласованности с общими
признаками". Коблер спросил одного психоаналитика, есть ли какой-нибудь
риск в использовании таких мощных наркотиков, которые применяются при лечении
некоторых пациентов. "Разумеется," -- заверил его врач, -- "ведь любой маг
может обнаружить, что он всего лишь жалкий ученик другого мага."

"Если кто-то сможет показать нам лучший путь к счастью," -- заявлял печально
известный Лири, -- "то мы немедленно бросим свои исследования. Но я не думаю,
что кто-то способен указать иной путь." Тем временем в еще никому неизвестном
разуме Кастанеды уже созревал лучший путь -- путь сердца Дон Хуана, который
уведет будущих читателей его книг от того, что Кастанеда видел как посторонний
наблюдатель за "Каталиной", -- к дисциплинированному и вненаркотическому
мистицизму.

Десять лет спустя, на встрече со студентами в Ирвине, Кастанеда сообщит им,
что Дону Хуану больше не нужны психотропные растения, хотя приверженность
ритуалу все еще заставляет его "ежедневно отыскивать и собирать грибы с
прежней тщательной внимательностью" -- с позиции ботаники это заявление
совершенно нелепо, так как грибы невозможно собирать "ежедневно" даже в
Оахаке (Oaxaca), не говоря уже о Соноре.

Джон Уоллис записал следующие фантазии Кастанеды, связанные с деградировавшими
остатками группы Лири.

Карлос рассказал нам, насколько ужасным стало для него обнаружение
остатков колонии, которую, по-видимому, в 60-х основал Тимоти Лири. Когда
мексиканские власти вышвырнули группу Лири из Мексики, некоторые члены
группы скрылись в холмах в ожидании, пока скандал не утихнет. Карлос
рассказывает о посещении дома, в котором все еще жили эти люди:

-- Я вошел, растянув рот в самой лучшей своей улыбке и крикнул: "Привет,
друзья! Я Карлос Кастанеда из Лос-Анджелеса." Но все были словно
замороженные. В большой комнате находилось двадцать пять человек
[Впечатляющие "остатки" группы из двадцати человек.], совершенно
неподвижных, будто окаменевших. Меня несколько приободрило подобие улыбки
на лице одной девочки, но от нее я тоже не добился ни единого слова. Она
подтянула к себе ногу и стала ее почесывать. Нога была полностью покрыта
волосами. Я был поражен тем, что видел. Я был совершенно ошеломлен. Я
выскочил из дома, появился Дон Хуан, [Интересно, почему Дон Хуан слонялся
по Сиуатанехо, в пятистах милях от Оахаки и в тысяче миль от Соноры?] и
мы отправились в горы. Я рассказал ему про этих американцев. Он сказал,
что тоже их видел, добавив, что они совершенно нелепы. Он видел, как они
едят грибы сырыми прямо в поле. Дон Хуан был испуган, потому что без
тщательной обработки эти грибы очень ядовиты [Это стало бы новостью для
Марии Сабины, хотя, разумеется, ядовитость грибов является метафорическим
предупреждением о духовном и умственном ущербе, который могут принести
галлюциногены, употребляемые без направляющего ритуала.]. Дон Хуан просто
не мог понять, как они могут поступать так глупо. Он видел совершенно
голого американца, сидящего посреди поля и пожирающего грибы прямо там.
Дон Хуан был потрясен."

Как объясняет Кастанеда, ему пришлось изучать магию, потому что сами по себе
наркотики не могут остановить этот мир, они лишь переставляют элементы
прежнего ложного видения мира. "В этом заключается мое отличие от людей типа
Тимоти Лири", -- заявил он; это был самый серьезный вызов, который Кастанеда
осмелился бросить самораскрытию а-ля Хаксли в борьбе за сердца и умы
последователей. Пока "Мессия от ЛСД" метался от одной идиотской крайности к
другой ("Я обожаю Тима", -- сказал Хаксли, -- "но поражаюсь тому, что он ведет
себя как придурок."), -- то оказываясь в тюрьме, то скрываясь в жалком
изгнании, то вновь надолго возвращаясь домой, -- Кастанеда продолжал писать
три своих бестселлера.

По словам Дона Хуана, влияние достойного соперника заставляет воина прилагать
ко всему максимальные усилия; противником, достойным Карлоса, Кастанеда
посчитал "ля Каталину". Осенью 1962 года в Сиуатанехо процветала "If-If"; в
то же время в Соноре, согласно повествованиям Кастанеды, Карлос испытал шесть
столкновений со своим достойным соперником, от которых у волосы у него
вставали дыбом. На поразительной фотографии, приведенной в статье Коблера в
1963 году (я привожу здесь зарисовку этого снимка), запечатлена дородная
молодая женщина в купальнике расцветки леопардовой шкуры, которая,
наглотавшись ЛСД, бредет по прибою мексиканского побережья; ее левая рука
протянута вниз, к воде. В подписи к фотографии Коблер говорит, что она
"ощущает силу океана". Я уверен, что этот примечательный образ, четыре
года хранившийся в изобретательном мозгу Кастанеды, воплотился в его рукописи
в 1967 году в форме "злобной ведьмы", пытающейся расправиться с Доном Хуаном,
что стало метафорическим изображением бума "психоделического супермаркета"
Лири, который грозил похоронить под собой любого начинающего автора
квазинаучного труда, попытавшегося отстаивать позиции строгой дисциплины,
навязанной труднодоступным магом, смешивающим свои ингредиенты по секретным
формулам.

С 1968 по 1974 год карьера Лири приходит к закату, а звезда Кастанеды,
наоборот, восходит. Соответственно, в каждой последующей книге Ла Каталина
становится все менее ужасной. В "Учении Дона Хуана" она настолько ужасна, что
на нее нельзя смотреть в ее подлинной форме. В "Отделенной реальности" она
остается пугающей, но уже превращается в красавицу. В "Путешествии в Икстлан"
она получает титул "достойного соперника". А в "Сказках о силе" Дон Хуан
наконец признается, что все это время она была другом, намеренно играющим роль
врага. Таким образом возрастает великодушие метафор Кастанеды, и в результате
он одерживает победу над этой католичкой-отступницей, над этой очаровательной
противницей. И он вполне мог позволить себе подобное великодушие, ибо уже в
1969 ученый муж Теодор Рожак со всей искренностью объявляет его работы
уникальным по своей важности вкладом в психоделическую литературу, утверждая,
что они, похоже, пришли на смену "относительно дилетантским потугам Хаксли,
Уоттса, Бэрроуза и Лири."

В интервью, которое он дал Сандре Бертон из "Тайм", Кастанеда рассказывает о
том, как был приглашен на вечеринку в Ист-Виллидж в Нью-Йорке, где встретился
с Лири; однако разговоры любителей "кислоты" оказались совершенно
бессмысленными. Он говорит: "Они выглядели, как дети, постоянно индульгируя на
своих противоречивых откровениях. Маги принимают галлюциногены совершенно в
иных целях, и после того, как попадают туда, куда хотели попасть, прекращают
их использование." Перевод этой метафоры таков: аллегорист пишет о
галлюциногенах, пока не издается несколько его книг; после этого он прекращает
о них писать. Столкновение Лири и Карлоса, безусловно, неизбежно, однако
кое-что в его описании выглядит немного странным. "Тайм" датирует встречу 1964
годом, но зачем бы еще ничего не опубликовавшего и совершенно никому не
известного автора из Лос-Анджелеса вдруг приглашали встретиться с Лири в
Нью-Йорке? И как ограниченный в средствах студент-выпускник смог бы оплатить
такое путешествие? Более красочная версия этой истории была приведена пять лет
спустя в "Фэйт". В ней путешествие Карлоса на восток объясняется его
приключениями с Доном Хуаном, а Лири и Альперт якобы узнали о них из "Учения
Дона Хуана". Пусть этот вариант снимает вопросы о нежданном госте и
безденежности путешественника, однако возникает более сложная проблема: к тому
времени, как было опубликовано "Учение Дона Хуана", Лири уже переехал в
Калифорнию, так что необходимость в каком-либо путешествии совершенно отпала.
В любом случае, впечатление Карлоса от Лири, описанное в 1969 году в "Фэйт",
ничуть не отличается от высказанного в 1964 году в интервью для "Тайм": беседы
поклонников "кислоты" по-прежнему убоги; Лири глупо шутит, постоянно хихикает
и называет Альперта "еврейским педиком", а сам Альперт -- к тому времени уже
вернувшийся из Индии с именем Баба Рам Дасс -- благословляет всю тусовку,
помахивая бананом, скрытым под полой его накидки. Встревоженный Карлос сбегает
с вечеринки точно так же, как перепуганный Карлос выбежал из дома
деградировавших хиппи.

Поскольку с 1968 по 1970 год оба они жили в Калифорнии, я вполне готов
поверить, что Лири и Кастанеда могли оказаться в одно время в одном и том же
месте, однако различные варианты этого столкновения объясняют нечто большое,
чем простое презрение Дона Хуана к демоническому Лири. По-видимому, Кастанеда
репетировал разнообразные воображаемые сцены и случаи, используя своего тогда
еще более популярного соперника для обретения магического контроля над Лири,
вовлекая его при этом самые разные аллегории. Если бы о приюте для Лири
довольно скоро не позаботились исправительные учреждения Калифорнии, то вполне
мог бы состояться разговор, подобный следующему:

КАТАЛИНА: _Хала, доктор Лири!_ Как здорово тебя снова встретить. Сколько лет,
сколько зим!

ЛИРИ: Привет. Мы что, уже раньше встречались?

КАТАЛИНА: _Еще бы!_ Я "Каталина".

ЛИРИ: Это ведь отель, очаровательный крошечный отельчик.

КАТАЛИНА: Прекрати ты свой _сексизьм_, Дон Тимо. Между прочим, я феминистка.

ЛИРИ: Это неважно. Кто ты на самом деле?

КАТАЛИНА: "Каталина"! Я была отелем, но сейчас я ведьма.

ЛИРИ: _Большое дело!_ Я как-то был одноклеточным организмом.

КАТАЛИНА: Знаю, Коблер писал об этом в одной статье -- она как раз и
является связью между тобой и Кастанедой.

ЛИРИ: Серьезно? А я из Кастанеды ничего не смог вытащить. Он явился на одну
нашу собирушку в Нью-Йорке... или это было в Калифорнии?.. Ладно, черт с ним,
-- в общем, он тогда забился в угол и ни слова не сказал за весь вечер.

КАТАЛИНА: Он занимался _сталкингом_.

--------------------Cataina: He was STALKING. [He was TALKING -- Он разговаривал.)

Leary: No he WASN'T.

Cataina: Ess-TALKing. With an ESS.
--------------------
ЛИРИ: Брось ты, я его вижу, как сейчас.

КАТАЛИНА: Ты не _видишь_. Ты _смотришь_. Ты только меняешь местами одни и те
же ложные взгляды на мир. Ты и этот Ram D'Ass [баран из жопы -- ред.], с его
изнеженными формами блаженства и дурацким бананом в рясе.

ЛИРИ: Ладно, все это не имеет значения. Вот я сейчас основываю
пространственные колонии. В одной жизни успеть перейти от внутреннего космоса
к внешнему, представляешь?!

КАТАЛИНА: _Ха!_ Ты думаешь, мы сейчас не в _такой_ колонии? Ты что же, не
читал о пятитысячефутовом куполе? Это тебе разве не искусственная среда,
созданная инопланетянами?

ЛИРИ: Ух ты, я сейчас просто увидел его!

КАТАЛИНА: Ты не _видишь_. Ты занят только своими противоречивыми откровениями,
суперсладострастными видениями и своими ночными клубами. Ты казался таким
достойным соперником, мы думали, что ты сможешь запустить Карлоса на высокую
орбиту. Стоило бы тебя проучить за то, что ты стал такой задницей. Даже Дон
Олдос это говорит.

ЛИРИ: _Хаксли?!_. Он что, _живой_?!

КАТАЛИНА: Ну уж и не мертвый.

ЛИРИ: И где же он сейчас?

КАТАЛИНА: Разумеется, _под куполом_.

ЛИРИ: А я могу попасть под купол?

КАТАЛИНА: Если позволят. Это уж как _Нагваль_ захочет.

ЛИРИ: А как узнать, захочет он или нет?

КАТАЛИНА: Читай следующие книги.

ЛИРИ: Следующие? Обозреватели сказали, что Кастанеда уже исписался, выгорел.

КАТАЛИНА: Все эти разговоры -- куча хлама. Это они сами от злости сгорают,
потому что Карлос из них обезьян сделал. Вся эта затея с культом будет длиться
вечно, она вроде как бессмертная, понимаешь?

ЛИРИ: Это меня утешает.

КАТАЛИНА: Не _тебя_, _бобо_, а _его_.

ЛИРИ: Хм... я вижу.

КАТАЛИНА: Не _видишь_. _Видят_ Дон Хуан и Карлос. А Дон Лири только
_разговаривает_.

Статья 40

Ришар де Милль

АЛЛЕГОРИЯ -- НЕ ЭТНОБОТАНИКА:
Анализ письма Кастанеды Гордону Уоссону
и заметок Кастанеды на испанском языке

Карлосу Кастанеде пишут многие, но он мало кому отвечает. Гордон Уоссон стал
одним из таких счастливчиков. 26 августа 1968 года он отправил Кастанеде
следующее письмо:

Уважаемый г-н Кастанеда,

"Экономическая ботаника" предложила мне сделать обзор на основе "Учения
Дона Хуана". Я прочел Вашу книгу и был поражен ее уровнем и теми
галлюцинаторными эффектами, которые Вы испытали. Я надеюсь, что письма от
незнакомых людей еще не окончательно заполнили Ваш почтовый ящик, и у Вас
найдется время на обсуждение использования грибов Доном Хуаном.

Мои профессиональные интересы в первую очередь связаны с галлюцинаторными
эффектами мексиканских "священных грибов". Я и моя жена впервые
опубликовали материалы об обнаруженном в Оахаке культе грибов, и по моему
приглашению туда приехал и работал вместе с нами над их изучением профессор
Роберт Хейм. Втроем мы написали несколько книг и множество статей.

I.

Верно ли мое заключение, сложившееся на основе Вашего рассказа, что Вы
лично никогда не собирали эти грибы и даже не видели ни одного цельного
экземпляра такого гриба? В книге они всегда описываются уже в виде порошка,
возможно, в смеси с другими ингредиентами, не так ли? Дон Хуан носил этот
порошок в мешочке, висящем на шее. Когда он использовал их, они дымили. На
странице 63 Вы говорите, что однажды отправились в путешествие в Чиуауа
за _хонгитос_ (honguitos), но потом оказывается, что целью похода был
мескалито. Когда Вы впервые упоминаете об этих грибах, то говорите, что это
"возможно" _Psiocybe mexicana_ (стр. 7), но потом они оказываются уже
наверняка этим видом. Удостоверились ли Вы, что имеете дело с _Psiocybe
mexicana_? Этот гриб, скорее, разползся бы в руках Дона Хуана в клочки, но
уж вряд ли превратился бы в порошок. Однако некоторые галлюциногенные
"дымучки", растущие в определенных районах Мекстиканы, могли бы дать
подобный порошок. Известно ли Вам, где растут описанные Вами грибы -- на
выгонах, на полях, в навозных кучах, на гнилых стволах деревьев или где-то
еще?

II.

Судя по всему, Дон Хуан (я думаю, Вы сами дали ему это имя, чтобы
предохранить его от надоедливых поклонников) прекрасно говорит на испанском
и успел пожить во многих местах -- в Соединенных Штатах и в южной Мексике,
возможно, еще где-то, а также в Соноре и в Чиуауа. Каково его культурное
происхождение? Является ли он чистым индейцем Яки? Или его личность заметно
изменилась под влиянием тех новых мест, где он жил? Мог ли он подвергнуться
влиянию индейцев Оахаки в отдаленных районах этого штата и именно у них
научиться познаниям в грибах? Я расспрашиваю обо всем этом, потому что
раньше не было никаких свидетельств использования галлюциногенных грибов в
районах Соноры и Чиуауа. Честно говоря, их там даже никогда не находили,
и трудно поверить, что даже если в засушливых условиях этих штатов можно
случайно найти отдельные экземпляры таких грибов, то их хватит для
возникновения и отправления церемониальных ритуалов; в любом случае, очень
сложно рассчитывать найти их в достаточном количестве. Это могут быть
только известные индейцам небольшие районы, достаточно влажные и
плодородные, в которых они наверняка могут найти такие грибы. Возможно
также, что этот вид гриба еще не известен науке, и он способен расти в
засушливых местах. В таком случае было бы восхитительно, если бы Вы смогли
его обнаружить и сделать такое примечательное открытие. Практика курения
этих грибов, которую Вы описали, также была мне до сих пор неизвестна.
Если у Вас есть образцы этого порошка или той смеси, в состав которой он
входит как ингредиент, мы смогли бы определить его вид с помощью
микроскопического анализов, поскольку в такой смеси обязательно
присутствуют споры, и если этот вид известен науке, то этих спор будет
достаточно для его идентификации. На данный момент у нас хранится почти два
десятка галлюциногенных видов грибов, встречающихся в Мексике.

III.

Появится ли испаноязычная версия Вашей книги? Вы представили в ней
несколько переводов, но во многих случаях мне чрезвычайно хотелось узнать и
о других словах и выражениях. Как Дон Хуан произносит "человек знания" - как "hombre de conocimientos" или просто как "un hombre que sabe"? В языке
Масатеков "курандеро" звучит как "cho-ta-chi-ne", "тот, кто знает".
Двуязычен ли Дон Хуан, или он говорит на испанском свободнее, чем на языке
Яки? Есть ли в Ваших заметках эквиваленты используемых им терминов на языке
Яки? Было бы чрезвычайно интересно изучить лингвистическую выразительность
языка Яки по значениям этих терминов. Упоминали ли Вы в других книгах или
в выступлениях, умеет ли он читать и писать на испанском? Чем он
зарабатывает себе на жизнь? Его эзотерические знания вполне
профессиональны, но ему ведь необходимо каким-то образом кормиться. Я
предполагаю, что Вы сами полностью принадлежите к культуре "гринго",
поскольку произносите свое имя как "Кастанеда", а не "Кастаньеда", как оно
звучит на испанском.

Искренне Ваш,

Р. Гордон Уоссон

Те, кто убежден, что Дон Хуан родился в одной из библиотек Калифорнийского
университета в Лос-Анджелесе, когда Кастанеда читал сочинения Уоссонов издания
1957 года, увидят определенную иронию в том, как в письме Уоссон
представляется "незнакомцем" и столь беспокоится о доказательствах своей
этноботанической квалификации. В 1968 году сам Уоссон еще не оценил той
степени, в какой его собственные работы стали источником вдохновения
Кастанеды. Три года спустя он признался, что сразу ощутил, что "пахнет
обманом". Дело было даже не в том, что грибы Дона Хуана невозможно было
опознать, но в том, что Кастанеда казался до странной степени равнодушным к их
идентификации. Письмо Уоссона является прекрасным примером того щепетильного
уважительного тона, которым именитые ученые экзаменуют студентов, подозревая
их в списывании и обмане. В 1968 году Уоссону было 70 лет, и он уже обладал
большим опытом в разоблачении обманщиков и притворщиков, однако в лице
Кастанеды ему встретился достойный соперник его уровня учености и опыта в
разоблачениях.

В своем ответе на письмо Уоссона Кастанеда претендует на образ человека науки,
опубликовавшего этноботанические находки, или по крайней мере, такие
достоверные наблюдения, которые могут стать надежной основой этноботанических
открытий, и который сейчас отвечает на вопросы, поставленные чрезвычайно
известным знатоком в этой области, строго ограничиваясь при этом своими
опубликованными утверждениями. Таким образом, содержание его письма неизбежно
становится достоянием всей научной среды и не может быть предохранено никакими
доводами о частной собственности или тайне личной переписки. Благодаря
любезному содействию Уоссона на меня легла обязанность и большая честь довести
до вас содержание этого документа. С другой стороны -- многих это разочарует
-- литературные права на это письмо защищены законом об авторских правах, и
его нельзя использовать без разрешения владельца. 12 августа 1979 года я
написал Кастанеде: "Ваши поклонники и мои читатели наверняка гораздо больше
оценят возможность прочесть исходный текст Вашего ответа, чем мой рассказ о
нем." Мало кого удивит, что ответа на это письмо я не получил. Тем не менее
когда-нибудь письмо Кастанеды будет опубликовано, и мне остается надеятся,
что, сравнив его с изложением в этой статье, вы убедитесь, что я неплохо
поработал, отделив то, что относится к ученой среде, от того, что принадлежит
самому Кастанеде, и что я передал содержание письма полностью и без искажений.
Пока Кастанеда не смягчится или его наследники не позволят опубликовать это
письмо, вам придется доверится мне.

Письмо Кастанеды к Уоссону составило шесть плотно заполненных машинописных
страниц, на каждой из которых стояла дата "6 сентября 1968 года". Подпись, вне
всяких сомнений, принадлежит Кастанеде. Тем не менее, в своей следующей книге
писатель напишет: "4 сентября 1968 года я отправился в Сонору навестить Дона
Хуана... Два дня спустя, 6-го сентября, пришли Лючио, Бениньо и Элихио... мы
собирались вместе поохотиться." Пока Карлос в Соноре охотится на зайцев,
Кастанеда практикует сталкинг на Уоссоне из Вествуда. Человек, который
по-настоящему владеет сталкингом, предстает перед оленем в форме оленя, перед
койотом -- как койот, а перед ученым -- в обличьи ученого. Характерным
способом поведения Кастанеды с теми людьми, которых он хочет обратить на свою
сторону или убедить в чем-то, является отзеркаливание их интересов и
подражание их манерам мимики и жестов. С мимикрии начинается и его письмо к
Уоссону -- заголовки на каждой странице, с указанием имени адресата и даты,
что является постоянной привычкой Уоссона; три раздела, пронумерованных
римскими цифрами; те же самые завершающие слова "Искренне Ваш". Чтобы избежать
повторений типа "Кастанеда пишет" я представил содержание письма в форме
списка из пронумерованных утверждений, а комментирую эти утверждения, как
обычно, в квадратных скобках. Вопросы Уоссона, которые цитировал Кастанеда,
выделены курсивом. Итак, письмо:

1. Кастанеде было чрезвычайно приятно получить письмо Уоссона, поскольку
Кастанеда "очень хорошо знаком" с его работами и польщен уделенным ему
вниманием. Однако, Уоссон должен принимать во внимание, что Кастанеда не
является большим авторитетом; его знания полностью ограничены теми данными,
которые ему удалось собрать. Его заметки никогда не были в строгом смысле
антропологическими полевыми наблюдениями, но скорее "результатами опросов",
связанных с его интересами, имевшими "значение" и "содержание" лично для него.
Таким образом, его увлекают скорее "косвенные намеки" Дона Хуана, чем
какие-либо "специфические этографические подробности". Поскольку он имел дело
с "драматичной и серьезной" системой убеждений, то даже намеренно скрывал
некоторые такие детали. Было бы "излишним" пытаться исправить эти
неопределенности в одном единственном письме без предварительной подготовки
более широкого "этнографического контекста", и поэтому Кастанеда попытается
лишь ответить на вопросы Уоссона. [Подвергая себя прелестному самоунижению,
Кастанеда оправдывается ограниченностью своей профессиональной компетенции и
неофициальностью целей своих исследований, выскальзывая таким образом из
смирительной рубашки научной этнографии. Судя по всему, упоминание
драматичности и серьезности убеждений Дона Хуана как-то обязывает Кастанеду
скрывать этнографические детали. Честно говоря, это больше похоже на намерение
мистифицировать читателя. Под "излишним" он, очевидно, понимает тщетность, но
далее подразумевает, что если бы он пожелал, то смог мы поместить Дона Хуана в
определенный и ясный этнографический контекст, чему он сам противоречит
немного ниже. В данном случае такой подтекст служит целям окружения его слов
аурой достоверности без каких-либо реальных доказательств этой достоверности.]

ВОПРОС: Верно ли мое заключение, сложившееся на основе Вашего рассказа, что Вы
лично никогда не собирали эти грибы и даже не видели ни одного цельного
экземпляра такого гриба?

2. Кастанеда сам собирал эти грибы. Он держал в руках "не меньше сотни" их
экземпляров. Каждый год они с Доном Хуаном отправлялись собирать грибы "на
юго-запад и северо-запад от Валье Насьональ (Vae Naciona)" [Уаутла де
Хименес (Huahuta de Jimenez), где Уоссон впервые попробовал грибы,
расположена на северо-западе от Валье Насьональ. Отзеркаливание Кастанеды
привычно отражает то, что собеседник ожидает или надеется увидеть, при этом не
показывая это в четких очертаниях. Сейчас он напоминает Уоссону о Уаутла, не
упоминая точного названия этой местности.] Кастанеда хотел описать ритуал
собирания грибов в "Учении Дона Хуана", но поскольку, в отличие от пейота и
дурмана, эти грибы содержат "союзника (альядо, aiado)" Дона Хуана, тот
установил правило "абсолютной секретности относительно подробностей процесса".
[Кастанеда мягко сворачивает в сторону, переходя от вопроса о внешнем виде
экземпляра гриба, который интересовал Уоссона, к рассказу о ритуале их
собирания Доном Хуаном, и в результате говорит, что ритуал запрещено кому-либо
описывать. Он ни упоминает, ни подразумевает, возможно ли представить
экземпляр этого гриба. Почему? Если бы Дон Хуан четко запретил забирать с
собой образцы грибов, это могло бы полностью предрешить судьбу их
ботанического исследования, однако Кастанеда слишком тонок для подобного хода.
Пока мы пялимся на ритуал, Кастанеда ловко скрывает грибы в своей шляпе, как
это делает каждый фокусник.]

ВОПРОС: Удостоверились ли Вы, что имеете дело с Psiocybe mexicana?

3. Нет. Это была лишь преположительная оценка, "ужасно несовершенная". [Вновь
самоуничижение.] Уверенная идентификация вида грибов в "Учении Дона Хуана",
как предполагает Кастанеда, была "ошибкой издательства". Поскольку он никогда
не был полностью убежден в правильности своего определения, оно должно было
оставаться предположительным при каждом упоминании в книге. [Кастанеда
неохотно перекладывает вину за ошибку на редакторов "Юниверсити Пресс", но как
же он сам просмотрел эту ошибку?] Грибы Дона Хуана выглядят похожими на
изображения _Psiocybe mexicana_, которые встречались Кастанеде, а один
[безымянный] работник факультета фармакологии Калифорнийского университета в
Лос-Анджелесе показывал ему экземпляры этого гриба, которые выглядели точно так
же. К тому же, грибы Дона Хуана не превращаются в порошок, когда их держат в
руках. [То есть, это наверняка не "дымучки" из Мекстиканы, и скорее все-таки
_Psiocybe mexicana_ -- в таком случае, почему бы и не называть их так и
дальше в книге? Тактика представления мага в унизительном виде служит его
стратегии окончательного самоутверждения.] Дон Хуан всегда брал гриб левой
рукой, переносил его в правую, а потом бросал в горлышко тыквы. [_Минутку!_ А
как же правило "абсолютной секретности" ритуала собирания? Или оно такое
гибкое, что изменяется, когда человек пишет письма? Дон Хуан что, придумал его
как помощь в написании этого письма?]

ВОПРОС: Известно ли Вам, где растут описанные Вами грибы?

4. Да. На стволах мертвых деревьев, но чаще всего в гнилых кустарниках.

ВОПРОС: Каково культурное происхождение Дона Хуана?

5. Дон Хуан -- достаточно смешанный человек, и его личность сформировалась под
влиянием множества культур, помимо культуры индейцев Яки. Хуан -- его
настоящее имя. Кастанеда пытался придумать какой-нибудь псевдоним, но ни одно
из имен не подходило этому человеку. [Интересно, если бы кто-то пытался
придумать другое имя Питеру Пэну или доктору Дулитлу, какое бы подошло?] Дон
Хуан -- не чистокровный индеец Яки. Его мать была из племени Юма. Он родился и
провел первые шесть-семь лет жизни в Аризоне, а потом переехал в Сонору. Через
некоторое время после того, как мексиканские власти выслали его из Соноры, он
перебрался в район Валье Насьональ [в Оахаку], где прожил больше тридцати
лет. Кастанеда считает, что он переехал туда вместе со своим учителем,
"который, скорее всего, был из племени Масатек". Кастанеде не удалось узнать,
кто был его учителем и где Дон Хуан изучал магию, но тот факт, что каждый год
Кастанеда отвозит Дона Хуана в Оахаку для собирания грибов, позволяет
достаточно уверенно предположить, где именно Дон Хуан учился их применению.
Так или иначе, Кастанеда не может определить культурное происхождение Дона
Хуана, "разве только угадыванием". [А вот и противоречие высказанному выше
намеку на то, что в продолжительной переписке Кастанеда смог бы "отследить" и
"поместить Дона Хуана в определенный и ясный этнографический контекст".]
Невозможность определить культурные основы Дона Хуана показывает еще одну
ошибку Кастанеды, которую он с сожалением оправдывает "недостатком опыта в
вопросах публикации". Принимая его рукопись к печати, редакционная комиссия
здательства Калифорнийского университета "предположила", что включение в
название книги слова "Яки" наверняка "придаст работе этнографическую
направленность". "Тогда они еще не прочли рукопись", но тем не менее
доказывали Кастанеде, что ему следует называть Дона Хуана индейцем Яки -- и
ему, разумеется, пришлось это сделать, -- однако он никогда не утверждал, что
Дон Хуан был продуктом или представителем культуры Яки, хотя этот неверный
вывод и можно сделать на основании подзаголовка "Путь индейца из племени Яки".

[Сделаем небольшую паузу и проанализируем то, что Кастанеда только что
рассказал Уоссону о своей публикации в Калифорнийском университете:
редакционная комиссия Университета 1) принимает к публикации _еще не
прочитанные_ рукописи и работает на основе простых _предположений_; 2)
навязывает подобным работам искажающие заглавия против воли добросовестных
авторов, неопытных в вопросах публикации. В противоположность этому, записи
указывают, что Уолтер Голдшмидт, член редакционной комиссии, прочел рукопись
Кастанеды, которую комиссия приняла к печати по его рекомендации и на основе
мнения еще трех независимых консультантов. Что касается второго обвинения, мне
припомнились также рассуждения Спайсера о том, что "Юниверсити Пресс" "зашло
далеко за пределы намерений Кастанеды" и добавило в книгу смущающий
подзаголовок, и я написал в издательство, процитировав им слова Спайсера.
Редактор Удо Струтинский ответил: "Заголовок книги Кастанеды и полный его
текст его книги были напечатаны без изменений на основе рукописи автора."
Несмотря на мои сомнения в подлинности показаний, представленных "Юниверсити
Пресс" в деле "Кастанеда против Сообщества Ученых", в данном случае я более
склонен поверить заявлению Струтинского, тем более что один достоверный
источник из "Саймон энд Шустер" сообщил мне, что Кастанеда "устанавливает свои
собственные правила практически во всем и никогда не проявлял никакого
стремления к сотрудничеству ни в чем, за исключением своевременного
представления рукописей." На самом деле, Струтинский хотел, чтобы Кастанеда
"сократил свой структурный анализ", поскольку издательство обычно не публикует
всякие утомительные пародии на теоретизирования, тем не менее им пришлось
оставить в книге 54 страницы "чистого бреда", опубликованных, как сказал
Струтински, "не по нашей воле, но по настоянию автора". Мог ли автор, который
просто вколотил подобный литературный кактус в горло Голдшмидта и "Юниверсити
Пресс", мягко смириться с искажающим заголовком книги -- каким оно несомненно
и является, -- если только он сам не предложил подобного заголовка? Я просто
не в состоянии в это поверить.]

Кастанеде не известно [это вновь продолжается его письмо], растут ли
галлюциногенные грибы в засушливых районах Соноры и Чиуауа, и он
сомневается, что Дон Хуан пытался искать их там. Тем не менее, однажды Дон
Хуан сказал, что если человек способен управлять силой грибов, то они вырастут
там, где он ожидает их найти. [Есть много, друг Уоссон, такого, что и не
снилось вашей микологии.] Первый раз Кастанеда увидел эти грибы в Дуранго
[чуть южнее штата Чиуауа], но там их оказалось недостаточно для
использования. [Кастанеда отзеркаливает слова Уоссона: "очень сложно найти их
в достаточном количестве для церемониальных ритуалов".] Дон Хуан сказал тогда,
что за достаточным количеством им придется отправиться в Оахаку. В 1964 году
Кастанеда нашел "один единственный экземпляр" в горах Санта-Моники (возле
Лос-Анджелеса), однако "лаборатория Калифорнийского Университета" [вновь не
названо ни одно конкретное имя] легкомысленно потеряла его еще до того, как
они смогли его идентифицировать. [Еще одна демонстрация того, как добрые
намерения добросовестного, но ужасно несовершенного и во всем сомневающегося
исследователя, пропадают втуне из-за бюрократической безответственности и
неукротимой некомпетентности крупного университета.] Для Кастанеды было
"безусловно несомненным", что этот экземпляр относился к грибам Дона Хуана.
[Как наука сможет вынести такую трагическую потерю?! Однако магов заботит
несколько другое, а именно:] Дон Хуан говорил, что обнаружение таких грибов
служит знаком успеха обучения, но собирать их и передавать незнакомцам [типа
Уоссона] является грубейшей ошибкой [Это передает ощущение запрета, но не
является строгим запрещением собирания ботанических образцов.]

ВОПРОС: Есть ли у Вас образцы этого порошка или той смеси, в состав которой он
входит как ингредиент?

6. Нет, но Кастанеда уверен, что сможет добыть образец порошка, -- правда,
совсем немного, "возможно, лишь мазок". Если этого будет достаточно для
изучения под микроскопом, он вышлет его Уоссону не позднее конца 1968 года.
[Хотя Карлос курил грибную смесь еще восемь раз после того, как Кастанеда
написал это письмо, обещанный "мазок" так никогда и не был получен.]

ВОПРОС: Появится ли испаноязычная версия Вашей книги?

7. Кастанеда надеется, что "Юниверсити Пресс" "рассмотрит такую возможность".
Все его записи сделаны на испанском, поэтому "Учение Дона Хуана" является
"практически английской версией рукописи на испанском". [Почему же тогда
мексиканскому романисту Хуану Товару пришлось переводить с английского "Учение
Дона Хуана" и три последующие книги, включая множество труднопереводимых
выражений американского сленга? Почему же эти "рукописи на испанском" нельзя
было выслать Товару, чтобы облегчить его задачу и сделать его перевод более
близким к исходным испанским оборотам речи Дона Хуана? Ответ на эти вопросы
будет предложен чуть позже.]

ВОПРОС: Как Дон Хуан произносит "человек знания" -- как "hombre de
conocimientos" или просто как "un hombre que sabe"?

8. "Этот вопрос" Уоссона содержит "самые захватывающие" для Кастанеды
"сведения". [Что же такого нового и захватывающего в этой информации? В той
части письма Уоссона, которая связана с этим вопросом, содержится единственное
информативное утверждение: индейцы Масатек называют курандеро "тем, кто
знает". Кастанеда делает вид, что слышит об этом впервые, как будто это не
было описано на страницах 251-252 работы Уоссонов "Грибы, Россия и история".
Очень странно, что несмотря на то, что Кастанеда "очень хорошо знаком" с
работами Уоссона, он не потрудился заглянуть в самый известный и подробный на
тот момент труд по мексиканской этномикологии.] Хотя Дон Хуан использовал все
три упомянутых Уоссоном термина, Кастанеда предпочел везде использовать
понятие "человек знания", потому что он "более четкий", чем "тот, кто знает".
[И возможно потому, что он не настолько явно отзеркаливает фразу, найденную на
странице 252 той самой книги, которую Кастанеда удивительным образом не
удосужился прочесть.] Чтобы пояснить использование Доном Хуаном этих терминов,
Кастанеда прилагает к этому письму несколько [12] страниц своих заметок на
испанском, которые, он надеется, будут разборчивыми. Эти страницы являются
"чистовиками", созданными на основе тех невразумительных заметок, которые
Кастанеда делал во время бесед с Доном Хуаном. Обычно он расшифровывал свои
заметки "как можно быстрее", чтобы сохранить свежесть памяти и яркий стиль
слов и мыслей Дона Хуана. [Скоро мы заглянем в эти заметки и узнаем еще больше
о том, как сочиненяются романы.]

ВОПРОС: Двуязычен ли Дон Хуан, или он говорит на испанском свободнее, чем на
языке Яки?

9. Возможно, Дон Хуан говорит на испанском лучше, чем на каком-то другом
языке, но кроме него, он говорит на языках Яки, Юма и Масатек. Кастанеда
никогда не слышал, чтобы он говорил на английском, но подозревает, что Дон
Хуан прекрасно знает и этот язык.

ВОПРОС: Есть ли в Ваших заметках эквиваленты терминов, которые он использует,
на языке Яки?

10. В записках Кастанеды встречаются индейские слова, но не все они относятся
к языку Яки, и их явно недостаточно, "чтобы провести серьезное исследование".
[Очень хорошо, но ведь переписка между коллегами не составляет и совсем не
предполагает "серьезного исследования". Очевидно, что Уоссон был бы
чрезвычайно рад узнать хотя бы один подобный индейский термин, тем не менее ни
единого примера не приведено.]

ВОПРОС: Упоминали ли Вы в других книгах или в выступлениях, умеет ли Дон Хуан
читать и писать на испанском?

11. Дон Хуан свободно читает по испански, хотя Кастанеда никогда не видел его
пишущим. Очень долгое время Кастанеда ошибочно считал его неграмотным, но
оказалось, что Дона Хуана просто не интересуют способности такого сорта.
Именно подобные различия между ними и являются той основной темой, которую
Кастанеда пытается осветить в биографии Дона Хуана, которую сейчас пишет. [И
которая до сих пор, одинадцать лет и четыре книги спустя, все еще не вышла в
свет -- судя по всему оттого, что очень сложно написать биографию человека,
чье культурное происхождение невозможно определить, -- "разве только
угадыванием"].

ВОПРОС: Я предполагаю, что Вы сами полностью принадлежите к культуре "гринго",
поскольку произносите свое имя как "Кастанеда".

12. О самом Кастанеде рассказывать особенно нечего. [Каждый и так видит, что
это просто скучный и незамысловатый парень, которому посчастливилось
встретиться с поразительным старым индейцем.] Он родился в Сан-Паулу, в
Бразилии, но учился в школе в Аргентине, а затем переехал в Соединенные Штаты.
Его "полное имя -- Карлос Аранча". Согласно латиноамериканской традиции
прибавлять к имени фамилию матери, он стал Карлосом А. Кастанедой, а вскоре
после того, как перебрался в США, начал опускать это А. [Очевидно, Кастанеда
имеет в виду, что чтобы _расширить_ свое имя, он добавил фамилию матери Аранча
к отцовской фамилии Кастанеда; таким образом, он поменял местами подлинные
(точнее, почти подлинные) фамилии матери и отца. Но вместо того, чтобы
по-человечески это объяснить, он говорит, что его "полное имя -- Карлос
Аранча". В чем тайное значение этой крошечной ошибки? Мне кажется, что эта
ошибка свидетельствует, что истина все же для него _нечто значит_ и
проявляется здесь незаметно для него самого, заставляя достаточно близко
вернуться к тому имени, каким его обычно называли в Перу: Карлос Арана.]
Фамилия "Кастанеда" принадлежала его деду с Сицилии, и скорее всего, тот он
изменил ее первоначальную сицилианскую форму. [Но если его дедушка переехал в
Бразилию, язык которой близок к португальскому, то почему же он изменил свою
итальянскую фамилию, какой бы она ни была, на испанскую "Кастаньеда", а не на
португальскую "Кастанчеда"]. Кастанеда надеется, что дал ясные ответы на все
вопросы Уоссона и еще раз благодарит его за присланное письмо.

Кастанеда забыл рассказать о том, чем Дон Хуан зарабатывает на жизнь, но тем
не менее дал ясные, хоть не очень исчерпывающие и точные, ответы на все
остальные вопросы Уоссона. Более того, по собственной иницитиаве он прислал
вместе с письмом 12 страниц своих заметок. Позже это подражание сотрудничеству
будет оптимистично признано "полным и откровенным", но в тот момент Уоссон был
далек от удовлетворенности полученной информации. 4 октября 1968 года он
отправил еще одно письмо, в котором выражал надежду, что, работая над
биографией, Кастанеде удастся установить личность учителя Дона Хуана, который
"наверняка был экстраординарным человеком". Уоссон интересовался также, на
какой высоте собирались эти грибы, использовались ли они только для курения,
какие другие ингредиенты входят в смесь, и как долго продолжается эффект
опьянения. Он просил Кастанеду прислать поскорее прислать хотя бы "мазок"
грибной пыли, и все-таки постараться раздобыть целый экземпляр. Он упоминает
также, что эти грибы не могут относиться к виду _Psiocybe mexicana_,
поскольку те никогда не растут на гниющих стволах, пнях и кустарниках, так что
это либо _Psiocybe yungensis_, либо неизвестный новый вид.

Кастанеда не ответил на второе письмо Уоссона, но позже они ненадолго
встретились в Нью-Йорке, а потом еще раз в Калифорнии. Несмотря на свои
прежние подозрения, после этих встреч у Уоссона сложилось о Кастанеде
впечатление "честного и серьезного молодого человека". В 1973 году пораженный
Уоссон обнаружил в неопубликованной _веладе_ Марии Сабины заклинание племени
Масатек, которое в переводе звучало: "Женщина, останавливающая мир, -- это я".
Так он обнаружил первое серьезное доказательство правдоподобия заметок
Кастанеды, поскольку шаманистское понятие "остановки мира" было использовано и
Марией Сабиной, и Доном Хуаном, причем не было нигде обнародовано до появления
в книге Кастанеды "Путешествие в Икстлан". До той поры Уоссон рассматривал
работы Кастанеды скорее как аллегории, чем как полевые наблюдения, но этот
пример очевидной искренности и согласованности понятий заставил его поверить в
существование _некоего_ ядра, связующего шаманов, погребенного _где-то_ в
глубинах фантастической научности Кастанеды.

Совпадение фраз об остановке мира, заинтриговавшее и приободрившее Уоссона,
серьезно озадачило разоблачителя де Милля, поскольку существование хотя бы
единственного увесистого свидетельства, доказывающего, что Кастанеда создавал
свои полевые заметки вне студенческого городка, мгновенно превращало бы этого
великого обманщика в пустяк, в "художественного обработчика" полевых записей;
тогда прекратился бы скандальный открытый спор и не состоялось бы крупное
публичное разоблачение. Перед тем, как написать хоть слово "Путешествия
Кастанеды", мне необходимо было выяснить, существует ли реальная связь между
Кастанедой и ранее представленным в литературе шаманом. Было ли это лишь
поверхностным сходством, или оно имело значение, уходящее своими корнями в
доколумбовую эпоху? Я отправил письмо Юнис Пайк, лингвисту и знатоку языка
Масатек, в котором интересовался, что по ее по&heip;