Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

Journa of the American Psychoanaytic Association
Monograph Series Number One
Эго психология и проблема адаптации
Хайнц Гартманн
Перевод с нем. Давида Рапапорта
Перевод с англ. В.В.Старовойтова
Internationa Universities Press; Inc.
New York

Х. Хартманн
Эго-психология и проблема адаптации
Ego-psychoogy and the Probem of Adaptation
Серия: Теория и практика психоанализа

Издательство: Институт общегуманитарных исследований, 2002 г.
Твердый переплет, 160 стр.
ISBN 5-88230-075-4

ПРЕДИСЛОВИЕ
Публикация полного английского перевода эссе Хайнца Гартманна “Эго психология и проблема адаптации” открывает серию монографий журнала Американский психоаналитической ассоциации. Данный проект был задуман несколько лет тому назад, но для начала его осуществления пришлось ожидать наличия психоаналитической работы исключительного качества и значимости. Редакторы полагают, что наконец настал подходящий случай. Своевременность такого решения подтверждается недавним присуждением Американской психоаналитической ассоциацией д-ру Гартманну премии имени Чарльза Фредерика Меннингера за его научные труды.
“Ich-Psychoogie und Anpassungsprobem” была впервые представлена Венскому психоаналитическому обществу в 1937 году, а затем опубликована в Германии в 1939 году в “Internationae Zeitschrift f(r Bychoanayse und Imago”. Исторически она представляет собой поворотный пункт в развитии современной психоаналитической теории. Она является естественным продолжением предшествующих формулировок Фрейда относительно структурной гипотезы и его вкладов в эго психологию. С ее появлением началась эволюция в психоаналитическом мышлении, которая продолжает обрастать новыми разветвлениями, и вся значимость которой для теории и практики еще не полностью осознана.
Хорошо знакомые с современной психоаналитической эго психологией читатели найдут в данном эссе первые формулировки некоторых из ее базисных концепций. Многие из них будут казаться хорошо известными вследствие той замечательной степени, в которой идеи Гартманна сформировали и ассимилировались в современное психоаналитическое мышление. Осознаешь громадное влияние его теорий, когда обнаруживаешь, что именно в этом эссе были впервые разработаны такие концепции, как недифференцированная фаза развития, свободная от конфликтов эго сфера, свободное от конфликтов эго развитие и первичная и вторичная автономия. Гартманн обсуждает роль вклада и врожденных эго механизмов и их адаптивную природу. Идея о том, что эго защиты могут одновременно содействовать контролю инстинктивных влечений и адаптации к внешнему миру, находит выражение в этом эссе. Концепция адаптации Гартманна никоим образом не ограничивается “культурным” смыслом этого термина. Это подлинно инклюзивная концепция, и он рассматривает адаптацию как непрерывно продолжающийся процесс, который имеет свои корни в биологической структуре, и со многими своими манифестациями, отражающими постоянные попытки эго сбалансировать внутрисистемные и межсистемные напряжения. Также обсуждается причастность его теории к развитию процессов восприятия и мышления, к концепциям эго силы, эго слабости и нормальности. В этом эссе вполне естественным образом описан ход нейтрализации и показано воздействие этой конструкции на концепцию сублимации.
В этой работе просматривается систематическая попытка создать внутри рамок психоаналитической эго психологии основу для теории человеческого поведения в целом, как нормального, так и аномального. Громадный размах чрезвычайно глубокого интеллекта Гартманна сделал для него возможным интегрировать в этой задаче всю область психоаналитического знания с соответствующими областями биологии, психологии, социологии и философии.
Благоприятная возможность прочтения данного эссе вновь познакомит психоаналитиков с кардинальным требованием научного метода, который демонстрирует работа д-ра Гартманна, а именно, с его непоколебимым требованием точности в методологии и логической согласованности теории. Вместе со всем этим, утонченная атмосфера теории пропитана духом гуманистической терпимости и понимания, который ощущается в его обсуждениях рационального и иррационального поведения, автоматизма и механизмов интеграции.
Тот факт, что данная работа никогда ранее не публиковалась полностью на английском языке, оставил вакуум в психоаналитической литературе для англо-говорящих психоаналитиков. Теперь он заполняется вследствие решения журнала Американский психоаналитической ассоциации опубликовать данное эссе в качестве своей первой монографии. Мы гордимся, что сделали его доступным для многих изучающих психоанализ людей, которые никогда не знали полного содержания этого классического эссе.
Потребовались усилия многих людей, чтобы осуществить этот проект. На первом месте среди них стоит имя д-ра Давида Рапапорта, который первоначально перевел и опубликовал отрывки из этой работы в своей книге “Организация и патология мышления”, но который, для целей данной монографии, подготовил полностью новый перевод. Его глубинное знакомство с данной работой в ее первоначальной форме, а также тот факт, что сам д-р Гартманн принимал личное участие в прояснении определенных базисных моментов, обеспечивает гарантию авторитетного качества данной английской версии первоначальной немецкой статьи. Кроме нашей громадной признательности д-ру Рапапорту, мы хотим выразить нашу благодарность фонду Форда, чья субсидия Austen Riggs центру дала возможность д-ру Рапапорту и его коллегам осуществить подготовку данного перевода.
Мы также хотим поблагодарить д-ра Мертона Гилла за его помощь в первичном переводе; мисс Сьюзетт Х. Аннин, которая в действительности является со-переводчиком и полностью ответственной за английский язык данной монографии; и мисс Розмари Ранзони, которая отвечала за перепечатку многих версий этого перевода. Наконец, мы выражаем нашу глубокую признательность за постоянную помощь в редактировании, а также за библиографическую работу, миссис Лотти Мэури Ньюмэн, редактору Internationa Universities Press. Именно эти совместные усилия сделают, как мы надеемся, публикацию данной первой работы из серии монографий журнала Американской психоаналитической ассоциации заслуживающим внимания событием.

Редакторы

ОТ АВТОРА
Это эссе, которое появилось на немецком языке примерно двадцать лет тому назад, публикуется здесь по сути в неизменном виде. Я все еще считаю большинство представленных в нем мыслей обоснованными. Некоторые из них получили дальнейшее развитие, новые формулировки, или более систематическое выражение в последующих работах. Тем не менее, мне представляется, что тщательное исследование исторических путей развития в психоанализе все еще является главной предпосылкой для его более полного понимания. Поэтому я принял решение опубликовать данное эссе в его первоначальной форме, нежели чем переписывать его в соответствии с нынешним состоянием нашего знания. Подстрочные примечания, добавленные в это издание (указанные скобками), будут направлять внимание читателя на последующее развитие в моей работе в отношении тем, рассматриваемых в данном эссе.
Я хочу выразить свою самую сердечную благодарность д-ру Давиду Рапапорту. Я вполне осознаю, сколь много творческих сил и научного труда было затрачено на этот переработанный перевод всего эссе.

Март, 1958 Хайнц Гартманн
Нью-Йорк

Хайнц Гартманн — “Эго-психология и проблемы адаптации”.
(Перевод с англ. — В.Старовойтова.)

I.
СВОБОДНАЯ ОТ КОНФЛИКТОВ ЭГО-СФЕРА
Психоанализ сталкивается с проблемой адаптации в трех формах: как с проблемой эго-психологии, как с терапевтической целью, и как с педагогической проблемой. Поразительно, что несмотря на то, что понятие “эго синтонный” определено довольно хорошо, опыт показывает, что термин “синтонный реальности” является столь эластичным, что охватывает разнообразные и даже частично несовместимые точки зрения.
Один психоанализ не в состоянии решить проблему адаптации. Она также является предметом исследования для биологии и социологии. Однако, те важные глубинные прозрения (инсайты), которые дал и будет давать психоанализ, относительно адаптации, вряд ли могли быть получены при других подходах и методах. Поэтому мы вправе ожидать, что все ученые, исследующие проблему адаптации, примут во внимание фундаментальные факты и отношения, открытые психоанализом. Возрастание нашего интереса к проблемам адаптации обусловлено, главным образом, теми продвижениями в психоанализе, которые сосредоточивают наше внимание на его функциях; но оно также питается нашим растущим интересом ко всей личности, а также нашей озабоченностью относительно определенных теоретических формулировок о психическом здоровье, которые используют “приспособление к реальности” в качестве критерия.
Мне прийдется касаться некоторых вопросов, которые хорошо известны, и некоторых других, которые могут являться спорными, и немногих других, которые не являются, строго говоря, психоаналитическими. Но все, что я должен сказать, находится, по моему мнению, в согласии с базисными взглядами психоанализа. Я утверждаю, что психоанализ стремится — в более широком смысле — переносить концепции, которые были разработаны в связи с конкретными проблемами центральной сферы личности, на другие области психической жизни, и исследовать изменения в этих концепциях, которые необходимо сделать вследствие условий, преобладающих в этих других областях.
Я начну с некоторых комментариев относительно широты охвата данной проблемы в рамках тех границ, которые я себе поставил, не пытаясь дать ее систематическое описание.
Психоанализ довольно рано, а возможно, даже с самого начала, выявил более узкую и более широкую цель. Он начался с исследования патологии и феноменов, которые находятся на границе обычной психологии и психопатологии. В то время его работа была сосредоточена на ид и инстинктивных влечениях. Но вскоре возникли новые проблемы, концепции, формулировки, и новые потребности в объяснении, которые выходили за рамки этой более узкой сферы, в направлении к общей теории психической жизни. Решающим, и, возможно, наиболее ясно очерченным, шагом в этом направлении является наша современная эго-психология: работы Фрейда в последние пятнадцать лет: а затем — следование тем путям исследования, которые он открыл — сюда, главным образом, относятся исследования Анны Фрейд, и, в другой области, исследования английской школы. В настоящее время мы более не сомневаемся, что психоанализ может утверждать, что он является общей психологией в самом широком смысле этого слова, и что наша концепция рабочих методов, которые могут справедливо считаться психоаналитическими, стала более широкой, более глубокой, и более разборчивой.
Анна Фрейд (1936, стр.4-5) определила цель психоанализа как достижение наиболее полного возможного знания о трех психических инстанциях. Но каждое усилие в психологии, которое содействует этой цели, может быть названо психоаналитическим. Отличительной характеристикой психоаналитического исследования является не его предмет обсуждения, а та научная методология и структура концепций, которые он использует. Все психологические исследования разделяют некоторые их своих целей с психоанализом. Эти частично разделяемые цели способствуют особенно резко выраженному показу отличительных характеристик психоаналитического мышления. (Сравните, например, контраст между психоаналитической эго-психологией, и психологией Альфреда Адлера.) Недавние продвижения в психоанализе не изменили его заметных характерных особенностей, а именно, его биологическую ориентацию, его генетическую, динамическую, экономическую и топографическую точки зрения, и объяснительную природу его концепций. Поэтому, когда психоанализ и неаналитическая психология изучают один и тот же предмет исследования, они необходимо будут приходить к различным результатам. В конечном счете, они различаются по своему взгляду на то, что является существенно важным, а это неизбежно приводит их к отличным описательным и соотносительным утверждениям. Сходная ситуация существует в анатомии, где описательно маловажные характеристики могут быть онтогенетически или филогенетически решающими; и в химии, где уголь и алмаз идентичны аналитически, хотя с других точек зрения они поразительно различны. В общем, характеристики, которые уместны в более широкой теории, могут быть не относящимися к делу в более ограниченном контексте. Хотя это простые аналогии, они имеют силу, так как у психоанализа, действительно, есть потенциал, чтобы стать общей теорией психического развития, более широкий, как в своих предположениях, так и в охвате, чем любая другая психологическая теория. Однако, для того, чтобы осознать этот потенциал, мы должны рассмотреть с точки зрения психоанализа, и охватить, в рамках нашей теории, те психологические феномены, которые являлись предметом исследования психологии до существования психоанализа, а также те, которые в настоящее время являются предметом исследования психологии, но не психоанализа.
Часто высказывалось мнение, что в то время как психология ид была и остается “заповедником” психоанализа, эго-психология является его общей стыковочной площадкой с неаналитической психологией. Доже возражения против психоаналитической эго-психологии отличаются от тех, которые направляются против ид-психологии; они похожи на те возражения, которые обычно встречаются в научной критике — менее враждебные и менее категоричные. Для некоторых психоаналитиков это свидетельствует о том, что открытия эго-психологии необоснованны или не представляют особой важности. Но это несправедливо: сопротивление новому открытию определенно не является прямой мерой его научной значимости. Также возможно, что эго-психология критикуется более мягким образом лишь потому, что неаналитики редко постигают ее предпосылки и подтексты. Даже хотя Фрейд справедливо отказался от того, чтобы рассматривать психоанализ как “систему”, психоанализ, тем не менее, является связной организацией утверждений, и любая попытка изолировать его части не только разрушает его всеохватывающее единство, но также изменяет и лишает законной силы его части. Следовательно, психоаналитическая эго-психология радикально отличается от “поверхностных психологий”, даже хотя — как недавно заметил Феничел (1937в) — ее все больше интересуют, и будут интересовать, детали поведения, во всех оттенках сознательного восприятия, в редко исследуемых предсознательных процессах, и во взаимоотношениях между бессознательным, предсознательным и сознательным эго. Динамическая и экономическая точки зрения, хотя они применяются ко всей душевной жизни, редко применялись к этим сферам. История развития психоаналитической психологии объясняет, почему мы еще сравнительно мало понимаем относительно тех процессов и рабочих методов психического аппарата, которые ведут к адаптивным достижениям. Мы не можем просто противопоставить эго как небиологическую часть личности ид как его биологической части; сама проблема адаптации предостерегает против такого разделения, но об этом в дальнейшем будет сказано дополнительно. Однако, справедливо, и, также, естественно, что чистое феноменологическое описание деталей психических поверхностей, которое мы ранее могли не принимать во внимание, существенно важно и приобретает особую значимость в эго психологии. Но, возможно, мы все согласимся с тем, что эти феноменологические детали, которые теперь приковывают наш интерес, служат нам просто как отправные точки. Цель собирания максимума описательных деталей является, в действительности, целью феноменологической психологии, а не психоаналитической эго-психологии: здесь лежит фундаментальное различие между двумя ними. Например, эго-психология Федерна, которая фиксирует внимание на разнообразии эго восприятий, определенно не является только феноменологией: разнообразие восприятий служит в ней индикаторами других (либидонозных) процессов, и используется в терминах объяснительных, нежели чем описательных, концепций.
Тесная связь между теорией и терапевтической техникой, столь характерная для психоанализа, объясняет, почему эго-функции, непосредственно вовлеченные в конфликты между психическими инстанциями, приковали наше внимание раньше других. Она также объясняет, почему другие эго-функции и процесс адаптации к окружающей среде — за исключением немногих относящихся к делу проблем, которые играли некоторую роль в психоанализе с самого начала — не стали предметом исследования, пока наша наука не достигла более зрелой стадии развития. Психоаналитическое наблюдение часто наталкивалось на факты и соображения, связанные с этими иными эго-функциями, но редко подвергало их детальному исследованию и теоретическому обдумыванию. Я полагаю эмпирическим фактом, что эти функции имеют менее решающее значение для понимания и лечения патологии — на чем до сих пор был сосредоточен психоаналитический интерес — сем психология конфликтов, которая лежит в основе каждого невроза. Однако, я не склонен недооценивать клиническую значимость этих функций, хотя здесь я буду главным образом рассматривать их теоретическую значимость, и даже ее лишь с одной точки зрения. Мы должны осознать, что хотя эго определенно растет на конфликтах, они не являются единственными корнями развития эго. Многие из нас ожидают, что психоанализ станет общей психологией развития: чтобы добиться этого, он должен охватить эти другие корни развития эго, заново проанализировав со своей точки зрения и своими собственными методами результаты, полученные в этих областях неаналитической психологии. Это, естественно, придает новую значимость прямому наблюдению психоаналитиками процессов развития (в первую очередь, прямому наблюдению детей).
Не каждая адаптация к окружающей среде и не каждый процесс обучения и взросления являются конфликтом. Я говорю о развитии внеконфликтного понимания, намерения, объектного постижения, мышления, языка, феноменов воспоминания, продуктивности, хорошо известных фаз моторного развития, восприятия, ползания, хождения и процессов обучения и взросления, подразумеваемых во всех них и многих других. Многие хорошо известные психоаналитические исследования, которые я не буду здесь перечислять, брали их за свои отправные точки. Естественно, большая их часть не рассматривает эти проблемы с точки зрения современной эго-психологии. (Трансформация психоаналитической психологии влечения и эго-психологии были рассмотрены Э.Бибрингом, 1936.) Мне нет надобности перечислять здесь все эти функции: вам они известны. Я определенно не подразумеваю, что перечисленные мной детские виды деятельности, а также и другие подходящие виды деятельности, остаются не затронутыми психическим конфликтом; я также не намекаю на то, что нарушения в их развитии не дадут, в свою очередь, начало конфликтам, я также не имею в виду, что они не становятся впутанными в другие конфликты. Напротив, я хочу подчеркнуть, что их трансформации играют важную роль в хорошо известных типических и индивидуальных развитиях и конфликтах инстинктивных влечений, и в облегчении или затруднении способности индивида овладеть этими функциями. Я предлагаю принятие условного термина свободная от конфликтов сфера эго за тем ансамблем функций, который в любое данное время осуществляет свои воздействия вне сферы психических конфликтов. Я не хочу, чтобы меня неправильно поняли: я не говорю об области психики, развитие которой в принципе свободно от конфликтов, а скорее о процессах, которые настолько, насколько они идут у индивида, остаются эмпирически вне сферы психического конфликта. Вполне возможно изложить, как относительно поперечного, так и относительно продольного, аспектов психической жизни индивида, что принадлежит к этой свободной от конфликтов сфере. Чего у нас еще нет, так это систематического психоаналитического знания об этой сфере; у нас есть лишь частичное знание о страхах перед реальностью, о защитных процессах, поскольку они приводят в результате к “нормальному” развитию, о вкладах свободной от конфликтов сферы в эти разновидности и результаты защиты (и сопротивления), о ее вкладах в смещение целей инстинктивных влечений, и т.д. Нам нет надобности доказывать, что исследования, которые ограничены этой сферой и которые обычно проводятся академической психологией, неизбежно проходят мимо базисных психологических взаимосвязей.
Вероятно, что исследование этой свободной от конфликтов сферы эго, хотя оно определенно обладает некоторой технической значимостью (например, в анализе сопротивления), в целом будет менее содействовать развитию психоаналитической техники, чем исследование конфликтов и защит; однако, здесь нас не будет интересовать эта проблема. Можно высказывать доводы в пользу того, что эта сфера включает в себя как раз ту часть психической жизни, которая должна оставаться вне охвата психоаналитическими усилиями, и что ее лучше оставить другим дисциплинам. Я уже указывал на то, почему такие ограничения и отказы несправедливы. Психология не может быть разделена между психоанализом и другими психологическими дисциплинами, потому что последние не обращают внимание на эволюционные факторы, которые являются решающими даже в тех областях, которые обычно считаются “вне-аналитическими”. Если мы серьезно относимся к претензии психоанализа на то, чтобы являться общей теорией психического развития, мы должны также исследовать и эту область психологии, с наших точек зрения и нашими методами: как посредством анализа, так и посредством прямого наблюдения младенческого развития. Свободная от конфликтов сфера эго является теперь, как раньше это имело место со всей эго психологией, “той иной сферой”, которую, хотя на нее приходится ступать при каждом повороте, теоретически нельзя принимать во внимание. Но и это ограничение также вскоре исчезнет.
Адаптация очевидно вовлекает в себя как процессы, связанные с конфликтными ситуациями, так и процессы, которые имеют отношение к свободной от конфликтов сфере. Я впервые столкнулся с обсуждаемыми здесь вопросами именно в связи с проблемой адаптации. Было бы, например, соблазнительной задачей проследить в конкретном случае взаимодействие этих процессов, которые ассимилируют внешние и внутренние стимулы и ведут к средней адаптивности и нормальной адаптации с теми механизмами, которые нам известны лучше, и которые предположительно являются причинами эволюционных расстройств. В равной степени было бы интересно проследить такие взаимодействия во многих проблемах развития характера, в том аспекте личности, который мы называем “эго- интересами”, и так далее. Например, влияние особых талантов на распределение нарциссических, объектно-либидонозных и агрессивных энергий, их роль в содействии решению определенных форм конфликта и в детерминации выбора предпочитаемых проблем, являются клинически важными, но недостаточно исследованными проблемами. Германн (1923) внес важный вклад в психоаналитическое исследование особых талантов, но с иной точки зрения. Конкретное исследование различных расстройств эго в психозах и в некоторых психофизических взаимодействиях также должно принимать во внимание эту свободную от конфликтов сферу. Ни одна из этих проблем не может быть полностью решена на языке инстинктивных влечений и конфликтов.
Наше знание об эго начинается с его защитных функций, как показывает классическое исследование Анны Фрейд (1936). Однако, также имеются проблемы — и я должен подчеркнуть, что они возникают в области психоанализа — которые делают для нас необходимым исследование других эго-функций, а также других аспектов активности эго. Развитие эго может быть описано путем рассмотрения тех конфликтов, которые оно должно решить в своей борьбе с ид и суперэго, и если мы включим также конфликты с внешним миром, тогда мы увидим развитие эго на языке войны, которую оно ведет на три фронта. Но, используя аналогию, описание страны, нации, государства, включает в себя, помимо его вовлеченности в войны с соседними нациями или странами, его границы и мирное передвижение через его границы. (Это лишь одна из возможных аналогий: например, то, что здесь является пограничной областью, формирует существенно важную часть того, что мы называем, в нашей более общепринятой аналогии, “центральной Сферой” личности.) Оно также включает в себя мирное развитие его населения, экономику, социальную структуру, администрацию, и т.д. Государство может также рассматриваться как система институтов, которая функционирует через законодательство, отправление правосудия, и т.д. Очевидно, имеют место систематические взаимоотношения между этими различными точками зрения, и, возвращаясь к нашей психологической отправной точке, эти взаимоотношения будут нас интересовать больше всего. Нашей задачей является исследование: как психологический конфликт и “мирное” внутреннее развитие взаимно содействуют и препятствуют друг другу. Мы должны, также, исследовать взаимодействие между конфликтом и тем аспектом развития, с которым мы по большей части знакомы по его связям с внешним миром. Таким образом, беря простой пример, обучение прямохождению сочетает в себе конституцию, созревание органов, и процессы научения, с теми либидонозными процессами, идентификациями, эндогенными и экзогенными (инстинктивными влечениями и окружающими) факторами, которые могут вести к конфликтам и расстройствам функции (ср. М.Шмидеберг, 1937). Ни один из этих процессов в одиночку не сможет объяснить этот важный шаг в развитии.
Однако, было бы ошибочным полагать, что контраст между конфликтной ситуацией и мирным развитием прямо соответствует антитезе патологического и нормального. Нормальное человеческое бытие не свободно ни от проблем, ни от конфликтов. Конфликты являются частью человеческого существования. Естественно, конфликты обладают иным диапазоном и интенсивностью в патологических, чем в нормальных случаях. Противоположения: патологический в сравнении с нормальным, порожденный защитой в сравнении с непорожденным защитой (или: развитие, возникающее в результате конфликта, в сравнении со свободным от конфликтов развитием), не совпадают — первое противополагает расстройство достижению, второе противополагает конфликт отсутствию конфликта. “Успешная” защита может быть равнозначна “неудаче” в достижении, и наоборот. Подробная переформулировка этого общего места может не быть излишней, так как опыт показывает, что довольно часто не проводится никакого различия между двумя этими противоположениями. Утверждая это, я не имею в виду, подвергнуть сомнению то, что (в силу очевидных причин) наиболее плодотворным подходом к проблеме конфликта явилось исследование расстроенной функции, и что все еще неясно, станет ли исследование свободной от конфликтов сферы использовать в основном тот же самый подход, или, скорее, оно станет использовать (прямое и косвенное) наблюдение ненарушенного развития.
Из областей, изучаемых психоанализом, или на которые он оказал влияние, образование и социология, например, имеют все шансы получить от такого изучения выгоду посредством расширения нашего горизонта в направлении свободной от конфликтов сферы и адаптации. Легко показать, где находятся отправные точки для такого расширения в эго-психологии, путем повторного рассмотрения некоторых знакомых проблем с новой точки зрения. Так как работа Анны Фрейд содержит первую исчерпывающую формулировку важной группы эго-функций, я буду выбирать свои примеры из ее трудов. Эти примеры подчеркнут лишь мою точку зрения и не привнесут чего-либо нового в психоанализ. В исторической части работы, которую она представила на конгресс в Будапеште, Анна Фрейд (1937) показала, что превратности психоаналитической теории и изменение фокуса психоаналитического интереса отражаются в психоаналитическом взгляде на образование: каждое расширение теоретического осознания приводит в результате к признанию неадекватности и корректировке однобоких взглядов на образование. Например, было время, когда “предотвращение невроза” считалось сердцевиной психоаналитического вклада в образование. И действительно, в то время как письменные, так и устные сообщения, по-видимому, выражали ожидание того, что не только образование, но и вся история культуры станут просто частью “предотвращения невроза”, Анна Фрейд также показала, что более точное психоаналитическое понимание эго должно изменить образование, как в его общем направлении, так и в его подходе к индивидуальному случаю. Я полагаю допустимым продолжить эту цепочку мыслей в свете того, что я только что сказал. До сих пор, психоаналитическая эго-психология являлась главным образом психологией конфликта; свободные от конфликтов аллеи адаптированного к реальности развития оставались для нее периферийными. Наука уполномочена нащупывать свой путь от одного результата к другому; эмпирические науки должны поступать таким образом. Однако, образование не строится на (научной или ненаучной) концепции совокупной личности, а его цели являются социальными нормами, которые особым образом связаны с адаптивными достижениями (одно исключение из этого мы обсудим позднее). Поэтому у образовательного подхода имеется социальный шанс уцелеть (с того момента, как мы игнорируем подразумеваемые проблемы ценностей), лишь если он примет во внимание все грани развития, их структуру, их биологический ранговый порядок, и их ценность для достижения адаптации.
Например, некоторые из взаимоотношений между инстинктивными влечениями и психическим развитием хорошо известны. Мы знаем, как конфликты и табу, вовлекающие в себя инстинктивные влечения, могут препятствовать интеллектуальному развитию, временно или постоянно. С другой стороны, Анна Фрейд показала, что интеллектуализация может служить защитой от инстинктивной опасности во время полового созревания, представляя собой попытку овладеть инстинктивным влечением косвенными средствами. Но этот процесс имеет также другой, ориентированный на реальность, аспект, показывая, что данный механизм защиты от инстинктивных влечений может, в тоже самое время, рассматриваться как процесс адаптации. Именно в этом смысле Анна Фрейд (1936, с.179) говорит: “инстинктивная опасность делает людей смышлеными”. Мы имеем право задаться вопросом: что определяет выбор именно данного средства справиться с инстинктивным влечением? и что определяет ту степень интеллектуализации, которую будет использовать данное лицо? Мы знакомы с частью этих определенно комплексных взаимоотношений: например, с эволюционной важностью ранних детских попыток решений. Мы можем, однако, вполне безопасно предполагать наличие автономного интеллектуального фактора, который, как независимая переменная, совместно определяет выбор и успех защитного процесса. Хотя нам кое-что известно на этот счет, у нас нет о них систематического знания. Научение мышлению и научение в целом являются независимыми биологическими функциями, которые существуют бок о бок, и частично независимы от инстинктивных влечений и защит.
Упорядоченное мышление всегда прямо или косвенно ориентировано на реальность. Когда защита от инстинктивных влечений приводит в результате к росту интеллектуальных достижений, это показывает, что определенные формы решения конфликта могли вовлекать в себя биологические гарантии процесса адаптации к внешней реальности. Конечно, это не так для всех защитных процессов, но это определенно так для интеллектуализации даже вне пубертатного развития. “Эта интеллектуализация инстинктивной жизни, попытка наложить узду на инстинктивные процессы, связывая их с представлениями, с которыми можно иметь дело на сознательном уровне, является одним из наиболее общих, самых ранних и крайне необходимых навыков человеческого эго. Мы рассматриваем ее не как активность эго, а как один из его необходимых компонентов” (Анна Фрейд, 1936, с.178).
Таким образом, описание данного феномена как защиты не полностью его определяет. Его определение должно также включать в себя его ориентированные на реальность и ускоряющие адаптацию характеристики и установления. В общем, нас интересует, каким образом и до какой степени защита косвенно регулируется теми эго-функциями, которые в данное время не вовлечены в конфликт. В конце концов, психическое развитие не является просто результатом борьбы с инстинктивными влечениями, с объектами любви, с суперэго, и т.д. Например, у нас есть основания предполагать, что развитие обслуживается аппаратами, которые функционируют с самого начала жизни; но об этом позже. На данный момент мы скажем лишь о том, что память, ассоциации, и т.д., являются функциями, которые, возможно, не могут быть получены от взаимоотношений эго с инстинктивными влечениями или объектами любви, а, скорее, являются предпосылками нашей концепции о них и их развития
Обсуждая успех защиты, мы будем интересоваться не только судьбой инстинктивного влечения и защитой, обеспечиваемой эго, но также — в большей мере, чем ранее — его воздействиями на эго функции, не вовлеченные прямым образом в конфликт. Концепция силы эго, слабости эго, ограничения эго и т.д., все связаны с этой сферой, но они остаются смутными до тех пор, пока детально не изучены вовлекаемые в них специфические эго-функции. Сила эго — хотя она проявляет себя поразительным образом в борьбе против конфликтной сферы — не может быть определена в терминах той пограничной области эго, которая вовлечена в конфликт. В терминах нашей аналогии эффективность армий, защищающих границы, зависит также от той поддержки, которую они получают или не получают от тыла. Если мы объективно определим те факторы способности, характера, воли и т.д., которые являются эмпирическими — а не теоретическими — коррелятами “сильного” или “слабого” эго, мы избежим относительности обычных дефиниций, которые определяют силу эго, исходя из отношений эго индивида к его ид или суперэго. Тогда мы окажемся в состоянии сравнить силу эго различных индивидов, даже хотя связь между господством над реальностью и достижением, с одной стороны, и силой эго с другой, очень сложна. Исследование Хендрика (1936) являются шагом к такому определению силы эго.
В нашей клинической работе мы ежедневно наблюдаем, как различия в интеллектуальном развитии, в моторном развитии и так далее, влияют на способность ребенка справляться с конфликтами и как эта способность в свою очередь влияет на интеллектуальное и моторное развитие. Такие наблюдения описательно устанавливают взаимодействие конфликтной сферы с другими эго-функциями. Это текущее взаимодействие — то есть, это также пример сверхдетерминированности психического процесса. Однако, в зависимости от того образа действий, в котором мы сталкиваемся с этими феноменами, мы можем также говорить о двух аспектах этого процесса, так как, например, часто это один и тот же процесс, который мы сперва исследуем в его отношении к внутреннему конфликту, а затем в его зависимости и воздействии на аппараты овладения реальностью. В одном месте нас может интересовать патология процесса, в его генетической взаимосвязи с нарушениями адаптации, а в другом месте — позитивная адаптационная ценность, которую он приобретает в другом контексте. Выбранный нами тактически важный отправной пункт определяет, какой аспект процесса приобретает значимость: эти два взаимоотношения принадлежат к двум разным точкам зрения (ср. стр.80 и сл. о здоровье и конфликте).
В качестве другого примера я выберу фантазию, и она приведет нас к тому же самому заключению. Она также важна в детской психологии и обучении, но мы также постоянно имеем с ней дело в анализе взрослых. В своем недавно вышедшем томе Анна Фрейд (1936) обсуждает функцию фантазии в развитии ребенка. Она исследует отвержение реальности в фантазии и показывает как ребенок, отказываясь признавать неприемлемый кусок реальности, может при определенных условиях отрицать его существование и заменить его фантазийным образованием. Это процесс, происходящий внутри границ нормального развития эго. Анна Фрейд задается вопросом, что определяет, становится или нет такой процесс патологическим. Предположительно, это зависит от многих факторов. Среди них, степень зрелости таких аппаратов эго как восприятие, мышление и в особенности причинное мышление, и т.д., которые гарантируют степень связи человека с окружающей его средой, определенно играет выдающуюся роль. Анна Фрейд писала: “... возможно ... привязанность зрелого эго к реальности является, в общем более сильной, чем привязанность детского эго ...”(1936, с.87). С точки зрения психической экономии совсем другое дело, когда фантазия заменяет собой важный кусок реальности у взрослого, чем когда это происходит у ребенка. Здесь опять как при развитии и торможении умственный способностей мы должны изучать функцию и развитие упомянутых нами ранее аппаратов эго, потому что без знания о них нельзя ответить на наш вопрос. (Психологические исследования пришли к некоторым относящимся к делу результатам: они установили взаимоотношение между фантазией и эйдетическим развитием, последнее из которых, согласно Дженшу (1923), “предполагает потенциальные возможности как для важных достижений, так и для призрачного фантазийного существования”. Какой из этих курсов будет выбран, определяется, однако, всей личностью, а не эйдетическим даром. Таким образом, в отношении критически важного вопроса, академическая психология опять оставляет нас в затруднительном положении.)
Продолжая наши предшествующие соображения, мы должны теперь задаться вопросом: каковы позитивные адаптивные элементы фантазии? В ответе на этот вопрос мы определенно не будем забывать базисной биологической значимости проверки реальности, в особенности различения между фантазией и реальностью. Вэрендонк (1921), единственный психоаналитический автор после Фрейда исследующий общие характеристики фантазийного мышления, утверждал, что биологическая значимость фантазийного мышления, в отличие от работы сновидения, заключается в его попытке решить проблемы бодрствующей жизни. В качестве некоторого отступления от темы я хочу упомянуть о том, что в исследовании фантазии Вэрендонком мы вновь сталкиваемся с теми предсознательными механизмами, чье важное значение для нашей проблемы было недавно отмечено также Крисом (1938). Фантазия является широкой и до некоторой степени смутной концепцией. Однако все феномены, помеченные таким образом очевидно в некоторой степени связаны друг с другом. Общеизвестно, что фантазия — не только в смысле таланта строить новые комбинации, но также в смысле символического, образного мышления — может быть плодотворна даже в научном мышлении, в предположительно бесспорной области рационального мышления. В противоположность ригидному взгляду на психическое здоровье, психическая жизнь здорового взрослого человека, вероятно, никогда не свободна вполне от отвержения и замены некоторой реальности фантазийным образованием. Примером этого являются религиозные идеи и отношение к детской сексуальности.
Возможно, и даже вероятно, что связи с реальностью научаются посредством окольных путей. Есть аллеи адаптации к реальности, которые, вначале, определенно уводят в сторону от реальной ситуации. Функция игры является хорошим примером, то есть ее истинная роль в человеческом развитии, а не какие-либо телеологические теории на ее счет. Другим примером является вспомогательная функция фантазии в процессе научения: хотя фантазия всегда предполагает первоначальный отход от реальной ситуации, она также может быть подготовкой к реальности, и может вести к ее лучшему овладению. Фантазия может выполнять синтетическую функцию, временно соединяя наши потребности и цели с возможными путями их реализации. Хорошо известно, что имеются фантазии, которые, хотя удаляют человека от внешней реальности, открывают для него его внутреннюю реальность. Базисные факты психической жизни служили содержанием таких “фантазий” задолго до того, как психоанализ сделал их поддающимися научному исследованию. Первичная функция этих фантазий является аутопластической, нежели аллопластической; но мы будем последними, кто станет отрицать общее важное значение возрастания проникновения в интрапсихическую жизнь, и его особую значимость в господстве над внешним миром.
Следует отметить, что знание реальности не синонимично адаптации к реальности. Но об этом дополнительно будет сказано позже. Это также является примером уже упоминавшейся необходимости разделять различные аспекты адаптации. Ситуация предстает парадоксальной: беря свою отправную точку от патологии, от психологии, от психологии неврозов и психозов, мы приходим к завышенной оценке позитивной эволюционной значимости кратчайших путей к реальности, и лишь когда мы начали исследование от проблемы адаптации к реальности, мы осознали позитивную ценность окольного пути через фантазию. Однако, в действительности, это один и тот же феномен, который, при рассмотрении его сначала с одной, а затем с другой точки зрения, получает позитивный или негативный акцент. С первой точки зрения, “позитивный” означает “предотвращение невроза”; со второй точки зрения, он означает “общую помощь адаптации”. Лишь поспешная и односторонняя оценка может игнорировать это сущностное единство. В течение длительного времени у психоанализа не было повода иметь дело с этим другим аспектом данных процессов, который относится к сфере обычной психологии, но, естественно, не понимается непсихоаналитической обычной психологией.
Отрицание основано на бегстве, а избегание даже еще более безусловно является таковым. Анна Фрейд (1936) показала нам, как они оба приводят в результате к ограничению эго. Но избегание окружающей Среды, в которой сталкиваешься с трудностями — и его позитивный коррелят: поиск того, что представляет более легкие и лучшие возможности для действия — также является крайне эффективным адаптационным процессом (который, между прочим, переступает пределы обычной антитезы аутопластических и аллопластических адаптаций). Поиску благоприятной окружающей среды среди доступных источников (и, сходным образом, наиболее благоприятных из возможных функций), следует, возможно, приписать намного более ключевое место среди адаптационных процессов — в более широком смысле — чем это обычно принято (ср. А.Е.Парр, 1926). В животном царстве легко проследить этот процесс и несомненно имеются также бесчисленные его примеры в человеческом поведении. Поэтому отрицание и избегание также вовлекают в себя другую группу эго тенденций.
То, что справедливо в этом отношении для фантазий, так же справедливо для аффективного действия. С точки зрения психологии неврозов аффективное действие по контрасту с теоретически идеальным рациональным действием часто предстает как прискорбный остаток примитивных психических состояний и как отклонение от нормального. Мы намного более ясно видим, что аффективное действие порождает терапевтические и эволюционные затруднения, чем то, что оно также дает импульс к овладению реальностью. Однако нам действительно хорошо известна решающая роль аффективности в организации и облегчении многих эго-функций; Фрейд (1937) подразумевал это когда говорил, что от анализа не ожидается освобождение человека ото всех страстей.
Было бы нетрудно приводить последующие примеры, но я упомяну еще лишь об одном из них — о применении психоанализа к общественным наукам, которое, по моему мнению, показывает особенно ясно, что концепция адаптации незаменима для нашей теории и что свободная от конфликтов сфера эго должна быть включена в наши исследования. Мы считаем, что психоанализ является одной из базисных наук социологии. Вэлдер (1936а) недавно обсуждал его важное значение для специальных проблем общественных наук. У психоанализа и социологии разные центры интереса; многие проблемы, относящиеся к делу в социологии, являются периферийными в психоанализе. Социология сосредотачивает свое внимание на социальном действии, на успехе или неудаче в задачах, выдвинутом обществом (то есть, в задачах адаптации); и интересуется психологией конфликтов, судьбой агрессивных и либидонозных импульсов, и т.д., лишь постольку, поскольку они проявляют себя в общественном поведении. Что имеет значимость в социологии, так это человек как творец (в самом широком смысле этого слова); она изучает, главным образом, чего достигает психический аппарат, и лишь косвенно, как он справляется со своими трудностями. Для психологии как конфликт, так и достижение являются незаменимыми точками зрения. Применение психоанализа к социологии согласовывает эти две точки зрения. Мы надеемся, что данное исследование свободной от конфликтов сферы эго и его функций и дальнейшее исследование проблемы адаптации откроет девственную землю между социологией и психоанализом и, таким образом, увеличит вклад психоанализа в социальные науки. Вероятность этого легко демонстрируема, но я не буду приводить здесь конкретные примеры.

II.
АДАПТАЦИЯ
До сих пор я выступал в защиту расширения психоаналитической теории развития эго и пытался показать, где оно должно начинаться. Это расширение и концепции эго-функций, которые оно предполагает (которые будут обсуждаться позднее), коренятся в и предполагаются нашей современной психоаналитической концепцией эго. Несомненно, такое расширение должно основываться на обсуждении единичных случаев или конкретных ситуаций. Преимущество теоретического подхода при обсуждении многогранных конкретных феноменов заключается помимо всего прочего в его краткости.
В нижеследующем описании я не пытался — и не мог пытаться — систематически охватывать широкую область проблем адаптации, которые имеют важное значение для психоаналитической теории. Там, где мои формулировки представляются односторонними или неполными, следует помнить, что мне приходилось делать выбор. Особый акцент на определенных вопросах не означает, что я проглядел другие или что я посчитал их несущественными.
Рассмотрение свободной от конфликтов сферы эго ведет нас к функциям, которые более или менее тесно связаны с задачами овладения реальностью, то есть с адаптацией. Теперь адаптация — хоть мы не обсуждали ее скрытые смыслы часто или тщательным образом — становится центральной концепцией психоанализа, потому что многие наши проблемы при достаточно глубоком их исследовании сводятся к ней. Концепция адаптации, хотя она представляется простой, подразумевает (или, если она непродуманно используется, скрывает) огромное множество проблем. Анализ этой концепции дает надежду прояснить много проблем обычной и патологической психологии и среди них — нашу концепцию психического здоровья. Фрейд использовал “биологические” концепции в решающих точках своей теории (хотя и не принимал без разбора так называемую объективную точку зрения, которая ведет к бихевиоризму). По этой причине мы полагаем, что психоаналитический подход “может быть полезен для биолога при постановке новых проблем, которые в ином случае ускользнули бы от нашего внимания” (Шилдер, 1933).
Вообще говоря, мы называем человека хорошо адаптировавшимся, если его продуктивность, его способность наслаждаться жизнью и его психическое равновесие остаются ненарушенными. В свою очередь, время от времени мы сталкиваемся с утверждениями, приписывающими любую неудачу недостатку адаптации. Такие утверждения бессмысленны, потому что они упускают из виду ту взаимосвязь, которая подразумевается в концепции адаптации и таким образом голословно задаются вопросом: Что приводит человека к успеху или неудаче в данной ситуации? Степень адаптивности может быть определена лишь в связи с относящимися к окружающей обстановке ситуациями (обычно ожидаемыми — т.е. типическими — ситуациями или обычно не ожидаемыми — т.е. атипическими — ситуациями). Мы очень хорошо знаем как на самом деле трудно верно оценить стабильность психического аппарата. Лишь психоаналитический процесс (а часто даже он не в состоянии) может сделать это недвусмысленным образом (ср. Фрейд, 1937). Лишь точный анализ концепции адаптации и более детальное знание процессов адаптации снабдят нас полезными критериями.
Концепция адаптации имеет самые разнообразные дополнительные оттенки значения в биологии и не имеет никакого точного определения в психоанализе. В течение десятилетий она являлась лелеемой — возможно, чрезмерно лелеемой — концепцией биологических наук, но в последнее время она подвергалась частой критике и отвергалась. Наблюдение, лежащее в основе концепции “адаптации”, заключается в том, что живые организмы явно “приспосабливаются” к своей окружающей среде. Таким образом, адаптация является, главным образом, обоюдной взаимосвязью между организмом и окружающей его средой. “Там, где реальные функции, совместно объединившиеся в единый механизм организма, и окружающая его Среда благоприятствуют его выживанию, там устанавливается отношение адаптации между этим организмом и окружающей его средой” (А.Е.Парр, 1926, с.3). Мы можем проводить отличие между состоянием адаптивности, которое достигается между организмом и окружающей его средой, и процессом адаптации, который порождает это состояние. Мы можем сказать, что полное развитие этих процессов порождает взаимосвязь между генотипом и окружающей средой, которая благоприятна для выживания. Состояние адаптивности может иметь отношение к настоящему и будущему. Процесс адаптации всегда подразумевает соотнесенность с будущим состоянием: и мы не имеем здесь в виду так называемый предел адаптации, обусловленный естественным отбором и т.п. В данном пункте мы сталкиваемся с противоречиями в связи с отношением филогенеза к адаптации и решениями, предложенными дарвинизмом, ламаркизмом и другими биологическими теориями. Эти теории, однако, не имеют прямого отношения к нашей проблеме. Мы можем даже не принимать во внимание биологию Уескхюлл, ее критика концепции адаптации основывается на врожденном плане развития всех организмов и предпочитаемой ею теоретически менее нагруженной концепцией “приспособления”. Психоанализ дает нам возможность распознавать те процессы, которые посредством прямого и активного изменения или окружающей Среды или индивида порождают состояние адаптивности между индив&heip;