Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

УДК 11
ББК 11.111
А 11

Воронин С.Э.
Сын Ра. – Красноярск, 2011. – 320 с.
ISBN 1-1111-1111-1

Эта книга является автобиографическим романом Сергея Эдуардовича Воронина – доктора юридических наук; специалиста в области уголовного процесса, криминалистики и юридической психологии; полковника милиции в запасе. В настоящее время С.Э. Воронин работает в должности профессора Красноярского института судебных экспертиз и права.
Книга рассчитана на весьма широкий круг читателей, которым не безразлична судьба нашего народа и Отечества.

@ Воронин С.Э., 2011.
Красноярск, 2011.

Аннотация
Автобиографический роман Сергея Эдуардовича Воронина «Сын Ра» выполнен в новом, необычном для современной литературы жанре, который представляет собой одну из разновидностей литературного импрессионизма – это так называемый «эзотерический роман – «колесо» (имеется в виду Колесо Времени), написанный в жесткой хронологии «реального времени». «Изюминка» романа – «колеса» состоит в том, что он пишется и публикуется постепенно, по главам – по мере поступления фактов и событий, происходящих в жизни главного литературного героя – как - бы «считывается» автором произведения с виртуального Колеса Времени, которое он мысленно вращает по часовой и против часовой стрелки. Этот универсальный принцип вращения Колеса предполагает также учет «триединства Времени» в художественной литературе, суть которого состоит в одновременном описании автором событий прошлого, настоящего и будущего; а также логическом увязывании их в единую сюжетную канву. Вся сюжетная линия романа мистическим образом, своеобразным колесом, вращается всего вокруг одного литературного персонажа, в отдельно взятой истории которого, как в капельке росы, отражается новейшая История нашей великой Родины.
«Роман – «колесо» имеет завершенную концентрическую форму, поэтому, несмотря на все перипетии сюжета, финал романа, в конце концов, обязательно сойдется с его началом. Для усиления «эффекта присутствия» в центре описанных автором событий предусмотрено и специальное приложение к роману с богатым иллюстративным материалом в виде фонограмм авторской музыки и фотографий. Приятного Вам прочтения, просмотра и прослушивания!

Детство
Я родился солнечным июньским утром в небольшом, очень уютном сибирском городке, раскинувшемся на левом берегу величественной Оби. Моя мама долго пыталась избавиться от бремени, но я, видимо предвкушая грядущие превратности Судьбы, упорно не хотел покидать теплое, насиженное место. «Наверное, придется наложить «лапу»», - мрачно произнес врач-акушер Сергеев, со зловещей улыбкой доктора Геббельса подходя к столу, на котором лежали акушерские щипцы, называемые на профессиональном жаргоне «лапой». Его слова определенно возымели на меня действие, и я поспешил покинуть ставшее до боли родным убежище, возвестив мир о своем появлении тонким противным писком. Да и то сказать, по статистике около 90% случаев применения «лапы» заканчиваются родовой травмой и слабоумием ребенка. Это в мои и Создателя планы явно не входило.
Роддом №2 г. Барнаула, где произошло это «космическое» событие, находится до настоящего времени практически в центре города. Слева здание роддома соседствует с шикарным, очень любимым горожанами кондитерским магазином «Лакомка», справа — с городским моргом и примыкающим к нему морфологическим корпусом мединститута. Архитектор, задумывая эту экзистенциальную архитектурную композицию, по всей видимости, был большим философом, давая роженицам возможность изо дня в день из окна больницы наблюдать печальную картину смерти и задумываться над бренностью человеческого бытия. Как я понял много позднее, именно под знаком земных удовольствий, символизируемых «Лакомкой», и постоянного ощущения смерти, которая не пугала, нет, но всегда вызывала почти болезненное любопытство и мистическое уважение, и присутствие которой, как Дамоклов меч, я постоянно ощущал всеми фибрами души, и пройдет вся моя дальнейшая жизнь. «Memento mori» - помни о смерти», - говорили древние римляне, и как же они были правы! Лишь конечность бытия заставляет человечество медленно, но все же двигаться вперед. Если бы Господь вдруг, шутки ради, вздумал дать Человеку бессмертие, Он обрек бы мир на вечную стагнацию и абсолютный хаос. Смерть — это вечный двигатель, вселенский источник прогресса, с гениальной прозорливостью подаренный Создателем нашему тленному миру.
Мое детство прошло безоблачно и вполне счастливо. Моих родителей огорчало только то обстоятельство, что я рос невероятно тщедушным «дрищем», в котором неизвестно в чем и как душа теплилась. Я мог не есть сутками, при этом всегда был заводилой всех мальчишеских компаний, игр и потасовок. Удивительно, но противнее ребенка, чем я, мне не приходилось в жизни встречать. Во мне, как будто, сидел какой-то чертенок, заставляющий делать постоянные гадости окружающим людям и устраивать мелкие провокации, за что я, вполне законно, получал по шее от старших товарищей, но уроков воспитания хватало ненадолго - не успевали сойти синяки и ссадины, как я затевал очередную пакость. В общем, старуха Шапокляк всегда была для меня невероятно притягательным образом и практически родным существом. Некоторые мои детские поступки до сих пор вызывают у меня чувство жгучего стыда, как будто я совершил их вчера.
Дело в том, что в детстве я был патологическим ябедой. Провоцируя ребят и нарываясь на конфликты, я тут же бежал жаловаться отцу, который всегда отличался крутым нравом. За этим неизбежно всегда следовала отцовская «вендетта», о которой во дворе ходили легенды. Мальчишеский фольклор из уст в уста передавали «предания», в которых славный Бэтмен «папа Эдик», работающий в то время следователем МВД, устроил стендовую стрельбу из табельного пистолета в парке Меланжевого комбината по бегущему кабану, роль которого успешно исполнил дебильный сын нашего слесаря из 33 квартиры Леня. И, хотя пули из пистолета Макарова лишь свистели над головой бедного Лени, срезая, как мачете, веточки березы, молва о героических подвигах доморощенного Бэтмена быстро распространилась от района ВРЗ до Жилплощадки — этих двух исторически конфликтующих территорий Барнаула, также, как и в известном американском мюзикле «Вестсайдская история». Не знаю, был ли в реальности этот факт, а отец всячески открещивается от этого, но событие произвело несомненный положительный эффект — меня стали бояться, а отца уважать. И здесь вновь проявилась моя противная, гнилая натура. Вместо того, чтобы «почивать на лаврах», по - павлиньи распушить хвост и радоваться жизни, я с удвоенной энергией бросился осуществлять новые провокации и пакости, вынуждая ребят избивать меня, несмотря на страх возмездия. И вновь заработала привычная схема: ребенка обидели, ябеда бежит к отцу, очередная «вендетта». Тут уже кончилось терпение у моего отца и перед каждой «спецоперацией» он «накладывал» по полной программе уже мне, выражая тем самым досаду на то, что стараниями сына превратился во Франкенштейна — пугало для всего двора. А ребята, в конце концов, объявили мне бойкот. Это был первый бойкот в моей жизни, который произвел на меня очень сильное впечатление. До сих пор от этого бойкота у меня осталось ощущение холода и гнетущего одиночества. А причиной послужило следующее событие.
По соседству с нами в 35 квартире (а мы жили по адресу пр. Комсомольский, дом 132, кв. 34) проживала семья потомственного строителя Виктора Епифанова. У него было двое детей: Лена, моя ровесница, и Сергей, старше меня на 2 года, что по детским меркам - очень существенная разница. Лена Епифанова — моя первая любовь - первое щемящее и радостное чувство без примеси сексуальности; настоящая квинтэссенция Любви, достигаемая мальчиками только в раннем возрасте - еще с детского сада «Снегирек», в котором мы были в одной группе. Любовь этой смуглой девочки, похожей на очаровательную обезьянку лемура, давалась очень не просто и стоила мне многочисленных тумаков и ударов Судьбы. Моя павлинья сущность активно протестовала против чужого успеха; ревностно относилась ко всяким, даже незначительным, знакам внимания, оказываемым Леной другим, но только не моей персоне. Чтобы привлечь ее внимание, моя креативная натура пускалась на всяческие ухищрения.
Однажды осенью наша группа детского сада была выведена воспитателем Валентиной Александровной на прогулку. Стояла классическая «болдинская осень», настоящее буйство красок увядающей природы. Дети, как всегда, играли на веранде. Валентина Александровна, обычно пребывающая в угрюмо - раздраженном состоянии, в это утро была непривычно весела. Оживленную краску в общую палитру радостного возбуждения добавил мальчик Вася, принесший в ведре желтые, багряные и оранжевые листья, которые высыпал на веранде и стал охапками подбрасывать вверх. Листья феерически закружились в воздухе, завораживая взгляд и вызывая всеобщее ликование. «Очень красиво! Какой ты — молодец, Вася!» - молвила Валентина Александровна, а Лена одарила Васю таким взглядом, за который я был готов спрыгнуть с моста через Обь. Этого я не мог простить мальчику Васе. Я взял ведро и, не уточняя, где он взял такие красивые листья, отправился к ближайшей помойке, набрал листьев, которые щедро нагреб дворник, пришел и с большим пафосом вывалил содержимое на веранде. Все бы ничего, но листья, как оказалось, содержали «натурпродукт», а именно — собачьи фекалии. Стоит ли говорить, какой эффект произвело мое действие! Валентина Александровна в один миг навсегда избавилась от депрессии, как заправский каратист ребром ладони врезала мне по шее, а потом схватила за ухо и крутанула его так, что кровь фонтанчиком хлынула из ушной раковины. Это странная физиологическая особенность моего организма, которая объясняется, очевидно, слишком тонкими капиллярами, близко прилегающими к барабанной перепонке, не раз потом выручала меня в армейских драках. Обильное кровопускание из уха при малейшем ударе, не причиняющее серьезного вреда моему здоровью, повергало противников в панический ужас и заставляло их отказываться от дальнейшего насилия. Валентина Александровна, помнится, тогда сильно испугалась, повела меня в душевую, где поспешно замыла «следы преступления», а потом перед отцом, который пришел меня забирать, разлилась такие елеем, что мне стало противно. Родителям я ничего не сказал про инцидент; мне было не до того — жег стыд при воспоминании о презрительном взгляде, которым одарила меня Лена — свидетель неудавшегося «праздника золотой осени».
Были и другие, не менее «удачные» попытки завоевать любовь этой смазливой девочки. Однажды, насмотревшись фильм «Красная палатка», я решил продемонстрировать перед Леной и всем двором свое презрение к холоду. Напомню, что там главный герой, закаленный полярник, отдает свою одежду замерзающим товарищам, оставаясь лишь в нижнем белье при 50 — градусном морозе. Очень мне понравился тогда этот эпизод. И вот одним морозным февральским утром, обнаружив во дворе достойную моего внимания публику и Лену, я громогласно объявил: «Смотрите все!» - стал сбрасывать с себя одежду в снег, оставшись лишь в трусах и майке. На доморощенного придурка вышел посмотреть почти весь наш дом, в котором жили, преимущественно, сотрудники милиции. Но на мою беду из магазина возвращалась мама, которая не дала мне погреться в «лучах славы», тут же от души всыпала «полярнику», и, схватив со снега одежду, потащила своего «отморозка» домой. Очередная попытка завоевать женское сердце провалилась!
И все - таки, не помню как и когда, но мне удалось переломить ситуацию – Лена, наконец – то, ответила мне взаимностью. Мы стали дружить, и эта дружба продолжалась с 1 по 3 класс. Главная ошибка взрослых состоит в том, что они недооценивают детей, их несомненную эмоциональную зрелость, иногда на равных конкурирующую с эмоциональностью взрослых. Порой мне кажется, что Создатель, к 5 годам заканчивая формирование сознания и восприятия человека, проносит их, практически без изменения, через всю человеческую жизнь. Во всяком случае, сейчас я полностью идентифицирую себя с тем влюбленным мальчиком Сережей, прекрасно помню свой тогдашний стыд за неблаговидные поступки и свои любовные переживания, которые и сейчас свежи в воспоминаниях, как будто это было вчера. Нежная любовь двух маленьких существ проявлялась в довольно целомудренных вещах: вместе мы уходили и возвращались из школы, причем я, конечно, нес портфель Лены; по-детски неуклюже обнимались по углам; не помню точно, целовались ли, но если целовались, то только в щечку.
А еще я одаривал Леночку подарками из маминого гардероба. Дело в том, что 70 - е годы прошлого столетия давали посыл скромного бытия практически во всех сферах человеческой жизнедеятельности. Женщины того времени одевались примерно так же, как китайцы периода «культурной революции» - не серые френчи, конечно, но очень однообразно и убого. Глазу не за что было зацепиться на улицах города: всюду мелькала продукция барнаульской фабрики «Авангард» одинакового покроя и расцветки. Моя мама, гордая полячка, никогда бы не смирилась с таким однообразным «безобразием». Куда бы мы не приезжали, на новом месте мама всегда обзаводилась личным портным, у которой «обшивалась» по выкройкам из советских журналов мод. И вещи у нее, скажу я вам, по тем временам были весьма эксклюзивными. К каждой вещи: платью или костюму — мама старательно подбирала бижутерию, скромную по цене, но подобранную со вкусом и несомненным декоративным изыском. Хранилось все это мамино «сокровище» в малахитовой шкатулке. Именно на эту шкатулку с бижутерией я и «положил глаз», и именно она стала причиной истории, которую я никак не могу вам рассказать, без конца отвлекаясь на частности.
Тактика изъятия драгоценностей для Лены из шкатулки была разработана мной в полном соответствии с законами психологии — я выбирал неброские украшения, чтобы мама раньше времени не заметила пропажи, причем с учетом сезонности одежды, для которой предназначалась бижутерия. Но если бы вы только видели, сколько счастья светилось в карих глазах Леночки, когда я торжественно вручал ей очередной подарок из волшебной маминой шкатулки! Нет, безусловно, моя авантюра стоила того. Однако праздник души кончился также внезапно, как и начался.
Однажды со своим другом Андреем Маркиным я катался с горки в парке Меланжевого комбината. Это был самый настоящий бобслей, где в качестве боба использовались строительные носилки. С оглушительным грохотом мы вдвоем на носилках носились по ледяной горке, испытывая чувство восторга и адреналин заправских гонщиков. На нашу беду, на горку пришли дебил Леня (классический олигофрен в степени дебильности из «нехорошей» 33 квартиры) и брат Лены Сережа, который тут же принялся дразнить меня: «Жених и невеста, тили - тили тесто! Ну что, Ленкин хахаль, когда свататься придешь? Брошку - то уже подарил!» Не знаю почему, но его слова очень сильно задели меня. Мне стало жутко стыдно перед Андреем Маркиным. Дело в том, что в то время все, кто дружил с девочками, заслуживали всеобщего презрения в мальчишеской среде. Какой-то бесенок стал нашептывать мне подлые, предательские слова — и меня прорвало: «Ха, нашел невесту! Да, если хочешь знать, я ей ничего не дарил, она украла эту брошь, а ты — козел, самый настоящий!» После этих слов Сергей накинулся на меня и надавал мне довольно увесистых пинков. К нему присоединился дебил Леня, причем под раздачу попал и Андрей Маркин. Придя домой с заплаканным лицом и явными следами побоев, мне пришлось все рассказать отцу, который тут же отправился выяснять отношения к слесарю, отцу Лени, в соседнюю 33 квартиру. Через некоторое время в нашу квартиру потянулась шумная процессия: слесарь, его жена и сам Леня решили устроить нам большое «психопатическое шоу». И, хотя я ненавидел этого дебила за то, что он связывал кошкам лапы и сбрасывал их на неминуемую гибель с парашютной вышки в парке, эта душераздирающая сцена до сих пор стоит перед глазами. Тандем кикбоксеров — слесарь и его жена — со словами: «Ты зачем обидел Сережу?»- проводил академические серии точных, хорошо поставленных ударов руками и ногами по дебильной голове и филейной части туловища Лени. При этом он визжал, как свинья, а из глаз, как у заправского клоуна, фонтанами били слезы. Тогда, уже в детстве, я окончательно понял, что никогда не смогу работать исполнителем смертных приговоров, хотя, как известно, «...все работы хороши, выбирай на вкус!»
Но неприятности не приходят в одиночку. Недаром народная мудрость гласит: «Пришла беда — открывай ворота». Как - раз в это время мама заметила пропажу брошки, а доброхот Сережа передал мои подлые слова своей сестре Лене. Мама учинила весьма серьезный «разбор полетов», по результатам которого прямым ходом отправилась к Лениным родителям и вернула, наконец, потерянную брошь. Лена, как и следовало ожидать, перестала со мной разговаривать, и, в довершении ко всему, Сережа попал под «горячую» руку моего отца, который возвращался с работы далеко не в лучшем настроении, увидел обидчика сына и на глазах всего двора устроил впечатляющую, сногсшибательную в прямом смысле слова сцену «вендетты», в которой папа - актер превзошел самого себя.
Утром следующего дня, когда я вышел во двор, стало понятно, что мир изменился, и для меня - далеко не в лучшую сторону. Впереди, около сараев, стояла группа заговорщически настроенных ребят, среди которых был и мой лучший друг Андрей Маркин. Когда я подошел к ним, оживленно разговаривающим о чем-то, ребята разом замолчали, а Андрей демонстративно отвернулся, когда я с ним поздоровался. «Видать, они с ним уже хорошо поработали!» - с грустью подумал я и побрел от них куда глаза глядят. Мимо молча продефилировала Лена с обиженным лицом и взглядом, полным презрения. Ну что же, теперь мне предстояло привыкать к этому новому для меня статусу изгоя, в котором придется прожить несколько месяцев вплоть до отъезда моей семьи на постоянное место жительства в Казахстан.
Тогда, в далеком детстве, я еще и подумать не мог, что, оказывается, Господь уже с детства начал приучать меня к одиночеству — этому поистине самому ценному подарку Судьбы, и что именно в этом состоянии я научусь, в конце концов, черпать вдохновение и в полной мере наслаждаться жизнью. Теперь, благодаря этой суровой школе жизни, я подобен подводной лодке, находящейся в автономном плавании — непотопляемой, с наглухо задраенными люками, лишь изредка всплывающей на поверхность, чтобы лишний раз напомнить людям, что я жив, я — все еще боевая единица и что меня еще рано сбрасывать со счетов. Однако, тогда в детстве, я вдруг с грустью осознал, что вместе с этим первым серьезным уроком человеческого общения, преподанным мне самой Жизнью, навсегда закончилось мое безоблачное детство - родился отрок Сергей, уже наделенный кое-каким жизненным опытом ответственности за свои слова и поступки, а это — непременный атрибут уже взрослой жизни.

ОТРОЧЕСТВО
Осенью 1974 года, в связи с переводом отца на новое место службы - в Высшую школу МВД СССР - мы семьей переехали в Караганду. Начался славный период моей «казахской» жизни, который продлился аж до лета 1981 года. «Запомни правило №1 — никогда не называй казахов «колбитами», - учил меня универсальным правилам обращения с титульной нацией Игорь Сидоров — мой одноклассник и сосед по новому дому на улице Ержанова.- Для казахов это — такое же обидное слово, как для афроамериканцев слово «ниггер». «Но почему, что в этом обидного? - слабо протестовал я.- Ведь слово «колбит» производно от двух английских слов: «кол» - уголь и «бит» - бить, что является аналогом слова «шахтер». Ведь хорошо известно, что англичане, у которых в начале 20 века в Казахстане были многочисленные угольные концессии, активно использовали местных казахов на работах в шахтах». «Я не буду с тобой спорить, - говорил Игорь.-Назови так и посмотришь, что будет. Только я помогать тебе не буду, так и знай. Мое дело - предупредить».
Да, местный колорит в Караганде чувствовался во всем, а азиатская экзотика на первых порах вызывала у всех нас, особенно у отца, чувство настоящей эйфории. И, действительно, по сравнению с порядком надоевшим Барнаулом, Караганда предстала перед нами в изумительном блеске. Мы гуляли с папой по широкому проспекту имени Нуркена Абдирова — казахского летчика, повторившего подвиг Гастелло в годы Великой Отечественной войны; пили кумыс, который продавался на каждом шагу вместо кваса; ели бешбармак в кафе «Ботакоз», что означает по — казахски «верблюжий глаз» - в общем наслаждались жизнью по полной программе в этом, как нам тогда казалось, благодатном азиатском крае.
Было еще одно обстоятельство, которое выгодно отличало Караганду от Барнаула в начале 70 - х годов прошлого века и особенно радовало маму - продуктовое изобилие в магазинах. После хронической «торричеллиевой пустоты» на барнаульских прилавках нам реально казалось, что мы попали в рай — сказывалось шахтерское спецснабжение в городе всесоюзного значения.
Одно только на первых порах угнетало нас, лесных жителей Алтая — отсутствие природы за городом. После богатого ленточного бора - реликтового хвойного леса ледникового периода в Барнауле - казахстанская степь, бескрайним океаном раскинувшаяся вокруг Караганды, выглядела весьма убого. Понадобилось время, чтобы находить прелести и в этой аскетической природе. Да и действительно, степь по - своему тоже может радовать глаз, если вы, конечно, не агрофоб, причем ничуть не меньше, чем леса и горы.
Особенно хороша казахстанская степь весной. Красный диск Солнца, встающий над горизонтом как гигантский НЛО, в одно мгновение преображает степь, добавляя в разноцветную палитру весенних цветов и трав мягкие сюрреалистические оттенки; благоухающее разнотравье, как в замедленном кинокадре, плавно колышется в плазме солнечного ветра; томится на солнышке, погружая вас в волшебный мир степных ароматов. Все ваши органы чувств работают на пределе, жадно пытаясь охватить, ощутить, вобрать в себя все это великолепие! Создатель лишь раз в году позволяет себе «по полной программе» расслабиться в степи, превращаясь после надоевшей зимы из ворчливого мизантропа в настоящего весельчака и художника-импрессиониста. Гамма используемых Им при этом красок впечатляет: красные и желтые тюльпаны, пунцовые маки и низкорослые ирисы с желтыми и фиолетовыми цветами, пахучие фиалки и лиловые анемоны, легкомысленные лютики и аппетитные кустики дикой спаржи — все сливается в разноцветную радугу, многоголосый хор запахов и акварелей весенней степи. Мне довелось побывать и в пустыне Гоби, и в рериховских сакральных уголках Горного Алтая. И можно поспорить, где дыхание Космоса ощущается сильнее. Во всяком случае, мне на собственном опыте удалось убедиться, что медитативные практики монголов - кочевников нисколько не уступают духовным практикам тибетских монахов.
Пока шли отделочные работы в нашем новом доме, отец поселил нас в гостиницу «Чайка» - единственную в то время гостиницу представительского класса. Выглядела она как внушительная усадьба, обнесенная высоким забором, с парком и даже фонтаном внутри. В нашем распоряжении был трехкомнатный номер «люкс», с роскошной ванной комнатой и даже диковинным для того времени биде. На территории гостиницы находилось эксклюзивное двухэтажное бунгало для VIP — персон, а именно - космонавтов, которых после возвращения из космоса, уставших от длительных перегрузок, привозили с Байконура для восстановления сил. Я, вездесущий ребенок, быстро подружился с персоналом гостиницы, который опекал меня как своего сыночка, устраивая импровизированные экскурсии по местным достопримечательностям. Старожил гостиницы дядя Семен, дворник с 30-летним стажем, по «большому секрету» поведал мне, что стены бунгало помнят Юрия Гагарина, Германа Титова и Валентину Терешкову. «Милейшая женщина, кстати, и очень скромная в быту!» - рассказывал дядя Семен, с теплотой вспоминая именитых постояльцев гостиницы.
Фантазия дяди Семена не знала границ. В гостинице жила всеобщая любимица персонала пожилая дворняжка Белка - вислоухая сука — альбинос с заостренной, но очень выразительной мордочкой. Дядя Семен шепотом поведал мне «важнейшую государственную тайну», предварительно взяв с меня обязательство о неразглашении: «Это — та самая Белка, которая со Стрелкой слетала в космос!» Я был поражен до глубины души этим известием, хотя червь сомнения продолжал грызть мое детское сознание: «А где же тогда Стрелка?» «Мы похоронили ее год назад, - невозмутимо отвечал дядя Семен. - Хочешь, покажу тебе могилку?» Могилку героической собачки я смотреть не стал, наконец — то, поверив в легенду «космической одиссеи 1960 года». При этом я стал относиться к Белке с таким почтением и трепетом, с которым, наверное, не относился бы к Валентине Терешковой, будь она сейчас в гостинице. К сожалению, Белка не ответила мне взаимностью и даже слегка тяпнула меня за руку, когда я пытался достать ее новорожденного щенка, еще слепого кутенка, из собачьего закутка в кочегарке гостиницы.
Территория гостиницы «Чайка» вплотную примыкала к высокому забору, отгораживающего нас от городского парка-дендрария — предмета особой гордости карагандинских ботаников. Дело в том, что разбить такую богатую лесопарковую зону в Казахстане стоит неимоверных усилий. Всего на глубине 1 метра в карагандинской почве залегают смертоносные для всех растений солончаки, которые не дают корням деревьев уходить вглубь почвы, а, значит, не дают возможности черпать из нее необходимые для жизни соки и минеральные вещества. Поэтому труд местных ботаников, превративших степную Караганду в зеленый оазис, безусловно, заслуживает всяческого уважения. Пожалуй, кроме Барнаула, который по праву называют «Зелеными Афинами», и славного города на Амуре Хабаровска, утопающего в буйной зелени как заправский южный город, я не встречал таких озелененных городов на просторах нашей, тогда необъятной Родины. Парк — дендрарий широкой лентой тянулся на многие километры через весь город и заканчивался ботаническим садом, рядом с которым и находился наш новый пятиэтажный дом на улице Ержанова. Оглядываясь на прожитые годы, могу с уверенностью сказать, что в Караганде на тот момент было два подлинных чуда Света: одно рукотворное — это Ботанический сад, и второе нерукотворное — Федоровское водохранилище.
Оказавшись в Ботаническом саду, можно было в полной мере почувствовать себя в лесах средней полосы России, затеряться среди многочисленных березовых аллей и дубовых рощ. Молодые березки были с такой нежной и тонкой кожицей, что их белоснежные стволы вызывали на ощупь полное ощущение человеческой плоти, а прикосновение к ним — почти эротические чувства. Предметом особой гордости карагандинских ботаников, конечно же, была оранжерея, в которой росли пальмы, баобабы и другие экзотические деревья тропической флоры. Но объектом «плотского» вожделения мальчишек в Ботаническом саду, конечно же, были ягоды ирги, которую в Казахстане называют, почему-то, иргисом. Это — очень красивое дерево, небольшая рощица которого являлась настоящим украшением Ботанического сада. Ирга в мае покрывается белой пеной цветочных кистей, напоминающих черемуху. Кстати, и своим вяжущим вкусом ирга также напоминает черемуху и черноплодную рябину одновременно. Кусты обильно увешаны кистями ягод зеленой, красной и почти черной окраски, на которые ранней осенью жадно слетается птичья и мальчишеская братия. Особенно хороша ирга осенней порой, когда ее листва окрашивается в оранжево-красные и пурпурные тона. Напомню, что все это чудо было сотворено людьми в практически безжизненной солончаковой зоне, что стоило им поистине титанических усилий; труда и стараний этих прекрасных людей, фанатично преданных своему делу.
Другое чудо природы — это Федоровское водохранилище, названное так в честь пригородного поселка Федоровка. Несмотря на то, что это озеро располагалось на территории угольного разреза, поэтому местами достигало глубины до 200 метров, оно имело уникальную в своем роде нерукотворную природу. Когда-то это было процветающее государственное предприятие - угольный разрез, в котором уголь добывался открытым способом. Но в один из несчастливых дней гигантский экскаватор задел и повредил водную артерию земли; вода мощным потоком хлынула в разрез, похоронив под своей толщей всю технику и тонны уже добытого угля. Однако, несмотря на стремительность происходящих событий, людей удалось вовремя эвакуировать. Аквалангисты, которые изредка погружались на большую глубину водохранилища, рассказывали, что там, на дне, перед вами предстает совершенно сюрреалистическая картина из фантастического блокбастера — экскаваторы, грузовики и прочая горнодобывающая техника покоится под водой практически в нетронутом виде, как будто оставлена и брошена людьми на произвол Судьбы только вчера.
Федоровское водохранилище всегда являлось излюбленным местом отдыха карагандинцев. Чистейшая, почти родниковая вода, обладающая свойствами самоочищения и регенерации, приятно охлаждала в знойные летние дни, а импровизированная лодочная станция, на которой можно было недорого взять на прокат лодку - «казанку», делала отдых просто незабываемым, особенно для тринадцатилетнего подростка, который «слаще» грязного пруда в Меланжевом парке Барнаула ничего и не пробовал.
Как - то раз, мы с папой, как заправские два капитана, взяли лодку на два часа и отправились в открытое плавание между островами, образованными бывшими терриконами, на которых уже давно по-хозяйски обосновалась буйная растительность. Высаживаясь на этих необитаемых островах, мы в полной мере ощущали себя Робинзонами, но на одном из островов нас ждало некоторое разочарование — там уже вовсю резвилась шумная компания подвыпивших молодых парней, лишая тем самым наше «морское» путешествие приключенческого флера. «Эдуард Ионович, товарищ майор, присоединяйтесь к нам!» - крикнул один из молодых людей, приветливо помахав нам рукой. Этим парнем оказался Сережа Гирько — курсант Карагандинской высшей школы МВД СССР. Представляю, как бы мы с ним были удивлены, если бы тогда узнали, что через 30 лет я, полковник милиции и доктор юридических наук, буду работать в Москве под началом генерал-майора милиции Сергея Ивановича Гирько во ВНИИ МВД России. «Леша Ширванов как-раз раков наловил, и мы их сейчас сварим! - радостно доложил Сергей, подготавливая закопченную кастрюлю для будущего «изысканного» блюда. - Правда, это — ну очень маленькие раки, но по три рубля, как у Романа Карцева!»
Удивительные пируэты все - таки порой выписывает Судьба — с полковником милиции Алексеем Амирбековичем Ширвановым мы будем сидеть во ВНИИ в одном кабинете, кладя «наши драгоценные жизни» на алтарь ведомственной науки. Я с любопытством наблюдал за усатыми тварями, которых видел впервые в жизни. Одной такой твари я даже сунул палец в клешню, за что немедленно и поплатился. Рассерженный хамским поведением рака и гневно размахивая укушенной рукой, в качестве наказания этого усатого негодяя я отправил первым в кипящую воду, с почти садистским удовлетворением наблюдая, как он покраснел от натуги и злобно «набычился» в кипятке. Всей честной компанией мы принялись жадно уплетать раков, которые оказались пресными на вкус, так как у ребят по «закону подлости» не оказалось соли, но это аппетита нам совершенно не испортило и вскоре с раками было навсегда покончено — на земле остались только панцири и другие несъедобные предметы рачьей амуниции.
Однажды, в один их жарких июльских дней мы повстречали на Федоровском водохранилище моего одноклассника из 47 школы Сергея Новикова, который отдыхал на местном пляже вместе со своим отцом и старшей сестрой Наташей. С Сергеем в школе я практически не общался, так как он казался мне очень высокомерным малым, к которому никак не подступиться. Да и то сказать, ему было от чего гордиться и возноситься над всеми ребятами. Дело в том, в этой же школе работала его мама Тамара Семеновна — преподаватель русского языка и литературы, что обеспечивало Сереже особое положение среди одноклассников и учителей. Особому статусу Сергея способствовали также и его живой природный ум, развитый не по годам довольно сильный интеллект и незаурядное чувство юмора. Вопреки ожиданиям, на пляже, наконец -то, «это божество спустилось с небес» - благо, что там мы все голые, - и я довольно мило пообщался с Новиковым в весьма непринужденной и располагающей к такому общению обстановке. Как оказалось, это стало залогом нашей будущей дружбы, которую мы пронесем через многие годы.
Семья Новиковых проживала по соседству с нами в двухэтажном кирпичном доме постройки 50-х годов на улице Полетаева. С этой же улицы начинался весьма внушительный микрорайон двухэтажек, который, с одной стороны, упирался непосредственно в территорию нашей средней школы №47, а с другой - в гастроном «Айман». Этот гастроном, прежде всего, был замечателен тем, что он выступал своеобразной «государственной» границей для двух соперничающих друг с другом мальчишеских группировок: так называемых «аймановских» или привокзальных и «полетаевских» или «зелентрестовских». Группировки находились в состоянии перманентной войны: периодически сходились «стенка на стенку» на речке «Вонючке» - сточном городском канале, пересекающем поперек обширный район «зелентреста» - городской парковой зоны; устраивали вылазки в стан противника на привокзальную площадь и ответные акции устрашения на территории нашей 47 школы. Я никогда не принимал участия в этих массовых драках по двум причинам.
Во-первых, наш дом на улице Ержанова стоял особняком от всех остальных дворов, поэтому формально все ребята, проживающие в доме, не примыкали ни к одной постоянно действующей на тот момент группировке.
Во-вторых, в отрочестве и юности я был трусоватым и невероятно тщедушным мальчиком, поэтому никогда не рассматривался устроителями потасовок в качестве серьезной боевой единицы.
Однако была и третья, очень грозная сила, перед лицом которой «аймановцы» и «полетаевцы» забывали все свои былые обиды и по возможности объединялись в одну группировку, чтобы дать достойный отпор противнику. Это были чеченцы из Старого города — небольшого пригорода Караганды, в котором тогда компактно проживала чеченская диаспора. Эти жертвы сталинской национальной политики переселения с Северного Кавказа всегда отличались в Казахстане невероятно злобным нравом, коварством и жестокостью. К тому же они не брезговали применять холодное оружие, что делало стычки с ними смертельно опасными. Акции устрашения, которые организовывали и проводили чеченцы, отличались отменной организацией и проводились по всем правилам военной тактики. На моей памяти одна такая акция, которую провели чеченцы в Караганде 9 мая 1977 года.
Этот праздничный день начинался, как обычно, светло и радостно, не предвещая никаких катаклизмов. По главной улице Караганды еще шел военный парад и парад ветеранов Великой Отечественной войны, а группа радикально настроенной чеченской молодежи из Старого города уже готовилась устроить «феерическое» шоу — акцию возмездия за ошибки наших предков. Дело в том, что 9 мая 1944 года — особый день в чеченском календаре. Это — день окончания проводимой войсками НКВД спецоперации под кодовым названием «Чечевица» по переселению чеченцев в отдаленные районы Казахстана и Киргизии. А поводов для этого у советского правительства тогда было более, чем достаточно. Дело в том, чеченцы в годы войны активно сотрудничали с фашистами в борьбе с Советской Армией.
Например, существовали такие соединения Абвера, как зондеркоманда «Бергман», что в переводе с немецкого означает «Горец», укомплектованная исключительно чеченцами. В задачи «Бергмана» входили диверсионно - террористические операции против наших войск, прикрытие войск Вермахта, борьба с советскими партизанами. Северокавказский легион Вермахта составлял достаточно серьезную силу: численность одного только «Бергмана» насчитывала около 1200 человек спецназа, т. е. состоял из серьезных, умелых и закаленных бойцов.
Так что операция «Чечевица» в тех условиях была исторически совершенно оправданной и, безусловно, необходимой акцией, да еще, положа руку на сердце, достаточно гуманной в условиях военного времени. Понятно, что чеченцы оценивают произошедшие исторические события со своей «колокольни», ничего не забыли и никогда не упускали возможности больно укусить власть, демонстрируя свою независимость и «знаменитую» кавказскую гордость. Только за все глобальные исторические решения, принятые когда - либо властями, почему - то, приходится отдуваться простому русскому человеку. Так произошло и на этот раз. Около 21 часа группа чеченцев на четырех автобусах прибыла из Старого города в Караганду. Построившись в стройную колонну, мрачная куклуксклановская процессия двинулась от Привокзальной площади к проспекту Ленина. Чеченцы молча промаршировали по центральной улице города, изредка, по-чеченски гортанно, выкрикивая: «Зиг хайль!» - и вскидывая правую руку. Трусливая казахская милиция, как обычно, попряталась по домам вместе с испуганными жителями. Затем колонна разделилась на несколько групп, которые ручейками потекли вглубь городских дворов и скверов. И пошла кровавая потеха. Били всех русских без разбора, не важно был ли это парень с девушкой, инвалид или подросток. Если кто-то оказывал чеченцам сопротивление, то получал удар ножом. Городские больницы были переполнены пострадавшими от ночных стычек, однако власть, по-прежнему, бездействовала, а знаменитая, лучшая в мире спецслужба КГБ СССР хранила «гордое» молчание и делала вид, что ничего не происходит. Закончив акцию устрашения, «добросовестно» выполнив свою «политическую» миссию, чеченцы, в таком же организованном порядке, что и приехали, с чувством глубокого удовлетворения, наконец, покинули Караганду. Это «эпохальное» событие обросло такими домыслами и небылицами в мальчишеском фольклоре, согласно которым чеченцы разве что гаубицы и установки залпового огня «Град» на площадь Ленина не выкатывали. Долго еще из уст в уста передавались «предания старины глубокой», где малолетние доморощенные «гомеры» для большего эффекта и нагнетания жути не жалели красок, четко выдерживая классический жанр триллера и фильма ужаса одновременно.
Событие, описанное выше, физически прошло мимо меня, так как в Караганде я был абсолютно домашним ребенком и в вечернее время 9 мая, к счастью, уже сидел дома. Но второй, уже реальной встречи с чеченцами из Старого города я, увы, не смог избежать. А дело было так.
Как-то раз, в один из солнечных апрельских дней Сергей Новиков, с которым мы уже вовсю дружили, периодически ссорясь и выдерживая длительные артистические паузы в общении, предложил мне съездить за компанию с ним в Старый город. Дело в том, что в единственном магазине промышленных товаров Старого города «выбросили» в продажу очень дефицитную в то время магнитную ленту «ТАСМА» для катушечных магнитофонов. «Сарафанное радио» в Караганде моментально сообщило, что в чеченский универмаг из Казани привезли большую партию этого «сакрального» для мальчишек товара, причем самой популярной тогда длины магнитной ленты в 480 метров. С самого начала у нас вояж не заладился — мы приехали в аккурат к обеденному перерыву в универмаге. Я не успел ничего сообразить, как к Новикову, прямо на остановке, подошел коренастый чеченец лет 25, который приобнял его за плечи и страстно (во всяком случае, такое впечатление складывалось со стороны) нашептывая ему что-то на ухо, повел его в сторону одноэтажного здания райисполкома (над ним развевался государственный флаг СССР), отделенный от остановки высоким деревянным забором. Мне ничего не оставалось, как проследовать за ними — покорно, как баран навстречу Судьбе. Вано (так звали чеченца, судя по наколке на его правой руке) имел выразительный, бритый наголо череп, глубоко посаженные карие глаза, хищный хрящевидный нос и плотно сжатые тонкие губы садиста. «Ну что ребятки, доставайте мелочь из карманов, начинается «шмон»!» - торжественно провозгласил Вано и для убедительности своих намерений достал выкидной нож зэковской работы из заднего кармана брюк. У Сергея была купюра в 5 рублей (огромная сумма для мальчишки того времени), у меня мелочью набиралось 2 руб 80 копеек — все, что я смог выгрести из маминой шкатулки для «рабочей» мелочи. Все это «богатство» благополучно перекочевало в карман Вано. «А это что у тебя такое, «пистон»?» - радостно спросил чеченец, запуская два пальца в потайной карман моих брюк. «Да нет, - ответил я.- Это — старинные дедовские брюки, перешитые мамой на меня. А карман предназначался для часов на цепочке, которые раньше носили либо в жилетке, либо в брюках, как - раз в этих самых «пистонах».
В этой на редкость пакостной ситуации я решил на полную мощь, что называется, «включить дурака», и, надо признаться, у меня это очень хорошо получилось — чеченцу мое идиотское поведение явно пришлось по душе. «Молодец, разбираешься!» - похвалил меня Вано, которому после удачной «охоты» захотелось культурно пообщаться. «А кто у тебя родители?» - с неподдельным интересом спросил он меня. Судя по всему, я ему, в отличие от Сергея, понравился. Это - редкий случай в моей жизни: обычно по морде в неприятных ситуациях детства всегда получал я, а Новикову удавалось благополучно избегать этой участи. Но тут все случилось в точности до наоборот. «Мама — музыкант, а папа …, - тут я несколько замешкался (попробуй скажи, что папа — подполковник милиции), - тоже музыкант, валторнист». «Ишь ты - интеллигенция. А что такое валторнист?» - озадаченно спросил чеченец. «Ну, это, знаешь, такая здоровая изогнутая труба, туда дуть надо, что есть силы!» - ответил я с некоторой долей фамильярности, как-будто мы были с Вано давними хорошими приятелями. Сергей с завистью посмотрел на меня — мой вдохновенный бред его явно удивил и озадачил. «Какой ты — молодец, во всем разбираешься!» - снова похвалил меня Вано и улыбнулся широкой лучезарной улыбкой. «Ну, а у тебя кто родители?» - с совсем другим лицом обратился он к Новикову. «Папа и мама — учителя», - ответил Сергей и тут же получил резкий удар кулаком в лицо. Он вскрикнул, а у меня вырвалось: «Не надо его бить!» «У тебя еще есть дэнги?» - с сильным кавказским акцентом спросил Вано Новикова и, не дожидаясь ответа, нагнулся, снял ботинки с ног Сергея и профессиональным приемом (по-видимому, имелся определенный опыт досмотров в тюрьме) ножом поддел стельки. Не обнаружив там ничего интересного, чеченец разочарованно, скорее ради проформы, опять спросил Новикова: «А ты зачем сюда приехал, гондон?» Стало ясно, что Сергей избран им в качестве жертвы глумления и повод ему для этого был явно не нужен.
Абсурдность происходящего особенно бросалась в глаза на фоне кричащих декораций этого более чем странного спектакля. Весь этот «гоп-стоп», все это лицедейство происходило, очень буднично и потому особенно цинично, в прекрасный апрельский день напротив правительственного здания райисполкома, в котором никого не было (как назло, была нерабочая суббота). В перерыве между нашим «дружеским общением» к зданию райисполкома внезапно подошли два очень красивых, как с лубочной картинки, чеченских парня, по - видимому, знакомых Вано. Они перекинулись с ним несколькими фразами на чеченском языке, дали ему закурить и внимательно посмотрев на нас с Сергеем, гордо удалились. «А ну-ка пойдем со мной,- сказал Вано Сергею и потащил его в закуток возле здания райисполкома, используемого, по-видимому, в качестве дровяного склада. Он завел Новикова за небольшой заборчик, через узкую щель в котором я мог видеть происходящее там. «Надо зайти туда и ударить чеченца кирпичом по голове», - лихорадочно стучало у меня в голове и бросило в пот от одной мысли, что, возможно, придется убить человека. Рядом, на клумбе, призывно лежал увесистый кирпич. Ноги стали ватными, я опустился на землю и почувствовал, что не только не в состоянии кого-то ударить, но и просто сделать шаг.
Внезапно я увидел, как чеченец принялся душить Сергея. Надо было действовать. Какая-то неведомая сила подхватила меня и понесла к остановке, на которой стояло довольно много людей — взрослых мужчин и женщин. «Помогите! - закричал я.- Там чеченец бьет моего друга!» Мужчины на остановке испуганно переглянулись. «Понимаешь, нам некогда. Мы опаздываем на работу!» - наконец виновато произнес один из них, русский мужчина (русские в Старом городе в то время были абсолютно «задроченным» чеченцами национальным меньшинством) лет 40-45. Тогда я побежал в сторону пивной, располагавшейся рядом с остановкой. За одним из столиков я увидел двух мужчин, явно «измученных нарзаном», с кружками пива в руках. «Помогите, пожалуйста, там чеченец бьет моего друга, такого же маленького, как я!» - попросил я одного из коренастых русских мужчин за столиком. «Петя, не ввязывайся!» - сказал долговязый собутыльник коренастому. Тот немного подумал и коротко бросил мне: «Показывай, где это!» Мы прошли за забор райисполкома; долговязый, что-то недовольно бурча себе под нос, увязался за нами. Как только мы зашли за забор, чеченец, как дикая пантера, выпрыгнул из закутка и, бешено вращая бельмами, завопил на коренастого мужчину: «Что тебе надо? Я - чэчэн, я здэсь живу!» «Возьмите хотя бы кирпич», - сказал я Петру, а тот только удивленно посмотрел на меня. «Не надо, ни к чему! Это тебя он обижал?» - спросил он Сергея, который с мертвенно бледным лицом, на ходу застегивая джинсы, вышел из закутка. Тот только молча кивнул в ответ и прошептал мне: «Серега, бежим отсюда!» Мы побежали так, как будто за нами неслась Смерть с косой и со всей своей придворной свитой. На наше счастье, к остановке подъехал автобус до Караганды, мы запрыгнули в него и, уже отъезжая, с ужасом увидели, как к остановке несется Вано, злобно высматривая нас среди пассажиров автобуса. Всю дорогу до Караганды мы молчали — Сережа явно находился в шоке. Было хорошо видно, что это - первое самое сильное потрясение в его еще недолгой жизни.
По приезду в Караганду я, конечно, обо всем рассказал отцу, который был просто взбешен услышанным: «Надо обязательно найти эту гниду!» Через выпускников Карагандинской школы МВД, работающих в уголовном розыске, он пробил картотеку судимых чеченцев Старого города, тем более, что я дал довольно хорошее описание внешности и особых примет Вано. Его поимка — это был всего лишь вопрос времени. Однако вскоре после этого к нам домой пришла мама Сергея Тамара Семеновна, которая попросила отца «спустить дело на тормоза», так как у Сережи - больное сердце, он до сих пор находится в жуткой депрессии и судебное разбирательство его окончательно добьет. Как не убеждал отец Тамару Семеновну, что такие вещи нельзя оставлять безнаказанными, она осталась непреклонной.
После этого события мой рейтинг среди мальчишек невероятно подрос. Утром следующего дня я вышел во двор, где на скамейке, как наседки на жердочке, сидели наши дворовые ребята и Сережа Новиков. «Вот он, наш герой!» - закричал Боря Морозов, и ребята с явным уважением посмотрели в мою сторону. Кстати, о ком - о ком, а вот о Боре, безусловно, следует рассказать поподробнее.
Боря Морозов, был, вообще выдающейся личностью в нашем дворе. Маятник моих мальчишеских симпатий постоянно качался от Новикова к Морозову и наоборот. Сказать, что Боря был всегда обаятельной и во всех случаях привлекательной личностью, конечно, нельзя, но то, что, он был парнем харизматичным - этого никак нельзя отрицать.
Во-первых, он был старше нас с Новиковым на два года, что, конечно, нас, салаг, подкупало. Во - вторых, он был очень начитанным, любознательным человеком, что значительно поднимало его в наших глазах, особенно учитывая Борино пролетарское происхождение. И потом, с ним всегда были связаны такие смешные курьезы, что Боре прощалось очень многое — и его невероятная жадность, и природная трусость, и маленький рост, который в десятом классе делал его похожим на восьмиклассника. Один из таких курьезов особенно врезался в память. У Бори был старший брат Валера-законченный пьяница, алкогольные приключения которого являлись предметом многочисленных анекдотов нашего двора. Особенно смешной была Борина интерпретация анекдотических событий этой весьма занимательной семейной хроники. «Однажды ночью я проснулся от странного ощущения,- рассказывал нам Боря очередную историю похождения своего «легендарного» братца, - почудилось, что кто - то стоит надо мной. Я всмотрелся в темноту и увидел … половой член прямо перед лицом. Пригляделся — а это как всегда пьяный брат Валерка. «Ты что делаешь, козел?» - закричал я. «Молчи, сука», - произнес брат и больно ударил меня кулаком в челюсть. Я разозлился и … (здесь мы все замерли в ожидании активных боевых действий от Бори) повернулся на бок и уснул! А этот засранец ночью все-таки меня обоссал!» Тут мы уже все не выдержали - двор разразился гомерическим хохотом, который долго не смолкал и раскатистым эхом разносился аж до самого Ботанического сада.
В одно время мы сблизились с харизматичным Борей Морозовым даже больше, чем с Сергеем Новиковым. Причиной этого стало наше новое увлечение астрономией. Надо сказать, что к 1980 году в стране началось повальное увлечение уфологией, а наша близость к Байконуру и происходящие частые случаи контакта с НЛО, видимо, в интересной для инопланетян зоне, постоянно подогревало мальчишеский интерес к проблеме «летающих тарелок». В немалой степени нашему интересу к астрономии способствовало и увлечение моего отца работами известного тогда советского уфолога, академика Ажажи Владимира Михайловича, который периодически шокировал общественность того времени своими сенсационными заявлениями о внеземных цивилизациях и их постоянных посещениях Земли. Именно тогда папа сконструировал мой первый телескоп, найдя инструкцию по его изготовлению в популярном журнале «Техника молодежи». На балконе нашего дома (а мы жили на последнем пятом этаже) я оборудовал самую «настоящую» обсерваторию, перекрыв балкон одеялом и закрепив его с помощью прищепок, с амбразурой для телескопа, картой звездного неба, тетрадкой для записи астрономических наблюдений, компасом &heip;