Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

Добро пожаловать В МИР ЗАГАДОК, ОПТИЧЕСКИХ
ИЛЛЮЗИЙ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫХ РАЗВЛЕЧЕНИЙ
Стоит ли доверять всему, что вы видите? Можно ли увидеть то, что никто не видел? Правда ли, что неподвижные предметы могут двигаться? Почему взрослые и дети видят один и тот же предмет по разному? На этом сайте вы найдете ответы на эти и многие другие вопросы.

Log-in.ru© - мир необычных и интеллектуальных развлечений. Интересные оптические иллюзии, обманы зрения, логические флеш-игры.

Привет! Хочешь стать одним из нас? Определись…    
Если ты уже один из нас, то вход тут.

 

 

Амнезия?   Я новичок 
Это факт...

Интересно

В геометрии Римана сумма углов треугольника всегда больше 180.

Еще   [X]

 0 

Тревожность у детей и подростков (Прихожан А.М.)

Психологическая природа и возрастная динамика.

В книге «Тревожность у детей и подростков: психологическая природа и возрастная динамика» излагаются результаты многолетнего исследования, посвященного изучению тревоги как состояния и тревожности как устойчивого функционального образования на разных этапах детства: от старшего дошкольного до раннего юношеского возраста.

Рассматриваются источники, причины, возрастные и индивидуальные формы проявления, приемы и способы компенсации и преодоления тревоги и тревожности.



С книгой «Тревожность у детей и подростков» также читают:

Предпросмотр книги «Тревожность у детей и подростков»

АКАДЕМИЯ ПЕДАГОГИЧЕСКИХ И СОЦИАЛЬНЫХ НАУК МОСКОВСКИЙ ПСИХОЛОГО-СОЦИАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ
  А. М. Прихожан
ТРЕВОЖНОСТЬ У ДЕТЕЙ И ПОДРОСТКОВ: ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ПРИРОДА И ВОЗРАСТНАЯ ДИНАМИКА
Москва — Воронеж 2000
2
ББК  88.8 П75
Главный редактор
Д. И. Фельдштейн
Заместитель главного редактора
С. К. Бондырева
Члены редакционной коллегии:
Ш. А. Амонашвили
А. Г. Асмолов
А. А. Бодалев
В. П. Борисенков
Г. Н. Волков
И. В. Дубровина
Л. П. Кезина
М. И. Кондаков М. Ю. Кондратьев
Г. Б. Корнетов
Л. Е. Курнешова
М. Н. Лазутова
В. И. Лубовский
В. Я. Ляудис
Н. Н. Малафеев
З. А. Малькова В. А. Михайлов
А. И. Подольский
В. В. Рубцов
В. А. Сластенин
В. С. Собкин
Л. С. Цветкова
Б. Ю. Шапиро  
Прихожан А. М. П75   Тревожность у детей и подростков: психологическая природа и возрастная динамика. — М.: Московский психолого-социальный институт; Воронеж: Издательство НПО «МОДЭК», 2000. — 304 с. (Серия «Библиотека педагога-практика»). ISBN 5—89502—089—5 (МПСИ) ISBN 5—89395—174—3 (НПО «МОДЭК») ББК 88.8 В книге излагаются результаты многолетнего исследования, посвященного изучению тревоги как состояния и тревожности как устойчивого функционального образования на разных этапах детства: от старшего дошкольного до раннего юношеского возраста. Рассматриваются источники, причины, возрастные и индивидуальные формы проявления, приемы и способы компенсации и преодоления тревоги и тревожности. ISBN 5—89502—089—5 (МПСИ) ISBN 5—89395—174—3 (НПО «МОДЭК»)
  ©  Московский психолого-социальный институт, 1999.
©  Издательство НПО «МОДЭК». Оформление. 1999. 3
ПРЕДИСЛОВИЕ
Тревожность — переживание эмоционального дискомфорта, связанное с ожиданием неблагополучия, с предчувствием грозящей опасности. Различают тревожность как эмоциональное состояние и как устойчивое свойство, черту личности или темперамента. В отечественной психологической литературе это различение зафиксировано соответственно в понятиях «тревога» и «тревожность». Последний термин, кроме того, используется и для обозначения явления в целом.
При оценке состояния проблемы тревожности в психологической науке отмечаются две, на первый взгляд, взаимоисключающие тенденции. С одной стороны, ссылки на неразработанность и неопределенность, многозначность и неясность самого понятия «тревожность» как в нашей стране, так и за рубежом едва ли не обязательны для работ, посвященных проблеме тревожности. Указывается, что под данный термин зачастую подводятся достаточно разнородные явления и что значительные расхождения в изучении тревожности существуют не только между различными школами, но и между разными авторами внутри одного направления, подчеркивается субъективность использования данного термина. С другой стороны, между исследователями существует согласие по ряду основных моментов, позволяющих очертить некоторые «общие контуры» тревожности (рассмотрение ее в соотношении «состояние — свойство», понимание функций состояния тревоги и устойчивой тревожности и др.) и выделить тревожный тип личности.
В отечественной психологии исследования по данной проблеме достаточно редки и носят разрозненный и фрагментарный характер. В значительной степени это связано, по-видимому, с хорошо известными всем социальными причинами — условиями, не поощрявшими анализа явлений, отражающих восприятие человеком окружающей его действительности как угрожающей и нестабильной. В последнее десятилетие интерес российских психологов к изучению тревожности существенно усилился в связи с резкими изменениями в жизни общества, порождающими неопределенность и непредсказуемость будущего и, как следствие, переживания эмоциональной напряженности, тревогу и тревожность. Вместе с тем необходимо отметить, что и в настоящее время в нашей стране тревожность исследуется преимущественно в узких рамках конкретных, прикладных проблем (школьная, экзаменационная, соревновательная
4
тревожность, тревожность операторов, летчиков-испытателей, спортсменов, при психотерапии и др.).
Подобное положение в изучении проблемы тревожности во многом обусловлено и логикой развития отечественной психологической науки, в которой изучение эмоций, эмоциональных состояний, доминирующих эмоциональных переживаний индивида проводилось преимущественно на психофизиологическом уровне, а область устойчивых образований эмоциональной сферы оставалась, по сути, не исследованной.
Изучение тревожности у детей и подростков (генетический аспект) также носит, как правило, ярко выраженный прикладной, «служебный» характер. Сравнительно большее количество работ посвящено детям 5—8 лет (что во многом связано с проблемой готовности к школе), исследований тревожности у более старших детей и у подростков явно недостаточно. Тревожность чаще всего изучается преимущественно в рамках одного какого-либо возраста. Работы, посвященные сравнительному проявлению тревожности в разные периоды детства, единичны [А. И. Захаров, 1987, 1988; В. Р. Кисловская, 1972; Б. И. Кочубей и Е. С. Новикова, 1988; и др.].
Изучение тревожности на разных этапах детства важно как для раскрытия сути данного явления, так и для понимания возрастных закономерностей развития эмоциональной сферы человека, становления эмоционально-личностных образований. Именно тревожность, как отмечают многие исследователи и практические психологи, лежит в основе целого ряда психологических трудностей детства, в том числе многих нарушений развития, служащих поводом для обращений в психологическую службу образования. Тревожность рассматривается как показатель «преневротического состояния», ее роль чрезвычайно высока и в нарушениях поведения, таких, например, как делинквентность и аддиктивное поведение подростков. Значение профилактики тревожности, ее преодоления важно при подготовке детей и взрослых к трудным ситуациям (экзамены, соревнования и др.), при овладении новой деятельностью.
В книге излагаются результаты многолетнего исследования, посвященного изучению тревоги как состояния и тревожности как устойчивого функционального образования на разных этапах детства: от старшего дошкольного до раннего юношеского возраста. Рассматриваются источники, причины, возрастные и индивидуальные формы проявления, приемы и способы компенсации и преодоления тревоги и тревожности.
5
Остановимся кратко на нашем понимании тревожности. Как уже отмечалось, мы рассматриваем тревогу как эмоциональное состояние, а тревожность — как устойчивое личностное образование, применяя последний термин и для обозначения всего явления в целом. Мы исходим из того, что некоторый уровень тревожности в норме свойственен всем людям и является необходимым для оптимального приспособления человека к действительности. Наличие тревожности как устойчивого образования — свидетельство нарушений в личностном развитии. Она мешает нормальной деятельности, полноценному общению.
Тревожность рассматривается нами как эмоционально-личностное образование, которое, как всякое сложное психологическое образование, имеет когнитивный, эмоциональный и операциональный аспекты.
Нас интересовали как общие характеристики уровня тревоги у детей разного возраста (средний уровень, половые различия, области фиксации страхов и тревог и пр.), так и особенно причины тревожности как устойчивого образования. При анализе причин устойчивой тревожности мы особое внимание уделили роли внутриличностного конфликта, прежде всего с точки зрения порождаемых им противоречивых мотивационных тенденций.
В этой связи значительный интерес для нас представляли работы, характеризующие связь тревожности с неудовлетворением ведущих потребностей [Н. В. Имедадзе, 1966; H. R. Luchert, 1976; К. Хорни, 1997; и др.], поскольку это едва ли не самое важное следствие внутриличностного конфликта. Разнонаправленность мотивационных тенденций, порождаемых столкновением различных компонентов «Я-концепции», ведет к неудовлетворению фундаментальных потребностей, которые польский исследователь Я. Рейковский удачно, на наш взгляд, обозначает как потребности «Я», относя к ним «потребность сохранения тождества (интегрального «Я»), потребность сохранения собственной ценности и потребность сохранения контроля над собой и окружающим (J. Reykowski, 1976).
Вопрос о том, насколько правомерным представляется выделение именно вышеперечисленных потребностей как фундаментальных для «Я», выходит за рамки настоящей работы. Укажем лишь на еще одну потребность, в определенной степени перекрывающую указанные Я. Рейковским, — потребность в привычном, устойчивом и вместе с тем удовлетворяющем
6
отношении к себе, устойчивой, привычной самооценке [Божович Л. И., 1968; Неймарк М. С., 1961, 1972]. Анализ представлений о механизмах порождения устойчивой тревожности вследствие внутриличностного конфликта, «размещаемого» в «Я-концепции», свидетельствует о том, что как бы ни понимался конфликт — как противоречие между «Я-идеальным» и «Я-реальным» или как расхождение между высотой самооценки и уровня притязаний, — возникновение тревожности — сигнал опасности для удовлетворения этой потребности, а закрепление тревожности, по-видимому, — показатель того, что эта потребность, как и другие потребности «Я», не удовлетворены.
Предположение о том, что в основе тревожности как устойчивого образования лежит неудовлетворение ведущих социогенных потребностей, прежде всего потребностей «Я», легло в основу настоящей работы.
Теоретической основой нашего исследования явились культурно-историческая концепция Л. С. Выготского и базирующаяся на ней теория личностного развития Л. И. Божович, прежде всего в тех их аспектах, которые касаются развития аффективно-потребностной сферы. Исходными для нас явились также представления о связи тревожности с ведущими потребностями, прежде всего потребностью в устойчивом, удовлетворяющем представлении о себе, о котором говорилось выше.
В подходе к тревожности мы ориентировались также на исследования Ф. Б. Березина [1988], в том числе на его представлениях о явлениях тревожного ряда, Ю. Л. Ханина [1980] о «зоне оптимального функционирования» как основы для понимания влияния тревожности на деятельность, Л. М. Аболина [1989] о содержании и особенностях эмоционального опыта человека.
Конкретно мы основывались на представлениях Л. И. Божович о тесной связи развития эмоциональной и мотивационно-потребностной сфер личности и закономерностей становления устойчивых функциональных структур эмоциональной жизни человека. В подходе к тревожности мы исходили из разработанного Л. И. Божович представления о том, что процесс онтогенетического развития личности характеризуется формированием системных новообразований психики, в том числе новообразований аффективно-потребностной сферы. Особенностью таких новообразований является то, что они приобретают побудительную силу и характеризуются собственной
7
логикой развития. Как известно, Л. И. Божович рассматривала этот вопрос на примере образований, обеспечивающих сознательное управление своим поведением, а также планировала использовать его применительно к изучению высших чувств. Кроме того, подобным же образом она рассматривает и качества личности как систему, включающую устойчивый мотив и закрепленные, привычные формы его реализации в поведении и деятельности.
По нашему мнению, тревожность как личностное образование проходит тот же путь развития. Можно полагать, что наличие конфликта в сфере «Я» ведет к неудовлетворению потребностей, напряженность, разнонаправленность которых и порождает состояние тревоги. В дальнейшем происходит ее закрепление, и она, становясь самостоятельным образованием, приобретает собственную логику развития. Обладая достаточной побудительной силой, она начинает выполнять функции мотивации общения, побуждения к успеху и т. п., т. е. занимает место ведущих личностных образований.
Подобный подход, как представляется, должен позволить выявить собственно психологические причины тревожности и ввести данное явление в целостный контекст изучения закономерностей развития личности в онтогенезе.
8
Глава 1 ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ПРОБЛЕМЫ ТРЕВОЖНОСТИ
1.1. Тревожность, тревога и страх
Пожалуй, не много найдется таких психологических явлений, значение которых одновременно оценивается и чрезвычайно высоко, и достаточно узко, даже функционально. Но такова тревожность. С одной стороны, это «центральная проблема современной цивилизации» [May R., 1950 (а), 1950; Эриксон Э., 1996 (а, б)], как важнейшая характеристика нашего времени: «XX век — век тревоги». Ей придается значение основного «жизненного чувства современности» [Готвальд Ф. Т., Ховланд В., 1992]. С другой — психическое состояние, вызываемое специальными условиями эксперимента или ситуации (соревновательная, экзаменационная тревожность), «осевая симптома» невроза и т. п.
Неудивительно поэтому, что этой проблеме посвящено очень большое количество исследований, причем не только в психологии и психиатрии, но и в биохимии, физиологии, философии, социологии. По некоторым источникам, количество публикаций по данной проблеме с каждым годом увеличивается в геометрической прогрессии.
Необходимо, правда, отметить, что все это в большей степени относится к западной науке. В отечественной литературе исследований по проблемам тревожности довольно мало, и они носят достаточно фрагментарный характер. Можно думать, что это обусловлено не только известными социальными причинами, но и тем влиянием, которое оказали на развитие западной общественной и научной мысли такие направления, как психоанализ (известно, что именно З. Фрейду мы обязаны введением проблемы тревожности в обиход психологии), экзистенциальная философия, психология и психиатрия.
И все же, несмотря на значительное количество работ, указания на неразработанность и неопределенность проблемы, многозначность и неясность самого термина «тревожность» занимают значительное место при ее обсуждении. Неоднократно ставился и вопрос о том, действительно ли тревожность представляет собой нечто единое или этим термином обозначается
9
совокупность внешне сходных, но по сути совершенно разнородных явлений (см. материалы конференций по проблемам тревожности 1966, 1972, 1983 гг. и др.).
Список вопросов, которые являются очень важными как с научной, так и с практической точки зрения, и мнения исследователей по которым значительно расходятся, очень обширен. Наиболее существенными из них, на наш взгляд, являются проблемы соотношения, во-первых, тревожности и страха и, во-вторых, тревожности как переживания, не связанного с каким-либо конкретным объектом (общая, «свободноплавающая», «разлитая» тревога), и тесно «спаянной» с какой-либо сферой жизни (частная, локальная, парциальная тревожность). И, наконец, один из главных вопросов — о сути тревожности как устойчивого образования, его причинах и формах.
Вместе с тем нельзя не отметить, что на практическом уровне (когда речь идет о влиянии тревожности на поведение и развитие личности, о саморегуляции состояния тревоги, о тревожном типе личности, о «работе с тревогой», способах преодоления устойчивой тревожности и т. п.) сравнительно легко достигается взаимопонимание, причем даже между специалистами, придерживающимися диаметрально противоположных теоретических взглядов. Это свидетельствует о том, что в представлении о феноменологии и функции этого явления существует достаточное согласие, а расхождения касаются прежде всего понимания его психологической природы.
Как уже отмечалось, в самом общем виде тревожность понимается как отрицательное эмоциональное переживание, связанное с предчувствием опасности. То, что тревога наряду со страхом и надеждой — особая, предвосхищающая эмоция, объясняет ее особое положение среди других эмоциональных явлений. Образно это описал основатель гештальттерапии Ф. Перлз: «...формула тревоги очень проста: тревога — это брешь между сейчас и тогда» [Перлз Ф. С., 1994, с. 145].
Различают тревожность как эмоциональное состояние (ситуативная тревога) и как устойчивую черту, индивидуальную психологическую особенность, проявляющуюся в склонности к частым и интенсивным переживаниям состояния тревоги [Ханин Ю. Л., 1980; Catte R. B., Scheier I. N., 1961; Sarason I. G., 1972; Anxiety and Beavior, 1966].
В русском языке это обычно фиксируется соответственно в терминах «тревога» и «тревожность», причем последний используется и для обозначения явления в целом. Кроме того,
10
состояние тревоги изучается как процесс, т. е. анализируются этапы его возникновения, возбуждения соответствующих проявлений вегетативной нервной системы, развития, закономерной смены состояний по мере нарастания тревоги и ее разрядки. При этом существенное значение придается восприятию и интерпретации индивидом качества физиологического возбуждения, что было впервые сформулировано еще З. Фрейдом [Березин Ф. Б., 1988; Березин Ф. Б. и др., 1994; Castaneda A. et a., 1956 (в); Lazarus R. S., Averi J. R., 1972 г.; и др.].
На психологическом уровне тревожность ощущается как напряжение, озабоченность, беспокойство, нервозность и переживается в виде чувств неопределенности, беспомощности, бессилия, незащищенности, одиночества, грозящей неудачи, невозможности принять решение и др. На физиологическом уровне реакции тревожности проявляются в усилении сердцебиения, учащении дыхания, увеличении минутного объема циркуляции крови, повышении артериального давления, возрастании общей возбудимости, снижении порогов чувствительности, когда ранее нейтральные стимулы приобретают отрицательную эмоциональную окраску.
Выделяется устойчивая тревожность в какой-либо сфере (тестовая, межличностная, экологическая и др. — ее принято обозначать как специфическую, частную, парциальную) и общая, генерализованная тревожность, свободно меняющая объекты в зависимости от изменения их значимости для человека. В этих случаях частная тревожность является лишь формой выражения общей.
Значительная часть исследований посвящена установлению коррелятивных зависимостей между тревожностью и личностными, интеллектуальными особенностями, некоторыми особенностями восприятия (в частности, восприятия временых интервалов) [Забродин Ю. М. и др., 1983, 1989; Мусина И. А., 1993], а также полом, национальностью и расой детей, параметрами социальной, школьной среды и т. д. Так, например, обнаружена прямая связь между тревожностью и крайними значениями когнитивного стиля «импульсивность — рефлексивность», а также полезависимостью [Шкуратова И. П., 1994; Развитие личности ребенка, 1987]. В основном же данные корреляций нередко носят достаточно противоречивый характер и обнаруживают связь с культурными и социальными условиями, что служит для исследователей дополнительным аргументом в пользу представлений о преимущественно личностной, социальной природе тревожности.
11
Сложность анализа этих данных усугубляется различиями в понимании тревожности и у разных авторов, а также тем, что, как точно отмечает К. Изард [Izard C. E., 1972], авторское понимание и определение тревожности зачастую подменяется перечислением методов ее диагностики.
Большое внимание в литературе уделяется также конкретным, частным видам тревожности у детей: школьной тревожности [Дусавицкий А. К., 1982; Нежнова Т. А., Филиппова Е. В., 1971; Новикова Е. В., 1985; Phiips B. N., 1972, 1978; Sarason S. B., et a., 1960 и др., 1972; 1978], тревожности ожиданий в социальном общении [Кисловская В. Р. 1972; Гордецова Н. М., 1978; и др.]. В последнее время к этому присоединились исследования так называемой «компьютерной» тревожности [Доронина О. В., 1993; Simonson H. R., Maurer M., 1987; и др.].
Важную группу исследований составляет изучение функции тревоги и тревожности. Экспериментальное изучение влияния тревоги на эффективность деятельности дает достаточно согласованные результаты. Данные, за небольшим исключением, свидетельствуют о том, что тревога способствует успешности деятельности в относительно простых для индивида ситуациях и препятствует и даже ведет к полной дезорганизации деятельности — в сложных. Это описывается в терминах теории научения [Tayor J. A., 1953, 1956; Spense W., 1964] как частный случай действия закона Йеркса-Додсона, наличия индивидуальной «зоны возбуждения», оптимальной для деятельности [Голушко А. А., 1995; Габдреева Г. Ш., 1990; Ханин Ю. Л., 1980; Хекхаузен Х., 1986; и др.].
Тревожность как сигнал об опасности привлекает внимание к возможным трудностям, препятствиям для достижения цели, содержащимся в ситуации, позволяет мобилизовать силы и тем самым достичь наилучшего результата. Поэтому нормальный (оптимальный) уровень тревожности рассматривается как необходимый для эффективного приспособления к действительности (адаптивная тревога). Чрезмерно высокий уровень рассматривается как дезадаптивная реакция, проявляющаяся в общей дезорганизации поведения и деятельности. В русле изучения проблем тревожности рассматривается и полное отсутствие тревоги как явление, препятствующее нормальной адаптации и так же, как и устойчивая тревожность, мешающее нормальному развитию и продуктивной деятельности.
Более неопределенно обстоят дела с доказательствами влияния тревожности на личностное развитие, хотя впервые его
12
отметил еще С. Кьеркегор, считавший тревожность основным фактором, определяющим историю человеческой жизни. Позже эта точка зрения развивалась в философских работах экзистенциалистов и в психологическом плане — в психоаналитических исследованиях.
Современные представления о влиянии тревожности на развитие личности базируются в основном на данных клинических исследований, в том числе и полученных на материале пограничных расстройств. Кроме того, таким образом интерпретируются установленные в эмпирических исследованиях связи между тревожностью и другими личностными образованиями: например, тревожностью и уровнем притязаний [Atkinson J. W., 1950, 1965; Рейковский Я., 1979], тревожностью и типами акцентуаций [Захарова Л. Н. и др., 1994]. Естественно, столь же распространена и прямо противоположная интерпретация получаемых связей, когда тревожность рассматривается как производная от этих образований.
Немало исследований посвящены роли тревожности в возникновении неврозов и психосоматических расстройств, в том числе и у детей [Александровский Ю. А., 1993; Ананьев В. А., 1988; Былкина Н. Д., 1995; Мампория Ж. Ф., 1976; Панин Л. С., Соколов В. П., 1981; Тополянский В. Д., Струковская М. В., 1986; и др.].
Значительные проблемы связаны с соотношением понятий «тревожность» («тревога») и «страх». Разграничение явлений тревоги и страха, закрепленное в соответствующих понятиях (Angst — нем., anxiety — англ., angiosse — фр. — безотчетный страх-тоска в отличие от Furcht — нем., fear — англ. и др. — конкретный, эмпирический страх-боязнь), произошло лишь в начале XIX в. и связано с именем С. Кьеркегора, последовательно разводившего конкретный страх (Furcht) и неопределенный, безотчетный страх-тоску (Angst). До этого времени все, что сегодня мы относим к явлениям тревожности и страха, описывалось и обсуждалось под общим понятием «страх» (что часто встречается и в настоящее время).
Сегодня наиболее распространена точка зрения, рассматривающая страх как реакцию на конкретную, определенную, реальную опасность, а тревожность — как переживание неопределенной, смутной, безобъектной угрозы преимущественно воображаемого характера. Согласно другой позиции, страх испытывается при угрозе витальной, когда что-то угрожает целостности или существованию человека как живого существа, человеческому организму, а тревожность — при угрозе социальной,
13
личностной. Опасность в этом случае грозит ценностям человека, потребностям «Я», его представлению о себе, отношениям с другими людьми, положению в обществе. Подобный подход лежит и в основе определения тревожности, данного в едва ли не первой работе по психологическому изучению тревожности в СССР — исследовании, проведенном грузинским психологом Н. В. Имедадзе в 1966 г. Тревожность понимается автором как «эмоциональное состояние, возникшее перед возможностью фрустрации социальных потребностей» [с. 50].
Своеобразным выражением этой точки зрения является положение Ф. Перлза: «Я склонен считать, что всякая тревога есть боязнь перед публикой. Если это не боязнь перед публикой (т. е. связанная с исполнением), тогда рассматриваемое явление есть страх. Или тревога является попыткой преодолеть страх «ничто», часто представляемое в форме «ничто=смерть» [Перлз Ф. С., 1995, с. 145]. Вместе с тем в другом месте Ф. Перлз рассматривает тревожность и страх с точки зрения отношения к внешней и внутренней угрозе и рассматривает тревожность исходно как чисто физиологическую реакцию: «Страх вызывается некоторым опасным объектом в среде, с которым нужно что-либо сделать или избегать его. Тревожность же внутри — органическое переживание, не имеющее прямого отношения к внешним объектам». И еще: «Тревожность — это переживание трудности дыхания во время заблокированного возбуждения... Само английское слово anxiety (беспокойство, тревога) происходит от латинского augusto — узость, сужение. Тревожность возникает вместе с непроизвольным сжатием груди...» [там же, с. 345].
Выделение в качестве собственно психологического критерия разного характера, продуцируемого этими эмоциональными состояниями действий, — уходе от ситуации или борьбы с ней при страхе и недифференцированной поисковой активности при тревоге — подчеркивается и во многих экспериментальных работах [см., например: Anxiety: Current Trends.., 1972]. Существуют также экспериментальные данные о различии тревожности и страха по целому комплексу психологических, физиологических и биохимических показателей [Catte R. B., 1972].
В некоторых исследованиях страх рассматривается как фундаментальная эмоция, а тревожность — как формирующееся на его основе, часто в комбинации с другими базовыми эмоциями, более сложное эмоциональное образование [Изард
14
К., 1980; Левитов Н. Д., 1969; и др.]. Так, согласно теории дифференциальных эмоций (К. Изард, С. Томкинс), страх — фундаментальная эмоция, а тревожность — устойчивый комплекс, образующийся в результате сочетания страха с другими фундаментальными эмоциями: «Тревожность... состоит из доминирующей эмоции страха и взаимодействий страха с одной или несколькими другими фундаментальными эмоциями, особенно со страданием, гневом, виной, стыдом и интересом» [Изард К., 1980, с. 331]. Эта позиция имеет локальный характер и за пределами указанной теории находит сравнительно мало последователей, особенно в тех случаях, когда речь идет об изучении устойчивых форм тревожности. I. G. Sarason (1972) проводит различие между тревожностью и страхом, исходя из направленности внимания: при страхе внимание индивида направлено вовне, при тревожности — внутрь, человек фиксируется на своем внутреннем состоянии. Нередко, однако, тревожность и страх используют как взаимозаменяемые понятия.
Сложность применения указанных точек зрения к анализу страха и тревоги у детей, как подчеркивалось неоднократно, связана, по крайней мере, с двумя обстоятельствами. Во-первых, с тем, что разграничение внешней и внутренней, определенной и неопределенной угрозы возникает в онтогенезе достаточно поздно. Во-вторых, разграничение «витальной» и «социальной» угрозы часто достаточно искусственно, во всяком случае для детей. Определенные затруднения обусловлены еще и тем, что соответствующие термины, принятые в зарубежной психологической литературе (например, англ. — anxiety), на русский язык переводятся и как «тревожность», и как «страх», и требуется специальное обращение к первоисточнику, чтобы понять, как данный термин использовал автор. В целом же в современной психологической литературе, не посвященной специально проблеме тревожности и страха, в основном принято пользоваться понятием «страх», когда речь идет о переживании, имеющем конкретный объект, все равно реального или иррационального, воображаемого, адекватного или неадекватного характера, и понятием «тревога», «тревожность», когда такой объект не выделяется.
Кроме того, в последнее время отмечается тенденция понимать тревогу и как полипредметное переживание, когда угрожающими являются множество объектов, по сути все стороны многозначной и неопределенной действительности. При закреплении тревоги на каком-либо объекте все остальные от нее освобождаются. Так возникает страх [см. Мусина И. А.,
15
1993]. На наш взгляд, подобное понимание относится не столько к тревоге и страху, сколько к соотношению общей тревожности и ее конкретных видов, в которых выделение сферы объектов и ситуаций требуется по определению (школьная, тестовая тревожность и т. п.).
Возможность продуктивного подхода к проблеме различения тревоги и страха для возрастной психологии мы видим во введенном Ф. Б. Березиным понятии «явления тревожного ряда» [Березин Ф. Б., 1988], позволяющем провести различия между страхом как реакцией на конкретную, объективную, однозначно понимаемую угрозу и иррациональным страхом, возникающим при нарастании тревоги и проявляющимся в опредмечивании, конкретизации неопределенной опасности. При этом объекты, с которыми связывается страх, не обязательно отражают реальную причину тревоги, действительную угрозу. В этом плане тревога и страх представляют собой разные уровни явлений тревожного ряда, причем тревога предшествует иррациональному страху.
1.2. Тревожность и страх: историко-философский контекст
Переживание страха интересовало мыслителей с глубокой древности. Уже у Диогена из Синопа (ок. 400—325 гг. до н. э.) мы находим рассуждения о различиях между переживанием актуальной опасности и страха перед будущей опасностью. Сенека в «Письмах к Луцилию» отмечал, что предвидение открывает муки будущего, в то время как память воскрешает пережитые муки страха [Антология мировой философии, 1969, т. 1, ч. 1, с. 506]. Отметим, что рассмотрение страха как переживания, главная особенность которого — его предвосхищающий характер, является ведущим и в философской, и в психологической литературе на протяжении всей истории описания и изучения этого явления.
Большое внимание уделялось переживанию страха и в средневековой арабской философии. Великий врач и философ Ибн-Сина (Авиценна) в своей «Книге о душе» подчеркивал, что у человека в отличие от всех других «живых творений» страх связан не только с непосредственным «восприятием вредных вещей», но и «с предчувствием того, что должно случиться то, что повредит ему... Человек обладает против страха надеждой» [Избр. философские произв., 1980, с. 472—474].
16
Характерно, что во введении к материалам одного из симпозиумов по тревожности известный американский исследователь Ч. Д. Спилбергер приводит высказывание еще одного арабского философа XI в. — Ала ибн Хазма из Кордовы, который в своем труде «Философия характера и поведение» недвусмысленно оценивает универсальность тревожности как основного условия человеческого существования: «Я нахожу важной только эту цель — избежать тревоги... Я открыл не только то, что все человечество рассматривает эту цель как хорошую и желательную, но также и то, что ни один человек ничего не сделает и не скажет ни единого слова, не надеясь посредством этого действия или слова освободить свой дух от тревоги» [Anxiety: Current Trends, 1972, с. 3].
В XVI в. М. Монтень, говоря о страхе, подчеркивал, что это «страсть воистину поразительная», ощущаемая человеком «с большею остротой, нежели остальные напасти» [Монтель М., 1960, с. 95, 97].
К числу философов, которые, по общему мнению, в наибольшей степени оказали влияние на современные представления о тревожности и страхе, относится прежде всего Б. Спиноза. Известно изречение Спинозы: «Нет страха без надежды, нет надежды без страха». Страх для Спинозы — существенное состояние души, проявляющееся в ожидании боли и неприятностей, которые могут произойти в ближайшем будущем. В качестве важного субъективного условия возникновения страха Спиноза выделял наличие чувства неуверенности и неопределенности.
Интересно сопоставить взгляды Б. Спинозы и Б. Паскаля на возможности преодоления страха. Спиноза, в соответствии с характерной для мыслителей XVII в. верой в разум человека, считал, что переживание страха, являющееся признаком слабости души, можно преодолеть только мужеством разума. Паскаль, исходивший, как известно, из идей ограниченности человеческого разума и возможности постичь истину только «логикой сердца», напротив, отмечал, что он, как и другие встречавшиеся ему люди, переживает постоянное беспокойство, не поддающееся доводам рассудка. Он подчеркивал влияние эмоций на поведение человека и невозможность рационально, с помощью разума преодолеть страх. Отметим, что в определенной степени подобные разногласия актуальны и теперь. Они ярко проявляются, например, в дискуссиях о сравнительной эффективности методов рациональной и глубинной психотерапии для преодоления тревожности.
17
Известно, что Б. Спиноза, как и многие мыслители до и после него (Демокрит, Лукреций Кар, Юм, Гольбах, Фейербах и др.), именно с чувством страха связывал происхождение религии. Этот вопрос до настоящего времени активно обсуждается в философии и теологии. Так, польский психолог Т. Маргула пишет по этому поводу, что только религии, ориентированные на подчинение человека, используют страх, предъявляя его как способ защиты от зла. Именно это, а также приписывание Богу абсолютной ответственности за все происходящее привело, по мнению автора, к доминированию страха в христианском средневековье. Все, что человек не мог объяснить, все переломные моменты его жизни от рождения до смерти вызывали страх. Поэтому требовались и создавались закреплявшиеся в религии ритуалы, которые были призваны защитить его от этого страха. Подобные религии, отмечает автор, трактуют страх «как неотъемлемый элемент живущего в обществе человека, как механизм защиты от зла». Но существуют и другие направления религиозной мысли, такие, например, как буддизм, для которых страх — враг номер один. «Путь Будды» — это путь освобождения от страха, поскольку идеал — это гармония, умиротворение, спокойствие духа [см. Категории человеческого существования, 1989, с. 13].
Мы позволили себе так подробно остановиться на проблеме «страх и религия», поскольку эта тема с разных позиций широко обсуждается в философской литературе. Мы еще вернемся к ней при рассмотрении взглядов С. Кьеркегора и экзистенциалистов. Кроме того, в ней, на наш взгляд, наиболее отчетливо представлена социальная сила страха (и неотделимой от него в данном случае тревожности) и те функции, которые он выполняет в общественной жизни. При этом, как представляется, две вышеуказанные религии указывают не на взаимоисключающие, а на дополняющие друг друга функции. Современным языком эти функции могут, как представляется, быть изложены следующим образом: 1) страх, оповещая человека об опасностях, заставляет его искать пути и способы защиты от них, т. е. выполняет охранительную функцию; 2) поскольку только через преодоление страха человек способен достичь высшей гармонии, то, являясь врагом номер 1, играя отрицательную роль тормоза, препятствия на пути к идеалу, страх выполняет одновременно и позитивную функцию, так как труд, затрачиваемый на его преодоление, способность побороть страх открывают для человека его собственную сущность. Таким образом, страх — это защита от зла и одновременно
18
само зло, в борьбе с которым человек познаёт себя и получает возможность достичь высшего идеала. Но основным в том, и в другом случае оказывается то, что в дальнейшем станет центральным элементом трактовки страха и тревоги в философии экзистенциализма: понимание страха как универсального принципа бытия, непосредственно связанного с высшим, сверхчувственным его смыслом — религией, с тем, что, по мнению многих, и делает человека человеком. Ниже мы остановимся на этом подробнее. Сейчас же вернемся к краткому изложению истории развития представлений о страхе в философии.
В работе Дж. Локка страх — это «беспокойство души при мысли о будущем зле, которое, вероятно, на нас обрушится» [Локк Дж., 1983, с. 92]. Существенными характеристиками страха, по его мнению, являются, во-первых, связанность с модусом страдания, т. е. со злом, и, во-вторых, представленность его в будущем как нужды, потребности в преодолении будущего зла. Страх, таким образом, обладает побудительной силой. Напротив, противоположное страху переживание — надежда, с точки зрения автора, не содержит побудительной силы, как и другие страсти, связанные с модусом удовольствия. Это подчеркивание побудительной силы стремлений, связанных с модусом страдания, являлось для Дж. Локка принципиально важным. Особенно ярко оно проявилось в педагогической системе, где, как известно, внешнему страху — страху перед наказанием и перед естественными последствиями поступков — отводилась решающая роль.
Стремлением избавить человека от внешнего страха характеризуется XVIII век — век Просвещения. Проблеме страха в эпоху Просвещения посвящено интересное исследование немецкого философа Хр. Бегеманна «Страх и тревога в процессе Просвещения» [Begemann Chr., 1987]. Автор отмечает, что Просвещение, поставив задачу познания природы и подчинения ее человеку, уделило много внимания преодолению традиционных страхов перед природой, считая их «несоответствующими чувствами». До этой эпохи страх перед природой являлся страхом перед определяющей природу высшей силой, т. е. перед Богом. Просвещение, борясь с суевериями как следствиями страха и создавая учение о мире, который создан для пользы человека, лишает природу ее сверхъестественного начала. Природное явление становится опасным в силу наличия в нем реальной, естественной угрозы.
19
Страх перед природой, природными явлениями анализируется И. Кантом. В работе «Критика способности суждения» (1790) Кант пишет: «Если нам требуется судить о природе динамически как о возвышенной, она должна представляться нам как внушающая страх... В самом деле, в эстетическом суждении (без посредства/понятия) о превосходстве над препятствиями можно судить только по степени сопротивления. А то, чему мы стремимся оказать сопротивление, есть зло, и, если мы находим наши силы недостаточными для этого, оно — предмет страха. Следовательно, для эстетической способности суждения природа может считаться силой, стало быть, динамически возвышенным, лишь поскольку она рассматривается как предмет страха» [Кант И., Соч., т. V., с. 268]. В приведенном фрагменте с точки зрения интересующего нас вопроса следует подчеркнуть два момента. Во-первых, представление о том, что страх возникает лишь в том случае, когда человек считает, что у него недостаточно сил для преодоления зла. Во-вторых, конкретный способ преодоления страха — трансформация его в чувство возвышенного, в возвышающее душу переживание. Существенное условие такой трансформации, по Канту, — свобода от непосредственного страха, чувство безопасности. Как справедливо отмечает Хр. Бегеманн, в этой позиции Канта, позже поддержанной и развитой Ф. Шиллером, содержится проект радикальной стратегии преодоления страха. Страх перед внешней угрозой, страх перед высшим существом — Богом — должен, по Канту, замениться моральными требованиями, прежде всего требованиями к самому себе. В соответствии с этим строятся и педагогические взгляды И. Канта, в которых решающее значение придается моральному поощрению и такому наказанию, которое должно вызвать в человеке моральное самоосуждение, «смирение», а не материальному поощрению и физическому страданию.
В эпоху Просвещения, отмечает Хр. Бегеманн, внешний страх отступает, но его место занимает исторически новая форма страха — страх внутренний, страх человека перед своей природой. Эта историческая смена форм страха отмечалась еще в начале XIX в. немецким литературным критиком А. В. Шлегелем, который указывал, что с уменьшением страха перед силами внешнего мира рос внутренний страх. Чем больше мир «расколдовывался», по словам Шлегеля, чем меньше страх связывался с реальными объектами, тем более он загонялся внутрь, порождая бурное фантазирование.
20
Хр. Бегеманн подчеркивает, что такой процесс модификации страха, создания его новых форм связан с основными установками идеологии Просвещения: новым пониманием отношения природы и человека и концепцией воспитания «добродетельного человека», опирающегося в своем поведении не на внешнее принуждение, а на самопринуждение. В основе последнего — внутренний страх.
Исследование Хр. Бегеманна, на наш взгляд, интересно с точки зрения стремления рассмотреть страх как исторически меняющийся феномен. Автор считает, что именно в эпоху Просвещения в силу отмеченных выше причин возникают такие механизмы социальной регуляции поведения, как самопринуждение и совесть, основанные на внутреннем страхе. Показателен проведенный Хр. Бегеманном анализ концепции Супер-Эго и его влияния на моральное развитие. С точки зрения автора, описанный З. Фрейдом механизм развития Супер-Эго и возникновение угрызений совести не следует рассматривать как всеобщий, характерный для онтогенетического развития человека в любой исторический период. Это процесс, осуществлявшийся именно в эпоху Просвещения, когда угрызения совести, а не страх наказания становятся основой нравственности. В результате возникает порождаемый такими угрызениями внутренний страх, являющийся исторически новой формой страха. Функция такого страха — обеспечение поведения, соответствующего представлениям о добродетели, боязнь нарушить ее не только в поведении, но и в мыслях.
Значительное место в возникновении такого страха Хр. Бегеманн отводит воспитательным принципам Просвещения, в которых доминирует тенденция власти над внутренним миром человека через переживания внутреннего страха и стыда. Именно таким путем формируется самопринуждение — основной механизм моральной регуляции поведения. Влечения, страсти, невольные мысли — все осуждается с точки зрения требований нравственности. В результате человек начинает испытывать страх и перед Супер-Эго, и перед Ид. Он начинает отвергать свою собственную природу и бояться ее. И более всего внутренний страх вызывают переживания, связанные с чувственной природой человека. Их подавление в угоду принципам добродетели будили фантазию, и чувственный мир уходил в грезы, сновидения, символы. Так возникали внутренние конфликты, неврозы, описанные и проанализированные З. Фрейдом. Так, по словам Хр. Бегеманна, эпоха, призывавшая к свободе человека, на самом деле породила печаль, тревогу и
21
страх — центральные симптомы основных болезней эпохи Просвещения: меланхолии и ипохондрии.
Идеи Хр. Бегеманна об исторических формах страха представляются чрезвычайно привлекательными. Очень заманчиво, например, вывести представление о безотчетном страхе-тоске, тревоге С. Кьеркегора и экзистенциалистов как исторически новую форму страха, связанную с ощущением вакуума, одиночества человека во все усложняющемся мире. Сложность, однако, в том, что эти взгляды, при всей их видимой обоснованности, все же страдают, по нашему мнению, некоторой искусственностью и заданностью. Так, вызывает сомнение возможность отнесения возникновения внутреннего страха именно к эпохе Просвещения. Стоит хотя бы вспомнить о том, что уже в древнегреческой мифологии есть богини, которых с определенной долей допущения можно рассматривать как воплощающих муки совести — это эринии, мучащие преступников и мстящие им, но благосклонные к раскаявшимся. Хорошо известно также, что в философском плане проблема совести впервые была поставлена еще Сократом.
В нашу задачу не входит подробный анализ этой проблемы. Она интересует нас прежде всего с точки зрения очень важного для психологии вопроса об исторической изменчивости форм страха. Кроме того, она значима и с точки зрения изучения моральной тревожности. Как известно, последняя была выделена З. Фрейдом, а в настоящее время рассматривается в русле концепций «чувства вины» и совести. Хотелось бы только подчеркнуть значимость и эвристичность идеи историчности форм страха, необходимость ее междисциплинарного изучения и вместе с тем существующую опасность упрощенного решения проблемы, коренящуюся в попытках распространения философско-педагогических, этических взглядов на представления и переживания «среднего» человека, «человека с улицы».
Говоря об истории философского рассмотрения тревоги и страха, нельзя не отметить фрагмент из «Афоризмов житейской мудрости» А. Шопенгауэра. Этот фрагмент, по нашему мнению, во многом предвосхищает современные психотерапевтические концепции по «работе с тревогой»: «Важный пункт житейской мудрости состоит в правильном распределении нашего внимания между настоящим и будущим, чтобы ни одно из них не вредило другому. Многие слишком живут в настоящем — это легкомысленные. Другие слишком поглощены будущим — это тревожные и озабоченные. Редко кто сохраняет
22
здесь надлежащую меру... Таким образом, вместо того чтобы исключительно и непрестанно заниматься планами и заботами относительно будущего или предаваться тоске о прошлом, мы никогда не должны бы забывать, что только настоящее реально и только оно достоверно; будущее же почти всегда слагается иначе, чем мы его воображаем... Только настоящее истинно и действительно, оно — реально заполненное время, и в нем исключительно лежит наше бытие» [Шопенгауэр А., 1991, с. 348—349].
Сосредоточенность на настоящем, обучение умению жить «здесь и сейчас» — важный элемент многих современных направлений психотерапии, в том числе и занимающихся преодолением устойчивой тревожности. Правда, судя по источникам, речь может идти лишь о предвосхищении, а не о влиянии взглядов Шопенгауэра на современные психологические концепции. Справедливость требует также заметить, что Шопенгауэр, верный своему пессимистическому мировоззрению, приходит к выводу, что «чем меньше тревожится человек опасениями, тем больше беспокоят его желания, страсти и притязания» и что «лишь тогда, когда мы вынуждены отказаться от всех возможных требований и ограничиться простым, голым существованием, получаем мы в удел то душевное спокойствие, которое служит основой человеческого счастья, так как оно необходимо, чтобы находить вкус в наличной действительности и, следовательно, во всей жизни» [там же, с. 349—350].
За пределами нашего изложения остались многие концепции, в частности взгляды русских философов и направления философского знания Востока. Это связано с тем, что мы стремились рассмотреть те философские направления, которые оказали влияние на современные психологические взгляды на страх и тревогу. Первые не могли оказать такого влияния, поскольку, по сути, только вводятся в настоящее время в научный обиход, вторые оказали влияние на некоторые подходы к психотерапии страха и тревоги, однако это произошло не прямо, а косвенно — через переосмысление в русле определенных психологических концепций.
С точки зрения анализа исторической изменчивости форм страха, значительный интерес, на наш взгляд, представляет анализ современных страхов, связанных с общественной жизнью, средой и т. п.
Изучение «внешних страхов» человека занимает значительное место среди современных исследований [см. Категории
23
человеческого существования, 1989]. Основой таких работ явилось представление о том, что культурная история человечества с самого начала порождена страхом. Страх, являвшийся движущей силой развития на заре цивилизации, оказывает существенное влияние на весь ход человеческой истории. Вся история человечества — это своеобразный «диалог» со страхом, в результате чего «революция оказывается страхом перед голодом, мир — страхом перед войной, любовь — страхом перед одиночеством, история — страхом перед властью и утратой власти», — пишет польский исследователь Е. Банка [цит. по: Категории человеческого существования, 1989, с. 8].
По мнению другого польского исследователя, Р. Банайского, человеческое достоинство развивается в процессе преодоления трех видов страха, вызванных: а) господством природы над человеком — природный страх; б) господством социума над человеком — социальный страх; в) угрозой человеку со стороны результатов его материально-технической деятельности — технический страх. Все эти страхи, по мнению автора, изменяются и модернизируются в ходе истории. Так, природные страхи в настоящее время выступают в виде особой «экологической» тревожности, боязни исчерпаемости природных ресурсов, нарушения экологического равновесия; технический страх — это и боязнь выхода результатов научно-технического прогресса из-под контроля, и одновременно боязнь утратить привычные «блага цивилизации» — электроэнергию, транспорт. Но наиболее серьезный страх, с точки зрения автора, — страх социальный, оказывающий на психику человека наиболее сильное воздействие. Возможные формы социального страха многообразны, но наиболее мучительными оказываются страх, порождаемый общественным строем, а также страхи, связанные с терроризмом, ростом преступности и т. п.
Влияние внешних страхов на некий общий «уровень тревожности» в обществе и переживание тревоги отдельным человеком проанализированы на примере ядерной угрозы. Рассмотрение этого вопроса чрезвычайно интересно, с нашей точки зрения, потому, что дает возможность проанализировать связь «внешнего» и «внутреннего» страхов, страха и тревожности. Большой интерес в этой связи представляет исследование С. Р. Вирта, директора Центра истории физики при Институте физики США — («Ядерный страх: история образов») [Weart S. R., 1988]. В этой работе, написанной с позиции междисциплинарного подхода — «история образов», подразумевающего рассмотрение проблемы на разных уровнях — от реальных
24
исторических явлений до личностных особенностей и типов эмоционального реагирования людей, воплощаемого в соответствующих образах, — автор подробно рассматривает, как возник, развивался и изменялся ядерный страх с 30—40-х до 80-х гг. Он использует, в частности, данные психологических и социологических исследований.
Наиболее интересны для нас здесь несколько моментов. Во-первых, это переход от надежд, связываемых&heip;

комментариев нет  

Отпишись
Ваш лимит — 2000 букв

Включите отображение картинок в браузере  →