Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

ЗАЧАРОВАННЫЙ КИЛЛЕР-2
Два слова от автора
Когда я включил компьютер и собрался писать продолжение УДИВИТЕЛЬНЫХ И НЕВЕРОЯТНЫХ ПРИКЛЮЧЕНИЙ Владимира Верта, на экране вдруг загорелись слова: “Минутку терпения!”
Я, как дурак, уставился в монитор. Компьютер, конечно, умная скотинка, но не до такой же степени...
“Не падай в обморок, — продолжали загораться слова, — это не компьютер, это я — Верт”.
“А этому аферюге, чего надо?” — подумал я.
“Сам ты аферюга, — ответила надпись, — скажи спасибо, что по жадности звуковую плату на машину не установил. А то, я бы тебе такое высказал!..”
“Дописался, — подумал я, — пора идти к психиатру”.
“Лучше выпей текилы, — нахально заявила надпись, — ты же меня заставляешь ее пить...”
Эта деталь убедила меня в реальности происходящего. Я откинулся на спинку стула и стал ждать продолжения.
“Не дождешься, — продолжал глумиться неведомый собеседник (или — со-писальник), — я просто хочу тебе напомнить, что я— это ты, а ты — это я. Поэтому будь объективен”.
Надпись потухла. Я осторожно подумал: “Как это” — и быстро посмотрел на экран, ожидая каверзной реплики (тьфу, репл-надписи). Экран спокойно мерцал.
“Померещилось, — решил я, — но надо принять к сведению намеки подсознания. В какой-то мере герой всегда отображает частицу авторского “я”. И то, что я все время, обращаясь к прошлому героя, выискиваю какие-то армейско-тюремные истории, не вполне честно”.
Я стал копаться в собственной памяти, и пришел к выводу, что особенно сочно вспоминаются мне годы работы в зооцирке (зверинце). Что ж, решил я, кто мешает и Верту изыскать в своей, переполненной приключениями, жизни нечто подобное. Тем более, что я, как пересказчик, замешаю его воспоминания на густой основе реальности...

Книга вторая — УБИЙСТВЕННЫЙ БОМЖ
Полезная ложь лучше бесполезной правды.
Народная мудрость
Кто-то в людей стреляет. Кто-то их просто варит в большой кастрюле и кушает.
Кто-то ночует в канализации, для него корка хлеба — лакомство. Кто-то мучается бессонницей на атласных простынях и гидрокровати, с отвращением смотрит на деликатесы во время обеда, жалуется, что нет аппетита.
Некто приобретает власть и тасует людские судьбы, словно колоду карт. Некто от власти отказывается, как от бремени.
Люди такие похожие, такие простые. Люди такие сложные, такие непохожие...
Но — люди.
Одни живут всерьез, другие играют в жизнь. Им все время кажется, что все происходящее — понарошку, что детство еще не кончилось, что все впереди. А впереди лишь инфаркт или цирроз печени...
Может, и Верт таков?
Москва, Полежаевская, квартира Верта, 05-30, 2000 год
Последнее время я что-то стал плохо спать. Вроде, подлечили меня на Кипре, из запоя вывели, витаминами напичкали, нервную систему восстановили, но нет сна ни в одном глазу. Вон, на часах 5-30, а я уже мечусь по своей временной квартирке, уже кофе варю, телевизор включаю, хотя ни одна приличная программа еще не работает. Нет, когда бичевал, лучше спалось. Завернешься в курку в каком-нибудь подъезде или в канализации и спишь, как убитый. Особенно - после флакушки тройного.
Вроде, мне и беспокоиться нынче не о чем. Деньги есть. По моим понятиям - огромные. Бандиты отвязались, спасибо Гению. Хотя этот Гений тоже рыба хитрая. До сих пор я не знаю, его рук покушение на меня на Кипре или “игроков”? Серые Ангелы утверждают, что Гений это покушение организовал, сам Гений все отрицает. Впрочем, кто я такой, чтоб он мне отчет давал. Этот нездоровый интерес к моей скромной персоне целых ТРЕХ мафиозных структур какой-то ирреальный. Нечто парадоксальное, в духе Босха. Ну, “игроки” – те понятно: они всерьез приняли меня за киллера и дали приличный аванс. (Почему-то они этот аванс с меня еще не стребовали, не мог же Гений за меня заплатить?) Гений – тоже понятно, я все же жизнь ему спас, сдал “игроков” на корню. С другой стороны, он прекрасно понимает, что с моей стороны угрозы его жизни не было, киллер то я невсамделешний. Но, все равно, предупредил о том, что его “заказали”. Так что его благосклонность мной заслужена. А то, что он так крупно мне заплатил… Это с моей точки зрения – круто, а для него такие деньги – гроши. И то, что он заступился за меня перед “игроками” тоже вполне укладывается в логику. Ведь разборки у них были, а умолчать обо мне Гений никак не мог, иначе – что ему предъявлять “игрокам”. Но какое отношение ко всему этому имеют ссученные воры, эти новоявленные Серые Ангелы? Они то с каких щедрот меня обещаниями осыпали?
Сто вопросов и нет ответов… Не пора бы пойти к врачу? Психиатру.
Утверждение Ангелов, будто они через меня хотят побольше узнать о Гении, несостоятельно. Во-первых, я в его круг не вхожу, не держит он меня около себя. (И слава Богу). Во-вторых, обычно бедолаги вроде меня между двух жерновов попадают. Но, чтоб сразу между трех – такое даже в книге не прочтешь!
А с третьей стороны (тьфу, что это меня на тройке закоротило), что это я икру мечу. Время зимнее, предновогоднее, явно не то время, когда икру мечут. Погостил на Кипре, отвязался там на двадцать зеленых штук, теперь снял приличную квартирку, никто меня особо не достает, бабки есть – что, спрашивается, нервничать. Живи – не тужи. Праздник скоро, встречу его на полную катушку. А что должно случиться, то само случиться, без моих рассуждений. М вообще, вот печень побаливает, о ней надо думать, а не о могущих случиться неприятностях. Пойти в аптеку, купить метионин для этой печени с начинающимся циррозом. Зубы подлечить у хорошего платного врача.

Я рассуждал тогда столь легкомысленно, потому что не знал многого. Видел лишь верхушку айзберга, заметную часть человеческого коварства. Мои логические построения не шли дальше голубого стукача Витька, штатного осведомителя районной уголовки, через которую издатель узнал мой гостиничный адрес, послав туда двух амбалов.
Где уж мне было дотумкать до сложной игры Гения, отдавшего на заклание и меня и своих сотрудников именно на Кипре, где вмешательство властей гораздо более действенно, чем в России. Откуда мне было знать, что “игроки” искали дружбы с Гением таким сложным путем – при помощи незнакомого киллера. Они же были ИГРОКАМИ, знали как выгодно одновременно ставить фишки на зеро и на красное: что-то наверняка выиграет. А еще лучше поставить и на черное тоже, но другими руками, это гарантирует стопроцентный выигрыш.
Ну, а игра Серых Ангелов вообще была вне моего разумения. Они просто маячили где-то в подсознании, как маячат там детские страхи и суеверные предчувствия.
Моя способность притягивать к себе всяческие недоразумения, похоже, только усилилась. И внешне благополучный быт не обещал спокойствия. Я не знал тогда, в то очень раннее декабрьское утро, что предстоит мне еще сыграть в спектакле ФСБ, которые без всякой оригинальности возжелают моим трупом завербовать Гения. Что не переживу я “девственником” наезд грязных политических деятелей, в лице знакомого по зоне, испачкаю свою невинность кровью их боевиков. Что в число моих многочисленных и могущественных врагов добавится месть чеченцев, и что я, как дурак, буду гордится враждой с целой страной…
Многого я не знал тогда. И поэтому хладнокровно оделся и отправился покупать лекарство от печени.
Москва, Казанский вокзал, 6-30, 2000 год
Маленькая старушка в пушистом сером платке походила на мышку. И личико у нее было немного мышиное, остренькое, с подвижным аккуратным носиком и небольшими живыми глазками. Она появлялась на этом вокзале редко, не чаще одного раза в два месяца, поэтому не могла примелькаться вечно сонным сотрудникам ЛОМ (Линейного отдела милиции) или постоянным обитателям вокзала: БОМЖам, торгашам, сутенерам, перекупщикам билетов, воришкам и вокзальным мошенникам. Тем более, что в такое время все эти пестрые людские профессии почти не функционировали. Даже пассажиры проявляли непомерную вялость и не ругались в неизбежных очередях у касс.
Маленькая старушка в пушистом сером платке походила на мышку. И личико у нее было немного мышиное, остренькое, с подвижным аккуратным носиком и небольшими живыми глазками. Она появлялась на этом вокзале редко, не чаще одного раза в два месяца, поэтому не могла примелькаться вечно сонным сотрудникам ЛОМ (Линейного отдела милиции) или постоянным обитателям вокзала: БОМЖам, торгашам, сутенерам, перекупщикам билетов, воришкам и вокзальным мошенникам. Тем более, что в такое время все эти пестрые людские профессии почти не функционировали. Даже пассажиры проявляли непомерную вялость и не ругались в неизбежных очередях у касс.
Очередь — это самая характерная черта нашего общества, наш неповторимый менталитет зиждется именно в привычке создавать очереди, и если бы касс было в десять раз больше, россияне все равно ухитрились бы выстроиться в некую гусеницу к одной из касс.
Старушка неприметно шныряла по вокзалу что-то высматривая. Ее глазки шарили по лицам тех, кто не спешил на поезд, не стоял за билетами, а маялся, не зная куда себя деть. Такие неприкаянные на Казанском встречались часто. Это были провинциальные девчонки и мальчишки, сбежавшие в столицу за праздником и деньгами. Вместо первого они получали отупляющий шок равнодушия и свирепой спешки, вместо второго — голодное существование на каком-нибудь вокзале, пока их не заберут в распределитель (если нет документов) или не отошлют (если есть документы) домой. Возраст неприкаянных обычно колебался от 10 до 18 лет. У девушек возрастная грань могла быть выше.
Именно в этой среде черпали свои кадры владельцы подпольных публичных домов, создатели детских и взрослых порнофильмов, торговцы человеческими органами и прочие подонки, наживающиеся на человеческом горе. Промышляли на вокзалах и одиночки: педофилы, гомосексуалисты, другие извращенцы.
Но старушка как-то не вписывалась в эти ранги. Она, скорей, напоминала святошу, бескорыстно помогающую “заблудшим душам”.
Вскоре ее внимание привлекли две девочки лет шестнадцати. Их одежда, а особенно чумазые лица сообщали внимательному наблюдателю, что ночуют они, где придется, что в Москве уже недели две и что все готовы отдать за кусок хлеба.
Девочки явно наслушались за этот период самых мерзких предложений, так что вели себя осторожно: ни с кем в контакт не вступали, от мужиков и парней шарахались. Они просили мелочь (“на билет” — стандартная формула попрошаек вокзалов) в основном у пожилых женщин. Но пожилые женщины в Москве рано утром — секта существ угрюмых и скупых. Так что перепадали подростками сущие гроши.
Старушка остановила девчонок, предложив им десять рублей. На десять рублей можно было купить два батона хлеба!
Девочки были благодарны и, стоило только старушке произнести сочувствующую фразу, начали изливать ей свои немудреные горести.
“Мы думали, Москва! — говорили они поспешно. — А тут все злые такие. Аньку чуть не утащили в машину черные эти, мы теперь на улицу выходить боимся. А тут мусора гоняют! Нам бы теперь хоть домой добраться, тут недалеко, мы с Украины, пограничная деревня. У нас и документы целые, мы их далеко прячем, а то куда без документов...”.
И сколько стоит это ваше “недалеко”? — рассудительно спросила старушка.
Ой, да если в общем вагоне, то 130 рублев за билет.
Ну, так заработайте.
Что вы, бабуся! Какая тут работа?! Мы предлагали в кафе хозяину полы мыть, посуду убирать. Но тут таких много из местных, нас чуть не побили. А хозяин этот прямо сказал, что если мы ему будем делать, ну гадость такую, сказать противно, тогда он нам пятьдесят рублев даст.
Да, город этот проклят Господом, — внушительно сказала старушка. — Бесы тут правят бал, по улицам ходят открыто. Но работу я вам найду, жаль мне вас, горемычных.
Москва, Казанский вокзал, 6-50, 2000 год
Я пошел в аптеку за метионином и ОМЕзом. Так как пошел я в шесть утра, когда аптеки не работают даже в Москве, то пришел, естественно, на вокзал. Кроме того, мне давно хотелось посмотреть, как выглядит Казанский после долголетнего ремонта. Снаружи он выглядит эффектно, а как изнутри?
Лекарство я благополучно купил, удивившись, кстати, тому, как свободно в привокзальном ларьке продаются мощные транквилизаторы и прочие седативные медикаменты. Лафа для начинающих наркоманов. Потом я слонялся по вокзалу, одобрительно взирая на архитектуру и неодобрительно на малый сервис для пассажиров. На пассажиров я так же взирал без особого одобрения. А думал я о грустном — на медицинскую тематику.
Хотя из запоя меня на Кипре благополучно вывели (кстати, российский врачи из Посольства), печень пошаливала. Да и кислотность была такая высокая, что кусочек хлеба вызывал неудержимую изжогу.
Насчет ОМЕЗа известно многим гастритникам (их в нашей “голодной” стране 70%). Русский человек жрет всякую гадость, при том — в больших количествах. Нигде я не встречал такого количества толстяков. Призрак герболайфа давно не бродит по Европе, он прочно поселился в России. Известные артистки, певицы рекламируют различные препараты для похудания или, как их нынче модно характеризуют, — для очищения организма (псевдонимы бессмертного герболайфа!). Простой пример с “биологически активными добавками для очищения и оздоровления по доктору Бергу” — не правда ли, сколь изящно, подлецы, закрутили — показывает сколь двусмысленно это снадобье: известны случаи резкого ухудшения здоровья у доверчивых покупателей. Об этом часто говорят по НТВ, реализаторы пользуются мошенническими приемами, а потом прячутся, меняют телефоны. Кстати, стоимость этой муры — от 10 тысяч рублей за упаковку. Искренне сочувствую Федосеевой-Шукшиной, попавшей в рекламную авантюру. Заранее сочувствую похудевшей певице, которая скоро попадет в такую же “непонятку”.
Так что ОМЕЗ дает возможность хотя бы спокойно кушать и не мучиться потом. С печенью сложнее.
Известно, что у 80-90% творчески пьющих лиц определяются признаки хронического алкогольного гепатита, когда поврежденные печеночные клетки (что неизбежно) подвергаются закономерной агрессии со стороны защитных сил организма. Агрессия имеет однозначный исход — уничтожение получивших “чужеродные” свойства элементов.
Что появляется на их месте?
Еще древние имели представление о мощных восстановительных способностях печени — вспомните миф о Прометее, прикованном богами к скале: сотни лет прилетающий орел клюет ему именно печень, т.к. никакой другой орган не способен вынести столь регулярного надругательства. Принято считать, что ее коэффициент запаса составляет не менее 20 — одна двадцатая часть печени (что установлено в экспериментах на животных) справляется с потребностями организма.
Итак, ткань быстро обновляется, но особенностью хронического гепатита является бессистемность в организации вновь созданных структур. Образовавшийся клеточный конгломерат ничуть не похож на основную рабочую единицу — печеночную дольку, естественно, нельзя ожидать и восстановления ее функций. Под микроскопом видно, что скопление новых клеток фактически “выключено” из работы. Неполноценные элементы обречены: их уничтожат, заместив соединительнотканными волокнами и другим хаотическим клеточным “комком”. Налицо самоподдерживающийся процесс, в исходе которого пребывает алкогольный цирроз — полная потеря изначального строения печени.
Конечно, скорбная схема не столь последовательна, и возможно “наслоение” фиброза, хронического алкогольного гепатита (есть еще острый), инфекционного гепатита и жировых изменений печени. Выделим рациональное звено: приспособительное (компенсаторное) увеличение печени и ее жировое обеднение представляют собой начальные и полностью обратимые (при условии отказа от спиртного) этапы алкогольного поражения. Дальнейшие формы — фиброз, острый и хронический алкогольный гепатит — являются предцирротическими стадиями и фактически необратимы: механизмы, заложенные в их основе, могут привести к формированию цирроза печени. Ехсерtio reguum-probat — исключения лишь подтверждают правило.
Вывод: на определенном этапе борьба с жировой дистрофией способна “оборвать” эту цепь изменений (хорошее сравнение), а в худшем случае — далеко отодвинуть ее финальную стадию. Полный отказ от спиртного эфемерен и является характерной чертой небесных ангелов, поэтому в арсенал методов преодоления пьянства включается ПАТОГЕНЕТИЧЕСКОЕ (“исключающее рождение страданий” в буквальном переводе) использование липотропных веществ.
Кстати, чем еще занимается печень, кроме доблестного преодоления последствий пьянства? Перечень велик: образование и выделение желчи, синтез защитных белков для системы иммунитета, создание и регулирование запасов Сахаров, упомянутое ранее участие печени в обмене жиров, создание белков для свертывающей системы крови, обезвреживание как собственных, так и поступающих извне токсических веществ, утилизация строительного и функционального молекулярного “мусора”, постоянно образующегося в процессе жизнедеятельности организма, и многое, многое другое.
Все эти тонкие биохимические процессы ощутимо страдают в состоянии жировой дистрофии, клинических проявлений гораздо больше, чем для предшествующей стадии алкогольного поражения печени. Здесь и неприятная тяжесть в правом подреберье, вздутие живота и неустойчивый стул, тошнота, рвота и похмельное извращение вкуса и запахов, непереносимость жирной пищи, нередко боли, заторможенное состояние и разнообразные проявления витаминной недостаточности.
Вот здесь стоит обратиться к метионину.
Метионин — простая по химическому строению аминокислота из класса незаменимых, т.е. поступающих в наш бренный организм в составе широкого набора продуктов питания и не синтезирующихся его собственными усилиями. Строго говоря, метионин вездесущ и в незначительных количествах пребывает во всякой пище, предназначенной Богом для пропитания существ человеческих.
Уникальная особенность этого неприятного на вкус и на запах вещества заключается в способности легки отдавать одну из молекулярных групп (—СН3) — строго говоря, это особенность не самого метионина а специального биохимического механизма, в котором наше чудодейственное соединение играет ведущую роль. Нейтральный жир преобразуется в биологически полноценные соединения и немедленно находит себе применение.
Аминокислота метионин относится к классу незаменимых, т.е. поступающих извне: человеческий организм не в состоянии создать ее столько, сколько необходимо для “удаления” избыточных нейтральных жиров. Соответственно, “толчкообразное” восполнение этого дефицита направляет обменные процессы в необходимое русло.
Все эти медицинские нюансы весьма нуждаются в популяризации. Не для поощрения самодеятельных целителей, не для самолечения, а для понимания сложностей врачебной профессии и поощрения обывательской психологии. Я бы повесил везде плакаты: “Идите к хорошим врачам!” “Не жалейте денег на доктора!”
Известно, что больше всего наживаются производители на людских несчастьях. Самая богатая промышленность — это та, которая производит оружие. Самая богатая химлаборатория — это та, которая производит наркотики.
Фармацевтическая индустрия тоже не бедная. А в России, где контроля за ее деятельность практически нет — в особенности.
Примазываются к этому бизнесу и откровенные аферисты. Это многочисленные представители псевдонародной медицины. Во всю работают многочисленные “Лавки здоровья” продающие еще более многочисленные бальзамы от всех болезней. Слава Богу, что по крайней мере большая часть этих трав, настоев, сборов, бальзамов, кремов и мазей безвредны. То есть, пользы от них нет, но и особого вреда не бывает. (Если вы, конечно, не употребляете их в немереном количестве).
Должен сказать, что даже травы в государственных аптеках не всегда полезны. Не потому, что они фальшивы, а потому, что собраны не так, не тогда и не там. Есть множество тонкостей в сборе и сушке целебных растений, эти нюансы не учитываются при массовой, откровенно коммерческой заготовке. Честно говоря, если вы жаждете лечиться именно травами, то найдите честную старушку-травницу. Или купите правильную книгу на эту тему и не поленитесь приготовить целебный сбор самостоятельно. Воздухом свежим подышите, аппетит в лесу нагуляете — все польза.
В человеке всегда живут почти все вирусы и микробы. Но активизируются они только в ослабленном организме.
Производители, не мудрствуя лукаво, заманивают толпу приемами, рассчитанными на дебилов. И, как ни странно, добиваются успеха. Чем иначе объяснить успех многоцветной зубной пасты. С этой зубной пастой, кстати, много заморочек. И философских, и медицинских.
Вообще не понятно, почему фармакологические препараты рекламируются наравне с кулинарными рецептами или бытовыми поделками? Показалось бы дико, коли в общедоступной рекламе предлагали купить оборудование для опытов по квантовой физике или космическую технологию. А тут колоссальный выбор специальных средств для воздействия на сложнейший организм — человеческое тело! Сам ставь себе диагноз, сам себя лечи по советам рекламщика!
Болит живот — принимай желудочное, болит голова — обезболивающее. Любые! И загибайся от аппендицита или менингита.
Говоря о преступности фармакологической рекламы необходимо упомянуть о свечах. О, вроде, безобидных свечах для страдающих геморроем. Мне довелось в реанимации видеть человека, поставившего себе две свечи с экстрактом красавки. Отравление было угрожающее...
Как продать витамины? Во-первых продавайте их в комплекте, набором. Во-вторых изготовьте для них красивые, но разные упаковки. Одну назовите: “Витамины для будущих мам”, другую — “Мужская сила”, третью — “Счастье подростка”. Витамины с уменьшенной дозой следует назвать: “Здоровье малыша”, с увеличенной — “Здоровая старость”.
Сочините стихи. Что-нибудь вроде:
“Здоровая мама — здоров и ребенок,
Это знает каждый теленок”.
“Здоровый ребенок — счастье мамы,
Витамины спасают от драмы”.
Хороший прием — все удвоить. “Двойная защита ваших зубов! Двойное содержание фтора!! Вдвое больше за ту же цену!!!”
И не слова о гипервитаминозе, о том, что передозировка витаминов весьма опасна для здоровья.
Слово “супер” — в лексиконе американцев стоит на третьем месте после слов: “ноу проблем” и “факен ю”. (Если судить по их рекламе и массовым кинобоевикам). Применяется это слово большей частью в роли приставки: супермен — сверхчеловек, супердог — замечательная собака, суперавтомобиль — самый лучший автомобиль, суперкрем — потрясающий крем, супербальзам — эликсир бессмертия, супергерл — девушка, состоящая из талии и ног, суперпылесос — пылесос, сходный с черной дырой космос, суперфильм — фильм, на съемку которого ушло очень много долларов, суперхолодильник — обычный холодильник по двойной цене.
Для нашего потребителя “изобретено” прилагательное “новое”. “Новое в кулинарии — бульонные кубики”. “Новая паста, которая чистит все: зубы, унитазы, обои”, “Новые разработки фирмы “Эй-джи” — сверххолодный холодильник для непослушных продуктов”.
Еще один семантический прием — сопричастность. “Разделите нашу страсть, освежите свое дыхание”. (Внимание, мята, добавленная во все “освежители” плохо влияет на секрецию кишечника и может вызывать половое бессилие.)
“Радуйтесь вместе с нами, поедая канцерогенный “Сникерс”. “Веселитесь вместе с владельцем микроволновой печи “Самсунг”. Корейские производители облегчают ваш труд, а заодно поджаривают ваши мозги излучением.
В Англии убрали все вывески с текстом: “Выхода нет”, что значительно уменьшило число самоубийств. Очень внимательное отношение к слову. Но все ли понимают, что слово может убивать? И в переносном, и в прямом смысле!
До сих пор российский потребитель клюет на все иностранное. Отчасти это логично — за рубежом бытовые вещи делают качественней. Но и этим воспользовались сбытчики отечественного. Возьмем обычные пельмени, назовем их по-итальянски: “равиолли”... “Красиво есть пельмени не запретишь”.
Возьмем обычную соду, запрессуем в таблетки, упакуем ярко и назовем: “Спасатель желудка”. Если упаковка соды стоит рублей пять (0,5кг, то десять таких таблеточек по 5 грамм будут стоить рублей семь.
Лекарства не должны носить рекламно-привлекательные названия. Врачу эти “фишки” вообще, до лампочки, а больной и не должен на них реагировать. Я еще допускаю, что какие-нибудь слабенькие травяные сборы, настойки, бальзамы могут афишироваться, пусть их производители зарабатывают на доверчивых, лишь бы не во вред... Но давать сильнодействующему медикаменту название, рассчитанное лишь на профана, способного купит все, что блестит — преступление. Такое же, как и продажа таких лекарств без строгого врачебного контроля.
В Москве есть чем заняться. Если есть деньги. Большие деньги. Среднему обывателю даже в кино сходить не всегда по карману. А представьте себе рядовой провинциальный город, где по выходным в клубе полупьяная дискотека, кинотеатр дышит на ладан, в библиотеках книги только совдеповского периода, а самогон стоит 12 рублей поллитра...
Чего я никак не пойму, так это отсутствие запрета на медицинскую рекламу и присутствие запрета на порнографию. Ей Богу, странны дела и помыслы человечества. От порнухи вреда никакого, разве что заведомо извращенным подросткам. От бездумного использования лекарств вред огромен, а для детей просто жизненно опасен. Но одно запрещено, а второе разрастается угрожающим лекарственным комом.
Мне известны случаи, когда люди от банального панадола начинали задыхаться, кожа их багровела, кисти рук опухали и только скорая помощь, если она приезжала вовремя, спасала их от асфиксии (удушья). Известен мне и другой случай. Один знакомый, страдая от геморроя, поставил одну за другой две свечи. Буквально минут через десять его всего обсыпало крапивницей, глаза покраснели, налились кровью, он начал жаловаться на сердце. Хорошо, что у меня под рукой был димедрол. Я дал ему две таблетки и таблетку нитроглицерина под язык. Он очухался, но еще несколько дней чувствовал себя неважно.
Я и сам как-то попал на бездумном приеме лекарства. Ортофен, который я раньше не принимал, вызвал у меня тяжелую аллергическую реакцию. Как “опытный аллергик” я купировал ее антигистаминными препаратами, но все равно несколько дней был совершенно разбит. Десны покрылись язвочками, как при страшном стоматите, суставы распухли, глаза слезились.
Не знаю, насколько уместна эта, фармацевтически-рекламная глава в книге о моих невероятных приключениях, но, будь я честным издателем (что маловероятно, так как издательская коммерция с честностью не рифмуется), я бы в каждой книге публиковал предостережения: “Боритесь с зомбирующей рекламой, не верьте ей!”, “Никогда не принимайте лекарства без рекомендации врача!”, “Жгите аптеки, где продают лекарства без рецепта!”
От этих мыслей, больше напоминавших публицистическую статью для газеты, меня оторвал негромкий разговор, вернее его отрывок:
“Пропадете, этот город полон бесов злобных, съедят голубушек бесы-то... А у меня покойно, благостно... И вам хо-о-орошее применение найдется, польза будет...”.
Голос был вкрадчивый, но содержание мне почему-то показалось зловещим. Я остановился, будто ищу что-то в карманах, и кинул косой взгляд в нишу за колоннами.
Маленькая старушка в сером пуховом платке пропагандировала двум девчонкам-замарашкам преимущества домашнего быта перед вокзальным БОМЖеванием. Девчонкам было лет по шестнадцать, бесприютная жизнь уже наложила отпечаток на их внешность. Старушка выглядела благообразно, если не прислушиваться к ее речам.
Я задумался. Что же мне показалось неприятным? То, как она растянула гласные в слове “хорошее”? Или намек на “применение”?
Я отошел в сторону и сделал вид, будто рассматриваю убогую витрину ширпотребного киоска.
Калининград, январь, второй год перестройки
Перестройка только начиналась и я ее всячески приветствовал. Еще бы мне ее не приветствовать - имен но Горбачевская амнистия затронула, наконец, и зоны строгого режима, скостив мне 2/3 оставшегося срока. Так что, выскочив из-за проволоки на полтора года раньше, чем планировалось, я сразу же записал себя в команду президента (он, правда, тогда еще президентом не был, довольствуясь почти безграничной властью Генерального секретаря ЦК КПСС).
Моя приверженность к его реформам, возможно, и была бы ему приятна, если б он об этом когда-нибудь узнал, но в моей жизни роли не играла никакой. Правительство перед освобождением выдало мне 25 рублей, полагая, что на эти деньги я вполне смогу начать новую жизнь.
Брат, преуспевающий торговец глиняными масками, изобразил при виде меня самую широкую улыбку, какую только смог, спешно сообщил о своем скоропостижном отъезде и, долго мусоля рублевые бумажки, выдал стольник, горько сетуя на дороговизну жизни. На прощание он опять улыбнулся от уха до уха, а в глазах его я прочел печаль, вызванную необходимостью неожиданно уезжать.
В результате я оказался в гуще перестройки с 125 рублями в кармане робы - моя гражданская одежда успешно сгнила в кладовых зоны, так что я щеголял в обычной спецовке синего цвета и мощных зэковских говнодавах.
Единственное, что мне оставалось, - это нанести визит к знакомому фотографу, который до сих пор не исключил меня из списка знакомых потому, что я был должен ему 600 рублей. Он даже на зону мне писал доброжелательные письма, в конце которых намекал на свое желание получить эти деньги обратно. Надо думать, что он питал ко мне сложные чувства, по край ней мере, из лаборатории он меня сразу не выгнал, а даже разрешил пожить там немного.
Правда, он упомянул, что собирается строить гараж и не отказался бы от помощи, но я проявил ограниченность мышления и его намека не понял. Зато я бодро вспомнил о долге и уверил его, что теперь-то, на воле непременно рассчитаюсь, да еще с процентами. Надо только дело найти, работу. Свободным предпринимателям нынче дорога открыта.
Этот фотограф и свел меня с шефами молодежного центра. Тогда я еще не знал, что связываться с умирающим комсомолом опасно, да и про его близкую смерть не догадывался. Но всеми своими последующими скитаниями я обязан прежде всего знаменосному комсомолу и, правды ради, своей страстью к хорошему коньяку (впрочем, в период запоя я не отказываюсь и от одеколона).
Юные комсомольцы, один из которых давно перешагнул тридцатилетний рубеж, готовы были финансировать любое разумное предприятие. Общество “Друг”, специализирующееся на оказании помощи собаководам и любителям кошек, привело их в восторг (проект этого общества был создан мной в беседе с ними мгновенно, из воздуха, фантазий и отрывочной информации о постановке подобного дела за рубежом). Они выделили мне помещение из двух комнат - там раньше помещалась сберкасса, - ссуду в размере пяти тысяч и право формировать коллектив. Кроме того я получил симпатичное удостоверение, где именовался председателем объединения “Друг” при молодежном центре.
У “Друга” мигом появилось множество друзей. В основном это были мелкие спекулянты щенками, отщепенцы клуба собаководов и шпана, которой негде устраивать свои тусовки.
Отдав им на откуп вторую, неоштукатуренную комнату, я меблировал старьем из комиссионки первую, напечатал в типографии красочный плакат, перечисляющий по пунктам наши мощные планы, и начал готовить выставку кошек.
Подобные выставки прошли тогда только в Москве и Ленинграде, так что свою я быстро организовал, провел и собрал семь тысяч чистыми. Помню, тогда лил дождь вперемешку со снегом - типичная прибалтийская погода, очередь вытянулась от клуба километра на полтора, все были раздражены, но стояли терпеливо для того, чтобы посмотреть на сотню кошек в кроличьих клетках. Все это было, конечно, организовано неумело, но ни один из идиотов-посетителей почему-то не вы сказал недовольства.
Между тем у меня уже сформировался коллектив, в состав которого входили: малолетняя проститутка - специалистка и консультантка по кошкам; пацан, стоящий на учете в детской комнате милиции за квартирные кражи, - курьер и разнорабочий; ветфельдшер по совместительству - дама с явными признаками бешенства матки; юрист - хронический алкоголик, взявший аванс в размере 70 рублей и ухитрившийся после этого запить на две недели; и администрация - явный аферист, но значительно низшего уровня, чем я, и поэтому ни в чем плохом меня не подозревавший и старавшийся как-нибудь обжулить.
Коллектив рос, мы даже заимели машину с водителем, которая обслуживала нас в вечернее время за плату по 20 копеек за километр. На этой машине я с фельдшерицей бойко обслуживал больных животных на дому. Но деньги, которые мы зарабатывали, расходились еще быстрей. Надо было расширять производство; я как шеф не имел права выглядеть неряшливо, а кожаная куртка, приличные джинсы, кроссовки и прочее стоили немало. Да и зарплату надо было людям платить.
Тут-то у нас с комсомолом возникли разногласия. Они почему-то считали, что часть денег я должен отдавать им, как учредителям, что обязан отчитываться перед их бухгалтером во всех доходах и расходах, а вдобавок запретно было мне вечерами пить коньяк и после “дозы” общаться с посетителями.
Пока разногласия не углубились, я привел известного ветврача и настоял на необходимости расширения ветслужбы. Смета, куда я включил операционный стол и бестеневую лампу, оказалась угрожающей, но, к моему удивлению, комсомольцы выдали мне еще одну ссуду в 12 тысяч. Одну тысячу я дал врачу для закупки не обходимого оборудования. Он почему-то обиделся, тысячу эту мне вернул и сотрудничать в дальнейшем отказался.
Остальные деньги разошлись как-то незаметно, а тут еще возникли неприятные слухи о моих посягательствах на честь малолетней проститутки-кошатницы, да и скучно стало в Прибалтике: сырость постоянная, дождь. Поэтому я мужественно выехал в Пятигорск и с пол года прекрасно отдыхал, чередуя Кисловодск, Железноводск, Ессентуки и Пятигорск.
Комнаты я снимал недорогие, со мной обычно делили жилье люди, приехавшие в отпуск с целью поправить здоровье. Они аккуратно посещали процедуры, пи ли минеральные воды, в общем, вели себя, как при шлепнутые большой подушкой. Но деньги у этих болезненных водились, меня они принимали за собрата по ваннам, массажу и прочей ерунде, в долг давали охотно. Так что особых проблем у меня не было. Благо дело, эти курорты обслуживают народ круглогодично. Я благополучно справил там Новый год, дождался весны и почувствовал, что минеральные источники и их клиенты вызывают у меня отвращение еще большее, чем когда-то колючая проволока и вышки с нерусскими охранниками.
Тут как раз мне попалась местная газетенка с объявлением Московского зооцирка, - этому загадочному предприятию требовались рабочие по уходу за животными.
На другой день я с утра был уже там и меня провели в вагончик на колесах, к директору...
Москва, Столярный переулок, 7-30, 2000 год
Всего пару месяцев назад был я в этом районе, а кажется — несколько лет прошло все-таки до “Баррикад”. Помню, тогда я вывернул на Столярный переулок, перешел на противоположный от бани, где проходу не было от крутых иномарок, тротуар и, миновав училище, нырнул в ближайший дом. Первый подъезд был под кодом, второй — тоже, но в третьем интеллигентные жильцы уже выдернули из замка электронную начинку, дверь была приоткрыта.
Люблю дома сталинской постройки, думал я. Подъезды широкие, с площадками и настоящими объемными батареями на каждой. И даже, перед чердаком предусмотрена площадка, где я тогда и обосновался, прислонившись к жаркому чугуну спиной. Между ног я уместил газетку, аккуратно разложил припасы, но пришлось встать: без запивки, да еще в расслабленной позе.
Кроме того, следовало приготовить горячую закуску. Холодная закуска — удел извозчиков, настоящие интеллигенты используют только горячую.
Стакан у каждого, уважающего себя бича, как пистолет у Лимонадного Джо, — всегда наготове. А у меня их тогда было целых два: стограммовая стопка для спиртосодержащих сурогатиков и обыкновенный, для благородных напитков; в который я тот час набухал пиво.
Одеколон в пищеводе не застрял, прокатился вонючим комом, подталкиваемый в тройную спину горьковатым шаром “Балтики-6”. Не знаю, возможно никаких комков и шаров там и не было, но ощущения были именно такие — как от вонючего, огненного комка и благословенно горьковатого шара.
Эти стилистические изыски мелькали у меня тогда в голове и сменились благодатным умиротворением. Вечно сохнущий рот наполнился слюной, я вынул из горячих батарейных ребер беляши, куриную ногу, распластал луковку и начал с беляша.
Запив трапезу последним глотком пива, я потянулся за сигаретами, они у меня находились в пластиковой коробочке от какой-то импортной гадости, и среди них, как я тогда помнил, было два вполне приличных бычка.
Сигарет не оказалось, я подумал, что потерял коробочку и вышел на ее поиски. Вышел в ночь и через неделю оказался на Кипре с чековой книжкой и девушкой легкого поведения...
И вот я вновь иду от метро на “Баррикадной” по этому переулку. Раннее утро, снежок хрустит под башмаками, как умеет хрустеть снежок только в теплое утро в Москве на асфальте, впереди маячат согнутая фигурка старушки и двух девчонок, предвкушающих горячую ванну и жареную картошку с колбасой.
Я воображаю себя сыщиком, этаким майором Прониным. (Вор Гринька-лютый нагнулся над унитазом. Оттуда на него смотрели внимательные глаза майора Пронина). Одет я прилично, но небогато. Всегда питал антипатию к модной и броской одежде. Я же не тетерев на току, которому надо выделяться брачным оперением. Мне кажется, что мужики, уделяющие излишнее внимание модной одежде, поголовно страдают комплексом неполноценности.
На мне длинный стеганый пуховик цвета детского недержания, лыжная шапочка с идиотской надписью: “Saamandra”, хотя никакого отношения это китайское изделие к обувной фирме не имеет, вельветовая куртка (поддержанная), свитер, черные джинсы и меховые полусапожки. Вот к обуви я отношусь внимательно —это настоящая “Саламандра”: прочная, удобная, как перчатка, и неброская. В нагрудной открытой кобуре газовый браунинг немецкого производства. В заднем кармане штанов фирменный выкидной нож. Он недлинный, лезвие вполне разрешенного размера. Покупая эти игрушки я иронизировал над самим собой, но в каждом мужике сидит ребенок не наигравшийся в “войнушку”.
Сворачиваю за “фигурантами” во двор. Вот ведь парадокс! Тот же самый двор (тот же самый чай), что и в прошлой жизни. Если они, вдобавок, зайдут в тот подъезд, откуда началось мое путешествие за три моря... Точно, зашли.
Я ныряю в подъезд, отметив, что электронный замок так и не починили. Прикуриваю, чтоб не насторожить старушку, хотя она не должна обладать повышенным слухом, прислоняюсь к батарее. Тепло, хорошо.
Глубоко затягиваюсь; после морозного воздуха сигарета кажется особенно вкусной. Уши мои насторожены. Если бы они умели двигаться, то напомнили окружающим огромные лопухи немецкой овчарки. Но в моем окружении только пыльные стены подъезда, на которых современные каллиграфы уже отобразили отношение “Витька” к “Маринке из третьей квартиры”. В гулкой утренней подъездной тишине шаги “фигурантов” слышны отчетливо.
Так, третий этаж. Остановились. Легкий звон ключей. Басистый лай. Голосок: “Не боитесь, собачка добрая, голодная только, вот и лает”.
Отбросив сигарету я наподобие Бэтмена взлетаю на два пролета выше. И успеваю заметить, что дверь закрывается угловой квартиры справа. Еще я успеваю услышать вскрик, некий обрывок крика, в котором леденящий ужас.
Я вновь закуриваю и, неспешно поднимаюсь на площадку, прикладываю ухо к массивной двери, обитой дерматином.
Черт, умели строить при Сталине! Почти ничего не слышно. Так, некий фон, в котором вырисовывается густой лай и очень слабые крики.
Воображение рисует мне алчного пса, терзающего девчонок. Нелепо как-то. Зачем это бабке? Скорей всего она простая сутенерша, а девчонки просто испугались большой собаки. Помоет девчат, приоденет и начнет торговлю. Молодое тело в Москве цениться высоко. На Тверской такие малолетки идут по полста баксов.
Я спускаюсь по широким ступеньками. Запал охотника остывает, превращаясь в усталую горечь.
Я вновь выхожу на хрусткий снежок, обхожу дом и бессмысленно взираю на угловые окна. Хорошие окна, большие. Только не мытые давно. Что ж ты, бабуся, своих девчонок на их мытье не поставишь? Не первый день, наверное, в “мамочках” ходишь?
Тут я вспомнил, что из-за этой дурацкой слежки забыл купить метионин. Посмотрел на часы, все те же, командирские (я — патриот) и потопал по Красной Пресне к ближайшей аптеке. Она находилась сразу за крупным книжным магазином, в который я намеревался обязательно зайти.
Аптека работала с семи, я купил лекарство, и начал решать, где проболтаться до открытия книжного? Ноги сами принесли меня к злополучному дому. Не верилось мне в абсолютную беспричинность совпадений. И вообще, какое-то неприятное предчувствие меня глодало. Да и делать мне было совершенно нечего.
Там, на Кипре, я так и не принял щедрые предложения Серых Ангелов, вполне удовлетворившись гонораром от Гения. Я несколько дней пошиковал с Валей, потом заплатил местному наркологу (им оказался пожилой англичанин, сухой, как вобла в пивбаре на Арбате, чопорный и высокооплачиваемый). Он в основном пользовал наркоманов, которых на Западе везде полно, но Валя его быстро уболтала.
На три дня британец уложил меня в свою стационарную больничку. Шикарная, по российским понятиям, палата, больше напоминающая номер полулюкс в хорошем отеле. Плохо лишь, что по телевизору все программы не русские.
Но скучать британец мне не позволил. Триста долларов в сутки он брал не зря. После его процедур я напоминал сам себе горбушу после нереста: тощую, избитую, умирающую. Он промывал меня и спереди и сзади, не забывая закачивать в кровь огромные флаконы разных снадобий. Клизма сменялась капельницей, капельница — рвотным, рвотное — инъекциями в попу, инъекции — капельницей... Это уколовращение продолжалось все трое суток, а в промежутках я спал без сновидений. Еды мне не давали. Британец через Валю (она посещала меня аккуратно) объяснил, что человек может без вреда для здоровья не кушать две недели. Ему видней, сам то он, скорей всего, не кушает уже многие годы.
Через трое суток врач призвал Валю и прокомментировал последний укол.
Я делаю вам инъекцию сильного стимулятора, — сказал он, — действие его будет продолжаться всего несколько часов. Потом наступит обычная реакция на возбуждение — торможение. Спите со спокойной совестью. Ваша знакомая умеет делать уколы, остались только внутримышечные инъекции, так что это не трудно. В еде строгие ограничения еще семь дней. Я тут составил тот максимум, который вам можно кушать. Но лучше перетерпеть и ограничиться минимумом указанных блюд. Вот эту микстуру пить каждый час по столовой ложке. Через семь дней — ко мне.
Валя отвезла меня на старую квартиру. Дорогу от Лимассола до Ларнаки я продремал на заднем сидении такси, стимулятор помог мало. Продолжил я это занятие и дома, просыпаясь только на укол и микстуру.
На второй день мне захотелось кушать. Валя показала список разрешенных продуктов по максимуму. Диета была оригинальная: утром — стакан огуречного или помидорного сока без соли, в обед — стакан простокваши и яблоко, на ужин — рисовый отвар с ягодами.
Какой же тогда минимум? — спросил я, обескуражено.
Все то же, но без ужина, — ехидно сказала Валя.
Забегая вперед я должен отметить абсолютную результативность английского лечения. Благосклонный читатель уже заметил мой болезненный интерес ко всему, что связано с алкоголем и защитой от него? И я воскликну без малейшего юмора — нет беды более страшной, чем склонность к выпивке! Я не буду говорить о физиологических и социальных бедах, приносимых пьянкой. Самое страшное не в этом (хотя и приятного в патологиях печени, сердца, психики, семейных и служебных отношений мало). Самое страшное в том, что человек привыкает расслабляться за счет спиртосодержащих веществ. Привыкает на уровне подсознания, на уровне инстинкта. И перестает быть самодостаточной личностью, превращаясь в личность зависимую. Что может быть страшней для человека зависимости от чего-либо? Это добровольная тюрьма для души и тела. Сперва человек пьет бутылку, а потом бутылка пьет его. И те, кто ограничивается малыми дозами, зря думают, что они руководят Зеленым Змием. Нет, они обмануты им, так как давно у него в рабстве. Это осознали многие, но было слишком поздно (Прочитайте Д.Лондона “Джон, Ячменное зерно).
До сих пор не знаю, чем лечил меня сушеный британец. Те методы, о которых я то и дело рассказываю на страницах книги, тоже хороши. Но он добился невозможного, у меня появилось полное безразличие к любой выпивке. Мне предлагают драгоценное вино, столетней выдержки, а я спрашиваю: зачем? Мне предлагают отличное пиво, а я спрашиваю: зачем?
Действительно, зачем? Есть вкусный сок, но как вино может быть вкусным? Есть прекрасные напитки, устраняющие жажду, но что хорошего в горьком хмеле пива? Дети не любят пить алкогольные напитки, они же невкусные. Но Змий успокаивающего зеленого цвета быстро уговаривает их, что он вкусный.
Совсем недавно я узнал о новейших исследованиях физиологов. Оказывается в нашем мозге есть множество “слабых” точек, которые эффективно “обманывают” разные вредные вещества. Так сахар, пресловутый белый яд, воздействует на точку, активирующую центр удовольствий. Особенно быстро вызывает зависимость рафинированный (бесполезный для организма) сахар. Соль так же имеет свою точку, даже животные, существа более разумные, чем человек (в смысле полезности) поддаются наркотическому воздействию соли. Ну, а наркотики, алкоголь — они “стреляют” сразу по нескольким мишеням, вызывая абсолютную зависимость во всех аспектах: психологических и физиологических.
Мне вспомнился давешний опыт с крысой, нажимающей педаль стимулятора центра удовольствий. Ей вживляли в мозг, прямо в эту точку электрод, и она забывала про еду, про секс (а крысы очень сексуальны) и давила этот рычажок, посылающий ей в мозг кайфовый импульс. Как слаб человек, как много опасностей его подстерегает?! Наверное Природа предвидела возможность перенаселения человеком бедной планеты и встроила в его тело множество “хлипких” элементов, чтоб процесс естественного отбора шел жестко и неумолимо!
А тот английский кудесник, которого я их ребячьей вредности сравнил с воблой, излечил меня не только от алкогольной зависимости. Я будто омолодился, посвежел, прошла отдышка, с кожи исчезли мелкие тропические язвочки, заставлявшие меня мучаться от зуда, в паху рассосались увеличенные лимфатические узлы. Даже седина уменьшилась!
Он, кстати, в заключительный визит, порекомендовал раз в квартал садиться на эту диету или полностью голодать, дал мне еще пузырь микстуры и порекомендовал как можно быстрей привести в порядок зубы. И дело не в том, что американцы и англичане помешаны на белых (пусть, даже, искусственных) зубах, а в том, как он объяснил, что многие мои проблемы с желудком, печенью и общим самочувствием связаны с плохими зубами, постоянным источником разнообразных инфекций.

Кисловодск, апрель, второй год перестройки

...Тигрица Лада явно собиралась обмануть своих тюремщиков и ускользнуть из мира насилия. Мне ее было искренне жалко. Она уже приволакивала зад, мочилась кровью, ничего не ела. Начальство, в сущности, ее уже списало. Мне же важно было придумать способ дачи лекарств. Эти дурацкие зверинцы не оборудованы клетками, в которых можно было бы зверя зафиксировать, обездвижить, чтобы сделать укол или обработать рану. Таблетки же Лада глотать не желала, мясо не ела, так что нашпиговать лекарствами лакомый кусок я не мог.
Шэт ходил около шибера, люто косился на меня - ревновал. Шэт тоже вызывал у меня жалость. У него были вырваны когти на передних лапах (по этому признаку всегда можно определить, что животное раньше принадлежало Вальтеру Запашному - знаменитому дрессировщику и садисту), что очень затрудняло ему процедуру получения мяса, которое подается хищникам специальной вилкой; они его снимают с рожков когтями и затаскивают в клетку. Кроме того, Шэт нежно любил Ладу и ее болезнь повергла “парня” в глубокую печаль.
Шэт и Лада были по-своему знамениты, Оба людоеды. Шэт отъел руку одной из вальтеровских помощниц (не вытерпел, наверное, побоев), Лада, воспитанница ГДР - вырвала и, надо думать проглотила, у своей дрессировщицы правую ягодицу. Спасло их от расправы то, что они принадлежали к славной когорте уссурийских тигров, которые тревожно фигурировали в Красной Книге, среди других потенциальных реликтов живого - безвинных жертв рода людского. Сосланные в тюрьму передвижного зверинца бессрочно, они обрели друг друга, нежная любовь немного украшала их унылое существование. И теперь Лада умирала от пиелонефрита, а я не мог дать ей антибиотики.
Немного поддерживали нашу кошку кролики. Жестоко, конечно, скармливать их живьем, слышать их детский крик, а затем и предсмертный вопль, но свежая, живая кровь - могучий, жизненный стимулятор для больного хищника...
Зоотехник Филиппыч увел меня в свой вагончик пить пиво. Заодно попросил подписать акт выбраковки Лады. С этим зоотехником, работающим в зверинце третий год, у меня сложились приятельские отношения. Скорей всего потому, что я терпеливо слушал его рассказы о том, как он был главным зоотехником крупного колхоза, как его уважали, о том, что у него семья, жена - немка, что недавно у них гостили ее родственники из ФРГ, зовут к себе и они скоро поедут туда. Я удерживался от желания спросить, какого черта он тогда работает в этом поганом зверинце среди бичей и алкоголиков, почему к жене ездит раз-два в год, да и то только на несколько дней. Мое молчание как бы поощряло его к дальнейшим легендам, а чувство благодарности к терпеливому слушателю крепло. Это было хорошо, так как Филиппыч являлся моим непосредственным начальником.
— Дружба дружбой, - сказал я, глядя на акт, - но подписывать это я не собираюсь. Лучше вызови хорошего ветврача или достань хотя бы инъектор Шилова, мы его насадим на жесткую палку и попробуем сделать укол.
— Иваныч, - взмолился он, - шеф требует акт, тигрица все равно подохнет, главное - списать вовремя, да шкуру снять.
- Шкуру надо снять с вас, вместе с шефом, - возмутился я, - а тигриц&heip;