Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

Казимеж Обуховский
Психология влечений человека

«Психология влечений человека»: Прогресс; Москва; 1971
Аннотация

Монография польского психолога профессора Познаньского университета К. Обуховского посвящена анализу некоторых аспектов мотиваций поведения человека.
Автор с марксистских позиций рассматривает различные побудительные силы человеческой деятельности, анализирует концепции мотивов, потребностей и установок, формулируя свои взгляды по этим дискуссионным проблемам.
Привлекая большой экспериментально-психологический материал и данные собственных клинико-психологических исследований, К. Обуховский на ярких примерах показывает значение «внешних» и «внутренних» факторов в происхождении различных форм нарушений адаптивного поведения. Эти данные представляют не только познавательный интерес, но и способствуют также разработке психологических принципов психотерапии.
В книге приводится более 150 источников, что позволяет читателю познакомиться с различными точками зрения по этому кругу вопросов. Использованы, в частности, исследования польских психологов, которые недостаточно известны советскому читателю.
Книга представляет интерес для широких кругов интеллигенции.

Предисловие автора к русскому изданию

С того исторического момента, когда перед психологами встала практическая задача объяснения поведения отдельного конкретного человека, изменилась и расстановка психологических проблем. На первое место выдвинулись проблемы мотивации. Стало ясно, что сложную структуру регуляторных процессов человека интегрирует в одно целое та задача, которую он ставит перед собой. Если такой задачи нет, то нет и программы и цели действия, нет организованного, строго направленного поведения. Процессы инициации и реализации действий, направленных на данную цель, процессы, определяющие то, что человек совершает данный поступок, а не иной, и являются мотивационными процессами. Конечно, в этом отношении мотивация неразрывно и сложно связана с процессами отражения действительности, комплексом знаний и умений, с психическими установками, потребностями и биологическими влечениями.
Поэтому всякое изучение мотивационных процессов у человека есть, по сути дела, изучение личности в ее действии, личности, структура которой определена не только прошлым: индивидуальным опытом, результатом жизни в данных социальных и биологических условиях, но и будущим. Это значит, что личность человека определена также и тем, к чему он стремится, какие задачи может и хочет ставить перед собой. Личность человека — это система, предназначенная к решению будущих задач; и глубоко ошибается психолог, который хотел бы понять ее на основании только ее прошлого. В этом состоит, между прочим, заблуждение как психоанализа, так и бихевиоризма всех оттенков. Особенно важно учитывать этот факт, приступая к психологическим прогнозам, а также психокорректурным и воспитательным мероприятиям.

Таковы вкратце взгляды автора на основы психологии мотивации. Они объясняют способ изложения проблемы психологии человеческих влечений.
Мне представилась возможность почти два года близко сотрудничать со многими советскими психологами. Когда я читал лекции в Московском университете, проводил исследования в Институте им. Бехтерева в Ленинграде, изучал психологию установки в Тбилиси, я встретил не только радушный, дружеский прием, но и настоящий серьезный интерес к современным проблемам психологии личности. Горячие и долгие споры не только дали мне возможность расширить и углубить профессиональный кругозор, но и позволили высоко оценить научные достижения советских психологов. Их мнение об этой книге будет иметь для меня большое значение. Поэтому я очень признателен издательству «Прогресс», которое предоставило мне возможность, издавая мою книгу, возобновить научные отношения с советскими коллегами, что я считаю большой честью для себя.

Казимеж Обуховский
Институт психологии Познаньского университета им. А. Мицкевича

Познань, 20 мая 1970 г.

Само существование не является для человека достаточной целью существования и достаточно сильным мотивом преодоления действительности.

Стефан Шуман

ОТ АВТОРА

Хорошая книга должна сама защищать себя от нападок критиков-непрофессионалов. Однако редко автор бывает настолько уверен в своем произведении, чтобы после написания последней страницы не начать поисков фразы-заклинания. Той фразы, которая могла бы обеспечить правильное понимание замысла, главных идей, которая могла бы предупредить нападки и вызвать интерес, то есть все то, что должно дать само по себе чтение работы.
К прискорбию, подобное заклинание все еще остается только мечтой, питаемой, правда, сообщениями о перспективах, основывающихся на экспериментах по электрической стимуляции мозга. Пока, впрочем, нейрохирургов не привлекают к сотрудничеству с издательствами и не поручают им подготавливать читателей к восприятию предлагаемого текста. Автору не остается ничего иного, как ограничиться несколькими замечаниями информационного характера.
Эта книга возникла как результат раздумий психолога-практика, который среди разнородных дефиниций, миниатюрных теорий, строгих фактов и пожеланий, складывающихся в современную теорию мотивации, искал удовлетворительного объяснения невротических форм нарушения приспособления. Стараясь найти возможно более верный путь, я стремился выбрать наиболее обоснованные элементы и, подкрепив их клиническим опытом, создать достаточно удобную и не слишком сложную теоретическую схему. По этой причине читатель, который ждет от монографии проблем, исторических очерков и критических анализов, очевидно, будет разочарован. Книга содержит только то, что я могу сказать, отталкиваясь от собственных наблюдений, а богатый фактический материал служит для иллюстрации дефиниций и гипотез, касающихся условий правильного функционирования человека современного культурного уровня. Я полагаю, что читателями моей работы будут люди, которые по роду своей деятельности должны разрешать сложные вопросы мотивации человеческого поведения, то есть, помимо психолога, она заинтересует юриста, врача, педагога, литератора. По этой причине я также по возможности отказался от специальной терминологии и сложных, хотя и интересных анализов в пользу доступности изложения.
В своей книге я хочу представить специфическую точку зрения на деятельность человека и дать достаточно точные понятия, которые могли бы помочь в «препарировании» деликатной ткани человеческих влечений, — и это все. Вместе с тем этого вполне достаточно, чтобы сомневаться, разрешает ли книга поставленные задачи? Возможно, меня оправдает высказывание Тадеуша Томашевского:

«Заблуждение при попытках решения существенных проблем, безусловно, более важно и субъективно более интересно для прогресса науки, чем безукоризненная правильность во второстепенных вопросах».

Чтобы обеспечить своей работе научную точность и расшифровать ряд неясных понятий, я пользовался помощью многих людей. Всем им, а особенно учителю моему, профессору Анджею Левицкому, а также профессору Стефану Шуману, который убедил меня в плодотворности моих усилий, я приношу здесь горячую и полную уважения благодарность.

ГЛАВА I
МОТИВ ПОВЕДЕНИЯ

1. ВВЕДЕНИЕ

Каждый, кто хочет понять человека, начинает с поисков причин его действий. Ученик сбежал с уроков. Алкоголик обокрал магазин. Обвиняемый просит высшую меру наказания. Каждый из этих людей поступает так по какой-либо причине. Мы стараемся выяснить ее. В таком случае мы говорим, что хотим понять мотивы, которыми руководствовались эти люди, избирая тот или иной способ поведения. Только зная мотив, мы приступаем к оценке действий людей и принятию решений. Бегство ученика из школы мы оценим по-разному в зависимости от того, был ли мотивом страх перед учительницей или пренебрежение своими обязанностями. Когда алкоголик грабит государственный магазин, мы можем допустить, что мотивом здесь была потребность в алкоголе, а в таком случае суд применит особую правовую квалификацию его действий. Мы говорим, что поняли мотив поведения обвиняемого, который просит о высшей мере наказания, когда узнаем, что он психически болен и страдает комплексом вины.
Так и сам термин «мотив» (происходящий от латинского movere — приводить в движение, толкать) мы применяем для определения всех тех факторов, которые вызвали какое-либо действие. Термин этот вошел в обиход, и, что весьма важно, несмотря на очень широкий диапазон его значения, применение его в повседневной жизни не вызывает принципиальных недоразумений. Трудности возникают при использовании его в качестве инструмента психологического анализа. Объясняются они тем, что термин этот вопреки видимости многозначен. Прежде чем мы приступим к подробному анализу разных определений мотива, полезно будет в общем, познакомиться с теми трудностями, которые вызывает применение этого термина в практике психолога.
Большинство точных данных, касающихся мотива, взято из экспериментальных наблюдений над животными. Исследователи, использовавшие животных для создания упрощенных лабораторных моделей ситуаций, связанных с действиями человека, установили ряд точных критериев описания мотива. Измерялись сила и энергия отдельных мотивов. Вскрывались факторы, влияющие на возникновение мотива и изменение силы его действия. Выявлялись закономерности, определяющие действие разных мотивов, и последствия, к которым приводит трудность их реализации. Продуманное использование экспериментальной аппаратуры, возможность оперирования точными показателями, такими, например, как время лишения пищи, величина напряжения электрического тока, включаемого для «наказания» животных, число ошибок, сделанных в ходе решения задачи, и прежде всего поразительные аналогии, которые обнаруживались среди явлений, наблюдаемых у исследуемых животных и людей, находящихся в подобной ситуации, содействовали влиянию результатов этих исследований на развитие учения о мотивах. Было доказано, что и у людей и у животных поведение может быть полимотивационным. Причиной действия могут быть несколько мотивов, даже противоречащих друг другу, что позволяет осуществлять специфические способы действия, обусловливает непоследовательность поведения или отказ от действия. Доказано также, что наивысшего уровня точности можно достичь в отношении мотивов средней силы, а при слишком сильных или слишком слабых точность измерения снижается. Известны закономерности поведения в конфликтных ситуациях, эффекты действия в группе и множество подобных явлений (см., например, Креч, Крачфилд, 1959).
Однако, несмотря на значительные успехи в этой области, они оказываются недостаточными для решения тех задач, которые стоят перед клиническим психологом, пытающимся понять поведение своих больных. Закономерности, так просто демонстрируемые на подопытных животных, не всегда можно перенести на ситуации, в которых мы имеем дело с человеком. Встает, например, вопрос: говоря о нескольких мотивах, действующих у Яна, имеем ли мы в виду то же самое, когда говорим о мотивах, действующих у крысы, а если нет, то в чем заключается разница?
Мы знаем, что когда двух крыс с равными физическими данными лишают пищи — одну на пять, другую на десять часов — и затем впускают в клетку, в которой они должны преодолеть одинаковые препятствия, прежде чем получат доступ к пище, то различие, которое будет обнаружено в их поведении, можно будет объяснить разницей в силе мотивов голода. Мы можем дополнительно усложнить эту задачу, пропуская через пищу электрический ток, вызывающий у животных боль, и наблюдать, какой мотив победит — мотив голода или мотив бегства от боли. Если мотив голода будет слабее, а мотив страха сильнее, крыса не будет трогать пищи. Со временем, однако, может наступить момент, когда под влиянием усиления голода крыса будет хватать пищу, даже наталкиваясь на боль. Точно зная время лишения пищи, силу тока и число предшествующих опытов, мы, в общем, можем предвидеть, в какой момент мотив голода перевесит мотив страха и крыса прикоснется к пище. Мы оперируем здесь численными показателями силы мотива. Имея возможность влиять на поведение и характер факторов, показывающих силу мотива, мы можем вынудить крысу к определенным формам действия. Мотив в этом случае является существенным фактором, побуждающим к действию, и мы знаем, что, когда мотив, есть, крыса действует; когда же его нет или когда два противоположных мотива имеют равную силу, крыса остается пассивной.
Если мы, однако, попытаемся повторить тот же самый эксперимент с человеком, нас может постигнуть неудача. Предположим, что на основе наших исследований мы знаем, что у Яна действует слабый мотив голода и сильный мотив страха. Будет ли Ян в действительности вести себя в соответствии с прогнозами? Может быть, да, а может быть, нет. Возможно, исследование ста янов, находящихся в аналогичной ситуации, покажет статистически достоверную частоту усиления тенденции к отказу от пищи, вызывающей боль. Это значит, что большинство янов должны вести себя определенным образом в определенной ситуации. Нас, однако, интересует, что сделает тот конкретный Ян, с которым мы имеем дело. Возможно, что Ян откажется от пищи, но он может также устроить нам сюрприз. Он может, например, обдумать ситуацию и на основе определенных разумных предпосылок решить преодолеть свой страх и добыть пищу. Делается это потому, что Ян как человек осознает свое действие и для него типично то, что его сознание регулирует выбор той, а не иной цели и программы действий. Поэтому даже очень голодный человек может поделиться своим куском хлеба с другим человеком; даже очень сурово наказанный может не отступить от своих действий, если он убежден в правильности своего поведения.
Состояние организма, информация о внешней ситуации и даже опыт не влияют на реакции человека так, как это имеет место у других животных, у которых регулятор — мозг — функционирует в лучшем случае на уровне условных рефлексов по закономерностям, обусловленным структурой нервной системы. Регуляция, осуществляемая мозгом человека, происходит на качественно ином уровне благодаря существованию сознания и связанных с ним возможностей восприятия отраженной в абстрактных понятиях действительности и оперирования этими понятиями по законам, обусловленным не, только структурой нервной системы, но и традициями, элементами культуры, привычками, рациональным или магическим моментом в технике мышления. Сознательно проводя свои концепции в жизнь, человек может действовать наперекор собственным желаниям, давлению окружения, реализовать цели, отстоящие на десятки и даже сотни лет и связанные с благом неизвестных ему людей. Осознав идеологические принципы, человек может руководствоваться ими, полностью отвлекаясь от требований ситуации, например биологической или общественной, даже ценой собственной жизни. Сознание — высший эволюционный уровень регуляционных функций, которыми располагает нервная система живущих на Земле существ, не может не приниматься во внимание при решении вопросов мотивации человеческих действий. Контролирующая функция сознания у человека так важна, что в нормальных условиях мы не можем себе представить направленного, целевого действия без сознательной его проверки.
В то время как у животного фактор, динамизирующий действие, равнозначен фактору, побуждающему к началу действия и направляющему его, у человека в этой области функционируют два отдельных механизма. Один становится динамизирующим фактором, энергети-зирующим действие, а другой фактор делает возможным само действие, программирует его и вызывает его начало. Когда нам необходимо выяснить, почему Ян сменил место работы, мы можем сформулировать два на первый взгляд противоречащих друг другу объяснения. Одно из них: «Мотивом поведения Яна было недовольство тем, что его несправедливо обошли при повышении». Второе: «Мотивом поведения Яна была заинтересованность в другом виде работы». В первом случае мы определяем мотив на основе знакомства с Яном и его положением на работе. В другом случае мы основываемся на объяснении, которое дал Ян. В таких случаях говорится, что поведение Яна было полимотивационным. На одно и то же действие оказали влияние два мотива.
Можно ли их, однако, трактовать как два равнозначных мотива? Ведь их регулирующая функция все же различна. В первом случае речь идет об общей неудовлетворенности определенной ситуацией, содействующей изменению этой ситуации, что должно привести к уменьшению неприятного напряжения. Во втором мы учитываем данное Яном объяснение причин действия, то есть того, чем он руководствовался, принимая решение о смене работы. В данном случае несущественно, прав ли Ян. Существенно только то, что Ян таким образом установил для себя причины своего действия и, согласно этому объяснению, принял решение о начале действия. Если бы мы хотели изменить решение Яна и склонить его к возвращению на старое место работы, мы должны были бы сначала познакомиться с его объяснением необходимости действия, а потом (после формулирования гипотезы о так называемых объективных факторах, которые могли склонить его к смене работы) информировать его о том, какие факторы влияли на его постановку вопроса. Мы должны были бы объяснить Яну, почему он должен изменить свое решение. Ян мог бы вернуться на прежнее место работы только тогда, когда сформулировал бы новый мотив. Мы видим на этом примере, к которому будем возвращаться еще много раз, что определяющую роль в принятии и изменении решения о действии играет так называемый сознательный мотив. Мы видим также, что он не является движущим фактором. Он причина действия в том смысле, в каком, например, нажатие кнопки можно считать причиной полета ракеты.
Как следует из вышесказанного, используя в обычной жизни слово «мотив», мы приписываем ему то первое, то второе значение, хотя второе значение (мотив как объяснение причин действия) имеет более широкое хождение в повседневной жизни. Мы говорим, например: «В поведении Яна определяющими были благородные мотивы, Ян хотел создать людям лучшую жизнь». Обвинитель, вынося решение о суровой мере наказания, ссылается на низменные мотивы, которыми руководствовался обвиняемый, например зависть. «Если бы обвиняемый не хотел этого сделать, то мог бы удержаться от подобного поступка, ведь в момент совершения действия он был в полном сознании», —рассуждает судья. При таком понимании мотива действие является немотивированным, когда индивид вследствие психического расстройства или находясь в бессознательном состоянии не может подвергнуть свое действие контролю рассудка. В таком случае в соответствии с принятыми в нашем обществе моральными и правовыми нормами человек не карается и не награждается за последствия своего немотивированного действия, так же как не наказываются за это животные. Когда такое действие грозит опасными в социальном отношении последствиями, общество лишь ограждает себя от возможности дальнейшего нанесения вреда.
Таковы некоторые предварительные замечания. Они в известной степени обосновывают предлагаемое в работе понимание мотива как объяснения причин действия, тогда как для факторов, динамизирующих действие, также часто обозначаемых термином «мотив», необходимо, очевидно, другое название. Пожалуй, найти его нетрудно, поскольку богатство терминов всегда было сильной стороной психологии. Мы располагаем множеством терминов, используемых как эквиваленты слова «мотив». К наиболее популярным из них принадлежат термины «влечение», «потребность» и «инстинкт».

2. ОПРЕДЕЛЕНИЕ МОТИВА

В предыдущем разделе мотив в общих чертах определен как объяснение причин действия, способствующее принятию решения о его начале. Теперь попытаемся дать более точное определение того, что следует понимать под объяснением причин действия. Мы не можем заглянуть в сознание другого человека, он должен нас информировать о его содержании с помощью слов. Более того, некоторые данные позволяют предположить, что человек то, что переживает, понимает только с помощью слов и только с их помощью осуществляет мыслительные операции. Мотив же всегда является какой-то формулировкой. Если человек же сформулировал мотива совершенного или совершаемого действия, это практически означает только то, что ой не имел мотива действия и, следовательно, действие его было немотивированным. Психолог, столкнувшись с такой ситуацией, предполагает сознательный обман или психические нарушения, возникшие временно (например, в результате отравления, слишком сильных эмоций) или же связанные с психическим заболеванием.
Мы имеем, следовательно, первую часть искомого определения — мотив есть формулировка (мысленная, устная или письменная). Теперь выясним, чего должна касаться эта формулировка. Правильный ответ поможет нам дать высказанная ранее мысль о связи мотива с регулирующей функцией сознания. Регуляция действия есть, как известно, приспособление его к определенным требованиям ситуации (например, регуляция выделения желудочного сока основана, в частности, на приспособлении его химического состава к пище, которая должна быть переварена). Мы знаем также, что формулирование мотива делает возможным принятие решения о действии. Регулирующая роль мотива базируется на определении цели действия и предназначенной для этого программы, создающей основу для принятия решения о действии.
Итак, речь идет не о любом действии, а только об определенном роде действий, именно о действиях, направленных на достижение заранее запрограммированного результата. Программа эта может иметь строго определенный алгоритм,  может также быть обозначена в обших чертах, конкретизируясь в зависимости от хода действия. Например, Ян разработал подробный алгоритм действия, направленного на ограбление банка, и реализует его строго по задуманной программе. В другом случае Ян решил встать на путь исправления, избегая поводов к совершению преступления. В обоих случаях мы видим мотивированное действие, хотя во втором случае уровень конкретизации программы слишком невысок. Томашевский в своем «Введении в психологию» обосновал отличие этого рода действий от других действий, носящих характер случайных сопутствующих движений, сопутствующих эффектов и т. д., и предложил называть их деятельностями (1964, стр. 139). Деятельностью может быть как совсем простая моторная активность (забивание гвоздя молотком), так и сложная (написание книги), а также умственная активность (например, установление количественных зависимостей между массой и энергией). Каждый раз, следовательно, когда в дальнейшем ходе изложения будет использовано слово «деятельность», оно будет означать только мотивированное действие. 
Указанные зависимости можно представить себе следующим образом. Регуляция деятельности начинается с того, что индивид, уяснив себе (а следовательно, сформулировав, вербализовав) цель действия, определяет (или формулирует) программу действия. Когда процесс этот закончится и индивид создаст мотив, одобренный им, он может начать деятельность, то есть приступить к реализации программы, заключенной в мотиве. Если же данная форма поведения не регулируется мотивом, мы говорим о неосознанном, немотивированном действии.
Ставя так вопрос, можно определить мотив как вербализацию цели и программы, дающую возможность данному лицу начать определенную деятельность.
Мария Оссовская, которая в своей работе «Мотивы поведения» (1949) проанализировала ряд принятых в психологии определений мотива, отнесла подобное понимание этого термина к группе наиболее узких определений, характеризуя его как резко разграничивающее функции инспирации действия и его мотивирования (то есть динамизирования). Она указывает на то, что такая интерпретация сужает понимание поведения человека (стр. 31), приведя в числе других аргумент, что при этом вне поля зрения остаются мотивы, которых мы не осознаем, тогда как отказываться от их рассмотрения было бы неверно (стр. 32).
Аргумент этот можно было бы отвергнуть, приняв во внимание рассуждения, которые уже были приведены в начале этой главы. Фактор, динамизирующий действие и не отраженный в сознании, является функционально чем-то совершенно иным, чем мотив, принятый как объяснение причин действия. В общем, создается впечатление, что Оссовская, давая широкое и узкое толкование термина «мотив», не приняла в достаточной степени во внимание различие «инспирации» и «динамизации». Отсюда определение, ограничивающееся исключительно «инспирированием», она просто считает узким, вместо того чтобы признать его относящимся к другому аспекту действия. В дальнейшем мы убедимся, что Оссовская не одинока в своих взглядах, и автор данной работы будет вынужден в ходе изложения пояснить, что привело его не только к такому сужению понятия, но и к различению двух понятий. Ранее уже упоминалось, что это не было только желанием присоединиться к традиционному, припятому в повседневной жизни пониманию слова «мотив». Очевидно, по отношению к человеку каждое «более широкое» определение мотива является слишком общим и приводит к неправомерному объединению слишком разных факторов, играющих роль в приспособлении. Использование одного и того же понятия для определения этих факторов делает невозможным анализ причин различных форм поведения человека.
Определяя мотив как фактор, который дает человеку возможность сформулировать решение о начале деятельности известного типа мы исходим из того, что факторами, побуждающими к действию, будут в этом понимании, по-видимому, некоторые состояния напряжения, связанные с потребностями человека. О них будет речь в одном из последующих разделов книги. Сужение диапазона понимания мотива, включение в это понятие лишь того, что человек считает причиной своего действия, позволяет нам ограничить предмет исследования и дать особую трактовку других факторов, принимающих участие в процессе приспособления.
Этих преимуществ не имеют наиболее распространенные в психологии определения мотива. Приведу для примера несколько определений, которые наиболее разнятся друг от друга. Инглиш (1934): мотивом является «то, что кто-то сознательно определяет как основу своего поведения». Уоррен (1934): «Мотив — это сознательное переживание или подсознательные условия, которые в данной ситуации являются фактором, принимающим участие в детерминации индивидуального или общественного поведения». Камерон (1947, стр. 127): «На практике мы называем мотивом какой-либо фактор, о котором думаем, что он имеет особое значение как стимул к проведению какой-либо деятельности, определяя ее ход и результаты». .Теплов (1954, стр. 178): «Мотивы —это то, что побуждает человека к постановке тех или иных целей» (это могут быть чувства, интересы, убеждения и мировоззрение). Гилфорд (1956, стр. 91): «Мотивом является любой определенный внутренний фактор или состояние, которые ведут к началу и поддержанию активности». Хил-гард (1957, стр. 585) считает, что мотивом является любое состояние организма, которое имеет влияние на его готовность к началу или продолжению определенного поведения. Левицкий: «Мотив — это психический процесс,который изнутри стимулирует нас к постановке цели и принятию соответствующих средств действия» . 
В приведенных определениях отчетливо видна неоднозначность обсуждаемого понятия, бросается в глаза их общий характер, препятствующий практическому применению этого понятия. Используя определенное таким способом слово «мотив», следует каждый раз дополнять его подробным описанием того, о чем идет речь, так что само слово «мотив» становится ненужным.  В определениях, которые дают Хилгард, Гилфорд или Камерон, мотивом могло бы быть и чувство ненависти к врагу, и известное количество алкоголя в крови, и комплекс вытеснения, и боль, вызванная уколом булавки, или даже препятствие на пути к цели. В один разряд включены разные явления.
В определениях Левицкого и Теплова мотивом считается побуждающий фактор, динамизирующий действие, а вербальная формулировка цели и средств действия признана фактором, обособленным от самого мотива, хотя причинно связанным с ним.
Определения в словарях Уоррена и Инглиша кажутся мне слишком неясными, чтобы можно было их анализировать, хотя, по-видимому, определение Инглиша согласуется с тем, которое я предложил в этой работе. Механизмом, с помощью которого «кто-то сознательно определяет основу своего поведения», может быть программа деятельности, составляющая содержание мотива, но отчетливо это, однако, не сказано. Определение Уоррена сводит, по-видимому, мотив к общему личному опыту; он является, следовательно, понятием, близким к понятию установки.
Стоит также упомянуть, что некоторые психологи вообще отказываются от определения мотива и используют только термин «мотивация», обозначающий нечто, способствующее тому, что личность становится «скорее активной, чем неактивной», или нечто, способствующее доминированию одной формы активности над другой (Хебб, 1958, стр. 155). Можно также встретиться с использованием термина «мотивация» исключительно по отношению к силе, которая характеризует действие; мотивация определяется тогда как «высокая» или «низкая» (Доллард и Миллер, 1950, стр. 4, 324).
Очевидно, что приведенные примеры не исчерпывают даже небольшой части материала, который мог бы собрать интересующийся историей вопроса. Целью настоящей работы является только изложение взглядов автора. В связи с этим я позволю себе ограничить выбор примеров теми, которые считаю наиболее представительными для тех или иных взглядов на определение мотива, и показать, что все существующие в психологии различные понимания мотива можно разделить на две группы.
В одной мотив трактуется (с этим можно встретиться чаще) как фактор, побуждающий к действию. В другой — диапазон применения слова «мотив» ограничивается (это бывает реже) факторами, способствующими сознательному осуществлению действия благодаря формулированию его цели и программы. Сравним для упрощения человека с автомобилем — в первом случае мотив играет роль вспышки горючей смеси, двигающей поршень, шатун, колеса и одновременно водителя, ведущего автомобиль в определенном направлении определенным образом. Во втором — мотив выполняет только роль водителя, который, имея установленную цель и направление движения, включает двигатель и ведет автомобиль к этой цели. Куда он приедет — это уже другой вопрос.

3. НАПРАВЛЯЮЩАЯ И КОНТРОЛИРУЮЩАЯ ФУНКЦИЯ МОТИВА

Перейдем теперь к проблеме, которая была намечена уже в начале этой главы, но более конкретное обсуждение ее было невозможно, пока мы не преодолели трудности определения мотива. Речь идет о роли мотива в процессе регуляции алгоритма деятельности. Как известно, регуляция основывается на применении форм поведения к изменяющимся требованиям ситуации, и классическую ее схему можно проиллюстрировать с помощью структуры отрицательной обратной связи. Например, Ян, который проявлял сердечность по отношению к X, имел в связи с этим неприятности. Поэтому он изменяет свое отношение к нему на враждебное. Когда и это не дает результата, он начинает избегать X. Этим трем видам деятельности могли бы соответствовать три мотива:
1) «чтобы не иметь неприятностей, надо проявлять сердечность в отношении к X»;
2) «чтобы не иметь неприятностей, надо проявлять неприязнь в отношении к X»;
3) «чтобы не иметь неприятностей, надо избегать X».
Изменение в содержании первого и второго мотивов наступило в результате ситуации, возникшей в ходе реализации заключенной в них программы. Изменение это было проявлением ретуляции отношений Яна к X. Роль мотива в этой регуляции основывалась на том, что каждый раз он составлял закрепленное в памяти формулирование программы и цели данного действия.
Программа эта путем соответствующего выбора средств давала действию определенное направление. Ян, уясняя ее себе в ходе реализации деятельности, мог постоянно контролировать ее течение. Если, следовательно, руководствующийся первым мотивом Ян будет обижен X, то, придерживаясь в это время установленной программы, он будет делать вид, что ничего не заметил, и продолжать относиться к X сердечно и в дальнейшем.
Цель действия позволяла пересмотр программы с точки зрения эффективности ее реализации. Когда Ян убедился, что сердечные отношения к X, которые должны были избавить его от неприятностей, вызывают их, он изменил программу на другую, по его мнению более правильную. Так, следовательно, формулирование мотива, закрепленное в памяти, влияет на ход деятельности, выявляет ее программу и позволяет контролировать ее эффективность с точки зрения требуемой цели.
Как можно судить на основе вышесказанного, роль мотива в процессе регуляции деятельности основывается на том, что он становится фактором, направляющим деятельность, так же как обозначенная на карте дорога указывает направление пешеходу, помогая решить, пойдет ли он влево или вправо на ближайшем перекрестке, или как перфорированная лента, вложенная в регулятор автоматического токарного станка, руководит очередностью и качеством выполняемых на нем операций в соответствии с зафиксированной в комплексе отверстий программой. Контролирующую функцию мотива можно было бы представить образно на примере контрольных ламп, которые загораются тогда, когда запрограммированный процесс не приводит к ожидаемым следствиям.
Утверждение, что сформулированная и зафиксированная в памяти цель может играть роль критерия эффективности реализованной деятельности, устанавливая одно из необходимых условий сознательной регуляции действия, не вызывает возражений как с общей, так и со специальной точек зрения. Цель эта в процессе регуляции служит понятийной моделью требуемой ситуации, с которой сравнивается информация об истинном состоянии ситуации. Больше возражений встречает утверждение о направляющей роли программы действия, сформулированной в мотиве. Встает вопрос: каким образом цель может руководить деятельностью? Ставящие этот вопрос полагают, что управление имеет место только тогда, когда один материальный предмет влияет на другой предмет посредством некоторого приложения энергии. Например, человек, едущий на велосипеде, поворачивает руль усилием своих мышц. Существует, однако, иное, более широкое понимание управления, согласно которому «управление является... передачей информации, предполагающей вызвать в результате направленные ситуационные изменения» (Греневский, 1959, стр. 54). Способ передачи информации с точки зрения этого определения несуществен, зафиксированное в памяти содержание мотива является, несомненно, определенным набором информации и влияет на действие. Таким образом, утверждение, что мотив может управлять действием человека, является столь же верным, как и утверждение, что перфорированная лента, вложенная в цепь импульсов, приводящих в движение автомат управляет происходящими в нем производственными процессами.
Несколько пояснений. Очевидно, что сама проблема роли мотивов в процессе регуляции связана со значительно более широким вопросом из области теории передачи информации и требует особого обсуждения. В данном случае она будет затронута лишь в той мере, в какой это необходимо для наших целей. Последующая часть этого раздела посвящена нарушениям приспособления (дизадаптациям), иллюстрирующим на практике значение контролирующей и управляющей функций мотива в процессе регуляции человеческой деятельности. Обратим, например, внимание на то, какую большую роль в психотерапии играет внушение пациенту соответствующего мотива. Предположим, психотерапевт убеждает пациента, что, если он не будет разговаривать с женой после ссоры, это вряд ли улучшит семейную обстановку, тогда как откровенный разговор и букет цветов разрешат многие конфликты и подчеркнут его общественную зрелость. Тем самым психотерапевт старается подсказать пациенту такой мотив, который позволил бы ему выйти из замкнутого круга взаимных супружеских жалоб и выдуманных обид.
Останавливаясь на нарушениях приспособления, нужно заметить, что в конфликтных ситуациях мы часто встречаемся с большими трудностями в формулировании мотива. Нервное напряжение, раздражающее окружение, сознание, что не существует верного решения, ведет к отказу от овладения ситуацией и к пассивному подчинению ходу событий. Всякое вмешательство извне принимается недоверчиво. В подобных положениях блестяще оправдывает себя имеющий на первый взгляд мало смысла тип психотерапии, называемый по-английски cient-centered therapy (Роджерс, 1951) и в принципе основанный на том, что пациенту создаются условия для спокойного, целенаправленного монолога с самим собой. Психолог только вставляет в разговор замечания, говорящие о его заинтересованности и удерживающие монолог пациента в русле существенных проблем, а также придающие ему более строгий и конкретный характер. Тем самым пациент побуждается к правильной формулировке своих проблем в доброжелательной, спокойной обстановке и часто сам находит выход из ситуации, конструируя правильный мотив. Собственный, достаточно убедительный и конкретный мотив становится лучшим стимулом для деятельности, ведущей к психическому равновесию. Это признано на практике. Об этом свидетельствует тот факт, что, собственно, все применяемые методы психотерапевтической техники имеют целью или подсказать пациенту соответствующий мотив, или создать ему условия для формулирования предметного мотива. Поэтому в одних методах преобладает объяснение и внушение, другие носят успокаивающий характер, способствуют ликвидации затруднений при конструировании или одобрении соответствующего мотива. Типичным примером трудностей в одобрении мотива являются, например, те, которыми страдают психастеники из-за необычно высоких требований, предъявляемых к своим мотивам.

Приведем пример. Й. 3., 30-летний психастеник. Одинокий, живущий далеко от города, измученный продолжительными поездками, он хотел обменять свою комнату на расположенную ближе к городу. Дал объявление в газету, нашелся желающий обменяться. И тут начались бесконечные размышления о том, каким условиям должна отвечать новая комната и нужно ли в самом деле переселяться. Й. 3. постоянно утверждал, что не имеет достаточных оснований для окончательного решения, каждый из формулируемых по очереди мотивов отбрасывал как слишком поверхностный, малообоснованный. Продолжалось это три месяца и кончилось тем, что он остался на старом месте. Факт этот приобретет еще большее значение, если сказать, что почти все житейские дела Й. 3. оканчивались таким же образом. Способный, образованный, обладающий чувством собственного достоинства человек занимал на работе подчиненное положение, не дающее никаких перспектив на будущее.

Ясно видно, как неспособность к одобрению мотива, а именно одного из его элементов — программы деятельности, нарушает процесс регуляции деятельности. Интересной является также проблема нарушений приспособления, основанных на неспособности к изменению мотива и принятию нового, реализация которого могла бы вывести данную личность из состояния неприспособленности. Рассмотрим ее на примере, взятом из исследований, проведенных в 1954—1956 годах на группе 30 невротиков (Обуховский, 1959), отметив одновременно, какую большую роль в возникновении невроза играет неспособность к изменению мотива, связанного со слишком высокими требованиями.

К. Р., спокойный, трудолюбивый 50-летний мужчина. В детстве ничем особым в поведении не выделялся. Школу закончил со средними результатами. Молодым человеком начал работать на железной дороге, 11 лет спустя стал продвигаться по службе, через 20 лет занял должность в службе безопасности движения. Это была руководящая должность, связанная с большой личной ответственностью. Работал с постоянным напряжением, нередко по 15 часов без перерыва. Это страшно утомляло его, он часто болел, но никогда ему не приходило в голову уйти с этого места. «Нервы, однако, все чаще отказывались слушаться». Каждый телефонный звонок мог означать несчастье. Когда поблизости произошла железнодорожная катастрофа, появилось чувство сильного страха.
Именно в это время материальные условия его сложились таким образом, что он стал собственником даомика с .садом и пасекой. Появилась возможность спокойной жизни, о которой он когда-то мечтал. Но он не мог, однако, на это решиться. Возник новый конфликт — не только между требованиями работы и его нервной устойчивостью, но также между его стремлениями удержаться на месте, которого он добивался столько лет, и желанием тихой и более отвечающей особенностям его личности работы на пасеке.
Вскоре, кроме страхов перед предвещающим неприятность телефонным звонком, появились новые болезненные явления, которые сделали работу совершенно невозможной и вынудили его к долгому лечению. К. Р., однако, надеется, что после выздоровления сможет работать на старом месте. Психотерапия типа убеждения не принесла никаких результатов. К. Р. соглашается со всеми аргументами, но тем не менее остается при своей точке зрения: утверждает, что уже слишком стар, чтобы изменить свою жизнь, понимает, что работа, которую он выполнял, была «не для его нервов», но считает, что, выдержав столько лет, выдержит и до пенсии.

Пример этот иллюстрирует одну из наиболее часто встречающихся психотерапевту ситуаций — пациент по какой-либо причине не может согласиться на одобрение мотива, который вывел бы его из состояния неприспособленности.
Следует вспомнить еще об одной очень существенной особенности мотива. Покажем ее на примере умственно отсталых детей. Из клинических описаний известно, что деятельность этих детей слабо направлена, они не обладают выдержкой в работе и не способны к продолжительной конструктивной деятельности. Интересные результаты при изучении этой проблемы были получены в одной из советских школ для умственно отсталых детей (Пинский, 1962). В этой школе был организован кружок юных натуралистов с целью пробудить у учеников интерес к научно обоснованным формам полевых работ. Каждый ученик получил свою делянку и выбрал достаточно сложную задачу, например о влиянии азотных и фосфорных удобрений на скорость созревания овса. Предполагалось при этом, что ученики, сами выбравшие темы, проявят необходимую инициативу, настойчивость в работе над ними. Случилось иначе. Не отдавая себе отчета ъ характере и значении избранной темы, ученики превратили свои делянки в обычные грядки, на которых, как и всюду, росли огурцы или картофель, и не проявляли никакого интереса к применению рациональных способов выращивания. Результат согласовывался с тем, чего следовало ожидать от умственно отсталых.
Однако преподавательница Якушева не отказалась от педагогических усилий и выработала сложную систему инструкций и пояснений, сформулированных так, что они стали вполне доступными сознанию умственно отсталых. Задания при этом были пересмотрены, оставлены только простые, например получить большое количество картофеля с одного клубня. Наряду с понятной программой, которую устанавливало задание, дана была также понятная цель — участие во Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Эффект был необычайным. Ребята из кружка получили несколько медалей и неоднократно принимали участие в выставке, что являлось наградой за высокие достижения.
Опыт этот показал, какую большую роль играет формулирование понятного и убедительного для данной личности мотива, и подтвердил, что только такой мотив может полностью выполнить свою функцию направления и контролирования поведения человека. Таким образом, мотив, представляющий только набор слов, который дает возможность предпринять определенную деятельность, не всегда может участвовать в ее регуляции. Достаточно вспомнить неумелость и неэффективность деятельности, опирающейся на «пустые» стандартные фразы, — описание подобной деятельности, вслед за Славомиром Мрожеком, способствовало успеху многих сатириков. Нет необходимости вновь подчеркивать здесь ту решающую роль, которую играет во всех отраслях практической психологии проблема зависимости между содержанием мотива и эффективностью деятельности.

4. ЗАЩИТНАЯ РОЛЬ МОТИВА

Содержание мотива складывается из двух элементов. Одним из них является программа деятельности, другим—цель деятельности или то, к чему должна вести реализация программы и что в сопоставлении с последствиями действия служит критерием при проверке правильности сформулированной программы. Сформулированные в мотиве цель и программа должны быть тесно связаны, так как программа — это уточнение средств, с помощью которых может быть реализована цель. На практике, однако, мы не всегда встречаемся с мотивом, сконструированным таким образом. При анализе мотивов лиц, страдающих невротическими нарушениями, часто можно заметить, что программа, заключенная в мотиве, не может обеспечить реализации цели, заданной этим мотивом. Более того, она нередко противоречит реализации этой цели. При этом уровень умственного развития личности, руководствующейся мотивом, ни в какой степени не объясняет такой непоследовательности. Можно привести в качестве примера ученика, который за четыре месяца до экзаменов на аттестат зрелости думает о годичном отпуске, чтобы за это время углубить свои знания по предметам, которые в программе были затронуты «слишком поверхностно»; мужчину среднего возраста, который избегает женщин, ожидая «настоящей любви»; алкоголика, пьющего, чтобы забыть о неприятностях, вызванных в действительности его склонностью к спиртным напиткам.
Встречаясь с такими случаями, мы часто задаем себе вопрос — неужели эти люди не знают подлинных причин своего поведения? Ведь они ясны. Уже беглое знакомство с результатами психологического изучения этих лиц показывает, что ученик, способный юноша, страдающий неврозом, боится неудачи и хотел бы как можно дальше отодвинуть кошмар экзамена. Старый холостяк, ожидающий настоящей любви, когда-то в молодые годы «скомпрометировал себя» (по его мнению) в глазах женщины, которая, пользуясь его наивностью и неопытностью, посмеялась над ним. Теперь он боится проявить инициативу. Алкоголик, как нам удается узнать, — человек слабовольный, страдающий комплексом различия, работая некоторое время контролером, не мог устоять перед уговорами окружающих, которые предоставляли ему все новые случаи для выпивки. Наконец его понизили в должности за алкоголизм, а дурная привычка осталась.
Почему они обманывают себя, одобряя в мотиве ложные цели? Народная мудрость гласит, что человек только тогда охотно смотрит правде в глаза, когда она ему приятна. В приведенных случаях открытая постановка вопроса, признание правды было бы неприятно для упомянутых лиц. Более того, это обязывало бы их отказаться от существующей программы деятельности. Подстановка в мотив ложной цели при сохранении старой программы позволяла им продолжать ту деятельность, к которой они были наиболее склонны. Ученик получал хотя и мнимое, но все же какое-то основание для мысли об отпуске. Робкий мужчина мог гордиться собственным отречением. Алкоголик имел причины для того, чтобы «залить горе». Постановка ложной цели приобретала, следовательно, принципиальное значение для продолжения ими реализации их программы. Можно было бы сказать, что это защищало направление их действия, что если бы они не произвели такого рода замещение, то не смогли бы реализовать своей программы.
Кто проводил психотерапию типа убеждения, тот, вероятно, не раз наблюдал, как очень интеллигентные, самокритичные, рассудительные люди проявляли иногда полное отсутствие критичности и наивность в отношении некоторых мотивов своего действия. В своей практике автор использовал это явление для поисков так называемых «главных зон нарушения приспособления». Расспрашивая пациента о том, как он обосновывает разные виды своей деятельности, я отмечал те, обоснование которых было неубедительным, и впоследствии занимался ими особенно подробно. Опыт показал, что это были явно ключевые проблемы для выяснения причин нарушений приспособления, которое обнаружилось у исследуемого.
Защитные мотивы, так следовало бы их назвать, являются при этом чрезвычайно устойчивыми. Пациент настаивает на них с необычайным упорством. Легко поддаваясь убеждению во многих других, казалось бы, более важных делах, в этих вопросах он нередко допускает серьезные нарушения правил логики, только бы остаться на своем. Мы встречаемся здесь с явлением, которое Фрейд приписывал «сопротивлению подсознательного», правильно отмечая, что реакция такого рода свидетельствует о важности проблемы, в данном случае проблемы нарушения приспособления. Фрейд утверждал далее, что, когда мы обнаружим «комплекс» и объясним пациенту его содержание, наступает выздоровление. В свете вышесказанного можно предполагать, что одного лишь выявления мотивов защитного типа недостаточно. Только когда нам удается убедить пациента в необходимости их изменения (что, как будет показано в главе об установках, очень трудно) и склонить его к принятию правильного мотива, можно думать, что он стоит на пути к выздоровлению.
Я уделил столько внимания роли защитного мотива при невротических нарушениях, чтобы показать, какое большое значение для правильного приспособления человека имеет верно сконструированный мотив, а также какую серьезную роль выполняет защитный мотив, то есть такой мотив, в котором цель была подменена «официальной версией», необходимой для сохранения требуемого решения. Эта версия важна, так как благодаря ей деятельность сохраняет видимость рациональности, что позволяет реализовать программу. В противном случае этого не могло бы произойти, поскольку реализация программы ведет к целям, противоречащим убеждениям личности. Можно было бы сказать, что невротик обманывает сам себя, принимая такую формулировку цели, благодаря которой его программа кажется рациональной и согласуется с его убеждениями.
К&heip;