Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

Знаков В.В.
Психология понимания правды.
СПб., 1999.
281 с.

Содержание.

Предисловие.

Введение.
<ИСТИНА> И <ПРАВДА>
В АНТИЧНОЙ ФИЛОСОФИИ И ХРИСТИАНСТВЕ.
РУССКИЕ И ЗАПАДНЫЕ
КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ
В ПОНИМАНИИ ИСТИНЫ И ПРАВДЫ.
ПРАВДА - ДУХОВНАЯ ПОТРЕБНОСТЬ
РУССКОГО НАРОДА.
ДУХОВНОЕ <Я>
ПОНИМАЮЩЕГО ПРАВДУ СУБЪЕКТА.
ЛОГИКО-ГНОСЕОЛОГИЧЕСКАЯ ИСТИНА
И ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ПРАВДА.
ТРИ АСПЕКТА ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО
АНАЛИЗА ИСТИНЫ И ПРАВДЫ.
ОНТОГЕНЕТИ>ЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ
СПОСОБНОСТИ ПОНИМАТЬ ПРАВДУ.
ТРИ ТИПА ПОНИМАНИЯ ПРАВДЫ
СУБЪЕКТАМИ ОБЩЕНИЯ.
СОЦИАЛЬНЫЕ, ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ
И МОРАЛЬНЫЕ ДЕТЕРМИНАНТЫ
ФОРМИРОВАНИЯ ТИПОВ ПОНИМАНИЯ ПРАВДЫ.
НЕЖЕЛАНИЕ ЗНАТЬ ПРАВДУ:
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПРИЧИНЫ
И СОЦИАЛЬНО-ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ.
ИСТИННОСТЬ И ПРАВДОПОДОБИЕ:
ПОНИМАНИЕ СУБЪЕКТОМ
ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРАВДЫ.
ПРАВДИВОСТЬ И ЧЕСТНОСТЬ:
ЧЕРТЫ ХАРАКТЕРА И СОЦИАЛЬНЫЕ ФЕНОМЕНЫ.
САМООЦЕНКА ЧЕСТНОСТИ И СОГЛАСИЕ
СОВЕРШИТЬ НЕЧЕСТНЫЙ ПОСТУПОК
В КРИТИЧЕСКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ.
ОТ ПРАВДЫ К ЛЖИ: КЛАССИФИКАЦИЯ
ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ПРИЗНАКОВ ИСТИННЫХ
И НЕИСТИННЫХ СООБЩЕНИЙ
В КОММУНИКАТИВНЫХ СИТУАЦИЯХ.
Заключение.
Литература.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Мне доставляет большое удовольствие представить
читателям эту интересную и заставляющую думать книгу. Она содержит многосторонний анализ очень актуальной теперь психологической проблемы правды в ее
понимании разными группами людей. Но сам автор
книги не нуждается в таком представлении, поскольку
на протяжении последних нескольких лет он быстро и
заслуженно стал одним из наиболее известных и авторитетных психологов, признанных профессиональным
сообществом нашей науки в качестве подлинных специалистов в области теории и экспериментатики.

Доктор психологических наук, профессор Виктор
Владимирович Знаков во многом по-новому систематически разработал за эти годы старую проблематику понимания и начал поднимать ее на тот высокий уровень.
на котором издавна и до сих пор находится тематически
близкая к ней психология мышления субъекта. В нашей стране он является теперь, вероятно, главным специалистом в области психологии понимания. Более того,
эту отрасль науки он удачно и умело конкретизировал
применительно к междисциплинарной и, в частности,
психологической проблеме правды в ее соотношении с
истиной, ложью, заблуждением, обманом и т. д. Наверное, уже всем очевидно, что именно данная проблематика оказалась для России в XX веке едва ли не самой
животрепещущей и даже трепетной. В нашей стране
В. В. Знаков стал первым специалистом, который систематически и новаторски начал глубокие теоретикоэкспериментальные исследования психологии правды
в вышеуказанном контексте.

4

В предлагаемой читателям новой книге В. В. Знакова поднят и тщательно проанализирован огромный
массив исторических, филологических, философских,
психологических и т. д. данных, в которых многосложный, системный феномен правды объективно выступает во всей своей субъектности, т. е. прежде всего в бесконечном богатстве ценностно-смысловых ориентаций
субъекта.

На протяжении XX столетия народ зафиксировал в русском языке следующие основные значения
слова <правда>: 1) то, что соответствует действительности; истина; 2) то, что исполнено истины; правдивость; 3) справедливость, порядок, основанный на
справедливости'. В. В. Знаков последовательно и глубоко раскрывает эти и другие стороны правды, выявляя их сложные взаимозависимости. Естественно, что
самое большое внимание он уделяет ее психологическому анализу - теоретическому и экспериментальному. Например, особенно важной и перспективной
является разработанная им классификация психологических признаков правды и неправды.

В. В. Знаков справедливо отмечает, что в психологии проблема правды неразрывно связана с гносеологической проблемой истины. Исходя из этого, он
считает, что правда есть категория психологии понимания, выражающая не только адекватность знаний о
мире, но и их определенную ценность (отношение к
ним, их смысл и т. д.).

Этот психологический подход к проблеме обобщенно выступает следующим образом. Окружающая нас
действительность (люди, вещи, события и т. д.) так

' См. Большой толковый словарь русского языка.
СПб., 1998. С. 951-952.

5

или иначе затрагивает потреоности и интересы отражающего ее субъекта. <Поэтому психические процессы, взятые в их конкретной целостности, - это процессы не только познавательные, но и <аффективные>^,
эмоционально-волевые. Они выражают не только знание о явлениях, но и отношение к ним; в них отражаются не только сами явления, но и их значение для
отражающего их субъекта, для его жизни и деятельности>^. Столь общая закономерность психики распространяется на всех людей, в том числе и на честных
ученых, когда они ищут и раскрывают научную истину, являющуюся для них целью и смыслом творчества,
а нередко и всей жизни. Тогда это частный случай
правды, изучаемой В. В. Знаковым. Ученые, исследующие объективные закономерности действительности,
всего сущего, в той или иной степени прогнозируют на
их основе возможное, будущее, должное. Тем самым
любая наука (особенно гуманитарно-общественная) так
или иначе участвует в формировании нравственных
ценностей и прежде всего оценок различных научных
открытий, их применимости в реальной жизни больших масс людей и т. д. (например, биоэтика). Многие
такие открытия (скажем, законов психического развития человека) сразу и непосредственно выступают
как ценности.

Для людей - непрофессионалов в науке (а таких
огромное большинство) практически значимые истины
или их отдельные <зерна> становятся правдой и могут

" Понятие аффекта берется здесь в смысле не современной патопсихологии, а классической философии XVIIXVIII столетий (см,, например, у Спинозы).

' Рубинштейн С. Л. Избранные философско-психологические труды. М., 1997, С. 171.

6

в той или иной степени как-то повлиять на их жизнь
(именно эту сторону проблемы наиболее тщательно изучает В. В. Знаков). Тогда очень остро встает вопрос о
взаимосвязи объективной истины и отношения к ней
субъекта (т. е. правды). Для психологии субъекта здесь,
на мой взгляд, очень важно преодолеть следующие две
нежелательные крайности: 1) псевдообъективность и
2) субъективизм (не субъектность!).

В первом случае некоторые авторы полагают, что
объективные закономерности (например, мышления)
можно раскрыть лишь тогда, когда их изучают в отрыве от субъекта (например, субъекта исследуемого мышления). По их мнению, выявлять эти закономерности
надо только на <моделях> искусственного интеллекта,
отделенных от субъекта, ибо якобы лишь элиминация
последнего и вообще всего субъективного (т. е. принадлежащего субъекту) позволяет раскрывать подлинно объективную сущность реальности. Иначе говоря,
здесь объективное и субъективное полностью исключают друг друга, т. е. объективность истины достигается не в процессе и в результате взаимодействия познающего субъекта с познаваемым объектом (в данном
случае с субъектом изучаемого мышления), а на путях
<аннигиляции> этого второго, познаваемого, субъекта в отрыве от него. А некоторые философы во имя
такой псевдообъективности отрывают истину в конечном счете также и от познающего субъекта, называя
ее вовсе бессубъектной.

Противоположная крайность - субъективизм представляет собой отрыв не от субъекта, а, напротив,
от объекта. Я имею в виду хорошо известную в психологии традиционную трактовку значения и смысла.
Здесь под значением понимается объективное отражение события, предмета и т. д. (ср. с истиной), а под

7

смыслом - привнесение субъективных аспектов значения (ср. с правдой). Иначе говоря, содержание смысла
<вычерпывается> не из объекта, а привносится со стороны (познающим, переживающим субъектом)^. Как мы
уже видели, человек всегда относится к кому-то и к
чему-то в силу своих потребностей, интересов и т. д.
Отсюда эмоции, смыслы, значимость и др. На мой
взгляд, отрыв познания - переживания - чувств стремлений и т. д. от объекта проявляется в той точке
зрения, согласно которой объективно одно и то же содержание якобы переживается в субъективной форме
разных смыслов. Иначе говоря, объект становится как
бы инвариантным и, значит, нейтральным по отношению к смыслу, т. е. перестает участвовать в процессе
его детерминации. А ведь такая детерминация возникает и формируется только в ходе непрерывного взаимодействия человека с миром (в частности, субъекта с
объектом). Чтобы избежать индетерминизма, здесь необходимо учесть, что различные смыслы (правды), бесспорно, имеют место у разных субъектов или у одного
субъекта в разное время, но в этих смыслах переживается соответственно разное содержание, т. е. с помощью
анализа через синтез в объекте выявляются хотя бы частично иные стороны, свойства, качества и т. д. Например, социальные представления (в трактовке С. Московичи) можно, на мой взгляд, рассматривать как сложное соотношение истины и правды (конечно, с учетом
общности и различия между ментальностью западноевропейцев и россиян)^.

* Подробнее об этом см., например: Мышление: процесс, деятельность, общение, М., 1982. С. 35-37.

° Подробнее см.: Российский менталитет. М., 1997;
Психологическая наука в России XX столетия. М., 1997.

8

Ясно. что некоторые из этих моих комментариев и
<заметок на полях> данной очень интересной книги
носят дискуссионный характер. Это и означает, что богатая мыслями работа В. В, Знакова закономерно стимулирует мышление, обсуждение, дискуссии вокруг
поднятых им важных и острых проблем.

Заканчивая <презентацию> новой и во многом новаторской книги В. В. Знакова, хотел бы выразить уверенность в том, что это его теоретико-экспериментальное исследование существенно расширяет и углубляет
всю психологию понимания субъектом правды, а потому привлечет внимание многих психологов к дальнейшей разработке столь насущной проблемы. Надеюсь, что
уже в ближайшем будущем в словниках русскоязычных психологических словарей, а затем и энциклопедии появится пока еще отсутствующий термин <правда> (но в <Современном философском словаре>, М., 1998,
этот термин уже раскрывается в специальной статье).

Психология понимания правды исследует субъект
с новой, нередко очень неожиданной стороны и тем самым делает более содержательным психологический образ человека в его реальной повседневной жизни. В представляемой книге В. В. Знакова много правды о правде.
Так в добрый путь, дорогой читатель!

Член-корреспондент
Российской Академии наук,
директор Института психологии РАН
А. В. Брушлинский

12 ноября 1998 г.
ВВЕДЕНИЕ

В предлагаемой вниманию читателя книге проблемы правды и лжи рассматриваются с позиций психологии понимания. Это означает, что в ней главным образом обсуждается не столько то, как люди
распознают правду в общении (хотя эта сторона проблемы тоже не оставлена без внимания), сколько то,
как они понимают названный феномен. Осуществляя научный анализ содержания правдивых сообщений, психолог должен различать две стороны проблемы: как люди понимают названный феномен и как
они ведут себя: часто ли в общении говорят правду
или неправду, ложь и обман. В психологии понимания проблема ставится иначе, чем в поведенческой
психологии: исследователей интересуют прежде всего интенпиональные аспекты понимания правды, а
также когнитивная и моральная оценки сходства и
различия содержания истины и правды, неправды,
лжи и обмана. Поведенческие аспекты названных
феноменов при таком ракурсе рассмотрения проблемы
оказываются менее существенными.

В современной психологии проблема понимания
правды, например правдивого высказывания о каком-то поступке человека, не сводится к кантовскому анализу соотношения сознания субъекта, высказывающего суждение, с долгом, априорными моральными нормами. В социальном познании правдивыми
считаются только такие сообщения о поведении людей, в которых отражены все три основные составляющие любого поступка - действие, его цель и внешние условия, обстоятельства, в которых человек что
10

то сделал (или вынужден был сделать). Даже западные ученые, воспитанные на кантовской традиции уважения к честности и правдивости в личных и
общественных отношениях, признают, что иногда
человек попадает в ситуации, в которых внешние
обстоятельства сильнее внутреннего морального
категорического императива.

Современный научный анализ психологических
механизмов понимания правды включает не только
установление связи между суждением и отраженной в нем действительностью. Для психолога не
менее важно выявить цель говорящего, установить
степень осознания им намерения выразить определенную этическую позицию, отражающую его отношение к человеку или людям, о которых идет речь
в высказывании. При этом необходимо различать
истинное содержание высказывания (то есть адекватное отражение в высказывании действительности)
и субъективное отражение побуждений, мотивации
говорить правду или ложь в коммуникативной ситуации. Как показывают психологические исследования, субъективное отражение своей цели и степени искренности может сильно зависеть от отрицания,
вытеснения, рационализации - защитных механизмов личности, в разной степени осознаваемых мужчинами и женщинами.

Однако основное содержание этой книги представляют результаты психологических исследований, выполненных в течение последних восьми лет. Надеюсь,
они будут интересны не только психологам, но и философам, историкам, специалистам в области культурологии, а также другим категориям читателей.

<ИСТИНА> И <ПРАВДА>
В АНТИЧНОЙ ФИЛОСОФИИ И ХРИСТИАНСТВЕ.

В последние годы в гуманитарных науках наблюдается повышенный интерес к проблеме соотношения истины и правды. Интерес к указанной проблеме отражает стремление ученых осмыслить глубинные основания жизни человека и понять причины
перемен, происходящих в современном мире в целом
и российском обществе в частности. Вопрос <что есть
истина?>, заданный Понтием Пилатом Иисусу Христу, относится к самой сути человеческого бытия. Неудивительно, что он представляет собой фундаментальную проблему теории познания, привлекающую
пристальное внимание ученых самых разных специальностей.

Исторический контекст проблемы. Обращение
к истории, в том числе истории христианской религии, способствует получению интересных результатов во многих областях современного человекознания. Однако при анализе соотношения содержания,
объема, контекстов употребления понятий <истина>
и <правда> такой ход мысли имеет особый смысл.
Дело в том, что различение указанных понятий, с трудом прокладывающее путь к умам современных ученых, отчетливо прослеживается еще в трудах древнегреческих авторов и в Новом Завете [Theoogica
Dictionary..., 1983].

В древнегреческом языке слово <истина> (а1еtheia) буквально обозначает <не скрытое> [Древнегреческо-русский словарь, 1958]. Оно указывает на
событие, реальный факт, который можно наблюдать,
обозначить и описать с помощью слов. Факт (собы
12

тие) раскрывается, обнаруживается людьми или сам
<обнаруживает себя>, хотя и может подвергаться
искажению и замалчиванию. В двухтомном древнегреческо-русском словаре И. X. Дворецкого слово
aetheia переводится следующим образом:

1) истина, правда (например, рассказывать всю
правду, быть истинным, в действительности);

2) действительность, подлинность;

3) истинность, верность (например, истинность
снов и сбывшегося пророчества);

4) правдивость, прямота, искренность;

5) <истина> (сапфировое украшение, которое,
как символ истинности их учения, носили жрецы в
Египте) [Древнегреческо-русский словарь, 1958, т. 1,
с. 77-78].

Наиболее частые противопоставления atheia pseudos (обман) и doxa (молва, мнение, представление, видимость). Они замещают и искажают истину.

Следовательно, в древнегреческом языке под
словом истина (aetheia) понималась реальность, реальное положение вещей, соответствие сказанного
действительности. Слово aetheia, в отличие от слова dikaiosyne (правда), не может описывать человеческие качества. В древнегреческом языке истина
мыслится как нечто видимое, что необходимо исследовать. При таком ее понимании правомерен
вопрос: можно ли постичь (буквально - взять, схватить) истину. В юридической языковой практике
истина понимается как реальность, реальные факты, события, в противоположность многочисленным
субъективным описаниям в свидетельских показаниях. В исторических трудах истина также указывает на реальный ход событий и противопоставляется молве и мифам.

13

В античной философии также используется это
противопоставление, характерное для греческого
мышления и мировоззрения. Так, по свидетельству
Диогена Лаэртского, Парменид <разделил философию
на две - философию истины и философию мнения.
Поэтому он и говорит в одном месте... Все тебе должно уведать: Истины твердое сердце в круге ее совершенном, Мнение смертного люда, В котором нет истинной правды> [Диоген Лаэртский, 1979, с. 371].
Только сущее, умопостигаемое, говорил Парменид,
может считаться истиной в отличие от становящегося, чувственного, <того, что кажется сущим> и о чем
существует не истина, а мнения [Фрагменты..., 1989,
ч. 1, с. 186]. Парменид, как и многие античные философы, например Диоген, под истиной понимает
подлинное бытие в отличие от преходящих, <внешних> событий. Так, для Платона истина (aetheia) мир вечных и неизменных идей. подлинная реальность в отличие от eidoon (отражение, видимость.
кажимость). Такой подлинной реальностью является только божественное. Знание истины, причастность
к вечному, к абсолютной реальности - благо для
человека, а <...заблуждающуюся душу должно считать безобразною и несоразмерною> [Платон, 1993,
с. 291]. Душа, познавшая хоть крупицу истины, будет благополучной и становится спутницей бога [там
же, с. 157].

Аристотель рассматривает истину в основном
как соответствие высказывания действительности.
<Ведь ложное и истинное, - утверждает он, - не
находится в вещах, так, чтобы благо, например, было
истинным, а зло непременно ложным, а имеются в
(рассуждающей) мысли...> [Аристотель, 1976, т. 1,
с. 186]. Аристотель рассматривал истинность не как

14

свойство вещей, а как свойство мыслей. Согласно его
определению, истина есть такое знание, которое соответствует действительности. С тех пор классическую
теорию истины, основанную на этом определении,
называют теорией соответствия (корреспондентной
теорией истины). Если Платон и Аристотель еще формально употребляют слово <истина> для обозначения
того, что соответствует действительности, то у гностиков, неоплатоников прилагательное <истинный>
начинает пониматься только как <вечный, божественный> [The Interpreters Bibe, 1990, v. 2, с. 240].

Таким образом, основное для предшествующих
этапов значение (действительный, подлинный) становится производным от более позднего (божественный).
Человек обладает истиной настолько, насколько он
близок к божеству, видит вечный, божественный смысл
происходящего [The Interpreters Bibe, v. 9, с. 1722].

Для людей, знающих историю, не покажется
странным тот факт. что описанные выше значения
истины очень близки к христианскому их пониманию. Греческий язык Нового Завета не является полностью тождественным классическому древнегреческому языку. Ключевые понятия Нового Завета необходимо рассматривать не только в системе греческого
языка, но и античной культуры, философии, миропонимания.

В языке Нового Завета слово <истина> употребляется в следующих значениях:

1. Истина - то, что обладает верностью и силой. Истина понимается как норма, подлинное и надлежащее. В этом ветхозаветном смысле слово <истина> употребляется в послании апостола Павла к Ефесянам, 4:21, а также в послании апостола Павла к
Галатам, 2:5; 2:14.

15

2. Истина - то, на что человек может положиться. В значении верности, доверия. Божественная истина здесь является синонимом Его верности (pistis).

3. Истина как реальное положение дел, такое,
как оно само являет себя (Первое послание апостола
Иоанна, 3:18).

4. Истина как истинность утверждения (см.
Евангелие от Марка, 14:70, или Деяния апостолов,
26:25).

5. Истина как истинное учение, вера. Именно в
этом смысле праведные названы <детьми истины>, а
апостол Павел называет Евангелие истиной и часто
замещает одно понятие другим (Второе послание апостола Павла к Коринфянам, 4:2). Во втором послании апостола Павла к Фессалоникийцам, 2:10-12
слово истина понимается как христианское откровение, доктрина, в противоположность учению антихриста, а во втором послании апостола Петра, 1:12,
истина обозначает просто христианство.

6. Истина как божественная реальность, откровение. Это значение слова aetheia в основном употребляется в Евангелии и посланиях апостола Иоанна, создавшего свой, индивидуальный язык для описания жизни Иисуса Христа. Корпус текстов апостола
Иоанна отличается от других текстов Нового Завета
и по содержанию, и по способам изложения. Это самая богословская часть Нового Завета. Понимание
истины как Иисуса Христа, воплощающего Божественную природу, Божественное Откровение, положило начало христианской теологии и мистике.

В состав значений новозаветного слова <истина> aetheia входят древнегреческие, ветхозаветные
и собственно новозаветные значения, которые можно назвать специфическими для христианства (исти
16

на как истинное учение, христианство; истина как
божественная реальность, откровение). Уже в более
поздних, в том числе в современных христианских
текстах, вне зависимости от того, к какому вероисповеданию принадлежат их авторы, слово <истина>
понимается, в основном, как <истинное учение> или
<божественная реальность>. На эту специфику понимания истины в Новом Завете и в христианстве
опираются авторы большого числа современных апологетических сочинений, совершая зачастую осознанную или неосознанную подмену понятий. Сначала
слово <истина> употребляется в традиционном для
европейской культуры и науки <греческом> смысле
как <реальное положение дел - так, как оно само
являет себя> или <истинность утверждения>. Затем
происходит переход в другую плоскость рассуждения, и под тем же словом <истина> начинает подразумеваться <истинное учение> или <божественная
реальность>. Однако надо иметь в виду. что термин
<реальность> при этом употребляется совсем в ином
смысле, чем обычно имеют в виду ученые-материалисты, то есть природное и социальное бытие. Реальностью <истинное учение> является для человека
лишь потому, что имеет для него экзистенциальный
смысл. Это духовная реальность, отличная от реальности материального мира.

Вот, например, каким образом описанная выше
динамика изменения понимания истины отражена в
словаре библейского богословия: <В обычной речи
истинными называются такие мысли и слова, которые соответствуют действительности, или же сама
действительность, раскрывающаяся, становящаяся
явной, очевидной уму (истинный, не скрытый). Таково умозрительное представление греков, которое обыч
17

но разделяется и нами. Библейское понятие истины иное, так как оно основано на определенном религиозном опыте, на опыте встречи с Богом. Оно подверглось, однако, значительной эволюции: тогда как в
Ветхом Завете под истиной понималась прежде всего
верность Союзу - Завету, в Новом Завете она становится полнотой откровения, сосредоточенной на Христе> [Словарь библейского богословия, 1990, с. 478].

Итак, общим основанием, объединяющим древнегреческое и новозаветное понимание слова <истина>,
молено считать идею <отражения реальности> (включая и реальность божественную), <реального положения дел>, того, что происходит вне человека и
независимо от него. Человек может по-разному относиться к истине, руководствоваться ею, полагаться
на нее, но в слове <истина> отсутствует элемент личной включенности человека в процесс ее создания и
<осуществления>. Истина, особенно в новозаветном
значении, несет этическую нагрузку, истина - это
реально существующий атрибут Бога, добро. Вместе
с тем надо учитывать, что это добро абсолютное, данное человеку <извне> и на все времена. Если рассматривать понятие истины в плоскости взаимоотношений людей с Богом, то можно сказать, что в Библии и христианстве выделяется три главных признака
истинности: оправдание ожиданий человека, общезначимость религиозных догматов и динамичность,
процессуальность религиозного переживания как
<жизни в истине>.

По поводу первого признака X. Кокс, ссылаясь
на голландского теолога К. А. ван Персена, пишет об
использовании слова <истина> в Ветхом Завете: <Это
слово описывает нечто, на что можно положиться,
что доказало свою надежность. Так говорят о вино
18

градной лозе, которая оправдывает ожидания человека и осенью приносит плоды. Бог называется истинным (верным), так как Он делает именно то, что
обещает сделать. Он освобождает рабов из плена и
таким образом становится истинным, т. е. верным
Своему народу. Осуществление ожидаемого - мерило истинности> [Кокс, 1995, с. 79]. Для верующих
истина - это не только то, что соответствует действительности (существованию Бога), но и не вызывает сомнений, не требует доказательств.

Обратимся к второму признаку истинности. Известно, что в русской культуре, как и многих Других, имеет глубокие корни понятие православной христианской истины. Однако в этом случае изменяется
основание, по которому, например, библейские десять
заповедей считаются вечными истинами. Познавательная истина представляет собой оценку объективности
знания, его адекватности действительности. В основе
религиозных истин лежит вера. В христианской религии вопрос о достоверности высказываний Христа
не только не ставится, но расценивается верующими как богохульство: в божественных откровениях
нельзя сомневаться, в них надо верить. То же можно
сказать и об основных положениях Нового Завета.
Например, трудно представить себе подлинно верующего христианина, который сомневается в истинности утверждения о непорочном зачатии Девы Марии.
Почему же тогда многие религиозные догматы остались в истории человечества именно как истины?
Потому, что с ними соглашались и продолжают в
них верить многие миллионы людей. В христианстве
отличительным признаком истинности положений
Библии считается их общезначимость, не знающая
национальных и исторических границ универсаль
19

ность. Христианские истины подобны закону: они обладают надындивидуальным статусом и обязательны для всех верующих. Но с научной точки зрения
любая религиозная истина - не более чем метафора, потому что догматы церкви основаны не на достоверном знании, а на мнениях, убеждениях, преданиях: <Церковь православная утверждается на предании, но на предании истины, а не на предании лжи>
[Соловьев, 1989, т. 1, с. 54].

Третий признак религиозной истины - она приходит к верующему не через разум, а через чувства.
<Детская непосредственность> переживания является залогом его истинности. Такая истина динамична, процессуальна и субъективно дана в переживании.
В Новом Завете слово <истина> нередко встречается
в таких сочетаниях, которые современному ученому
кажутся логически и стилистически неправильными. Например, Иисус говорил, что он есть истина, а
его последователи должны творить истину. Это трупно понять с точки зрения гносеологического и онтологического понимания истины как оценки адекватности или неадекватности воспроизведения объекта,
предметного мира в знании. <Я есмь путь, истина и
жизнь> (Ин, 4:6). <Что это значит? Это значит, что
истина не носит интеллектуального и исключительно

познавательного характера, что ее нужно понимать
целостно, она экзистенциальна. Это значит также, что
истина не дается человеку в готовом виде, как вещная, предметная реальность, что она приобретается
путем и жизнью. Истина предполагает движение,
устремленность в бесконечность> [Бердяев, 1996, с. 20].
И если теперь проинтерпретировать высказывание
Иисуса Христа как выражение той действующей экзистенциальной истины, которая формируется, раз
20

вивается и проявляется в религиозном переживании,
молитве, то становится понятней ее непохожесть на
истину - результат научного познания.

В теоретическом плане богословский смысл упомянутых высказываний раскрывается в трудах крупнейшего теолога католической церкви Фомы Аквинского. Он развивал учение о двойственной истине,
согласно которой истины разума могут противоречить
истинам веры. Истины, полученные рациональным
способом, возникают в результате нахождения согласованности между интеллектом и предметами, на познание которых он направлен. В <Сумме теологии>
святой Фома писал: <Истинное, как было сказано, в
своем исходном смысле находится в интеллекте. В самом деле, коль скоро всякий предмет может быть
истинным постольку, поскольку имеет форму, соответствующую его природе, с необходимостью следует, что интеллект, поскольку он познает, истинен в
меру того. насколько он имеет подобие познанного
предмета, которое есть его форма, коль скоро он есть
интеллект познающий. И потому истина определяется как согласованность между интеллектом и вещью.
Отсюда познать эту согласованность означает познать
истину> [Антология..., 1969, т. 1, ч. 2, с. 836]. Однако нельзя познать истину только с помощью разума:
<Познание истины двояко: это либо познание через
природу, либо познание через благодать. И то познание, которое происходит через благодать, в свою очередь двояко: первый вид познания исключительно
умозрителен, как то, когда некоторому лицу открываются некоторые божественные тайны; другой же
род познания связан с чувством и производит любовь к Богу. И последнее есть особое свойство дара
мудрости> [там же, с. 8431.

21

Таким образом, сопоставление трудов светских
ученых и богословов показывает, что научные и религиозные истины не исключают, а взаимно дополняют друг друга. На это обращал внимание еще русский философ и психолог С. Л. Франк: <Истины,
данные через чувство, и истины, данные через мышление, относясь к разным областям, не встречаются
и потому и не сталкиваются между собой; и - что
самое важное - даже само понятие истины имеет
различный смысл в применении к каждой из этих
областей. Религиозная правда не есть, подобно научной, интеллектуальное воспроизведение объекта; она
есть жизнь в объекте, живое слияние с ним; и, как
указано, сама противоположность между субъектом
и объектом, образующая конституирующий признак
теоретического познания, погашается в религиозном
переживании; и потому последнее есть вообще не
столько .танис. об пбъсктр, сколько пюждегтво с
ним. переживание целостной субъективно-объективной правды> [Франк, 1994, с. 26].

Иные по отношению к понятию истины значения и контексты употребления обнаруживаются при
лингвистическом и психологическом анализе содержания <правды>. Вд,рсвнргр1".ческомя.!ыкс ^правда>
(dikaiosyne) происходит от слова dike, являющегося
ключевым понятием для греческой этики, юриспруденции, теологии и имеющего очень широкий спектр
значений. Dike понималось как <право>, <справедливость> не только в юридическом и политическом
смысле, но и как божественная справедливость, божественно установленный порядок на земле.

Слово dikaiosyne имеет в словаре Дворецкого следующие значения: справедливость, законность, праведность, правда, правосудие, судопроизводство [Древ
22

негреческо-русский словарь, 1958, т. 1, с. 405]. Слово dikaiosyne выражает повиновение, долженствование по отношению к Богу и людям, связь с обычаем, традицией. Первоначально оно описывает гражданские добродетели: соблюдение закона, выполнение
своего гражданского долга. В юриспруденции это
слово обозначает главнейший принцип законности справедливость, соблюдение законов и юридических
процедур.

В античной философии поднимался вопрос о
происхождении правды. Стоики считали, что она <существует от природы, а не по установлению, равно
как и закон и верный разум (так говорит Хрисипп
в книге "О прекрасном")> [Диоген Лаэртский, 1979,
с. 311]. Платон же считал, что правду творят люди.
Правда, - писал он, - это <то, что пригодно сильнейшему> [Платон, 1971, с. 106], <то, что пригодно
существующей власти> [там же, с. 107]. Правдивый
человек, пишет Платон, занимается своим делом и не
вмешивается в чужие [там же, с. 106]. Аристотель в
<Никомаховой этике> определяет правду (dikaiosyiie)
как середину между тем, чтобы поступать неправосудно, и тем, чтобы терпеть неправосудие. Правда
(dikaiosyne) состоит в обладании некоей серединой,
однако не в том же смысле, что и прочие добродетели,
потому что она принадлежит к середине, а неправда к
крайностям [Аристотель, 1976, т. 4, с. 157].

Слово правда (dikaiosyne) воспринимается как
часть важнейшей для греческого языка системы понятий, основанием которой является идея исконного, идущего от предков уклада жизни, устройства
человеческого общества, отражающего божественный
миропорядок, божественную справедливость. Понятие dikniosyne обозначает справедливость, законность,

23

то, что соответствует божественной идее устройства
общества. Оно употребляется в этике, юриспруденции, богословии, науке о политике. С помощью этого слова можно характеризовать человека умеренного, повинующегося законам, выполняющего свой
гражданский долг, не противопоставляющего себя
обществу, не <возвышающегося> над ним.

Понятие правды в Новом Завете в значительной
мере ассимилировало ветхозаветные значения древнееврейского языка, на котором написан Ветхий Завет.

В древнееврейском языке слово <правда> было
многозначным и выражало идею последовательной
работы Бога по созиданию на земле порядка, угодного Ему. По мнению И. Ш. Шифмана, <в основе ветхозаветных законов лежит представление о правде-справедливости. Вместе с милосердием, благополучием п
истиной правда была, по мнению эпохи, мифологическим существом, порождаемым космическими первоэлементами и олицетворяющими вселенский миропорядок и всеобщую гармонию (Псалом 85:9-14).
Она определяет и направляет действия Яхве, но она
же должна быть основой и сущностью власти (прежде всего царской власти) и суда. Пятикнижие буквально переполнено увещаниями вершить правду и
справедливость, особенно по отношению к социально слабым - сиротам, вдовам, беднякам, батракам,
не полноправным "жильцам и поселенцам" (например, Второзаконие, 24:14-15; 17-22; Исход, 22:20-23;
Левит, 19:32-37). Любое нарушение правды, т. е.
отступление от мирового порядка, могло иметь далеко идущие катастрофические последствия для всего
мироздания. В более узком плане оно угрожает стабильности общества и самому его существованию.
Этим обусловлена беспощадная суровость наказаний:

24

как правило, это смерть, т. е. удаление преступника
из мира живых в потусторонний мир> [Шифман,
1987, с. 130-131].

Однако существует и другая трактовка понятия
<правда>. Особенностью понимания правды в древнееврейском языке, в отличие, например, от древнегреческого, является то, что значение этого понятия
потенциально содержит в себе идею личных отноше.
нии, отношений между человеком и человеком или
человеком и Богом. Человек праведен, если он отвечает определенным требованиям, которые накладывает на него общение с людьми или с Богом. Завет
между человеком и Богом понимается именно как
личные отношения, где Бог сам является законом, а
не стоит над ним, праведность человека мыслится
как личная верность договору, включенность каждого в отношения с Богом. Вообще в Библии понятие
правды чаще употребляется в значении праведности,
чем адекватности идеи действительности. Например.
оставаясь на научной позиции классического понимания истины, можно сказать, что Бог солгал Адаму и Еве, предупредив их, чтобы они не ели яблок с
дерева в центре Рая и не прикасались к ним, потому
что могут умереть. Практический опыт убедил пер.
вых людей в том, что это неправда. Однако с такой
оценкой Божественного наказа вряд ли согласятся
верующие христиане: для них правда библейских
притч и сказаний заключается не в соответствии последних действительности, а в праведности, согласии со словом Божиим. Для верующих все, что говорит Господь, - правда, которой должны следовать
праведники. В этом смысле праведен и Бог. Бог праведен потому, что Он верен Завету со Своим народом,
исполняет все обязательства, которые этот Завет на
25

кладывает на Него. Правда Божия поднимает Его порабощенный народ против завоевателей, проводит
через множество опасностей к победе.

С понятием <правда> в древнееврейском языке
соотнесены такие понятия, как верность, преданность,
благодать, спасение. Связь между <правдой> и <спасением> основывается на завете между Богом и людьми. Бог верен и потому спасает человека. Он выполняет свою часть договора с человечеством, независимо от того, выполняют ли люди свою.

Соответственно в Новом, завете понятие <правда> употребляется в следующих значениях:

.1. Правда как справедливый суд и управление.
В Новом Завете слово dikaiosyne может означать справедливый суд, суд Божий, суд Христа над человечеством в конце времен (Деяния апостолов, 17:31; Откровение Иоанна Богослова, 19:11).

2. Правда как праведное, правильное поведение,
правильное <хождение пред Богом>. Это наиболее частое для Нового Завета значение слова <правда>, означающее повиновение Божьей воле, подражание Христу, непорочность, праведность перед Божьим судом.

3. Правда как атрибут Бога. Такое понимание
правды характерно для апостола Иакова (Послание
апостола Иакова, 1:20). Правда, праведность воплощена в Боге. Человек в своей праведности может только подражать Богу, укореняться в Его праведности
(Послание апостола Иакова, 2:23). Апостол Иаков
протестует против мертвой праведности, которая только рассуждает о вере, но не воплощает ее в жизнь.
Он подчеркивает связь между верой и поступками.
Апостол Павел также понимает правду как Божественное свойство и на основании этого строит свою,
оригинальную доктрину спасения и оправдания че
26

ловека. Правда для него - сущность Бога. Правда
понимается также как объект надежды и веры: свою
правду Бог являет в спасении человека.

Следовательно, слово <правда>, в отличие от
слова <истина>, нужно трактовать как осуществление, воплощение абсолюта, истины в жизни реальных людей. Не случайно, в классическом древнегреческом языке <правда> обозначала и справедливость,
и законность, и судопроизводство как попытку создания или восстановления справедливости. Божественная правда в новозаветном понимании связана
с идеей личных отношений Бога и людей, <совершающихся> в определенных действиях. Бог действует праведно, являя свое милосердие людям, а люди праведны, выполняя Божественные заповеди. Если слово <истина> относится скорее к миру вещей и собьггий,
не включающих человека, безразличных к отношениям между людьми, то слово <правда> описывает
сопиум. относится к сообществу людей.

Сегодня с любопытством и даже изрядной долей изумления можно констатировать, что за последние две тысячи лет понимание соотношения содержания понятий <правда> и <истина> мало изменилось.
Об этом свидетельствуют точки зрения современных
ученых. Например, по мнению Н. Д. Арутюновой, категория <правда> дает истинностную оценку конкретным утверждениям о жизни людей, а <истина> общим суждениям о Вселенной и религиозным представлениям о сущности мира [Арутюнова, 1992, с. 18].
Однако такую точку зрения отнюдь не все считают
очевидной и общепринятой. В психологии наглядным свидетельством этого являются разногласия
между взглядами К. Г. Юнга и Э. Фромма.

27

Юнг, возможно, сам того не осознавая, использовал идею истины в древнегреческом и новозаветном понимании. Он считал истиной факты, саму реальность, а не оценочное суждение человека о ней.
И такой феноменологический подход, с его точки
зрения, является наиболее адекватным для деятельности психолога. В работе <Психология и религия>
он писал: <Истиной для этой психологии являются
факты, а не суждения. Например, говоря о мотиве
непорочного зачатия, психология интересуется исключительно фактом наличия такой идеи; ее не занимает вопрос об истинности или ложности этой идеи
в любом ином смысле. С точки зрения психологии
эта идея истинна ровно настолько, насколько она
существует. Психологическое же существование
субъективно лишь до тех пор, пока та или иная идея
овладевает только одним индивидом, эта же идея
становится объективной, когда принимается обществом путем consensus gentiuni. Данная точка зрения является общей для всех естественных наук.
Психология подходит к идеям и другим продуктам
сознания так же, как, например, зоология к различным видам животных. Слон истинен, ибо существует. Более того, он не является ни умозаключением, ни субъективным суждением творца, это феномен> [Юнг, 1991, с. 132].

Следовательно, истиной в понимании Юнга является факт (<не скрытое>), а не суждения о нем.
Его критерий различения субъективного и объективного (возникла ли какая-то идея только у одного человека или же она установлена обществом) мало
чем отличается от религиозного. Например, для христиан <истинное учение>, <божественная реальность>, фактически являющиеся синонимами объек
28

тивнои истины, объективны именно вследствие их
общепринятости и даже институциональной заданности.

Фромм использовал понятие истины в значении, содержательно более соответствующему категории <правда>, и не соглашался с точкой зрения
Юнга: <Юнговское понятие истины несостоятельно.
Он утверждает, что "истина - это факт, а не суждение о нем", что "слон является истинным, потому
что он существует". Но он забывает, что истина всегда и необходимо относится к суждению, а не к описанию феномена, который мы воспринимаем с помощью наших органов чувств и который мы обозначаем
при помощи словесного символа. Юнг утверждает далее, что идея является "психологически истинной, поскольку она существует". Но идея ''существует" независимо от того, является ли она иллюзией или основана на фактах. "Существование" идеи не делает ее
"истинной" ни в каком смысле. Лаже практикуотший
психиатр не смог бы работать, если бы он не устанавливал истинности идеи, то есть ее связи с явлением,
которое она описывает. Не сделав этого, он не смог бы
выявить даже, с чем он имеет дело - с галлюцинацией
или симптомом паранойи. Но подход Юнга несостоятелен не только с точки зрения психиатра, Юнг отстаивает релятивистские взгляды, которые только при
поверхностном знакомстве кажутся более терпимыми
по отношению к религии, чем взгляды Фрейда, но в
действительности по самому своему духу противоположны таким религиям, как иудаизм, христианство
и буддизм. Последние рассматривают стремление к
истине как одну из самых главных добродетелей и
важнейших обязанностей человека и утверждают, что
их доктрины, будучи постигнуты либо через от
29

кровение божие, либо при помощи лип^ь силы разума, могут быть проверены на истинность> [Фромм,
1990, с. 231-232]. Очевидно, что Фромм придает истине значение правды, он понимает, что последняя
более соответствует описанию психологии людей, социальных взаимодействий, а также индивидуальных
отношений человека с Богом.

Итак, проведенное исследование выявило давние
культурно-исторические традиции, глубокие корни
современного понимания понятий <истина> и <правда>. Как и в древности, сегодня слово <истина> связывается в сознании людей с отражением реальности
(в том числе для верующих - божественной реальности), т. е. того, что происходит вне человека и независимо от него. Однако это не означает, что возникновение и существование истины никак не связано с
познающим мир субъектом. Напротив, истина как
объективная категория определяется только посредством соотношения понятия с субъектом, бытия с сознанием. В процессе познания, взаимодействия объекта с объектом гносеологическая истина постепенно превращается для него в психологическую правду. Это
происходит вследствие конкретизации, индивидуального осмысления истины, включения ее в контекст
личностного знания. Современные психологические исследования не отрицают античного и христианского
понимания правды, а наполняют его конкретным содержанием. Ранее оно было не выявленным, скрытым различными социальными, культурными, религиозными контекстами от взоров ученых - как верующих, так и неверующих. Благодаря размышлениям
и экспериментам психологов постепенно становится
все яснее и яснее, почему истина понимается и субъективно переживается как правда.

30

Таковы универсальные и интернациональные
представления о сущности истины и правды, выраженные в христианстве и нашедшие отражение в
науке. Вместе с тем, не отрицая универсальности и
общезначимости этих представлений, современным
ученым надо знать, что в разных странах и частях
света люди неодинаково понимают содержание и
смысл понятий <истина> и <правда>.

РУССКИЕ И ЗАПАДНЫЕ
КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ
В ПОНИМАНИИ ИСТИНЫ И ПРАВДЫ.

Согласно традициям русской науки и культуры, поиски истины в делах общественных, в отношениях между людьми неотделимы от представлений о добре п зле. В нашем отечестве истина всегда
рассматривалась не только с познавательной, но и с
моральной точек зрения. В основе такой позиции
лежит убеждение русских мыслителей в том, что
истина и правда - это категории не формальной
логики, а нравственной философии. В логике высказывание, утверждение или мнение считается истинным, если и только если оно соответствует фактам. Российскую интеллигенцию, вечно занятую решением <проклятых> вопросов, поисками гармонии
в окружающей социальной действительности, в таком определении истины не устраивает ограничение <и только если>. Причина заключается в том,
что российское национальное самосознание исторически формировалось на основе представления о том,

31

что истинное отражение действительности принципиально не может быть ограничено фактами. Если
истина не связана с добром (в частности, справедливостью), то это ущербная истина и даже, может быть,
вообще не истина.

Западные мыслители иначе оценивают соотношение истины, добра и красоты. Философы анализируют указанное соотношение в контексте сопоставления разума, познания и ценностей. Вот как видят
эту проблему западные ученые, в частности Бертран
Рассел: <Наука не решает вопроса о ценностях, но
происходит это потому, что такого рода вопрос вообще не решается с помощью интеллекта. Ценность не
имеет отношения к истине или лжи> [Рассел, 1987,
с. 206]. Наиболее прозорливые представители западной цивилизации вынуждены признать, что живут в
условиях конфликта этических, эстетических и познавательных ценностей. М. Вебер в докладе, обращенном к молодежи, констатирует: <Мы знаем также.
что прекрасное может не быть добрым и даже оно
прекрасно именно потому, что не добро, - это нам
известно со времен Ницше, а еще ранее вы найдете
это в "Цветах зла" - так Бодлер назвал томик своих
стихов. И уже ходячей мудростью является то, что
истинное может не быть прекрасным и что нечто истинно лишь постольку, поскольку оно не прекрасно,
не священно и не добро> [Вебер, 1991, с. 142]. Еще
раньше Ф. Ницше, упоминая Вольтера, писал о том,
что <истина, искание истины чего-нибудь да стоит,
и когда человек при этом поступает слишком почеловечески, - "i ie cherche ie vrai que ie bieii"
(он ищет истину только для того, чтобы делать добро), - то держу пари, что он не найдет ничего!> [Ницше, 1990, с. 184].

32

Как диссонанс и контраст по отношению к вышеизложенному воспринимаются высказывания самобытного русского мыслителя Н. Ф. Федорова, развивавшего учение о триединстве истины, добра (блага) и красоты (прекрасного): <При отвлечении от
знания нравственного начала знание не может оставаться даже и чистым... Знание, отвлеченное от художественного, от прекрасного, будет чистым, мертвым. Художественное, отвлеченное от нравственного, обратится в промышленность... Отвлеченное
от нравственного, художественное не может быть
даже искусством для искусства: прекрасное, отделенное от нравственного, будет чувственной красотой, которая создает общество полового подбора...
Если же отделить от прекрасного истинное, то получится обман, обольщение. Благо, отделенное от
прекрасного, будет страданием, а не блаженством;
отделенное от прекрасного, благо не может быть даже
мертвым, бездуптным аскетизмом: благо же без знания, невежественное благо...> [Федоров, 1982, с. 460].
В унисон с размышлениями Федорова звучат высказывания Н. И. Надеждина: в статье <Литературные опасения за будущий год> (1828 г.) он риторически спрашивает: <Что значит красота как не истина, растворенная добротою? о П далее: <и.)ящш)с
неудобомыслимо без отношения к существенным потребностям духа нашего: истинному и доброму> [пит.
по: Столович, 1994, с. 312].

Утверждение о дихотомии истины и добра со&heip;