Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

Добро пожаловать В МИР ЗАГАДОК, ОПТИЧЕСКИХ
ИЛЛЮЗИЙ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫХ РАЗВЛЕЧЕНИЙ
Стоит ли доверять всему, что вы видите? Можно ли увидеть то, что никто не видел? Правда ли, что неподвижные предметы могут двигаться? Почему взрослые и дети видят один и тот же предмет по разному? На этом сайте вы найдете ответы на эти и многие другие вопросы.

Log-in.ru© - мир необычных и интеллектуальных развлечений. Интересные оптические иллюзии, обманы зрения, логические флеш-игры.

Привет! Хочешь стать одним из нас? Определись…    
Если ты уже один из нас, то вход тут.

 

 

Амнезия?   Я новичок 
Это факт...

Интересно

Слова персидского происхождения «пижама» и «чемодан» имеют один и тот же корень («пи-джома», «джома-дан»).

Еще   [X]

 0 

Тропою Толтеков (Пирамиды Астрала - 4) (Кувшинов В.Ю.)

автор: Кувшинов В.Ю. категория: РазноеУчения

Наш ГГ опять востребован: идет сам не знает куда спасать сам не знает кого. Вот только вместо благодарности дырка от бублика. Давайте побродим вместе с нашим несчастным ГГ по кромке мироздания с его квантовыми механиками, относительностями и темными энергиями, и посмотрим, что из этого получится.

Об авторе: Виктор Юрьевич Кувшинов - доктор наук, доцент. Проживает в Финляндии. Специальность молекулярная биология и генная инженерия. Автор нескольких научных публикаций, патентов и бизнес ревю, в основном на английском языке. еще…



С книгой «Тропою Толтеков (Пирамиды Астрала - 4)» также читают:

Предпросмотр книги «Тропою Толтеков (Пирамиды Астрала - 4)»

Виктор Юрьевич Кувшинов
Тропою Толтеков

Пирамиды Астрала – 4


Аннотация

Наш ГГ опять востребован: идет сам не знает куда спасать сам не знает кого. Вот только вместо благодарности дырка от бублика. Давайте побродим вместе с нашим несчастным ГГ по кромке мироздания с его квантовыми механиками, относительностями и темными энергиями, и посмотрим, что из этого получится.

Виктор Кувшинов
Тропою Толтеков
(Пирамиды астрала — 4)

"Каждый умрет той смертью, которую придумает сам".
Б.Г.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: БЕСЕДЫ НА КРАЮ МИРА

ГЛАВА 1. В ТУМАННЫХ ДЖУНГЛЯХ ЧИАПАСА
(беседа первая)

Густые молочные облака тумана зависли в кронах зеленых исполинов, нехотя пропуская лучи солнца. Еще не наступила душная полуденная жара, и множество пернатых прелестниц неутомимо перепархивало то тут, то там с этажа на этаж этого многоярусного зеленого моря растений, нарушая тишину леса мелодичными и не очень певучими звуками. Но Косте не было дела до всего этого райского окружения. Он медленно приходил в себя, и то, что он видел перед собой, совсем его не вдохновляло. Его напарник, весь перемазанный грязью, неподвижно лежал напротив, причем, неестественно вывернутая рука приятеля не внушала никакого оптимизма.
Вокруг на десятки километров протянулись дождевые леса Мезоамерики. Именно ее, а не Мексики или Гватемалы. Так как, по крайней мере, в радиусе ста километров ничего цивилизованного, кроме редких поселений лакандонес — наследников майя, не было. Костя медленно стал вспоминать, как же это он здесь оказался…

***

…Константин Алексеевич Ручейников был еще довольно молодым и, как положено, подающим надежды научным сотрудником Историко-Археологического института. Но, ни звание, ни специальность не могли объяснить, как почти простой советский человек оказался посреди диких джунглей чуть ли не в самом логове империализма.
Наивно полагая в молодости, что он будет раскапывать древнегреческие руины на Черноморском побережье или распотрошит парочку самых-самых таинственных скифских курганов, он только к тридцати годам полностью осознал, что главное, что от него требовалось — это чуть ли не посекундно протоколировать и восстанавливать похождения великих революционеров и их доблестных продолжателей. Причем, не снимая розовых очков восхищения и подобострастия. Но кроме этой, обязательной программы, оставалось немного и для души.
Все бы и продолжалось в том же ключе, если бы за окном не наступила «оттепель», провозглашенная невысоким лысым человеком, любящим потрясать кулаками и кричать что-то с трибун, что, впрочем, не было оригинально с исторической точки зрения. Но вот один неожиданный политический выверт этой самой оттепели застал "молодого и подающего", но уже вполне "созревшего и осознавшего" Костю абсолютно врасплох прямо посреди его институтской комнаты. И застал он его в виде Толяна, лежащего сейчас перед ним в весьма непрезентабельной позе и перемазавшегося в еще более непрезентабельной грязи, после абсолютно непрезентабельного полета сквозь какую-то дыру в древней индейской развалине. Но тогда, до первых соупотреблений алкоголя, это был еще не Толян, а Анатолий Иванович Хрустов — инженер их института, хотя, казалось бы, какие могут быть инженеры-историки? Ан нет, вот у них были, и не так уж мало. По слухам, Анатолий Иванович по-совместительству был сотрудником одного неприметного, но обязательного и всегда бдящего отдела института.
Вошедший к нему в институтскую комнату, невзрачный на вид и почти без отличительных примет инженер-сотрудник убедился, что никто не помешает их беседе. Затем, заглянув Косте глубоко в глаза особым, доверительно-честным взором, начал излагать эту, самую свежую политическую ситуацию:
— Константин Алексеевич, мне поручено «сверху» ознакомить Вас с одним очень интересным и ответственным проектом…
"Да!.." — Костя чувствовал, что чем дальше он слушал объяснение диспозиции, тем больше он удивлялся. Спохватившись где-то на середине рассказа, он с шумом захлопнул открытый от удивления рот и судорожно сглотнул слюну, поскольку нужно было срочно приобретать сосредоточенный, и в меру заинтересованный вид, чтобы не выказать излишней ретивости.
Оказывается, что в процессе политического перетягивания каната, верхи иногда бросаются проявлениями "доброй воли" и тому подобной ерундой. Вот и сейчас, видимо, в ходе очередного дележа интересов или территорий, вожди с барского плеча подкинули идею о культурном обмене. Но в этот раз артистами не ограничились и захотели чего-нибудь эдакого. И этим «эдаким» оказался обмен двумя археологическо-этнографическими экспедициями. Правда, в самое свое сердце — США и европейскую часть России пускать вражеских исследователей не решились. Впрочем, это было очень кстати самим исследователям, так как их интересы обычно не совпадают с интересами политиков и военных, а лежат себе, схоронившись где-нибудь в лесах или пустынях.
Разнарядка оказалась весьма жесткой. Политические жесты оставались жестами, а действительность — действительностью. Хотя Косте жаловаться не приходилось. Предложенный маршрут и цель экспедиции были просто сногсшибательными: через мексиканскую провинцию Чиапас выйти в район двух древних городов майя — Бонампак и Яшчилан, расположенных у самой границы с Гватемалой, а там искать, что попадется. С "той стороны" в экспедиции будет три человека.
Было совершенно ясно, что основной состав будет укомплектован шпионами, но для сохранения пристойности с обеих сторон нужно было включить хотя бы по одному настоящему спецу. Вот где Косте страшно повезло. Все его странности с любовью к майя, ацтекам и инкам, а так же хороший испанский и сносное владение английским в одно мгновение превратились из сомнительных интересов в очень полезные качества.
Немалую роль сыграло и родство — прослыть папенькиным сыночком было несколько унизительно, но весьма полезно для карьеры. Карьера пока Костю сильно не интересовала, но вот в данном случае чистое прошлое было просто необходимо. Он реально осознавал, что является самой осведомленной по этому вопросу кандидатурой, которая могла не только передвигаться на своих двоих по институтским коридорам, но еще и карабкаться по горам или ковыряться в раскопках. К тому же для участия в экспедиции у него была еще одна козырная карта. Он имел за плечами, хоть и неоконченное, но почти полное медицинское образование, так что на роль экспедиционного медика вполне годился.
Вот так они и оказались теперь уже не с Анатолием Ивановичем, а просто с Толяном в этой лакандонской сельве. Третьим руссо-туристо в экспедиции был Игорь — незнакомый ранее Косте рубаха-парень, который своей «рубашистостью» и слабыми познаниями в археологии явно наводил на мысль о «безопасной» подкладке. Надо отдать должное, ребята неплохо говорили на английском и испанском (правда, с местными это мало помогало, так как с испанским у аборигенов тоже было не очень гладко). Да и вообще мужиками они оказались неплохими — даром, что из службы.
Им повезло с американцами, особенно с Себастьяном, археологом из Калифорнии, до мозга костей влюбленного в Мезоамерику и имеющего огромный опыт путешествий по этим местам. Черный, кудрявый, всегда улыбающийся американец, смешанных индейско-испанских и еще каких-то кровей, явно был не из «этих» или «тех». Костя сразу почувствовал в нем такого же, немного чокнутого на истории парня, каким был и он сам. Себастьян позаботился об обмундировании для всей команды, и у них просто не было с этим проблем в течение всего похода. Экипировка оказалась очень важна, так как путешествие проходило чуть ли не по всем наивозможных климатическим условиям, за исключением только что пустынь. Добравшись воздухом до Тукслы, столицы штата Чиапас, они на армейском джипе покатили через Сан Кристобаль все дальше от шумной цивилизации.
Несмотря на обычные дорожные трудности, вся поездка запомнилась каким-то чудесным откровением. Шумные и жаркие мексиканские города и поселки сменялись зеленым океаном джунглей или столь же зелеными бесконечными лугами. При подъемах машина иногда вползала в белое молоко облаков, отдыхающих на склонах гор. Скрытые в туманах перевалы заставляли надевать археологов теплые куртки и носки. Пологие скаты гор разрезались ручьями и реками. Красивейшие каньоны, горные озера, каскады и водопады рек волшебной чередой следовали друг за другом. Несмотря на зимний «сухой» сезон, в воздухе стояла влага, постоянно собираясь в плотные образования и грозя пролиться дождем.
Себастьян, хорошо зная эти места, старался показать все встречающиеся им по дороге достопримечательности, а их было немало. Кроме горных и водных красот сельва просто кишела разнообразной живностью, и им пришлось долго и внимательно выслушивать инструкции по технике безопасности от опытного археолога. Реальную угрозу представляли не столько редкие ягуары и не только кайманы, обитающие в реках и озерах, но и, например, обычные лесные свиньи, которые в силу своего вздорного темперамента могли наброситься на предполагаемого врага и одолеть его не силой, а числом. Ну и, конечно, змеи, москиты, ядовитые растения и прочие маленькие «прелести» джунглей…
Последние километры к руинам пришлось преодолевать по воде. До Яшчилана они спустились по реке на двух «резинках» в сопровождении пары местных проводников. Первая встреча с останками древнего города, неиспорченными туристами и цивилизацией, произвела на Костю сильное впечатление. Понимая нетерпение коллег, Себастьян попросил местных проводников начать разбивку лагеря, а сам повел любопытных к дворцам и пирамидам, благо пути было не более двухсот метров.
Развернувшаяся картина полностью соответствовала юношеским мечтам Кости: зеленые гиганты джунглей не могли поглотить всех монументальных каменных построек. Еще на реке были видны основания самого длинного (и к тому же подвесного) моста античного мира. А берег, видимо, был когда-то весь выложен плитами и лестницами, ведущими к различным дворцовым сооружениям, через каменные переходы и галереи между площадями или террасами, увенчанными пирамидами. И это был всего лишь небольшой, по меркам индейских цивилизаций, город!
Можно было только догадываться о великолепии этих построек в их первоначальном виде. И было просто ужасно осознавать, сколько прекрасных творений чуждой нам цивилизации было здесь создано и навсегда утеряно. Костю выбило из колеи осознание этой утраты. Он растерянно проблуждал в городе до позднего вечера, начисто позабыв о лагерных делах, и был признателен, встретив понимание со стороны американских коллег. Впрочем, для них, особенно для Себастьяна, это неравнодушие к их истории наверно и было самой лучшей благодарностью за возню с тремя, свалившимися на их головы, русскими.
Разбив основной лагерь неподалеку от Яшчилана, три археолога и один проводник отправились пешком к другому городу майя: Бонампаку. Себастьян сокрушался о нехватке ресурсов для последовательного исследования. Археологические экспедиции все еще больше напоминали налеты пиратов: побыстрее все облазать, откопать и увезти, что можно. Вот и в этот раз они попытаются разведать окрестности этих двух старинных городов — ведь, по сути, даже в самих городах еще далеко не всюду удалось проникнуть.
Напрямую до следующего города было всего пару десятков километров, но между ними лежало небольшое взгорье, и путь по звериным тропам не представлялся легким. Однако они сумели пройти его за день, выйдя рано утром и достигнув новых руин уже чуть ли не в сумерках. Когда утром они исследовали акрополь, настенные росписи главного храма поразили своим размахом и качеством — ведь им более тысячи лет, и разрушен город был задолго до прихода испанцев. Основные контуры двухъярусного акрополя с несколькими дворцами и площадью, хорошо угадывались среди буйства растений.
…Они уже неделю исследовали руины. В это утро Костя с Толей отправились в самостоятельный рейд. Себастьян остался в лагере систематизировать находки и решил дать новичкам волю в джунглях. Но какой же русский человек будет сидеть на месте, почувствовав, что за ним больше нет присмотра? Два рьяных исследователя рванули в лес так, что только пятки засверкали. Естественно, что центральные здания их не интересовали.
— Толь, понимаешь, нам нужно самим найти что-нибудь эдакое. Иначе я буду всю жизнь жалеть об упущенной возможности, — запыхавшись, Костя делился надеждами с напарником.
— Да что я, не понимаю?! И престиж страны поддержали бы! — в тон ему подпевал Толян. — Но раз ты в этих майя дока, тебе и карты в руки! Куда скажешь, туда и полезем!
— Хорошо! Давай, покумекаем. В первую очередь обшарены все главные здания. А по логике не все сокровища прячут в центральных дворцах. У нас есть маленький шанс найти сакральное место немного в стороне. Я предлагаю полазать вокруг и, если что странное завидим, то там и покопаемся.
Они пошли по широкому кругу вокруг разрушенного городища. Всюду, среди огромных стволов, лиан и папоротников попадались поваленные стелы, каменные блоки, лестницы и площадки. Наконец Костя поднялся по полуразрушенным ступенькам на ровное плато, которое с трудом просматривалось под зарослями кустарников и лиан. Заподозрив, что здесь что-то может быть, он внимательно стал его рассматривать. Сзади подошел Толик и, отдуваясь, сказал:
— Ну и духота! Еще говорят сухой сезон! Что же здесь тогда в дождливый творится?!
— В сезон дождей здесь всюду вода. Тем-то и ценны те росписи в главном дворце, что они в таком климате сохранились. А вот текстов в этом городе очень мало. Поэтому и трудно разобрать, кто тут жил и что делал.
— А что это за место? — начал озираться приятель, но был остановлен Костиным возгласом:
— Замри!
Толян затих и вопросительно уставился на коллегу. Тот подхватил валяющуюся длинную ветку и, медленно подойдя, осторожно протянул ее к левой ноге Толика. Затем резким движением подцепил что-то и выбросил это подальше вместе с веткой.
— Уф-ф! Зараза! Все никак не привыкну к ним, — признался он все еще неподвижно стоящему напарнику.
— Что, опять змея? Ядовитая? — немного дрогнувшим голосом переспросил археолог-безопасник.
— Откуда я знаю? Их тут сотни видов! На всякий случай откинул, куда подальше — благо небольшая. Она башку начала подымать, а твоя нога в полуметре от нее оказалась. Еще бы прыгнула или плюнула.
— Ладно, пойдем отсюда!
— Э-э нетушки! — протянул Костя. — Нутром чую — правильное место! Смотри, вот здесь вполне могла быть площадка для ритуальной игры в мяч. Ты знаешь, что это значит?
— Ну, это что-то вроде этой… как ее была? Ну, в деревне… а, вспомнил! Улама! Когда десяток мужиков ловко перекидывали мяч бедрами друг другу.
— Да, сейчас ее называют так. Это индейцы тогда специально для нас демонстрировали. А ты знаешь, что это самая древняя игра в мяч на Земле? Ей больше трех с половиной тысяч лет!
— Да ну!
— Вот те и ну! Но объяснение ей простое: ведь эти леса — родина каучукового дерева. Так что сварить кусок резины не представляло огромного труда. Правда, до этого еще нужно было догадаться!
— А чего тут догадываться-то?
— А не скажи! Представь себе все величие индейских цивилизаций и теперь подумай: ведь ни один не додумался изобрести колесо! А ведь казалось — чего бы проще! Вернее, может, они про него и знали, но не сообразили использовать, ни в телеге, ни в гончарном круге. Хотя для телег еще и лошади нужны, а их-то как раз и не было.
— Ну дела! Век бы не подумал! — воскликнул Толян, не строя из себя умника.
— Так вот. Об игре улама. Ты знаешь, почему я заинтересовался этим местом? — довольно мурлыкал Костик, найдя свободные уши для его лекции.
— Да ладно, говори сразу! Откуда мне знать? — немного обиделся Толян.
— Как правило, в отличие от уламы, в этой игре проигравших убивали. И не просто так, а приносили в жертву. Причем, самым ценным в этом жертвоприношении было пролить побольше крови, в дар богам, конечно, ну и вырвать из «подношения» еще живое сердце. Так что, можешь сам домысливать, какова это была игра!
— Да! Тут Гитлеру с его Освенцимами далеко! — хрипловато произнес Толик, видимо в красках представив это событие, когда-то разворачивавшееся здесь.
— И вот к чему я клоню. Эта углубленная продолговатая площадка для игры в мяч обычно размещалась рядом с пирамидой или возвышением, где происходило жертвоприношение. Жертв обычно сбрасывали, а кровь сжигали, так как она была самым важным подношением для их, охочих до крови и весьма многочисленных божеств. Вообще-то у меня не укладывается в голове, как они могли развить столь высокую религию, искусства, можно сказать, философию и космогонию, и тут же проливать человеческую кровь чуть ли не цистернами?!
— Да, воистину, жуткая и одновременно прекрасная цивилизация!
— И, к сожалению, почти непонятная нам. Ведь испанские монахи, первый раз увидев столицу ацтеков Теночтитлан, приняли ее за рай на земле. Настолько город, построенный на воде, был красив.
— Да, а потом построили на его месте этот огромный, грязный и шумный Мехико, — добавил недовольно Толян. Костя не возражал…
— Ну ладно о великом. Сейчас, сдается мне, стоим мы прямо на площадке для этих жертвоприношений. А вот то каменное возвышение наверно и было главным местом действия, — знаток майя указывал на заросли кустов, сквозь которые проглядывала какая-то каменная глыба или постройка. — Надо там пошукать! Как думаешь?
— Раз говоришь надо, значит пошукаем! — нарочито бодро, чтобы скрыть сомнения, ответил Толя.
— Понимаешь, там может быть полость и подземный ход с какими-нибудь ценностями. Или колодец, куда скидывали жертвы. Или обрыв для тех же целей. Так что, давай, сначала обойдем осторожно площадку, а потом исследуем: нет ли в той развалине чего-нибудь интересного.
Осмотр площадки показал, что в противоположную сторону от центра города она резко обрывалась на довольно большую высоту — метров десять-пятнадцать. Точно сказать было невозможно — мешали густые заросли внизу. Костя остановился, примериваясь к центральной постройке:
— Ну что, приступим?
— А что на нее, смотреть, что ли? — ответил помощник и они смело приблизились к каменному сооружению. Его первоначальную форму и предназначение было сложно угадать, настолько сильным разрушениям оно подверглось.
— Такое разрушение тоже может говорить в пользу значимости объекта, — пробормотал Костя, внимательно разглядывая каменные глыбы. — Захватчикам всегда хотелось разрушить именно самые важные здания.
Тщательный осмотр показал, что с одной стороны был предполагаемый вход, но заваленный обрушившимся сводом. Поскольку плита раскололась на несколько небольших фрагментов, у искателей приключений был шанс разобрать завал своими силами. По обоюдному согласию русские охотники за сокровищами приступили к разборке завала, и спустя час они стояли перед довольно приличной дырой, манящей их своей таинственной чернотой.
— Ну что, фонарики в руки и идем? — спросил Толик.
— Да, надо было каски с лампочками захватить, — раздосадовано воскликнул Костя.
— Так, кто ж знал-то? — возмутился Толян. — Не переться же теперь битый час по жаре в лагерь и обратно?
— Ладно, надо хотя бы посмотреть, что там, — согласился Костя на русский авось. — Тогда полезли?
— А там змей нет? — вдруг вспомнил недавний казус напарник.
— Не должно быть. Во-первых, уж больно глубоко, а во-вторых, мы тут такого тарараму наделали, что если и были, то все давно разбежались, — успокоив себя таким незамысловатым рассуждением, отважные кладоискатели полезли в проем.
Внутри стояла кромешная тьма и пыль, взлетающая от малейшего движения воздуха. Фонарики выхватывали только небольшие освещенные круги на серых стенах, но, перед продвигающимся на четвереньках Костей, заманчиво маячил черный проем низкого наклонного коридора. Они проползли где-то с десяток метров и уперлись в завал камней, за которым все же проглядывал дальнейший ход.
— Мне кажется, мы можем разобрать эти камни, — прикинул на глазок Костя.
— Давай, закрепим фонарики в расщелинах кладки, и в четыре руки растащим камни вдоль стен, — предложил Толян.
Они дружно принялись за дело. Работа спорилась, и вскоре они уже проделали почти сносный лаз.
— Давай, еще пару больших камней выдернем из кучи. Тогда почти как по улице пойдем! — воодушевленно предложил Костя и ухватился за внушительный камень посреди завала.
Не надо ему было этого делать. Ох, не надо! Расшатав камень, Косте удалось его выдернуть из завала. Дальше он не успел ничего сообразить. Вся груда стала с грохотом уходить куда-то вниз. Камни, видимо, затыкавшие какой-то колодец или шахту, посыпались, когда один из них был сдвинут с места. Костя при этом оказался на самом верху ссыпающейся массы. Он, правда, успел метнуться в сторону Толика, и его не погребло сразу под камнями. Но и выбраться не сумел. Единственное что он успел — это ухватится руками за еще держащиеся камни. Чисто рефлекторно, он крикнул:
— Толь! Помогай! — а сам висел на краю обвала, болтая ногами в пропасти.
Напарник отважно бросился на выручку, схватив приятеля за руки и совершив последнюю ошибку в череде их злоключений. Камни под его ногами второй волной стали обваливаться и они уже вдвоем заскользили в пустоту. Дальше Костя помнил только собственный крик, падение, толчок о наклонную стену, удар головой…

***

…пок… пак… пок…пак… — легкий хлопающий звук размеренно повторялся то слева, то справа. Костя приходил в себя — по крайней мере, об этом говорили звуки. Кроме хлопков, был слышен шорох, как будто кто-то бегал или прыгал в мягкой обуви. Вот справа донесся легкий женский или девичий смех и опять… пок… пак…
Наконец Костя открыл глаза и тут же закрыл — прямо в зрачки ударил яркий солнечный свет. Наученный первым опытом, он снова осторожно приоткрыл веки и стал наблюдать. Слева направо солнце пересекала быстрая тень. Вот она промелькнула налево… пок…вот — направо… пак… опять налево… пок… и так далее. Наконец силы настолько вернулись к нему, что Костя смог повернуть голову вправо — туда откуда один раз послышался смех.
Сразу стало легче смотреть. Тень, перемещающаяся по небу, оказалась мячом. А от того, что он увидел справа, у него захватило дух. И не от идеальной, словно с иголочки, новой, каменной площадки для игры в мяч улама, и даже не от давящей своей монументальностью, противоположной стороны поля, состоящей из ступеней, подымающихся на площадь для жертвоприношений. Его дыхание перехватило от вила стройной высокой индейской красавицы, которая с необычайной грацией и легкостью отбивала мяч бедрами с надетыми на них защитными накладками из толстой раскрашенной на индейский манер кожи. Кроме этих спортивных атрибутов, да мягких замшевых тапочек на ней почти ничего и не было. Вернее, ее тело облегала туника из столь тончайшей белой ткани, что Косте не составляло труда рассмотреть прекрасное тело, двигающееся в невероятных па. Точеное, с чуть монголоидными чертами лицо девушки было ослепительно красиво. А черные, прямые распущенные волосы были только перетянуты тонким шнурком со лба на затылок.
"Интересно, я что — умер?" подумалось ему, глядя на эту невероятную для земных условий игру.
— Еще не совсем! — опять достиг его слуха девичий смех. — И спасибо за комплимент, а то толтеки, когда видят меня такой, кривятся и говорят: "Что за тощая и длинная уродина!"
"Она что, слышит меня!?" — испуганно подумал Костя.
— Не пугайся, слышу! Можно же богам хоть какое-то преимущество иметь! — снова засмеялась девушка, не преставая ловко отбивать мяч к сопернику, которого Костя пока не видел. Он помнил эту игру в деревне лакандонес — местных потомков майя. Так там мяч больше катался по полу, чем летал. А тут тяжелый литой каучуковый снаряд с уверенным постоянством описывал дугу над Костиной головой, даже не думая приземляться на землю. Девушка опять прочитала мысль гостя и снова хихикнула. — Ты не удивляйся, чужеземец! Мы тут играем на то, чтобы узнать: остаться тебе у нас или все же вернуться?
Костя вдруг с ужасом увидел, что над ним летал не мяч, а его собственная, отрубленная голова, прямо, как у жертвы индейских жрецов. Он зажмурил от страха глаза. До его слуха опять донесся мелодичный смех:
— Какой ты забавный! Сам себя пугаешь! Это же мяч! Зачем ты его в свою голову превратил?
— Я ничего не… — до Кости медленно доходило, что он все-таки говорит. И не только говорит, но и придумывает себе видения.
— Ну что ты все смешишь? — ответила на незаданный вопрос девушка. — Нас ты не выдумал. Слабо еще богов выдумывать будет. — И продолжая отвечать на немые вопросы, сказала. — Знакомься, я Чиракан. Можешь меня звать и Иксмукан и еще парой десятков имен — это дела не меняет. Я у майя и ацтеков что-то вроде богини любви и плодородия, той же Афродиты или Венеры. А играю я твоей судьбой с хорошо известным тебе пернатым. Догадался?
— Неужели Кецалькоатль?! — до Кости, наконец дошло повернуться, и он заворожено уставился на среднего ростом, довольно крепкого сложения юношу, одетого в классический индейский наряд. Тот приветливо махнул рукой гостю и ловко отбил подлетевший мяч.
Что-то произошло. Мяч больше не взлетел со стороны Чиракан. Костя резко повернулся и увидел, что богиня держит его в руках.
— Что-то не так? — настороженно спросил Костя, припоминая, что боги играли его судьбой.
— Нет, все так. Мне просто надоело, и я сдалась, — объяснила Чиракан.
— И что?..
— Он выиграл!.. — девушка, немного насладившись напряженным ожиданием гостя, сжалилась над ним и объяснила. — Пернатый змей считает, что твоя задача на Земле еще не выполнена, а вот мне ты очень понравился. Ты такой необычный, беленький! — потом немного наигранно грустно, совсем по девичьи, вздохнула и призналась. — Придется тебе возвращаться.
— Но ты не расстраивайся, — донесся голос подходящего к нему молодого человека. — Когда-нибудь, через много долгих лет, ты сможешь гостить в нашей пирамиде столько, сколько тебе вздумается.
— Подождите, я хотел еще так много у вас расспросить! — до Кости дошло, что сейчас его выпроводят обратно на Землю, и он так ничего и не узнает о древнейшей культуре и их богах.
— Не волнуйся ты так, бедненький. Мы совсем не такие жестокие, как нас представляют историки. Спрашивай, у нас есть еще чуть-чуть времени, пока тобой не перейдена критическая черта.
Костя почувствовал, как у него от восторга разъезжаются мозги — столько всего и сразу хотелось спросить.
— Тогда… почему ты здесь, Кецалькоатль? Ведь ты жил у Ацтеков?
— Действительно, бедненький! Какая же у вас, историков каша в голове должна быть! Я Пернатый змей. Просто наиболее известен под именем Кецалькоатль. Меня можно встретить и под другими именами, например, Кукумак или Кукулькан. Что это меняет? — потом юноша вздохнул. — Ты прав, я воплощался у толтеков, но мне не удалось… — было видно, что ему трудно об этом говорить.
— Да уж. Давай, я лучше об этом по порядку расскажу, — вмешалась девушка, подойдя и положив расстроенному юноше руку на плечо. — Тоже мне, несчастный наш, Змеик! Ладно, слушай, Костя, нашу грустную историю. Понимаешь, майя, ацтеки, мицтеки и другие индейцы — дети одной цивилизации, которую мы выращивали несколько тысяч лет. Племена и народы сменяли друг друга, от века к веку и от места к месту, и всюду мы пытались им помочь.
— Но зачем столько крови? — не удержался от возгласа Костя и тут же подавился своим нахальством. Настолько сильно резанули его слова по безмятежному взгляду богини. Ее лицо сразу как-то осунулось и погрустнело. Так что гость сразу попытался исправить ситуацию. — Простите, я не хотел вас огорчать.
— Нет, ты прав, — это море пролитой крови и есть наше проклятие, лежащее на всей цивилизации. Индейцы — они же несчастные дети, которые смотрели на жестокость природы и уверовали, что и им нужно поступать так же бесчеловечно, чтобы выпросить у нее милостей для себя. Не тебе объяснять, что все юные цивилизации болели этой детской, ничем неоправданной беспощадностью. Другим народам Земли удалось ее преодолеть, но в мире майя и затем ацтеков кровавые жертвоприношения кормили и плодили инфернальных чудовищ, которые, в свою очередь, требовали все больше жертв и жестокости. Однако развитие человека и общества не может быть основано на страданиях и насилии. Мы в течение столетий пытались привить в наших несчастных детях тягу к прекрасному, и толтеки, в конце концов, сумели развить высокую науку, религию и искусства.
— Подожди, а кто такие, эти таинственные толтеки?
— Толтеки таинственны для вас из-за того, что их пытаются отождествить с отдельным народом. Но это не народ, а качественное отличие людей, живших в городах и занимающихся наукой, философией и искусствами. Таинственности им придают их высокие достижения в постижении космогонии и создания своей, отличной от других цивилизаций, философии и мистики. Они были не только на севере, но и здесь в Яшчилане, Теночтитлане и других городах.
— Но почему так опечалился Кецалькоатль? — спросил Костя у девушки, видя, что юноша совсем погрустнел.
— Когда толтеки достигли вершины своего развития, воздвигнув земной рай, основанный на море крови своих жертвоприношений, этот диссонанс между зверскими культами и развитием культуры достиг предела, и тогда, бедный наш Змеик… — девушка нежно погладила по голове не сопротивляющегося ее ласкам юношу. — …решил принести себя в жертву и воплотился в одного мальчика. Он много перенес и долго вспоминал, взрослея, что и как ему нужно сделать… Он и сейчас остался в памяти народа, как лучший правитель: более пятидесяти лет он вел народ к высочайшим достижениям души и разума, настраивая их мысли о напрасности ритуальных жертв. В конце концов, он прямо призвал их отказаться от убийства людей в храмах. Но толтеки не захотели отречься от своих кровавых ритуалов, и тогда он сам отрекся от них, вернувшись сюда. Это событие и стало началом заката индейской цивилизации.
— Мне не удалось то, что сумел ваш Иисус, — с горечью признал вечно юный бог.
— Но ничего, не все пропало даром! — воскликнула Чиракан. — Ты даже не представляешь, как космогония и мистика толтеков инспирируют миллионы людей на дальнейшее духовное развитие, и в будущем наших последователей будет только больше. Ты еще увидишь!
— Теперь тебе надо уходить, — напомнил Пернатый змей и показал Косте ветку с красными ягодами и характерными зубчатыми листьями. — Смотри внимательно. Если не хочешь в ближайшие дни очутиться у нас навсегда, ешь эти ягоды и дай их твоему другу. Иначе в этих джунглях вам даже антибиотики не помогут. Прощай!
— Подожди! А самое главное забыл? — воскликнула богиня.
— Да, запомни хорошенько! — Кецалькоатль заглянул глубоко в глаза Кости, и тот понял, что говорит с настоящим богом. — Когда-нибудь, на закате твоей жизни к тебе придет человек за помощью. Скажи ему "Не надо бояться орла".
— Какого орла?
— Гуитцилопочтли — на самом деле, не важно, как его зовут. Главное запомни и скажи. Я сам не знаю, зачем, но это очень важно.
— И еще одно. На обратной дороге остановись перед перевалом в городе на ночь. Не езжай в горы. — Задала девушка еще одну загадку. Не успел Костя, как следует ей удивиться, как она еще больше его ошеломила. Видимо, чем-то он все-таки понравился богине, так как она сняла с шеи и протянула ему кулон с нефритовой женской фигуркой. — Я вижу, ты хороший мальчик: понимаешь наших несчастных детей и любишь их культуру. Возьми на память, так наши дети изображают меня. Пусть это будет твоим талисманом.
Костик только успел удивиться, откуда это индейский бог знает про антибиотики, и что за странная фигурка была из камня. Он еще раскрыл рот чтобы спросить:
— Как же я эту фигурку отсюда… — и провалился в темноту беспамятства…

***

…сейчас Костя пытался сообразить, был ли это сон, навеянный мыслями об индейцах, или события происходили на самом деле? Если это правда, то плакал весь его материализм-реализм. Во всяком случае, распространяться о подобных снах кому-либо не стоило — подальше от психушки, так сказать. Костя лежал, размышлял и смотрел в небо, прятавшееся где-то в вышине за зеленой листвой и застрявшими в ветвях белыми клоками тумана. Его голова расположилась как раз в высоких ребристых корнях лесного гиганта — Сейбы, этого "axis mundi" — мировой оси индейской мистики, связывающей все тринадцать небес и девять подземных миров с Землей и человеком на ней.
«Символично» — подумал незадачливый археолог и решил осторожно проверить целостность своего организма. Ушибы, конечно, болели, кожа разодрана в нескольких местах, но кажется, ни одного перелома. Только голова — шевелить ее строго воспрещалось. Она сразу отдавалась колокольным звоном боли. "Сотрясение мозга, и весьма приличное" — констатировал Константин и тихонько повернулся на бок. Дальше его ждало маленькое потрясение — он изумленно уставился на куст с красными ягодами, и наверно, с минуту разглядывал растение, медленно приходя в себя. "Все-таки придется пересматривать свое мировоззрение!" — не мог Костя Ручейников знать об этих ягодах. Может и видел в лесу, но не помнил: "А ведь придется есть. Нельзя бога ослушаться! Да и жить хочется. Что он там сказал? Даже антибиотики не помогут. Во, загнул! Хотя, наверно, прав — на такие раны с сотрясением, да еще лихорадку прихватить. За несколько дней на тот свет сыграешь и до цивилизации не успеешь добраться…" — его оторопелые размышления прервал стон Толяна. Кажется, тот тоже стал приходить в себя.
— Как ты там? — тихонько спросил Костя, стараясь не нарушить расшатавшиеся мозги в голове.
— Рука! — прохрипел приятель.
Костя сразу вспомнил о неестественно вывернутой конечности своего напарника по несчастью и самоотверженно подполз к нему.
— Ложись на здоровый бок и терпи. У тебя выпала рука из плечевого сустава. Я тебе кость вправлять буду. Ничего другое-то не болит?
— Не так сильно — сквозь зубы простонал Толя, поворачиваясь на бок.
— Ну, держись, — сказал походный костоправ и резким движением вправил руку на место. Заорали-зарычали оба. Толян — от боли в руке, Костик — от набата в голове.
— Кажется, на месте, — отдышавшись, сказал пациент и, вспомнив крик Кости, спросил. — Что с тобой? У тебя такие мешки под глазами выросли. Да ты еле ползаешь!
— Да все, как положено после сотрясения мозга. Два дня придется отлеживаться, да и потом еще с неделю голова мучить будет. А сейчас надо перевязки сделать. Хорошо, что я с собой всегда бинты ношу. Как ты, на ногах стоять можешь?
Толик осторожно поднялся на ноги и довольно сказал:
— Кажется, все цело.
— Тогда, видишь вот тот куст с красными ягодами? — Костя осторожно указал рукой за спину.
— Вижу.
— Теперь нарви ягод, съешь сам и принеси мне. Они должны помочь.
Безопасник без разговоров послушался, и они наелись кислых, немного с горчинкой ягод. Спустя несколько минут Костя начал ощущать действие индейского лечения. Саднящие боли в ранах стали утихать, голова чудесным образом прояснилась, и настроение стало немного лучше.
— Наверно наркотик, обезболивающее и антибиотик в одном флаконе, — глубокомысленно пробормотал Костя и отдал приказ их маленькому отряду инвалидов. — Собираем ягоды, сколько сможем, и топаем в лагерь. Все остальное потом.
Несмотря на улучшившееся самочувствие, до лагеря они добирались битых два часа. Причем Толик оправился лучше от своего вывиха, чем Костя от сотрясения. Себастьян разохался при виде хромающих русских, и носился с ними весь вечер, как курица с цыплятами. На ягоды он пожал плечами, пробормотав, что, кажется, индейцы используют их в своей медицине.
Косте и в самом деле пришлось отлежаться пару дней, но потом здоровье заметно улучшилось, как подозревал Костя, во многом за счет ягод. Так что дальше археологические разработки пошли своим чередом. Русским ученым пришлось попереживать, когда они пытались снова найти тот лаз, в который они проникли. Вроде все было на месте, но вот никакого прохода в руинах больше не просматривалось. Не было и выхода из туннеля, из которого они должны были вывалиться внизу. Хотя, логически, при засыпанном ходе, они не могли оказаться снаружи, да еще живыми. Волей-неволей пришлось сделать вывод, что камни обвалили всю кладку и теперь проникнуть в проход — дело бесполезное. Себастьян объяснил, что, скорее всего, они угодили в наклонную шахту, куда сбрасывали трупы жертв. А о своем трансцендентном опыте Константин предпочитал помалкивать.
Спустя неделю они все еще ковырялись в округе Яшчилана. Как-то Костя осторожно разбирал заваленную камнями и заросшую растениями стелу, на которой вполне могли сохраниться тексты, которых так здесь не хватало. Когда он уже дошел до уровня каменной площадки, на которой она, по-видимому, когда-то стояла, под грудой каменной крошки блеснуло что-то зеленое. Костя почувствовал, как у него замерло сердце, и затряслись руки. Археолог воровато оглянулся и осторожно стал разгребать мусор. Да, он не ошибся и теперь знал, как богиня передала ему свой подарок. Это было невероятно, но факт: он держал в руках точную копию амулета, одетого ему богиней во время его отключки. Не хватало только тонкой сухожильной веревочки. Вся непоколебимая реальность мира разом рассыпалась, как песочный замок, обрушившись на его несчастную голову невероятным подтверждением общения с духовными покровителями этой земли.
А спустя месяц после начала экспедиции их срочно отозвали по рации. В политических кругах разбушевался очередной шторм в виде Берлинского кризиса, и пребывание русских в стане врага предстало совсем в другом свете. Вот и получилось так, что ничего особенного для науки Косте свершить не удалось. Но он совсем об этом не жалел — он узнал гораздо больше, чем мог бы надеяться. Костя пытался вспомнить, слово за словом, весь «потусторонний» разговор, благо, это было не трудно — память на редкость четко зафиксировала все детали.
Оставалось еще одно, последнее предупреждение. Они тряслись в джипе военного образца уже не одну сотню километров, и пересекли небольшое высокогорье, но Костя чувствовал, что ему говорили не об этих горах. И вот, когда они после обеда въезжали в Сан Кристобаль, он, глядя на поднимающиеся за долиной, окутанные тучами горы, понял: вот тот перевал, на который нельзя сегодня ехать, а вместо этого необходимо остановиться на ночь здесь. Город располагался на плоскогорье, возвышающемся около двух километров над уровнем моря, и дальше дорога на Тукслу поднималась еще выше.
Костя не стал отмахиваться от снов и предчувствий, и железным тоном заявил сидящему за рулем Себастьяну:
— Остановимся здесь на ночь! Прекрасный городок — будет хоть что вспомнить кроме сельвы и гор.
— Но мы бы еще успели на ту сторону перемахнуть до темноты, — попытался возразить их заботливый американский коллега.
— Все равно, до Тукслы не доберемся, а здесь славно переночуем, — ответил Костя и добавил убийственный довод. — Пойми, мне же может уже никогда сюда не выбраться будет!
— Понял, — согласно кивнул тот и повернул машину в центр городка, выискивая, где бы остановиться на ночь.
Они еще успели устроиться в небольшом и относительно приличном двухэтажном отельчике с настоящим мексиканским рестораном внизу, как все небо заволокли тучи и на улице стало стремительно холодать. Спустя пару часов, на город обрушился сильнейший ливень, перемежающийся мокрым снегом. Вся компания собралась внизу и, заказав согревающие напитки, удивленно выглядывала в окна ресторана.
— Откуда ты знал? — шутливо спросил у Костика Толян. Он был свидетелем того, как приятель требовал остановиться в городе. — Ведь в горах, наверно, снег валит!
Костя не стал врать и ответил как можно ближе к истине:
— У меня сон плохой был. Какое-то беспокойство.
— Вот уж точно, "сон в руку". Ладно, крепче сядем на пятые точки и будем проматывать командировочные, — приняв решение, Толян принялся изучать меню, пытаясь разобраться в знакомых и незнакомых названиях блюд местной кухни.
В ресторанчике было уютно, народ, как из местных, так и из пришлых, потихонечку прибывал. Глядя, насколько мокрые и продрогшие люди заходят с улицы, у археологической компании пропала всякая охота выходить в темнеющую промозглость. В углу начали возиться три местных парня в шикарных сомбреро. Вскоре оказалось, что это оркестр, состоящий из пары гитаристов и одного индейского флейтиста. Дальше вечер проходил под сменяющиеся латиноамериканские напевы, которые музыканты от всей своей широкой музыкальной души громко горланили, разгуливая между столиков.
Где-то совсем поздно ночью по ресторану прошел слух, что на перевале что-то произошло. Себастьян проявил интерес и, походив между местных, вернулся с мрачными новостями. В горах прошел сильнейший снегопад, много машин оказалось в кюветах и даже не обошлось без человеческих жертв.
— Да! Если бы не твой «каприз», — удивленно констатировал Себастьян. — Сидели бы мы сейчас где-нибудь в сугробе и то, в лучшем случае, а то и в пропасть сверзиться было недолго.
Хотя погода и наладилась к утру, выехать они смогли только на следующий день. Костя всю дорогу размышлял: "Все три предупреждения сбылись, и сомневаться в реальности сновидения не приходится. Тогда нужно хорошенько запомнить их просьбу. Вот только исполнения ее, видимо, придется ждать всю жизнь". Он временами незаметно прикладывал руку к груди, где на веревочке висел найденный им или, вернее, подаренный индейской богиней, кулон с ее изображением, как бы убеждаясь, что талисман с ним. Правда, девушка из его видения была в тысячу раз красивее, чем этот зеленый майяйский "идеал красоты".
Таким образом, несмотря на скудность официального отчета, он вынес из поездки целый кладезь знаний и впечатлений. Жаль, что поделиться им он ни с кем не мог даже по пьяной лавочке. Единственной отдушиной была Надя, его жена — человек, который ему верил без длинных обоснований и доказательств, просто потому, что знала — такими вещами он с ней шутить не будет. А так, ведь даже проболтайся она кому-нибудь о его истории — все равно сошло бы за несуразную шутку.


ГЛАВА 2. КОНСТАНТИН АЛЕКСЕЕВИЧ

Константин Алексеевич тихонько помешивал чай в стакане. Еще одно утро еще одного длинного дня. Нет, он не жаловался на судьбу. И до сих пор ему не было скучно. Несмотря на свои восемьдесят четыре, он пытался не отстать от чуть ли не галопом убегающего от него прогресса, и по-прежнему интересовался жизнью. Вернее, последние годы заставлял себя интересоваться. Через силу. И дело не в старости. Одно предательство судьбы, которого он не мог простить, произошло три года назад. Событие, после которого он, действительно, долго не мог заставить себя найти причин жить.
Из его жизни ушла та, с которой он прожил невероятное количество лет, и, казалось бы, к которой мог привыкнуть, как к предмету мебели в квартире. Но вышло так, что она стала его вторым я — зеркалом, в котором он находил отражение своих переживаний, мыслей, поступков. Он надеялся… нет, он знал, что сам служил ей таким же отражением, в котором всегда сверяешь свои дела, в котором находишь ответ всем своим вопросам, с которым можешь всегда поделиться соображениями или поспорить, не оглядываясь на условности и приличия. Но сколько он ни заклинал судьбу не дать ей уйти или хотя бы забрать и его с собой, та была неумолима.
После этого в его жизни образовалась зияющая пустота, которая, он знал, уже никогда не зарастет и не заполнится каким-нибудь другим смыслом. Каждый день он с грустью вспоминал: вот сейчас мы с Наденькой пили бы чай вдвоем… а какие ватрушки она пекла… как они гуляли по парку… как растили, а потом встречали в гости детей, внуков и даже правнуков… Не помогла ему индейская богиня, сколько он ее ни просил… Кулон он все же не выбросил, хотя подумывал. Все-таки, видимо, произошло то, что было предписано судьбой, и даже боги, похоже, не всегда всесильны.
Во всем остальном ему грех было жаловаться на жизнь. Он, конечно, не был уверен, но постоянно ощущал, какую-то защиту талисмана, привезенного из Мексики. Еще тогда, когда он вернулся из экспедиции, можно было бы попасть под раздачу, в зависимости от политической конъюнктуры. Их выдернули раньше срока и сногсшибательных результатов они начальству не представили. К тому же произошло резкое осложнение обстановки — пару лет мир балансировал на грани ядерного коллапса, а на него смотрели, чуть ли ни как на завербованного агента. Но все завершилось с окончанием Карибского кризиса. Началась «разрядка» и перед ним раскрылись ошеломляющие перспективы: его практический опыт в индейских культурах сделал из него незаменимого специалиста. Благодаря "чистому прошлому" перед ним открылись двери во все страны соцлагеря и недоразвитых, но развивающихся в нужном направлении друзей, типа Индии. В общем, как любил он сам выражаться, он умудрился всю жизнь удовлетворять свое любопытство за счет государства — чего еще можно было пожелать настоящему советскому человеку?
В результате он объехал чуть не полмира (по крайней мере, ту его часть, куда его пускали). Поучаствовал во множестве конференций и на многих вместе с Надей. Когда они были вдвоем, он нагло прогуливал сессии, семинары и воркшопы, бродя с ней по незнакомым городам. Что может сравниться с привлекательностью познания мира вместе с любимым человеком? Во всяком случае, не занудные доклады, которые он сам был мастер сочинять. Ему бы и делали за это нагоняи, но у начальства самого было рыльце в пушку на счет конференций, так что все относились к его прогулам с пониманием.
Несколько раз Надя принимала участие и в археологических экспедициях. Особенно интересной была поездка в Индию. С точки зрения профессионального интереса, почти каждая археологическая партия была интересна, но в тот раз они ехали с Надей в страну, в основе которой лежала своя собственная древняя цивилизация. Он постоянно ловил себя на том, что его интересуют не столько древние раскопки, сколько живая культура, философия и мистика этой чудесной страны. Он все время сравнивал их с миром майя и космогонией толтеков. Эти две системы мировосприятия чудным образом противоречили и совпадали друг с другом. Они вдвоем с Надей чуть не все вечера проводили, играя на сопоставлении мирозданий, традиций, пантеонов богов, мистических практик… И все-таки, больше ему в жизни не пришлось пережить такого мистического опыта, как в мексиканской сельве.
Да, он мог сказать себе, что его жизнь удалась. У него было профессорское звание и кафедра, у него были прекрасные дети (уже пенсионного возраста сын и дочь), взрослые внуки и почти взрослые правнуки. У него было уважение не одного поколения студентов. Его не мучили серьезно болезни. Но сейчас он был один. И одиночество оказалось самым страшным врагом. Хорошо, что он знал как с ним бороться, да и внуки с правнуками не оставляли. А он, в свою очередь, знал, как их заманивать в гости.
Попив чаю, он еще немного посидел, глядя в окно на осенний унылый пейзаж. С третьего этажа была видна часть небольшого сквера с серыми деревьями, на которых еще висели остатки пожухлой листвы, и выглядывал кусочек улицы с довольно оживленным движением. Он знал до малейших деталей этот тусклый натюрморт. Сколько он так, задумчиво глядел на него, особенно первые месяцы, когда Нади не стало. Вот и сейчас он с каким-то автоматизмом отметил про себя, что жизнь течет своим чередом. Те же люди в то же время изо дня в день совершали заученные передвижения по видимому из окна пространству.
Но надо было зачем-то жить дальше. "Зачем? Может быть за тем, чтобы передать слова Пернатого змея какому-то гостю, который к нему придет?" — Константин Алексеевич усмехнулся: "И все-таки, наверно, обманули его индейские боги. Хотя он ведь еще не умер, и гость еще может и прийти". Он не спеша встал, тяжело опираясь на край стола, и стал прибирать со стола немного непослушными, подрагивающими руками. Эта неловкость в теле его досадовала, но он всегда себя подбадривал мыслью, что могло быть и хуже. Ведь в его возрасте самому управляться по дому — не шутка.
Он благополучно перенес посуду в раковину и убрал булку, масло и сахарницу по своим местам, но вот с ножом вышла незадача. Он попытался ухватить все вилки-ложки сразу и, конечно же, уронил на пол нож. Он смотрел на него и понимал, что наклониться не сможет, присесть тоже. Вернее сможет, но вот потом принять вертикальное положение будет весьма непросто. "О господи! Склероз!" — сын же презентовал ему эдакую клюшку — не клюшку, что-то вроде палки-хваталки, которая хватала с полу все, когда на ручке нажимался крючок: "Где же она была?" Вскоре он справился с проблемой, и нож с помощью чудо-инструмента был водружен в раковину. Вообще, главное, что ему было нужно — это не спешить. А так, не суетясь, он даже еще выходил на улицу и покупал в ближайшем магазинчике себе продукты, не говоря о всех остальных домашних делах. И времени на тоску много не оставалось.
Он привык всю жизнь быть на острие науки и технологий. Вот и сейчас, по мере сил, старался не отставать от компьютеризации и мог блуждать в Интернете не хуже его малолетних правнуков. Но, в отличие малолеток, он хорошо знал о современных врагах человека, которые стремятся захватить его разум и оболванить его, превратив в приставку к телевизору или компьютеру. После того, как он заметил, что не может оторваться от Тетриса, Арканойда и Принца Персии, он дал себе зарок не играть в игры, и теперь с удовлетворением посматривал на других, гробящих свою жизнь на виртуальные эрзацы действительности. После Изаур с Санта Барбарами он дал себе зарок не смотреть фильмов, в которых больше пяти серий. После особо долгих посиделок в чате он удалил аську и стал пользоваться только электронной почтой или телефоном. А после перестроечно-демократических дебатов и, тем более, после "профессионально подготовленных" выборов, он завел привычку не уделять политике более десяти минут в день.
Зато он знал, что может всегда и о чем угодно спросить дядюшку Гугла или сестрицу Википедию и даже сам кое-что туда написал. А еще он с помощью внуков оцифровал себе все свои старые фотографии и даже видеоматериалы и теперь компьютер послушно выбрасывал ему на «обои» картинки из его жизни. А недавно он прочитал статью, что по каким-то там статистическим исследованиям, увлечение компьютерны&heip;

комментариев нет  

Отпишись
Ваш лимит — 2000 букв

Включите отображение картинок в браузере  →