Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

Дион Форчун
Секреты доктора Тавернера

Дион Форчун
ИСТОЧНИК СИЛЫ
СЕКРЕТЫ ДОКТОРА ТАВЕРНЕРА

Предисловие

Эти истории можно рассматривать с двух точек зрения (и, без сомнения, точка зрения, которую выберет читатель, будет определяться его собственным вкусом и полученными ранее знаниями). К ним можно относиться как к вымыслу, подобно рассказам Толстого Мальчика из «Записок Пиквикского клуба», предназначенному для того, чтобы вызвать мурашки у вас на спине. Но их можно рассматривать и как то, чем они в действительности являются: исследованиями малоизвестных аспектов психологии, облаченными в форму вымысла потому, что, если бы они были опубликованы в виде серьезной научной работы, у них не было бы никаких шансов быть услышанными.
Я была одной из самых первых в этой стране, кто изучал психоанализ, и в процессе своего обучения обнаружила, что в моих руках находятся концы ряда нитей, исчезающих в темноте, которая окружает маленький круг света, проливаемого точными научными знаниями. Мой опыт повел меня вслед за этими нитями, во тьму неизвестного, и то, что там происходило, представлено на этих страницах в виде волшебных историй.
Однако я не хочу сказать, что все происходило точно так, как описано в этих рассказах, – поскольку это было не совсем так. Тем не менее все они основаны на фактах и в них не содержится ни одного события, которое целиком было бы лишь плодом воображения. То есть, можно сказать, что как ни одна картина не является просто фотографией, так она и не является чистой фантазией. Это, скорее, составные фотографии, собранные, подобно мозаике, из разрезанных на множество кусков бесчисленных моментальных снимков действительных событий. Все они далеки от того, чтобы быть произвольным плодом воображения, но являются серьезными исследованиями психологии сверхсознания.
Я представляю эти этюды по «сверхнормальной патологии» широкому читателю, потому что мой опыт показывает, что случаи, подобные описанным здесь, не так уж необычны, как можно было бы предположить. Обычно они остаются неопознанными и неидентифицированными, и те, с кем произошли подобные вещи, не могут рассчитывать на помощь. Я лично прошла через несколько примеров Power House («Источника силы»), и некоторые из них хорошо известны членам различных кружков, интересующихся этими вопросами; «Жажда крови» —   правдивая история в буквальном смысле, и обе эти истории, описанные далеко не в целях легкого чтения, даже пришлось слегка смягчить, чтобы сделать  пригодными для печати.
Некоторые из моих читателей, без сомнения, узнают «доктора Тавернера»: его таинственная лечебница — действительный факт, бесконечно более необычный, чем любой вымысел. Удивительно, что его портрет, нарисованный художником, иллюстрировавшим эти рассказы для «Ройял Мэгэзин» лишь на основе собственного воображения, обладает заметным сходством, хотя этот художник никогда не видел его фотографии и не имел его описания.
Я на всю жизнь в долгу перед «доктором Тавернером», без «доктора Тавернера» не было бы Дион Форчун, и ему я отдаю должное на этих страницах.
Дион Форчун
Лондон

ЖАЖДА КРОВИ

I
 Я, вероятно, так и не смогу понять, кем был доктор Тавернер в этих событиях героем или злым гением. Не было сомнений, что его намерения были в высшей степени бескорыстны —  но при их осуществлении он был на редкость неразборчив в средствах. Он не уклонялся от закона, а просто игнорировал его, и, хотя изысканная мягкость, с которой он излагал свои доводы, была поучительна сама по себе, при этом он с удовольствием использовал свой волшебный дар, чтобы разбить душу на части, принимаясь за работу так же спокойно, методично и доброжелательно, как если бы склонялся над рецептом для своего пациента.
    Познакомился я с этим странным человеком вполне обыденно. После увольнения из военно-медицинской службы я обратился на биржу медиков в поисках работы.
    — В армии я совершенно расшатал свои нервы. Мне нужна спокойная работа, чтобы прийти в себя, — сказал я.
    — Каждый хочет такую работу, — ответил клерк.
    Он задумчиво посмотрел на меня.
    — Интересно, не попытаетесь ли вы справиться с одной работой, которая все еще числится у нас на учете.
Мы направляли туда уже несколько человек, но ни один из них там не задержался.
   Клерк отправил меня на одну из улиц, прилегающих к Харли-стрит, и там я и познакомился с человеком, которого, хорош он или плох, я впоследствии всегда считал величайшим умом из всех, кто когда-либо мне встречался.
   Высокий и тощий, с лицом цвета пергамента, он с одинаковым успехом мог быть человеком и тридцати пяти и шестидесяти пяти лет. В течение одного часа его можно было увидеть и в том, и в другом возрасте. Не теряя времени, он приступил к делу.
   — Мне нужен заведующий для моей лечебницы, — сказал он мне. — Я полагаю, что вы разбираетесь, насколько это позволила вам служба в армии, в психических заболеваниях. И боюсь, мои методы лечения покажутся вам резко отличающимися от традиционных. Но поскольку я добиваюсь успеха там, где другие врачи терпят неудачу, я полагаю оправданным продолжение своего эксперимента, который, доктор Роудз, на самом деле мог бы осуществить любой из моих коллег.
   Циничные рассуждения этого человека раздражали меня, хотя я не мог отрицать, что лечение умственных расстройств пока не стало точной наукой. Как бы в ответ на мою мысль, он продолжил:
   — Сфера моих интересов находится в той области психологии, которую не осмеливается затрагивать традиционная наука. Если вы будете работать со мной, то вам придется увидеть необычные явления, но все, о чем я прошу вас, —быть внимательным и молчаливым.
   Так я начал работать. Мне инстинктивно хотелось отстраниться от этого человека. Но в нем была такая необъяснимая притягательность, такое ощущение мощи и безрассудной необычности исследований, что я, исходя из презумпции невиновности, решил посмотреть, что и этого может получиться. Его возбуждающе необычная личность, казалось, стала ключом к моей сосредоточенности, заставила меня почувствовать, что он может быть хорошим тонизирующим средством для того, кто в этой жизни на время утратил хватку.
   — Пока вы раздумываете, — сказал он, —  я могу подвезти вас к себе. Если вы поедете со мной до гаража, то я доставлю вас прямо к вашей квартире, сгрузим ваши вещи —  и все это до наступления темноты.
   Мы мчались на приличной скорости по портсмутской дороге вплоть до самого Терсли, а затем, к моему удивлению, компаньон свернул вправо и направил машину через кусты вереска по проложенному телегой следу.
   —  Это Торс Ли, или «поле», —  пояснил он, указывая на открывающуюся перед нами пустынную местность. — Здесь еще жива старая вера.
   — Католическая? —  спросил я.
   — Католическая вера —  это, уважаемый сударь, нововведение. А я имею в виду языческий культ. Здешние крестьяне до сих пор сохранили частицы старых ритуалов. Они верят, что это приносит им счастье или что-то в этом роде. Но они не имеют представления о внутреннем смысле этих ритуалов. Он умолк на мгновение, а потом повернулся ко мне и сказал с необычной выразительностью: —  Вы никогда не думали о том, что могло бы произойти, если бы человек, обладающий Знанием, смог собрать из кусочков весь этот ритуал?
   Я признался, что нет. Это было выше моего понимания, но, несомненно, он привез меня в самое нехристианское место, которое я когда-либо в жизни посещал.
   Его лечебница, однако, являла собой восхитительный контраст с дикой и бесплодной местностью вокруг. Сад представлял собой изобилие цвета, а дом —  старый и обширный, укрытый вьющимися растениями, был внутри так же очарователен, как и снаружи. Он напоминал мне одновременно и Восток, и эпоху Ренессанса, и хотя не соответствовал ни одному архитектурному стилю, был полон тепла и комфорта.
   Вскоре я погрузился в работу, находя ее чрезвычайно интересной. Как я уже говорил, работа Тавернера начиналась там, где кончалась традиционная медицина, и у меня под наблюдением оказались такие больные, которых обычный врач из соображений безопасности отправил бы в психиатрическую больницу, как типичных сумасшедших. Но Тавернер, со своими своеобразными методами лечения, доходил до самой сути, оперируя как в душе, так и в темном царстве, где обитает душа, что позволяло представить проблему в новом свете и нередко
—  спасти человека от темных сил, которые скрывались в нем. Интересный пример его методов лечения —  дело об убийстве овец.

II
   Однажды дождливым вечером к нам в лечебницу был нанесен визит —  не совсем обычное событие, так как к Тавернеру и его методам относились с подозрением. Наша гостья сбросила промокший макинтош, но отказалась снять шарф, слишком теплый для этого дня, который был туго обернут вокруг ее шеи.
   —  Насколько мне известно, вы специализируетесь на душевных болезнях, —  сказала она моему коллеге. —   Я очень хочу поговорить с вами об одном весьма беспокоящем меня деле.
   Тавернер кивнул, окинув ее острым взглядом в поисках симптомов болезни.
   — Речь идет о моем друге, более того, я думаю, что могу называть его своим женихом , так как, хотя он и просил меня освободить его от данного мне обещания, я отказалась это сделать, и не потому, что хочу удержать мужчину, который больше не любит меня, но потому, что убеждена: он все еще любит меня, но между нами встало что-то такое, о чем он не хочет мне говорить.
   Я умоляла его быть искренним со мной и бороться с бедой вместе. Ведь то, что ему кажется непреодолимым препятствием, я могла бы увидеть в другом свете. Но вы же знаете, каковы мужчины, когда они считают, что речь идет об их чести.
   Она улыбаясь смотрела то на Тавернера, то на меня. Ни одна женщина не верит, что ее мужчина —  взрослый, и, возможно, они правы. Потом она наклонилась и в отчаянии сжала свои руки.
   — Я уверена, что нашла ключ к этой тайне. Я хочу, чтобы вы сказали мне, возможно это, или нет.
   — Вы сообщите мне подробности? —  спросил Тавернер.
   Кратко и ясно она изложила нам все, что требовалось.
   — Мы обручились, когда Доналд прибыл сюда на учебу (это было около пяти лет назад), и между нами было полное согласие, вплоть до его возвращения из армии, когда мы все заметили в нем перемену. Он приходил к нам в дом так же часто, как всегда, но, казалось, избегал оставаться со мной наедине. Мы, бывало, часто совершали вместе долгие прогулки по вересковым болотам, но недавно он категорически отказался от этого. Затем, без всякого предупреждения, он написал мне, что не может жениться на мне и не желает впредь видеть меня, и сделал в своем письме загадочную приписку. Там было сказано: «Если даже я приду к тебе и попрошу тебя пойти на свидание, умоляю тебя не делать этого».
   Мои родственники считали, что его опутала другая девушка, и были возмущены его обманом. Но я думаю, что за всем этим кроется нечто большее. Я написала ему, но не получила ответа и пришла к выводу, что должна постараться вычеркнуть все это из своей жизни, как вдруг он появился опять. А сейчас о том, как случилась эта странная история.
    Однажды ночью мы услышали крики домашней птицы и подумали, что к ним забралась лиса. Мои братья выскочили с клюшками для гольфа в руках, вышла и я. Когда мы подошли к курятнику, то обнаружили несколько кур с перекушенным горлом, как если бы на них напал хорек. Но братья обнаружили, что дверь курятника открыта, чего никакой хорек сделать не мог. Они сказали, что, должно быть, цыган пытался украсть кур, и попросили меня вернуться в дом. Я возвращалась по дорожке в кустах, как вдруг передо мной кто-то появился. Стояла почти полная луна, поэтому было совсем светло, и я узнала Доналда. Он протянул свои руки, и я пошла к нему, но вместо того, чтобы меня поцеловать, он внезапно пригнул свою голову, —  и вот —  смотрите!
    Она стащила со своей шеи шарф и показала нам полукруг маленьких голубых отметин на коже ниже уха, явный след зубов человека.
    — Он метил в яремную вену, —  сказал Тавернер, — ваше счастье, что он не повредил кожу.
    — Я спросила его: «Доналд, что ты делаешь? » Мой голос, видимо, привел его в себя, так как он отпустил меня, а сам бросился в кусты. Братья погнались за ним, но не поймали, и с тех пор мы не видели его.
    — Полагаю, вы сообщили в полицию? — спросил Тавернер.
    — Отец сказал им, что кто-то пытался украсть кур, но они не знают, кто это был. Видите ли, я не сказала им, что видела Доналда.
    — И вы пошли через болото одна, зная, что он может скрываться где-то рядом?
    Она кивнула.
    — Я бы не советовал вам, мисс Уинтер, повторять этот путь; мужчина, вероятно, крайне опасен, особенно для вас. Мы отправим вас назад в машине.
   — Вы думаете, он сошел с ума? Точно так же думаю и я. Уверена, что он знает о своем сумасшествии и именно поэтому разорвал нашу помолвку. Доктор Тавернер, неужели для него ничего нельзя сделать? Мне кажется, что Доналд не сумасшедший в обычном смысле слова. Однажды у нас была горничная, которая сошла с ума, так безумным было все ее поведение, понимаете? Но с Доналдом это не так, похоже, что лишь небольшая часть его сошла с ума, как если бы его безумие было вне его. Вы понимаете, что я имею в виду?
   — Мне кажется, вы дали очень ясное описание случая психического вмешательства —  то, что в библейские времена было известно как «одержимый дьяволом», — сказал Тавернер.
   — Можете вы что-нибудь сделать для него? — спросила она нетерпеливо.
   — Я смогу сделать многое, если вы сумеете привести его ко мне.
   На следующий день, приступив к приему на Харли-стрит, мы обнаружили, что слуга записал на прием капитана Доналда Крейга. Он оказался человеком, обладающим исключительным обаянием, одной из тех впечатлительных натур с богатым воображением, которые имеют все задатки художника. В нормальном состоянии он должен был быть очаровательным собеседником, но когда мы встретились с ним за столом врачебного кабинета, сразу стало ясно, что человек находится в тяжелом положении.
   —  Я могу чистосердечно рассказать, что произошло, — сказал он. —  Я думаю, Берил говорила вам о цыплятах?
   — Она говорила, что вы пытались укусить ее.
   —  А говорила она вам, что я загрыз цыплят?
   — Нет.
   — Однако я сделал это.
   Некоторое время продолжалось молчание. Затем Тавернер нарушил его.
Когда эта беда случилась впервые?
   —  После контузии. Я был выброшен из окопа и получил сильное сотрясение. Я считал, что легко отделался, так как пробыл в госпитале лишь десять дней, но, видимо, ошибся.
– Вы из тех людей, которые испытывают ужас при виде крови?
   — Не совсем. Я не люблю ее, но могу терпеть. Я привык к ней в окопах, там всегда были раненые, даже во время затишья.
И убитые, —  вставил Тавернер.
   — Да, и убитые, —  согласился пациент.
   — Так у вас развилась жажда крови?
   — Да, что-то вроде этого.
   — Недожаренное мясо с кровью и тому подобное, верно?
   — Нет, это для меня бесполезно. Страшно сказать, но меня привлекает свежая кровь, кровь, текущая из вен моей жертвы.
   — А! — сказал Тавернер. —  Это меняет характер болезни.
   — Вы хотите сказать, что это делает ее еще более безнадежной?
Напротив, то, что вы мне сейчас сказали, вселяет достаточно надежд. У вас нет такой жажды крови, которая влияла бы на ваше подсознание, став жизненной потребностью, что в корне меняет дело.
   Крейг быстро взглянул на него.
   — Именно так. Я никогда раньше не мог выразить это словами, но вы попали в самую точку.
– Я видел, что ясность выражений моего коллеги вызвала у него полное доверие.
    — Мне хотелось бы, чтобы вы на время поступили в мою лечебницу и побыли под моим личным наблюдением, —   сказал Тавернер.
    — Мне очень этого хочется, но прежде чем я это сделаю, мне кажется, вам следует знать еще кое-что. Это начинает влиять на мой характер. Сначала казалось, что это нечто вне меня, но сейчас я несу за это ответственность, почти помогаю этому и пытаюсь отыскать пути удовлетворения этой тяги, не создавая себе лишних неприятностей. Именно поэтому я и пошел за курами, когда попал к дому Винтеров. Я боялся, что потеряю контроль над собой и нападу на Верил. И в конце концов это действительно случилось, так что моя тактика принесла не слишком много пользы. На самом деле она, я думаю, принесла больше вреда, чем пользы, так как, вероятно, после того, как я уступил влечению, я вошел в более глубокий контакт с «этим». Я знаю, что лучшее, что я мог бы сделать, —  это покончить с собой, но не могу на это отважиться. Я чувствую, что после своей смерти я должен буду встретиться с «этим», чем бы оно ни было, лицом к лицу.
    — Вам не следует бояться поступления в нашу лечебницу, —  сказал Тавернер. —  Мы будем наблюдать за вами.
    После его ухода Тавернер спросил меня: —  Роудз, вы слышали когда-нибудь о вампирах?
    — Да, достаточно, —  ответил я. —  Одно время я страдал бессонницей и читал Дракулу , чтобы уснуть.
    —  Это, —  он кивнул в сторону уходящего мужчины, — необыкновенно интересный экземпляр.
    — Вы хотите сказать, что намерены взять в Хиндхед столь отвратительного больного?
   — Не отвратительного, Роудз, а душу, попавшую в темницу. Душа может быть и не очень привлекательной, но это делает с ней человек. Стоит ее выпустить, и она скоро очистится.
   Я часто восхищался удивительной терпимостью и состраданием Тавернера к грешному человечеству.
   —  Чем больше вы познаете человеческую природу, — сказал он мне однажды, — тем меньше вам хочется осуждать ее, так как вы осознаете, насколько тяжко ей приходится. Никто не поступает плохо потому, что это ему нравится, он лишь выбирает меньшее из двух зол.

III
   Через пару дней меня позвали из моего кабинета принять нового пациента. Это был Крейг. Он дошел до коврика у входа и остановился как вкопанный. Ему, видимо, было настолько стыдно за себя, что у меня не хватило духу проявить строгость, что является обычным при таких обстоятельствах.
   — Я чувствую себя разбитым, как после скачки на норовистой лошади, — сказал он. — Хочу войти и не могу.
   Я позвал Тавернера, появление которого, видимо, успокоило нашего пациента.
   — Ох, — сказал он, —   вы вселяете в меня уверенность. Я чувствую, что смогу противостоять «этому». — И, расправив плечи, он переступил порог. Как только он оказался внутри, с его души как будто бы свалилась тяжесть, и он достаточно благополучно приспособился к местным порядкам. Почти каждый день после обеда Верил Винтер тайком от семьи приходила подбодрить его; казалось, он был на пути к быстрому выздоровлению.
   Однажды утром я вместе с главным садовником прохаживался по парку, намечая в нем некоторые мелкие усовершенствования, когда он обронил замечание, которое я невольно припомнил позже.
   — Вы думаете, все немецкие военнопленные уже возвращены, не правда ли, сэр? Но это не так. Недавно ночью я прошел мимо одного по тропинке у задней двери. Никогда не думал, что снова увижу их отвратительную форму.
   Я вполне понимал его антипатию: он побывал у них в плену, а такие вещи не забываются.
   Я тут же забыл его замечание, но через несколько дней мне пришлось его вспомнить, когда ко мне подошла одна из наших пациенток и сказала:
   — Доктор Роуз, мне кажется, вы ведете себя крайне непатриотично, предоставляя работу в саду немецкому военнопленному, когда столько демобилизованных солдат не имеет работы.
   Я заверил ее, что мы этого не делаем, что вряд ли немец выдержал бы хотя бы день работы под руководством нашего главного садовника, который сам был пленным.
   — Но я отчетливо видела мужчину, который прошлой ночью крутился у теплиц, хотя в это время они закрыты, —  заявила она. — Я узнала его по плоскому кепи и серой форме.
   Я сообщил об этом Тавернеру.
   — Скажите Крейгу, чтобы он ни под каким видом не выходил после заката, —  сказал он, —  а мисс Винтер передайте, что сейчас ей лучше держаться подальше.
   Ночь или две спустя, когда я после ужина отправился прогуляться по парку, чтобы выкурить свою послеобеденную сигарету, я встретил Крейга, спешившего напролом через кусты.
   — Вы попадетесь доктору Тавернеру на этой дорожке, —  крикнул я ему вслед.
   — Я не успел отдать письмо почтальону, —  ответил он, —  и теперь спешу к почтовому ящику.
   На следующий вечер я опять встретил Крейга в парке после наступления темноты. Я остановил его.
   — Послушайте, Крейг, —  сказал я, —  если вы пришли в лечебницу, то должны соблюдать здешние правила. Ведь доктор Тавернер просил вас после захода солнца оставаться в помещении.
   Крейг оскалил зубы и зарычал на меня, как собака. Я взял его за руку, отвел в здание и сообщил об инциденте Тавернеру.
   — Тварь восстановила свое влияние на него, —   сказал он. —  По-видимому, нам не удастся ее уничтожить, просто изолируя от Крейга, придется использовать другие методы. Где находится Крейг в данный момент?
   — В гостиной, играет на пианино, —   ответил я.
   — В таком случае поднимемся в его комнату и откроем ее.
   Когда я следовал за Тавернером вверх по лестнице, он спросил меня:
   — Не возникал ли у вас вопрос, почему Крейг внезапно остановился на пороге?
   — Я не обратил на это внимания, —- сказал я. —  Это довольно типично для душевнобольного.
   — Над этим домом находится сфера влияния, своего рода духовный колпак, чтобы защитить его от злых сущностей, то есть, если пользоваться принятым языком, можно сказать, что он «заколдован». «Друг» Крейга не мог войти внутрь, но ему не нравится оставаться снаружи. Я думал, ему все это надоест, если нам удастся удержать Крейга вдали от его влияния, но он так сильно овладел Крейгом, что тот сознательно с ним сотрудничает. Связь со злом портит хорошие манеры, вы не можете поддерживать связь с подобными вещами и оставаться незапятнанным, особенно если вы так чувствительны, как Крейг.
   Когда мы достигли комнаты, Тавернер подошел к окну и провел ладонью вдоль наружной стороны подоконника, как будто что-то сметая в сторону.
   — Ну вот, —  сказал он. —  Теперь он может входить и завершать свое дело, а мы посмотрим, что из этого получится.
   У дверного проема он опять остановился и показал на притолоку.
   — Не думаю, что оно это преодолеет.
Вернувшись в свой кабинет, я увидел деревенского
полицейского, который поджидал меня.
   — Я был бы рад, сэр, если бы вы следили за своей собакой, —  сказал он. —  В последнее время к нам поступают жалобы на то, что какой-то зверь истребляет овец, и происходит это в радиусе трех миль вокруг вашей лечебницы.
   — У нас эрдельтерьер, —  ответил я. —  Я не думаю, чтобы виноват был он. Обычно только колли занимаются убийством овец.
   В одиннадцать часов мы выключили свет и отправили наших пациентов спать. По просьбе Тавернера я переоделся в старый костюм, обул теннисные туфли на каучуковой подошве и присоединился к нему в комнате для курения, которая находилась под спальней Крейга. Мы сидели в темноте, ожидая развития событий.
   — От вас не требуется никаких действий, —  сказал Тавернер, — просто следуйте за ним и смотрите, что будет происходить.
   Долго ждать нам не пришлось. Примерно через четверть часа послышался шелест листьев и появился Крейг, спускающийся на руках по толстому побегу глицинии, которая вилась по стене. Как только он исчез в кустах, я скользнул за ним, держась в тени дома.
   Он двинулся бесшумной рысцой по вересковой тропинке в направлении Фрэншема.
   Сначала я бежал пригибаясь, используя каждое пятнышко тени, но вскоре понял, что эти предосторожности излишни. Крейг настолько был поглощен своим делом, что я смог приблизиться к нему на расстояние около шестидесяти ярдов.
   Он шел размашистым шагом, что напоминало мне бегущую рысью ищейку. По обе стороны тянулись широкие голые равнины этой заброшенной земли, полосы тумана заполняли ее впадины, а на фоне звездного неба вырисовывались холмы Хиндхеда. Я был спокоен: один на один с Крейгом, я считал себя равным ему и, кроме того, я был вооружен средством, называемым «усмиритель», —  двухфутовой свинцовой трубкой, вставленной в резиновый шланг. Он, конечно, не числится среди официального оборудования лучших лечебниц, но его часто можно было обнаружить в карманах охранников.
   Если бы я только знал, с кем мне придется иметь дело, я не возлагал бы такие надежды на «усмиритель». Неведение иногда великолепно заменяет смелость.
   Внезапно впереди нас в зарослях вереска появилась овца и началась погоня. Все дальше бежал Крейг, преследуя животное, все дальше убегала перепуганная овца. Короткие расстояния овца может пробегать удивительно быстро, но бедное обремененное грузом шерсти животное не способно долго выдерживать такую скорость, и постепенно, шаг за шагом, Крейг догонял ее. Она споткнулась, упала на колени, и он схватил ее. Крейг заломил назад голову животного, и я не смог рассмотреть, использовал ли он нож или нет, так как в этот момент облака закрыли луну. Но я заметил, как что-то, тускло блеснувшее в тени, промелькнуло между мной и темной бьющейся массой в вереске. Когда луна вышла из-за туч, я увидел плоское кепи и серую форму немецкого солдата.
    Мне трудно описать чувство доводящего до тошноты ужаса, охватившее меня при виде существа, которое, не будучи человеком, помогает человеку, не имеющему в данный момент ничего человеческого.
   Постепенно сопротивление овцы ослабло, а затем и вовсе прекратилось. Крейг выпрямил спину и поднялся. Потом он твердой, размашистой походкой направился на восток. Его серый «приятель» неотступно следовал за ним.
   Не знаю, как я проделал обратный путь. Я боялся обернуться, чтобы не обнаружить Присутствие рядом с собой. Любое дуновение ветерка, пробегавшего по вереску, казалось мне прикосновением холодных пальцев к моей шее, ветки сосен простирали длинные руки, чтобы схватить меня, когда я проходил под ними, кусты вереска вставали и превращались в человеческие фигуры. Я мчался, подобно бегуну в кошмарном сне, который ценой невероятных усилий пытается догнать удаляющуюся цель.
   В конце концов я пролетел через залитые лунным светом клумбы у дома, не думая о том, что кто-то мог видеть меня из окон, ворвался в комнату для курения и бросился лицом вниз на диван.

IV
   — Ух ты! —   воскликнул Тавернер. —  Неужели все так плохо?
   Я был не в состоянии рассказать ему об увиденном, но он, казалось, знал обо всем сам.
   — Куда пошел Крейг после того, как вы оставили его? —  спросил он.
   — В направлении восхода луны, —  ответил я.
   — А вы были на пути в Фрэншем? Так он же двинулся к дому Винтеров. Это очень серьезно, Роудз. Мы должны спешить, иначе может оказаться слишком поздно. Вы в состоянии идти со мной?
    Он дал мне добрый стакан бренди и, и мы направились в гараж за машиной. В обществе Тавернера я чувствовал себя в безопасности. Мне стало понятно, какую уверенность он вселяет в своих пациентов. Я чувствовал, что чем бы ни была серая тень, он справится с нею и что с ним я в безопасности.
   Вскоре мы достигли места своего назначения.
   —  Я думаю, машину лучше оставить здесь, —  сказал Тавернер, сворачивая на заросшую травой дорожку. — Нам не стоит их беспокоить, если мы можем справиться сами.
   Мы осторожно пробрались по росистой траве в загон, прилегавший к саду Винтеров. Он был отделен от газона низкой изгородью, и мы могли контролировать весь фасад дома и, если понадобится, легко достигнуть террасы. Мы остановились в тени беседки, увитой розами. Огромные гроздья цветов, бесцветные при свете луны, казались мрачной насмешкой над нашей затеей.
   Некоторое время мы ждали, а затем я заметил какое-то движение.
   Позади нас на лужайке что-то перемещалось медленными прыжками. Оно проследовало к широкой арке в самом центре фасада дома и вдруг исчезло в мелких кустах слева. Может быть, мне показалось, но все же, думаю, я видел дымку тумана у его каблуков.
   Мы оставались на месте, и вскоре он появился еще раз, передвигаясь на этот раз по меньшему кругу и явно приближаясь к дому. В третий раз он появился быстрее и теперь находился между нами и террасой.
   —  Быстрее! Перехватим его, -—  прошептал Тавернер. — На следующем круге он будет у лиан.
   Мы перебрались через изгородь и ринулись через клумбу. Пока мы бежали, в одном из окон появилась девичья фигура. Это была Верил Винтер. Тавернер, ясно видимый в лунном свете, приложил палец к губам и кивком головы позвал ее вниз.
   —  Я намерен предпринять весьма рискованный ход, — прошептал он, —  но она девушка смелая и, если нервы ее не подведут, мы сможем осуществить наш замысел.
   Через несколько секунд девушка в накидке, наброшенной на ночную рубашку, выскользнула из боковой двери и подошла к нам.
   — Вы готовы участвовать в решении весьма неприятной задачи? —  спросил ее Тавернер. — Я могу гарантировать вам полную безопасность, пока вы будете сохранять самообладание, но, утратив его, вы подвергнетесь серьезной опасности.
   — Это касается Доналда? —  спросила она.
   —  Да, —  ответил Тавернер. —  Я надеюсь, что удастся освободить его от того, что затмило его разум и пытается им овладеть.
   — Я видела это, — сказала она. —   Оно подобно клочкам серого пара, который клубится позади него. Его лицо ужаснее всего, что мне приходилось видеть. Прошлой ночью оно подошло к моему окну —   только лицо — в то время как Доналд ходил вокруг дома.
   — Что вы сделали? —  спросил Тавернер.
   — Я ничего не сделала. Я боялась, что если кто- нибудь обнаружит его, то его спрячут в психиатрическую лечебницу, и тогда у нас не останется шансов на его излечение.
   Тавернер кивнул.
   — Истинная любовь выше страха, —  отметил он. — Вы сможете сделать все, что от вас потребуется.
Он привел мисс Винтер на освещенную луной террасу.
   — Как только Крейг увидит вас, —  произнес он, — отступите за угол дома в сад. Роудз и я будем ждать вас там.
   Узкая дверь вела с террасы вглубь дома, и под ее аркой Тавернер попросил меня спрятаться.
   — Свяжите его, как только он пройдет мимо вас, и держите его во что бы то ни стало! —  сказал он. —  Только остерегайтесь, чтобы он не впился в вас зубами, эти твари заразны.
   Мы едва устояли на своих местах, когда снова услышали прерывистую рысцу, на сей раз прямо на террасе. Очевидно, он увидел мисс Винтер, так как крадущаяся походка сменилась диким топотом, а девушка быстро юркнула через арку и спряталась позади Тавернера. Прямо по ее пятам бежал Крейг. Еще шаг и он схватил бы ее, но я поймал его за локти и надежно связал. Какое- то время мы качались в борьбе среди мокрых от росы камней, но я зажал его старым борцовским приемом и удержал.
   — Теперь, — сказал Тавернер, —  если вы будете держать Крейга, я сделаю все остальное. Но прежде всего мы должны удалить «это» от Крейга, иначе «оно» будет отступать к нему и он может умереть от шока. Ну, мисс Винтер, вы готовы играть вашу роль?
   — Я готова делать все, что нужно, —  ответила она.
   Тавернер вынул из карманной коробочки скальпель и сделал маленький надрез на коже шеи под ее ухом. Выступила маленькая капля крови, казавшаяся черной в свете луны.
   — Это приманка, —  пояснил он. —  Теперь, Верил, подойдите ближе к Крейгу и увлеките сущность прочь от него, заставьте «это» следовать за вами и выведите «это» на открытое место.
   Пока она приближалась к нам с Крейгом, он бился и рвался в моих руках, как дикий зверь, а затем нечто серое и туманное отделилось от темного пятна на стене и на время зависло над моим локтем. Мисс Винтер подошла ближе, почти входя в эту серость.
    —  Не подходите слишком близко, —  закричал Тавернер, и она остановилась.
   Затем серая форма, казалось, приняла решение — оторвалась от Крейга и двинулась к Верил. Девушка отступила к Тавернеру и «сущность» вышла на лунный свет. Мы могли видеть ее совершенно ясно, начиная от плоского кепи до сапог. Широкие скулы и узкие глаза выдавали его происхождение из юго-восточного угла Европы, где странные племена все еще отвергают цивилизацию и придерживаются своих странных верований.
   Туманная фигура медленно плыла вперед, следуя за девушкой на расстоянии ярда, и, когда «она» отошла от Крейга примерно на двадцать футов, Тавернер быстро встал между ними, отрезая «ей» путь к отступлению. «Она» немедленно ощутила его присутствие, и сразу же началась детская игра в «кошки-мышки». Тавернер пытался загнать «ее» в подготовленную им для таких целей сенсорную ловушку-убийцу. «Сущность», на которую мы охотились, явно ощущала невидимые для меня силовые линии психического поля. «Она», пытаясь избежать ловушки, скользила в разные стороны, но Тавернер упорно направлял «ее» к вершине невидимого треугольника, где он мог бы нанести решающий удар .
   Вскоре наступил конец. Тавернер прыгнул вперед. В приборе вспыхнул свет, раздался звук. Серая форма начала вращаться, подобно волчку. Все быстрее и быстрее, ее контуры слились во вращающуюся спираль, затем «она» лопнула. Улетели в космос составлявшие эту форму частицы, и с почти беззвучным воплем, на предельной скорости, душа попала в предназначенное ей место.
   Сразу же наступило облегчение. Окружавшее нас пространство из холодного ада беспредельного ужаса превратилось в обычный задний двор, ветви деревьев перестали быть щупальцами опасности, мрак стен не
грозил более засадой, и я знал, что никогда снова серая тень не выплывет из темноты на свою ужасную охоту.
   Я отпустил Крейга, который тяжело рухнул мне на ноги. Мисс Винтер пошла будить отца, а мы с Тавернером понесли в дом потерявшего сознание Крейга.
   Не знаю, что там мастерски врал Тавернер в разговоре с семьей, но через пару месяцев мы получили вместо традиционного кусочка свадебного пирога огромнейший ломоть с запиской от невесты, в которой нам предлагалось поместить его в тот шкаф, где, как ей известно, мы держали продукты для своих полуночных ужинов, столь же впечатляющих, как и прочие своеобразные привычки Тавернера.
   Позже, именно во время одной из таких ночных трапез, я заговорил с Тавернером о странном случае Крейга и его «знакомца». Очень долго я был не в состоянии сделать это. Память о том ужасном случае с овцой никак не отпускала меня.
   — Вы слышали о вампирах, —  ответил Тавернер. — Это типичный случай. Почти сто лет о них не было слышно в Европе, я говорю о Западной Европе, но война стала причиной новой вспышки. Сообщалось о целом ряде заболеваний.
   Когда они были обнаружены впервые, точнее сказать, когда некий гнусный малый был пойман при нападении на раненого, его просто отвели в сторону и расстреляли. Это не самый действенный путь борьбы с вампирами, если только вы не побеспокоитесь о сожжении его тела в соответствии со старой доброй традицией уничтожения приверженцев черной магии. Лишь наше просвещенное поколение пришло к выводу, что мы имеем дело не с преступлением, а с болезнью. Несчастных людей, пораженных этим ужасным заболеванием, помещали в психиатрические больницы, где они долго не выдерживали, так как лишались источников своей специфической пищи. Но никому и в голову не приходило, что здесь врачи имеют дело не только с болезнью, что то, с чем они боролись, на самом деле было ужасным партнерством между живым и мертвым.
   — Что вы имеете в виду, черт возьми? —  спросил я.
   — Вы знаете, что у нас два физических тела, — ответил Тавернер, — плотное тело, с которым мы все знакомы, и тонкое эфирное тело, которое пребывает в плотном теле и выступает в нем носителем жизненных сил человека, действие которых, снизойди наука до их изучения, объяснило бы многие явления. Когда человек умирает, эфирное тело с душой в нем покидает плотное тело и в течение трех дней перемещается по соседству с ним, то есть до начала разложения, затем душа покидает эфирное тело, которое также умирает. Так человек вступает в первую фазу его посмертного существования — очистительную.
   Если обеспечить эфирному телу поступление жизненных сил, оно может существовать неопределенно долгое время. Однако, не имея желудка для превращения пищи в энергию, эфирное тело должно питаться с помощью того, кто имеет энергию, и превращается в энергетического паразита, которого мы называем вампиром.
   В восточной Европе имеется четкое, хорошо разработанное знание черной магии. Теперь представим, что некий человек, обладавший таким знанием, застрелен. - Он знает, что через три дня, после гибели эфирного тела, он встретит свой судный день, но, обладая тайным знанием, он не хочет этого. Он устанавливает связь с подсознанием какой-либо другой души, имеющей тело, с помощью которого он может существовать. Человек с высоким духовным развитием не подходит для такой цели. Он должен найти человека с негативным складом характера и неразвитыми способностями. Здесь таится одна из многих опасностей, которые несет спиритизм неразвитым людям. Такое же состояние может быть временно вызвано, скажем, контузией. В таком случае душа, обладающая тайным знанием, может подчинить своему влиянию и личность с высоким уровнем развития, например, Крейга, —   и использовать его для удовлетворения своих потребностей.
   — Но почему эта сущность не ограничилась Крейгом, а принудила его нападать на других?
   — Потому, что Крейг умер бы через неделю, сделай она так, и кормушка бы исчезла. Поэтому она работала через Крейга, заставляя его добывать жизненную энергию для самой себя, высасывая ее из других. Именно по этой причине у Крейга сильнее, чем в крови, была потребность в жизненной энергии, хотя свежая кровь жертв и была источником этой жизненной энергии.
   — Так тот немец, которого мы видели?..
   — Был просто труп, который недостаточно умер.

ВОЗВРАЩЕНИЕ РИТУАЛА

 У Тавернера была привычка иногда погружаться в состояние, которое я бы назвал самогипнозом. Сам он, однако, называл это «уходом в подсознание» и утверждал, что с помощью концентрации он смещает фокус своего внимания с внешнего мира на мир мысли. О различных состояниях сознания, к которым он таким образом получал доступ, и о работе, которая совершалась в каждом состоянии, он мог говорить часами, и я скоро научился различать фазы, через которые он проходил во время этого необычного процесса.
    Ночь за ночью я дежурил у бессознательного тела моего коллеги, пока он лежал на диване, судорожно подергиваясь, когда мысли, рожденные не в его мозге, воздействовали на пассивные нервы. Многие могут общаться друг с другом с помощью мысли, но я никогда не представлял себе, до какой степени можно использовать эту силу, пока не услышал, как Тавернер использует свое тело в качестве инструмента для приема такого рода посланий.
    Однажды ночью, когда он пил принесенный мною горячий кофе (ибо после таких трансформаций он промерзал до костей), он сказал мне:
    — Роудз, нам предстоит очень необычное дело.
    Я спросил, что он имеет в виду.
    — Я не совсем уверен, — ответил он. — Происходит нечто, чего я не могу понять, и я хочу, чтобы вы помогли мне разобраться в этом.
    Я был готов помочь ему и поинтересовался, что он имеет в виду.
    — Когда вы присоединились ко мне, — начал он, — я говорил вам, что я член оккультного общества, но ничего не рассказывал о нем, поскольку связан обетом молчания. Однако в интересах нашей совместной работы я намерен действовать по своему усмотрению и объяснить вам некоторые вещи.
    Я полагаю, вам известно, что в своей работе мы пользуемся ритуалом. Это не чепуха, как вы можете думать, ибо ритуал оказывает глубокое воздействие на разум. Любой достаточно тонко чувствующий человек может уловить энергетические вибрации, возникающие при проведении оккультной церемонии. Например, стоит мне лишь на мгновение мысленно прислушаться, и я скажу вам, не проводит ли одна из Лож Лхасы свой ужасный ритуал.
    Когда я только что находился в сфере подсознания, я услышал один из ритуалов, с которыми обычно работает мой собственный Орден, но он выполнялся так, как не выполняет его ни одна из Лож, на которых мне приходилось присутствовать. Это было подобно исполнению музыки Чайковского, которую ребенок подбирает одним пальцем на пианино, и если я не слишком ошибаюсь, кто-то, не имеющий на это права, воспользовался этим ритуалом и экспериментирует с ним.
    — Кто-то нарушил клятву и выдал ваши секреты, — сказал я.
    — Очевидно, — ответил Тавернер. — Такое случается не часто, но примеры есть; и если кто-либо в Черной Ложе, умеющий пользоваться ритуалом, завладел им, результаты могут быть очень серьезными. Ибо эта древняя церемония обладает огромной силой, и если эта сила не может причинить вреда в руках тщательно отобранных учеников, получивших посвящение, то совсем другое дело, если она попадет в неразборчивые руки.
    — Вы попытаетесь его выследить? — спросил я.
    — Да, — ответил Тавернер, — но это легче сказать, чем сделать. Мне совершенно не за что зацепиться. Все, что я могу сделать, это обратиться ко всем Ложам мира, чтобы они проверили, не исчезла ли у них копия из архива. Это немного сузило бы область наших поисков.
    Использовал Тавернер почту или свои особые методы коммуникации, я не знаю, но через несколько дней у него появилась нужная информация. Ни в одной из Лож не пропадала запись бережно хранимых ритуалов, но когда проверили записи в штаб-квартирах, выяснилось, что в средние века в Ложе Флорентины хранитель архива выкрал ритуал и, надо полагать, продал его роду Медичи. Во всяком случае, известно, что он использовался во Флоренции во второй половине пятнадцатого века. Что стало с ним после того, как манускрипты Медичи были растащены при разграблении Флоренции французами, никому не известно. Он пропал из поля зрения, и считалось, что он уничтожен. Однако теперь, спустя столько столетий, кто-то разбудил его удивительную силу.
    Через несколько дней, когда мы проезжали по Харли-Стрит, Тавернер спросил, не возражаю ли я, если он свернет на Мерилбон Лейн, чтобы заглянуть в букинистическую лавку. Я удивился, что человек такого типа* как мой коллега, посещает подобные места, так как они обычно набиты потрепанными томами Овидия в бумажных переплетах и устаревшими религиозными изданиями, а готовность, с которой продавец побежал за хозяином, показывала, что мой спутник — частый и уважаемый покупатель.
    Появившийся хозяин вызывал еще большее удивление, чем его лавка; неправдоподобно пыльный сюртук, борода и лицо — все казалось одинаково зеленым, но когда он заговорил, мы услышали голос культурного человека, и хотя мой спутник обращался к нему как к равному, тот отвечал ему, как старшему.
    — Получили ли вы какие-нибудь отклики на объявление, которое я просил поместить для меня? — задал Тавернер вопрос субъекту табачного цвета, стоявшему перед нами.
— Нет, но я получил кое-какую информацию для вас — вы не единственный покупатель этого манускрипта.
    — Моим конкурентом является?..
    — Человек по имени Вильямс.
    — Это мало о чем нам говорит.
    — Почтовый штемпель был из Челси, — сказал старый продавец, многозначительно глядя на нас.
    — О! — воскликнул мой работодатель. — Если этот манускрипт попадет на рынок, я не буду ограничивать вас в цене.
    — Я думаю, что у нас появился некоторый повод для волнения, — заметил Тавернер, когда мы покидали лавку и ее покрытый пылью хозяин кланялся нам вслед. — Несомненно, Черные Ложи Челси слышали то же, что слышал я, и тоже претендуют на ритуал»
    — Не думаете ли вы, что именно одна из Лож Челси уже добралась до этого ритуала? — спросил я.
    — Нет, не думаю, — ответил Тавернер, — хотя они и проделали для этого большую работу. Что бы ни говорили о их морали, они не глупы и знают, что делают. Никто, ни одиночка, ни группа лиц, любительски занимающихся оккультизмом, не может владеть этим манускриптом, не имея настоящих знаний. Они знают достаточно, чтобы узнать ритуал, когда его увидят, и забавляются с ним, чтобы посмотреть, что получится. Возможно, никто не будет удивлен больше, чем они сами, если и в самом деле что-то получится .
    Если ритуал будет находиться в подобных руках, я не буду беспокоиться о нем, но ведь им могут завладеть люди, которые будут знать, как его использовать, и станут злоупотреблять его силой, и тогда последствия будут значительно серьезнее, чем вы можете себе представить. Не будет преувеличением сказать, что, если это случится, это может повлиять на весь ход цивилизации.
    Я видел, что Тавернер глубоко взволнован. Не обращая внимания на дорожные знаки, он устремился на шоссе, выбирая кратчайший путь домой.
    — Я уплачу любую цену за этот манускрипт, лишь бы он попал мне в руки. Если же он не будет продаваться, я украду его, не колеблясь. Но как, во имя всего святого, мне найти его?
    Мы возвратились в приемный покой, и Тавернер принялся мерить комнату большими шагами. Вскоре он поднял телефонную трубку и позвонил в лечебницу в Хиндхеде, чтобы сообщить старшей медсестре, что мы переночуем в городе. Так как в лондонской штаб- квартире на Харли-Стрит не было никаких условий для сна, я легко мог догадаться, что предстоит ночь бодрствования, которая пройдет в созерцании.
    В такие ночи у меня были совершенно определенные обязанности: я знал, что должен охранять тело Тавернера, покинутое его душой, пока она странствует во внешней тьме в каких-то странных поисках самой себя и беседует с такими же, как она, — людьми, которые тоже могут покидать свои тела по собственной воле и путешествовать вместе с ним звездными путями, или же с теми, кто умер столетия назад, но до сих пор беспокоится о благе своих человеческих собратьев, которым они посвятили свои жизни.
    Мы поужинали в маленьком ресторанчике на одной из улочек Сохо, где метрдотель в перерывах между подачей блюд вел с Тавернером метафизический спор на итальянском языке. Затем мы вернулись в свою квартиру на Харли-Стрит, ожидая, пока огромный город вокруг нас не отойдет ко сну и не обеспечит ночной покой для той работы, в которую мы собирались погрузиться. Вскоре после полуночи Тавернер решил, что подходящее время наступило, и расположился на широкой кушетке в приемной комнате, а я уселся у него в ногах.
    Через несколько минут он уже спал, и пока я за ним наблюдал, я видел, как меняется его дыхание и сон переходит в транс. С его губ сорвалось несколько неразборчивых слов, случайных воспоминаний его прошлых земных жизней, затем глубокое свистящее дыхание ознаменовало переход на следующий уровень, и я понял, что он находится в том состоянии сознания, которое используют оккультисты для общения друг с другом с помощью телепатии. Это было похоже на «вслушивание» в беспроволочный телефон. Ложа говорила с Ложей через ночные глубины, пассивный мозг ловил вибрации и превращал их в слова, и Тавернер говорил тоже.
    Однако нестройный гул посланий прервался на середине предложения. Это был не тот уровень, на котором Тавернер собирался работать этой ночью. Следующий свист в дыхании свидетельствовал о переходе в еще более глубокое гипнотическое состояние. В комнате наступила мертвая тишина и затем ее прервал голос, который не был голосом Тавернера: «Уровень Записей» — произнес он, и я догадался, что имел в виду Тавернер. Ничей другой мозг, кроме его, не мог бы воспользоваться столь необычным путем поиска манускрипта — изучением подсознательной памяти человечества. Тавернер вместе со своими коллегами-психологами понимал, что любая мысль и любое действие имеют свое отражение, хранящееся в подсознательной памяти человека, но он также понимал, что записи их хранятся в памяти Природы, и именно эти записи он собирался прочесть.
    С уст лежащего без сознания человека срывались обрывки фраз, термины, имена, потом он сконцентрировался — эта мозаика исчезла и появилась осмысленная речь.
    — Пятнадцатый век, Италия, Флоренция, Пьерро делла Коста, — пришел голос из глубин, потом последовал долгий вибрирующий звук, нечто среднее между телефонным звонком и звучанием виолончели, после чего голос изменился.
    — Два сорок пять, четырнадцатое ноября, 1898 год, Лондон, Англия.
    На какое-то время воцарилась тишина, которую почти сразу нарушил голос Тавернера.
    — Мне нужен Пьерро делла Коста, который родился вновь 14 ноября 1898 года в два часа сорок пять минут.
    Тишина. И снова зазвучал голос Тавернера, словно он говорил по телефону: — Алло! Алло! Алло! — Внезапно он получил ответ, так как тон голоса изменился. — Да, это говорит старший из Семи.
    Голос его приобрел необычную царственную требовательность.
    — Брат, где ритуал, который доверили тебе беречь?
    Какой ответ был получен, мне трудно предположить,
но после короткой паузы опять прозвучал голос Тавернера.
    — Брат, искупи свою вину и верни ритуал туда, откуда ты его взял. — Затем он перевернулся на другой бок, состояние транса перешло в обычный сон и вскоре он проснулся.
    Ошеломленный и разбитый, Тавернер восстанавливал свое сознание, и я налил ему горячего кофе из термоса, который мы всегда держали под рукой для подобных полуночных трапез. Я пересказывал ему, что произошло, а он удовлетворенно кивал между глотками дымящегося напитка.
    — Хотел бы я знать, как Пьерро делла Коста решит свою задачу, — сказал он. — Современный человек не имеет ни малейшего представления о том, что для этого требуется, он будет слепо продвигаться вперед, понуждаемый подсознанием.
    — Как он найдет манускрипт? — спросил я. — Почему он добьется успеха там, где вы потерпели неудачу?
    -— Я потерпел неудачу потому, что у меня не было никаких отправных моментов, чтобы установить контакт с манускриптом. Меня не было на земле, когда его похитили, и по этой же причине я не мог обнаружить его след в памяти разных народов. Вы же знаете, надо иметь точку опоры. Оккультная работа не делается по мановению волшебной палочки.
    — Как же нынешний Пьерро может приступить к работе? — спросил я.
    — Нынешний Пьерро не будет ничего делать, — ответил Тавернер, — поскольку он не знает как. Но его подсознательная память — это память грамотн&heip;