Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

Xoce Антонио Марина
Поверженный разум. Теория и практика глупости

mirabe.v
«Xoce Антонио Марина. Поверженный разум. Теория и практика глупости»: Астрель, CORPUS; Москва; 2010
ISBN 978-5-271-28985-9
Аннотация

Автор „Поверженного разума“ — известный испанский писатель, философ и психолог Хосе Антонио Марина, лауреат многих престижных наград, в том числе Национальной премии за лучшую научно-популярную книгу. Все его работы посвящены человеку — его силе и слабостям, возможностям и месту в социуме. Исследование человеческого разума для Марины — ключ к пониманию целого круга проблем, с которыми сталкивается личность в современном мире. Какие ошибки чаще всего совершает наш разум? Почему мы порой ведем себя откровенно глупо? Если существует научная теория разума, то и глупость заслуживает не менее глубокого изучения. Слово „глупость“ не стало научным термином, это слово чересчур часто превращается в оскорбление. По мнению Марины, если бы наука о глупости преподавалась в школах и университетах, то это принесло бы огромную общественную пользу. Ведь глупость — болезнь нашего времени, и она чрезвычайно заразна. Марина рассматривает наиболее действенные методы борьбы с глупостью и приводит ряд конкретных советов, которые позволят если не полностью победить этого извечного врага человечества, то, во всяком случае, успешно ему противостоять.
* * *
Бывают умные и глупые люди, умные и глупые семьи, умные и глупые общества. Почему в некоторых обстоятельствах даже человек и с высоко развитым интеллектом ведет себя необъяснимо глупо? Почему разуму не всегда удается управлять нашим поведением и мы совершаем жестокие ошибки? На эти и многие другие вопросы отвечает в „Поверженном разуме“ известный испанский философ, психолог и писатель Х.А. Марина.

Xoce Антонио Марина
Поверженный разум. Теория и практика глупости

Марии

Введение

Изучение человеческой глупости всегда меня привлекало. Возможно, из-за того волнения, которое иногда охватывает, когда я вспоминаю об Эразме Роттердамском. Нет, я не стал бы писать глупости похвалу, но трактата она заслуживает. Если существует научная теория разума, то и глупость заслуживает такого же научного изучения. Я даже полагаю, что если бы подобная наука о глупости преподавалась в школах и университетах, то это принесло бы огромную общественную пользу. Можно даже помечтать о том, как все мы получили бы с помощью этого метода прививку от тупости. А ведь тупость — болезнь нашего времени, и она чрезвычайно заразна. Если разум — наше спасение, то глупость представляет собой гигантскую угрозу. Именно поэтому она должна быть исследована не менее внимательно, чем, например, СПИД.
Описывая историю глупости, нам пришлось бы обратиться практически ко всем периодам истории человечества. Наш биологический вид имеет обыкновение наступать на одни и те же грабли не два, нет, — двести раз. Тут есть о чем задуматься. С упорством пророка Ницше предсказывал, что все человеческие ценности будут переоценены, так как законы морали постоянно ставят их с ног на голову. Лично мне же представляется, что нам необходимо произвести переоценку всей истории, потому что часть того, что служит предметом нашей гордости, на самом деле является постыдным. Борхес написал книгу под названием „Всеобщая история бесславья“. Вместе с Марией де ла Вальгома мы написали контркнигу — „Всеобщая история достоинства“, представляющую собой памятник той нелегкой победе, которой добился разум. Я надеюсь, что кто-нибудь когда-нибудь напишет историю глупости, которая поразит нас всех и заставит понять, прочувствовать, что мы были обманутыми и обманщиками одновременно. Роберт Музиль в своем сочинении „О глупости“ предупреждает об этой ловушке: „Если бы глупость не обладала некими свойствами, которые позволяют ей выдавать себя то за талант, то за прогресс, то за надежду или совершенствование, никто не стремился бы быть глупцом“.
Были авторы, которые попытались написать подобную историю человечества, но с иронией, юмором или вовсе в виде анекдотического повествования, то есть упрощая ее. Хотя есть и исключения. Доказательством служат такие труды, как „Парад безумия“ Барбары Тачмэн — история политической тупости или „О психологии военной некомпетентности“ Нормана Диксона. Но в целом ироничный подход к вопросу поставил под удар серьезность намерения. „Глупость“ не стала научным термином — слово чересчур часто превращается в оскорбление. Поэтому я тоже почти не буду употреблять его. Я предпочитаю говорить о „неудачах разума“, подчеркивая таким образом серьезность темы обсуждения. Я буду обращаться к литературе, исследующей брожения в умах и те действия, в которые они выливались, и опубликованной в последние годы (Аркес, Канеман, Тверски, Бэрон, Станович, Перкинс, Стернберг и некоторые другие).
Разум терпит неудачу тогда, когда ему не удается приспособиться к окружающей действительности, осознать, что происходит вокруг или что с нами происходит, и разрешить эмоциональные, социальные или политические проблемы. Когда он совершает систематические ошибки, ставит перед собой нелепые цели или упорствует в использовании методов, оказавшихся неэффективными. Когда он сознательно осложняет себе жизнь или выбирает пути жестокости и насилия. Итальянский историк Карло Чиполла, который описал законы глупости, выдвигает следующее определение: „Глупый человек — тот, кто причиняет вред другому человеку или группе людей, не получая при этом никакой пользы или даже нанося вред самому себе“. Мне оно кажется неполным. Все гораздо более серьезно. И я надеюсь это доказать. Нужно включить сюда и тех, кто причиняет вред исключительно самим себе, и тех, кто причиняет вред другим, получая от этого пользу для себя. Тяжелые ошибки совершает не только индивидуальный, но и коллективный разум. В этих случаях само взаимодействие людей между собой приводит к abaissement du niveau menta — снижению уровня умственного развития. Каждый член семьи, партии, представитель предприятия или целой нации может обладать выдающимся умом, быть живым и проницательным — когда он один — и погружаться в болото безумия заодно с остальными. Существуют экспансивная и депрессивная динамики развития группы. Общества бывают умными или безумными в зависимости от образа жизни, признаваемых ценностей, существующих институтов или поставленных целей.
Чем были нацистский режим и советский тоталитаризм? Разве не страшной глупостью являлись эти тысячи помпезных парадов? А восхваление своей расы, своей нации, своей партии? А жажда власти, коллективное помрачение рассудка, жизнь в страхе, глубокомысленное резонерство, с которым подобные явления преподносились? Все это должно рассматриваться как ошибки разума. Нам нужен современный Пастер для того, чтобы изобрести вакцину против этого всепобеждающего бешенства. Нам нужна особая педагогика, которая научила бы наш разум бороться с убийственной слепотой или хотя бы не восхвалять ее. Это нелегко, потому как безумие рядится в разные одежды. Музиль, например, утверждает, что „жестокость есть одно из практических проявлений глупости“. И он прав, но он втихую примешивает в свое утверждение элементы морали. Наполеон считал: нужно применять силу, для того чтобы управлять нацией, потому что сила — единственный язык, который понимают животные, а „мы окружены животными“. Его метод был весьма успешен, и для огромного количества людей Наполеон — один из величайших умов в истории. Кто же прав, Музиль или почитатели Наполеона?
В этой книге я свергаю разум с его платонического трона, восседая на котором он был поглощен лишь самим собою, математическими построениями или плетением затейливого кружева картезианских рассуждений. Я низвергаю его в пучину обыденности, заставляю пуститься в путешествие по лабиринту человеческого сердца и заняться решением практических задач. Ведь великая цель разума — это то, что мы называет счастьем, а раз так, то любая его неудача ведет к страданию. Печально и трагично сознавать, что часто обстоятельства, жизненный опыт ограничивают ресурсы разума, его способность противостоять жизненным трудностям. Тогда можно говорить об объективном поражении, а его жертвой, конечно, является тот, кто за него не ответствен. Ребенок, который с детства впитал в себя ненависть, будет всю жизнь страдать от внутреннего разлада. Это поврежденный разум .
Часто бывает сложно разделить поврежденный разум и разум, совершивший ошибку, потому что и тот и другой приводят к одинаково печальным результатам. Речь идет о сложных явлениях, которым трудно дать определение. Возьмем пример Франца Кафки. Он всегда считал себя несчастным, потерпевшим жизненное поражение, но не из-за отсутствия литературного признания, а от того, насколько трудно ему было жить. Иногда он пишет об этом поражении как о „судьбе“, а иногда — как о „преднамеренной цели“. „Я стремился к тому, чтобы продолжать свое существование, не испытывая дискомфорта“. Он был жертвой своей невероятной уязвимости, которая заставила его написать: „На трости Бальзака было начертано: „Я ломаю все преграды“. На моей: „Все преграды ломают меня“. Откуда эта хрупкость? Можно ли было избежать ее? Нужно ли было избегать ее? Задам более каверзный вопрос: а мы хотели бы, чтобы он от нее не страдал?
Признаюсь, я не люблю поражений. Я считаю, что увлечение метафизикой разрушения, провала, несчастья было одной из болезней периода постромантизма. Увлечение созерцанием неудач разума, которые по возможности должны происходить не в моей голове, — вершина лицемерия. Фантазии де Сада очень увлекательны, если их читать, но не проживать. Превращение таких явлений, как деградация, разрушение, ужас, жестокость, абсурд в объекты эстетики неизбежно, но приводит к подмене понятий. Это отдаляет искусство от жизни. Скандал поднялся вокруг утверждения Джорджа Стайнера о том, что культура не делает людей лучше, потому что оно правдиво. Очень жаль.
Приняться за изучение такой сложной темы меня сподвигнул мой оптимизм педагога. Я считаю, что разум может одержать победу, и было бы очень хорошо, если бы это произошло. По моему мнению, у нас нет другого выхода. Цель этой книги — помочь борьбе с человеческой уязвимостью.

I. Злоключения разума

1

Эта история потрясла юридическое сообщество Соединенных Штатов. Сол Уочтер, верховный судья штата Нью-Йорк и председатель апелляционной комиссии, весьма уважаемый коллегами за разумность своих решений по вопросам, связанным со свободой слова, гражданскими правами или случаями эвтаназии, был признан виновным в тяжком преступлении и заключен в федеральную тюрьму. А оказался он там вот почему. Любовница покинула его, и судья Уочтер в течение тринадцати месяцев атаковал женщину бранными письмами и телефонными звонками, в которых непристойные оскорбления перемежались угрозами похитить ее дочь. Мы сталкиваемся с примером жизненного парадокса: умный человек перечеркивает всю свою достойную жизнь совершенно нелепым поведением.
Расскажу вам нечто более близкое к нашей с вами повседневной жизни, а именно историю одного из моих учеников, молодого человека с очень высоким коэффициентом интеллекта, которого погубили собственные блестящие способности. В период душевных метаний, через который проходят все подростки, он, внезапно осознав свои возможности, решил воспользоваться ими, но весьма своеобразно. Его товарищи казались ему туповатыми, а учителя — недалекими. В итоге он стал предводителем шайки малолетней шпаны; он наслаждался, досаждая окружающим, и в итоге превратился в банального квартального наполеончика. Юноша подстрекал своих „подданных“ к мелкому воровству. Ему понравилось всегда иметь деньги в кармане, и он связался с торговлей наркотиками; затем бросил учебу, потому что „только на улице и есть жизнь“, по его словам. Так он казался себе взрослее. Когда ему исполнилось двадцать, он попал в тюрьму. Был ли умен этот парень настолько, насколько демонстрировали результаты пройденных им тестов? Чтобы ответить на этот вопрос, мне придется написать целую книгу.
Дабы нам не потерять нить рассуждений, а также потому, что наука требует точности, я начну с нескольких концептуальных определений. Прежде всего я скажу о том, что, с моей точки зрения, есть разум.

Я называю разумом способность человека управлять своим поведением, используя информацию — воспринятую, усвоенную в процессе обучения, переработанную или созданную им самим.

Таким образом, разум может потерпеть неудачу, если не будет способен управлять поведением, если не будет воспринимать или запоминать информацию или не сумеет найти применение тому, что им усвоено. Может быть, в некоторых источниках вы прочтете, что „разум — это способность к управлению“. Я вспоминаю, как мой учитель Роджер Сперри, лауреат Нобелевской премии в области медицины, один из великих неврологов прошлого века, говорил, что главная функция мозга — не познавать, а управлять поведением человека и что сугубо ошибочной и идеалистической является точка зрения, будто желудок работает на мозг, потому что в действительности все происходит наоборот: как раз мозг и работает на желудок. В течение последних двух столетий человеческий разум оценивался по его базовым когнитивным способностям — воспринимать, устанавливать связи, обучаться, аргументировать, то есть как раз по тем признакам, которые обыкновенно измеряются тестами на уровень интеллекта. Эта ограниченность исключительно областью когнитивного представляется мне заблуждением.
Наивысшее достижение разума состоит в хорошем управлении поведением. Я понимаю, что употребление в данном случае слова „хорошее“, столь сомнительного прилагательного, неизбежно вызовет негодование пуриста. Но ведь в нем нет ничего из ряда вон выходящего. Классическое определение разума, принимаемое всеми сторонами дискуссии, гласит, что это способность к решению новых задач и разрешению новых проблем. Следовательно, разум хорошо выполняет свою управленческую функцию в тех случаях, когда его деятельность позволяет разрешать конфликтные ситуации, в противном же случае он плохо справляется со своей задачей. Главная функция разума состоит в умении с честью выходить из затруднительных положений, в которых мы можем оказаться. Если речь идет о научной деятельности, то здесь функция разума будет состоять в организации и производстве хороших, качественных исследований; если имеется в виду литература — в создании блестящих произведений; если мы говорим об экономике — в получении дохода и прибыли; если же дело касается области эмоциональных переживаний — в обретении счастья.
Подчас разум не вполне справляется с исполнением своей основной функции. В одних случаях проблема существует с самого начала: речь идет о тяжелых ментальных патологиях, проистекающих либо из глубоких врожденных отклонений, либо из тяжелых младенческих или детских травм. Тогда речь идет о помрачениях рассудка, и мы попадаем в область патологии; это глубокая тема, которую мне хотелось бы обсудить тогда, когда у меня будет что на сей счет сказать. В иных же случаях проблема возникает как итог. Это и есть история разума, потерпевшего поражение, и именно ей посвящено настоящее исследование. То есть мы говорим о ситуациях, когда отсутствуют врожденные патологии, но человек, к примеру, выбирает неверный путь, или утрачивает ориентиры, или же плывет по течению. События могли бы развиваться совершенно иначе, так что именно неиспользованная возможность иного развития придает трагический оттенок описываемому феномену.
Каждому любителю психологии известно, что американский психолог Роберт Дж. Стернберг является создателем весьма уважаемой в академических кругах теории разума. Кроме того, он очень проницательный человек, обладающий талантом видеть то, что сокрыто от большинства. Не так давно он опубликовал книгу под названием „Почему умным людям часто не везет“, которая предупреждает о некоем парадоксе человеческой натуры. Достаточно легко проиллюстрировать примерами верность его утверждений. Начну с самого себя. Мои результаты тестирования уровня интеллектуального коэффициента всегда были высоки, и тем не менее на протяжении последних пяти лет у меня негодно работает пульт управления телевизором, что превращает любую попытку просмотра передач в трудновыполнимую задачу, это меня злит и приводит к потере времени. Что бы ни показывало тестирование, мое поведение в данном случае абсолютно глупо.
Дайана Ф. Халперн, одна из соавторов книги Стернберга, приводит в качестве примера глупости связь Клинтона с практиканткой. Бывший президент Соединенных Штатов представляется мне чрезвычайно умным человеком. Зачем же, почему он совершил столь глупый поступок? Ответ „в порыве страсти“ представляется малоинтересным объяснением. Сам Клинтон — уже много позже — дал лучшее толкование. „Я сделал это потому, что мог это сделать“, — сказал он, скорее удивляясь, чем упиваясь своим былым могуществом. В том-то и дело — ему было легко, ничего не стоило просто плыть по течению, наслаждаясь стремительным скольжением вниз по крутой ледяной горке, когда уже ничто, кроме этого упоительного скольжения и скорости, не имеет значения. Весьма часто властитель не осознает в достаточной мере цену и значение своих поступков, потому что обстоятельства или люди не противятся ему. Дать человеку погрузиться в такую злокозненную бессознательность — жестокая ошибка разума, и, несомненно, это крайне опасная штука. „Чудесно обладать силой гиганта, — писал Шекспир, — но ужасно пользоваться ею как гигант“.
Если мы хотим трезво смотреть на вещи, то должны признать, что у нашего разума есть как будто бы два слоя — можно назвать его „разум-дуплекс“. Нижний слой — наши интеллектуальные способности, верхний слой — то, как мы используем эти способности. Умный человек может глупо использовать свой разум. Это есть суть неудачи, великий парадокс разума, который, как и все парадоксы, чреват крупными неприятностями. Различие между „быть умным“ и „умно себя вести“ подсказывает нам, что между двумя слоями есть некоторое пространство, где действуют мало изученные и плохо описанные силы; таким образом, здесь открывается поле для интересных и весьма насущных исследований.
Альваро Помбо в своем замечательном рассказе под названием „Длинная ложь“ повествует о ярком случае ошибки разума. Молодой человек лжет своей невесте и ее родителям, говоря им о том, что уже стал дипломированным архитектором, в то время как на самом деле он еще должен пройти пару курсов. Это банальная, ненужная ложь, которая используется только для того, чтобы произвести хорошее впечатление; своего рода светская любезность, позволяющая избежать огорчительных разговоров в добром семейном кругу. Будущий тесть, архитектор, предлагает юноше работу. И с этой минуты вся жизнь главного героя будет отравлена ложью, в которой он не осмеливается признаться. Обман как будто овладевает всей его жизнью. Не лгать трудно, но жить, запутавшись в постоянной лжи, просто невыносимо. Кьеркегор был прав, когда написал: „Тому, у кого есть тайна, лучше не жениться“. Тайна, как, впрочем, и любая ложь, разрастается сама по себе и душит своего создателя. Необходимость постоянно изобретать несуществующую действительность давит на плечи тяжелым грузом. Невозможность сказать простую правду, всего лишь признаться, что осталось проучиться еще два курса, приводит к драматическим последствиям. Как герой рассказа мог не отдавать себе отчета в своих действиях и их последствиях? Сартр вспоминает в „Дневниках странной войны“ случай императора Вильгельма II: после атрофии мышц руки он в течение всей жизни мучил себя бесполезными упражнениями, стремясь вернуть руке подвижность только потому, что император-воитель не может признаться в физическом несовершенстве. Этот и подобные ему случаи я имею в виду, когда говорю об ошибках разума.

2

Попытаемся составить первую картограмму разума. Мы должны выделить в ней два уровня:

1) структурный разум : базовые способности, которые, как мы понимаем, измеряются тестами, определяющими уровень интеллектуального коэффициента. Для того чтобы подчеркнуть операционный характер данного уровня, определим его как вычислительный разум ;
2) использование разума : это разум в действии или, иначе говоря, то, что человек делает со своими способностями. На сегодняшний день не существует способа измерить его.

И между этими двумя уровнями мы должны поместить некий фактор искажения , определенные эпистемологические, аффективные и оперативные деформаторы . Я настаиваю на принятии следующего допущения: то, что я назвал структурным разумом, состоит из ряда механизмов, способностей, способов реагирования, действующих на подсознательном уровне. Нам неизвестно, как именно они действуют, мы видим лишь некоторые результаты этой активности. В нашем сознании всплывают мысли, образы, желания, слова, и мы не отдаем себе отчета в том, почему так происходит.

Я не знаю, откуда берутся эти строки. Я сел перед компьютером, послал некий смутный сигнал моему вычислительному разуму — „я должен писать книгу“ — и ждал. Самое большее, что мне пришлось сделать, — отобрать нужные из внезапно посетивших меня мыслей или использовать некоторые из них для разъяснений или внесения изменений в содержание. Анри Пуанкаре, великий математик, пришел к выводу о том, что все математические доказательства были выработаны неким чрезвычайно способным „подсознательным математиком“. Прав был Э.М. Форстер, говоря: „Как я могу знать, что я думаю, если я этого еще не сказал?“ То есть мой вычислительный разум уже знает содержание этой книги, то содержание, с которым я знакомлюсь лишь по мере того, как пишу. И поэтому я иду от открытия к открытию.
Представляется, что механизмы разума формировались в процессе длительной биологической эволюции, причем часто случайным образом. Они работают как некие модули с определенной степенью взаимной независимости. Механизмы зрения не зависят от механизмов волевого контроля, ибо в противном случае мы видели бы то, что нам хотелось бы видеть, например — море вместо кастильских суходолов, и это было бы крайне непрактично, так как мы бы занялись рыбной ловлей, вместо того чтобы выращивать томаты. Мы не можем полностью избежать иллюзий восприятия, хотя осознаем, что это именно иллюзии. Также нам довольно трудно избежать заблуждений в оценках. Тот, кто однажды пожертвовал чем-либо (деньгами, временем, усилиями) ради того, чтобы чего-то добиться, продолжает приносить жертвы и в дальнейшем, несмотря на то что это сулит больше потерь, чем приобретений. Почти все мы хотя бы раз в жизни платили деньги за то, чтобы посмотреть фильм, оказавшийся в итоге плохим. Любопытно, как часто мы отказываемся встать и уйти. Нам кажется, что, оставшись, мы сможем как-то оправдать трату наших денег, хотя нам до тошноты скучно. Эта ошибка, называемая „упрямство инвестора“, — к ней я обращусь чуть позже, — объясняет, в частности, сохранение многих браков. „Я столько вложила в него, что должна и дальше нести это бремя только ради того, чтобы оправдать прежние вложения“. Подобная модель поведения приводит к краху многих биржевых игроков.
Автономные модули предлагают очень конкретные решения очень конкретных задач. Страх — прекрасный тому пример. В животном мире опасность в зависимости от своей природы влечет за собой одну из трех возможных реакций: бегство, оцепенение и атаку. Это модель взведенного курка, когда выстрел производится, едва лишь появляется повод. Но человеческий разум упорно стремится соединить этот набор запрограммированных с доисторических времен модулей для того, чтобы приспособить их к более сложным задачам. В случае страха мы создали новый сценарий: не дать страху включить программу автоматической реакции. Теперь нам нужно не бегство, оцепенение или нападение, а анализ того, реальна ли опасность, стоит ли встретить ее лицом к лицу или надо постараться избежать столкновения. У этого сценария есть свои достоинства и свои недостатки.
Можно легко доказать, что существуют убеждения, обычаи, поступки, которые представляются упрятанными в броню и находятся вне сферы нашего контроля. Простой пример: страх полета. Тот, кто испытывает его, знает, что доводы разума в данном случае бесполезны. Ознакомление с убедительными доводами статистики в пользу безопасности полетов не сделает путешествие более спокойным. Приведу другой набивший оскомину пример. Отношения между полами управляются древней системой эмоциональных проявлений, которая плохо сочетается с современными обстоятельствами. Изначальная ситуация состояла в том, что женщина, будучи физически более слабой и чрезвычайно уязвимой (частые беременности, выкармливание младенцев и так далее), нуждалась в защите со стороны мужчины. Мужчина, таким образом, играл роль отца, защитника и судьи. Женщина искала гарантий на будущее для себя и своих детей и поэтому так старалась установить с ним эмоциональную связь. Сейчас же, когда женщина стремится к независимости и утверждению своей самодостаточности, этот тип эмоционального поведения, созданный для иного образа жизни, может превратиться в огромное препятствие — прежде всего потому, что архаичные эволюционные механизмы очень трудно изжить.
Эмоциональные модули могут вступать в противоречия друг с другом. Человек одновременно является эгоистом и альтруистом, независимым и социальным, пылким и рациональным. Для того чтобы облегчить нам задачу выживания, эволюция произвела некое организующее воздействие на этот хаос разрозненных механизмов. Появляются большие объединяющие системы: речь, рассудок, способность планировать и принимать решения. Но эти надстроечные структуры чрезвычайно молоды и должны взаимодействовать с древними модулями, которые остаются в неизменном состоянии. Так зарождается процесс согласования, перекомпоновки, который и определяет в конечном счете разумное поведение. Он может достигать своих целей — и тогда побеждает, или не достигать их — и тогда терпит поражение. Из всего этого рождается то, что я называю исполнительным разумом, задача которого — осуществлять запуск, управление и контроль в том, что касается действий вычислительного разума. Приведу пример: я уже говорил, что механизмы зрения являются автоматическими. Я стою лицом к своему огороду и вижу то, что вижу. Но, не меняя фокуса зрения, я могу поставить перед собой поэтические цели, которые позволяют мне увидеть все это иначе. Я ищу и нахожу сходства. Артишок превращается в воина в доспехах, а кочаны капусты начинают примерять юбки. Исполнительный разум управляет выдумками вычислительного разума, задав ему цель. Сказанное позволяет сделать промежуточный вывод:

Причина ошибки разума — вмешательство не подходящего к ситуации модуля, который приобрел чрезмерное влияние из-за сбоя в работе исполнительного разума.

Вот очень простой случай. Ярость — эмоциональный модуль, который приводит к агрессии. Я только что прочел в газете, что в приступе гнева мужчина плеснул в свою жену кипящим маслом из сковороды, а затем, испугавшись, бросился вниз с балкона. Во всех случаях ошибок разума, которые я намерен проанализировать и которые отличаются большим или меньшим драматизмом, присутствует один из следующих элементов. Речь может идти либо о неадекватности модуля, возникающей по причине упрямства, устаревших привычек, отрицания опыта, нежелания продолжать жить, либо о недостаточной эффективности исполнительного „я“, связанной с излишним автоматизмом его работы или чрезмерным эмоциональным возбуждением. Мы никуда не денемся от Сартра, который в своей крайне сложной, но и обязательной для чтения книге „Идиот в семье“ утверждает, что глупость — это мысль, превращенная в безжизненную материю, мышление, превращенное в механизм. Его соотечественник Пьер Жане, великий психиатр, который, к сожалению, оказался в тени своего слишком знаменитого современника Фрейда, говорил, что причина всех аномальных видов поведения кроется в разрыве связей, обеспечивающих гармоничное взаимодействие различных ментальных модулей. Он назвал это психастенией .

3

Существуют, таким образом, разум торжествующий и разум поверженный. Достаточно ли разуму достичь своих целей, чтобы мы сказали, что он преуспел? В теории так оно и есть. Много лет тому назад меня удивило утверждение американца Герберта Саймона, лауреата Нобелевской премии в области экономики и отца искусственного разума, человека, которым я искренне восхищаюсь. Он говорил в своей книге „Природа и предел человеческого разума“, что „человеческий разум не только инструмент для моделирования мироустройства в его целостном единстве, для создания всеобщей модели, принимающей во внимание все варианты, но прежде всего инструмент разрешения проблем и удовлетворения нужд, частичных и специфических“. Достаточно скромная функция. Он добавлял: „Разум исключительно инструментален. Он не может выбрать наши конечные цели. Он не может указать нам, куда идти, в лучшем случае он может показать нам, как туда добраться“. Это здравое утверждение — минное поле. Мы можем взлететь на воздух, если вторгнемся в данную область. Эффективность превращается в основной критерий. Верно использовать разум означало бы использовать его эффективно. Этот критерий правилен, но недостаточен. При германских княжеских дворах в XVII веке использовался педагогический прием, неэффективность которого не нуждается в доказательствах. Наказания, заслуженные монаршими детьми, несли вместо последних дворянские дети из их свиты, называвшиеся мальчиками для битья. Разумеется, наказания „за того парня“ не могли привести ни к чему хорошему. Когда этот метод попытались применить во Франции, Генрих IV отказался утвердить его. В письме, датированном 14 ноября 1607 года, он пишет: „Повелеваю, чтобы дофин всегда наказывался за совершение дурных поступков или плохое поведение; я на собственном опыте знаю, что ничто так не идет на пользу ребенку, как хорошая взбучка“. Нельзя отрицать: совершать очевидно бесполезные поступки глупо, но и высокая эффективность каких-либо действий не является критерием их разумности. В своей книге „Теория созидательного разума“ я уже критиковал то определение разума, которое используют информатики, возглавляемые Алленом Ньюэллом, коллегой Саймона; для них разум — это информационное приложение к достижению целей. Мне представлялось ошибочным исключение выбора целей из сферы разума. Изобретать цель — одно из главных свойств человеческого разума. И если он путается в целях, то он путается во всем остальном. Разум служит не столько для разрешения проблем, сколько для их постановки. Дискуссия о том, какого пола ангелы, не позволяет в полной мере проявить блестящие интеллектуальные способности, она скорее является образцом риторического искусства или силлогистического фехтования. Смутная или ошибочная цель сама искажает и разрушает все построения, ведущие к ней. Здесь мы сталкиваемся с принципом, речь о котором пойдет в этой книге далее. Провозглашать принципы — великое искушение для каждого философа, это известный факт. С большим удовольствием я предлагаю вашему вниманию звучный „принцип иерархии уровней (или рамок)“:

Размышления или действия, являющиеся сами по себе разумными, могут оказаться глупыми, если глупы обстоятельства, в рамках которых они применяются.

Некоторое время назад в одной немецкой газете было напечатано жалобное письмо некоего инженера, который разрабатывал печи крематориев для нацистских лагерей смерти. Он жаловался на то, что никто так и не оценил техническое качество его разработок. Ведь уничтожить быстро и эффективно миллион или несколько миллионов человеческих тел не так уж легко. Процесс уничтожения человеческих останков должен был быть непрерывным, быстрым и дешевым. Как вам нравятся претензии немецкого инженера? Не стоит преждевременно негодовать, потому что мы все часто используем сходный критерий. Военные технологии, например, прекрасны. Я как страстный поклонник авиации не могу удержаться от восхищения, глядя на то, как истребитель — само совершенство, — словно металлический дельфин, стремительно пронзает бесконечную синь небес. Но гонка вооружений находится в области иррационального. Эта красота предназначена только для того, чтобы убивать. Во время холодной войны в ядерных арсеналах сторон имелись бомбы, способные уничтожить планету сотни раз. То есть девяносто девять процентов бомб были не нужны. Несомненно, такое наращивание арсеналов было результатом рациональных решений, но сами эти решения принимались в рамках абсурда. Развитые страны должны сократить производство продовольствия или уничтожить часть урожая для того, чтобы не обрушить рынок. Деньги платятся фермерам за то, чтобы у них не было урожая. Это верное решение с точки зрения экономики. Но ведь миллионы людей умирают от голода, стало быть, такое решение, адекватное в рамках одной сферы, становится преступным в более широком смысле. Согласно данным ООН, в мире насчитывается более 1 миллиона 200 тысяч человек, живущих на один доллар в день и менее, однако мы в Европейском союзе платим каждой корове субсидию в размере двух долларов ежедневно. Я понимаю, эта помощь направлена на развитие скотоводства в наших странах, но простое сравнение цифр по меньшей мере внушает тревогу.
Принцип иерархии уровней представляется мне просто необходимым для того, чтобы понять человеческое поведение и справедливо оценивать его. Он обязывает нас к вынесению различных суждений на различных уровнях. То, что приемлемо на одном уровне, выглядит иначе, если неприемлем весь уровень в целом. Приведу два примера прекрасных поступков и чрезвычайно храброго поведения при совершенно неприемлемых обстоятельствах. Первый пример — это легендарная атака английской бригады легкой кавалерии при Балаклаве во время Крымской войны. Главнокомандующий лорд Реглан приказал кавалерии стремительно атаковать русские позиции, чтобы успеть предотвратить перегруппировку артиллерии противника. Атака мыслилась кавалькадой, вытянутой в линию. Реглан не учел того, что на русских флангах было сгруппировано большое количество артиллерии и стрелковых подразделений, которые могли расстреливать атакующих как мишени на ярмарке. Кавалерия геройски выполнила глупый приказ, но меня не удивляет комментарий британской газеты „Обозреватель“: „Крымская война продемонстрировала высочайшие достижения человеческой глупости“. Из семисот кавалеристов, принявших участие в атаке, вернулись живыми менее двухсот. Они вели себя мужественно. Однако их храбрость оказалась бессмысленной. В эпитафии павшим надо было бы написать: „Погиб как герой, выполняя абсурдный приказ“. Но в итоге появилось стихотворение Теннисона, от красоты которого мне становится не по себе:

Лишь сабельный лязг приказавшему вторил.
Приказа и бровью никто не оспорил.
Где честь, там отвага и долг.
Кто с доблестью дружен, тем довод не нужен.
По первому знаку на пушки в атаку
Уходит неистовый полк.

Второй пример связан с терроризмом. Передо мной фотографии молодых студенток-мусульманок с горящими как уголья глазами, они красивы, в их лицах сквозит серьезность детей, которым пришлось преждевременно погрузиться во взрослые заботы. Они должны были стать ходячими бомбами и умереть, нанеся урон врагу. Их самопожертвование — образец храбрости, но сам террор, в рамках которого нужна такая храбрость, является аморальным и бессовестно использует этих девушек. Ребенок, идущий в школу, женщина, думающая о том, как свести концы с концами, мужчина, радующийся тому, что внес последний платеж по ипотечному кредиту, — все они погибают из-за чего-то, о чем порой даже не имеют представления. Что общего было у жертв взрыва на вокзале Аточа с войной в Ираке? Для терроризма человеческая жизнь — средство добиться выполнения неких политических требований. Двойственность уровней становится очевидной. Можно воздать должное патриотизму террориста и в следующий же миг бросить его в тюрьму за убийство.
Интеллектуальная оценка нашего поведения напоминает матрешку. Матрешки, находящиеся внутри, сами по себе могут быть разумнейшими, но это ничего не стоит, если матрешка-мать глупа. Из всего сказанного выше я вывожу другой принцип:

Для того чтобы оценить разумность поведения, мы должны прежде всего убедиться в разумности иерархии уровней или рамок, которую мы устанавливаем для того, чтобы оценка производилась с верхнего уровня.

Человеку, не способному справляться с проблемами, избавляться от тоски, переносить скуку, может представляться разумным употребление наркотиков. В этом случае цель ясна: ему нужно выйти из затруднительного положения, для чего существует эффективный способ — доза героина. Есть, однако, одно „но“. Для того чтобы подобное решение было по-настоящему эффективным, оно должно в ту же секунду привести человека к смерти, то есть преодоление трудностей должно стать наивысшим из всех уровней. В противном случае продолжение жизни с усугубившимися проблемами превращает прием дозы героина в неразумный шаг. Продление времени — уровень намного более высокий, чем преодоление мгновения (это, конечно, верно лишь для того, кто хочет жить дальше).
Выводя принцип за принципом, я осмеливаюсь провозгласить еще один, третий. Прозорливый Пирс, американский философ и психолог, уже отмечал любопытную склонность философов группировать свои мысли в триады.

Разум терпит поражение в тех случаях, когда ошибается в выборе уровня. Наивысшим в иерархии уровней для индивида является его счастье. Ошибкой разума надо считать то, что отделяет человека от его счастья или мешает обрести его.

Я прекрасно понимаю, что это крайне расплывчатая формулировка. И обещаю разъяснить ее. Обратимся к Кафке. В его „Письмах к Фелице“ описана идеальная, с его точки зрения, модель жизни. „Оказаться вместе с моими письменными принадлежностями и лампой в самом потайном углу глухого, герметично запертого подземелья. Мне приносили бы еду, оставляя ее при этом всегда как можно дальше от моего убежища, у внешней двери в подземелье. Единственным предназначением моей прогулки — всегда в плаще с капюшоном, скрывающим лицо, — по всем подземным галереям был бы путь за едой“. Мне подобный образ жизни не представляется разумным, но, несомненно, случай Кафки отличается от моего. 22 января 1922 года он отмечает в своем дневнике: „С тем, чтобы спасти себя от того, что называют нервами, я начал понемногу писать“. Так как он испытывал потребность жить в укрытии, литература была, несомненно, его наиболее надежным убежищем. Но посмотрим шире. Откуда взялась эта непреходящая потребность скрываться? Об этом рассказывается Милене в потрясающей притче о лесном звере:

Отвечу примерно так: я, зверь лесной, был тогда едва ли даже и в лесу, лежал где-то в грязной берлоге (грязной только из-за моего присутствия, разумеется) — и вдруг увидел тебя там, на просторе, чудо из всех чудес, виданных мною, и все забыл, себя самого забыл, поднялся, подошел ближе, — еще робея этой новой, но и такой родной свободы, я все же подошел, приблизился вплотную к тебе, а ты была так добра, и я съежился перед тобой в комочек, будто мне это дозволено, уткнулся лицом в твои ладони и был так счастлив, так горд, так свободен, так могуч, будто обрел наконец дом — неотступна эта мысль: обрел дом, — но по сути я оставался зверем, чей дом — лес, и только лес, а на этом просторе я жил одной лишь милостью твоей, читал, сам того не осознавая (ведь я все забыл), свою судьбу в твоих глазах. Долго продолжаться это не могло. Даже если ты и гладила меня нежнейшей из нежнейших рукой, ты не могла не углядеть странностей, указывавших на лес, на эту мою колыбель, мою истинную родину, и начались неизбежные, неизбежно повторявшиеся разговоры о „страхе“, они терзали мне (и тебе, но тебе незаслуженно) душу, каждый мой обнаженный нерв, и мне становилось все ясней, какой нечистой мукой, какой вездесущей помехой я был для тебя, — отсюда пошло недоразумение с Максом, а в Гмюнде все стало уже совершенно ясно, потом явились Ярмилино сочувствие и недопонимание и, наконец, эта смесь глупости, грубости и равнодушия у В., а вперемежку еще множество мелочей. И я вспомнил о том, кто я есть, я читал в твоих глазах, что ты во мне уже не обманываешься, и свой кошмарный сон (о человеке, оказавшемся не на месте, но распоясавшемся так, будто он у себя дома), этот кошмар я переживал в реальности, я чувствовал, что надо мне уползти назад, в мою тьму, я не выносил света солнца, я был в отчаянии, как заблудившийся зверь, и я помчался что было сил, и эта неотступная мысль: „Взять бы ее с собой!“ — и мысль прямо противоположная: „Да разве будет тьма там, где она?“
Ты спрашиваешь, как я живу; вот так и живу.

В страшном „Письме к отцу“ Кафка отчасти разъясняет свое положение:

Я все время испытывал стыд: мне было стыдно и тогда, когда я выполнял Твои приказы, ибо они касались только меня; мне было стыдно и тогда, когда я упрямился — ибо как смел я упрямиться по отношению к Тебе! — или был не в состоянии выполнить их, потому что не обладал, например, ни Твоей силой, ни Твоим аппетитом, ни Твоей ловкостью, а Ты требовал всего этого от меня как чего-то само собой разумеющегося. Это, конечно, вызывало у меня наибольший стыд. Так складывались не мысли, но чувства ребенка.

В конце письма Кафка предоставляет слово своему отцу, который ставит своему сыну жестокий диагноз: „Ты не жизнеспособен“. Вероятно, разум Кафки был поврежден.
Вскоре после публикации „Лабиринта чувств“, в котором я не раз цитировал этот фрагмент из писем к Милене, я получил патетическое письмо, где объяснялось, до какой степени талант Кафки универсален, ибо Кафка описывает не столько свой собственный случай, сколько выражает некие общие чувства. Автор письма рассказывал мне в драматическом, возвышенном стиле, что он воспринимает себя так же, как кафкианский лесной зверь, и это не позволило ему стать счастливым. Он любил женщину, которая отвечала ему взаимностью. Но, по его признанию, раздеться перед ней ему было невыносимо стыдно, и он сбежал. Не знаю, в чем была его проблема, предполагаю, что она была связана с пенисом, но меня удручила эта история не меньше, чем история Кафки. Прав Стюарт Сазерленд, когда в книге „Иррациональность. Внутренний враг“ утверждает: „Стыд лежит в основе значительной части человеческой иррациональности“. Он действует как могущественный и неуязвимый модуль, становясь непреодолимым препятствием на пути к счастью. Поэтому, когда стыд преодолевает отведенные ему границы и начинает управлять внутренним миром человека, это можно определить как ошибку разума.

4

Я уже раскрыл три возможные причины глупости. Это вмешательство неадекватных ментальных модулей, неэффективность исполнительного разума и неверная иерархия уровней.
Есть множество способов потерпеть поражение, так же как и множество способов одержать победу. В „Теории созидательного разума“ я показываю их, изучая созидательное преобразование каждой из базовых функций. Воспользуюсь этим же опытом, составляя перечень разрушений. Испанское слово fracaso („поражение“) имеет интересную этимологию. Оно происходит от французского casser , что означает „разрушать“. Поражения всегда оставляют за собой разрушения.
Исследование будет состоять из четырех больших разделов:

1) когнитивные ошибки;
2) аффективные ошибки;
3) ошибки коммуникации;
4) поверженная воля.

Когда мы дойдем до последнего пункта, будет ясно, нужно ли добавлять еще одну главу.

II. Когнитивные ошибки 

1

Совершая ошибку, разум терпит поражение. Но трудности даются нам для того, чтобы, преодолев их, открыть истину, и поэтому я предположу, что опыт ошибки — это часть естественного хода событий. Все мы переживали подобный опыт, когда то, что нам казалось очевидным, внезапно опровергается иной, куда более яркой очевидностью. Я полагал, что выключил свет в помещении, но выясняется, что это не так. Я доверял одному человеку, но его поступки показывают мне, что я заблуждался. Я был уверен в том, что Солнце движется вокруг Земли, но астрономия учит, что, напротив, Земля движется вокруг Солнца. В опыте ошибки всегда присутствует прогресс знания. Признать ошибку и суметь воспользоваться осознанием этой ошибки — признак гениальности. Великий французский математик Жак Адамар остроумно говорил: „В доказательствах я совершаю приблизительно те же ошибки, что и мои ученики. Единственное мое преимущество перед ними состоит в том, что я отдаю себе в этом отчет немного раньше, чем они“. В книгах, посвященных технологическим изобретениям, упоминается случай внедрения клейких листков для заметок Post It . Технологи компании „3М“ пытались создать высокостойкий клей. Они потерпели неудачу, потому что получался только слабоустойчивый, „вялый“, материал, и на него махнули рукой — пока кто-то не додумался, что и слабая устойчивость может быть полезной. Так появились многоразовые наклейки для заметок. Технологи сумели использовать свою ошибку. Разум терпит поражение, когда мы упорствуем в отрицании очевидности, когда убежденность слепа, то есть не внемлет доводам критики или реальным фактам, когда опыт ничему не учит. Психиатрам известно, что для многих патологий характерна подобная навязчивость. Помрачение рассудка — хорошо изученная вещь. Пациент слышит то, что слышит, и никто не может убедить его в том, что его личный опыт не имеет ничего общего с действительностью.
В состоянии нормальности наблюдается похожий тип поведения, и это явные просчеты разума. Я займусь исследованием трех подтипов: предубеждений, суеверий, догматизма, а также опасной смеси всех трех — фанатизма.

2

Предубеждение . Как объяснял американский психолог Гордон Оллпорт, быть предубежденным означает „быть абсолютно уверенным в чем-то непознанном“. Это состояние характеризуется таким способом отбора информации, когда из общего потока вычленяются только те сведения, которые подкрепляют существующее предубеждение. Расист выберет из газеты новость об убийстве, совершенном черным, но оставит вне поля своего внимания такие же случаи, где убийство — дело рук белых. Таким способом он себя обезопасит от любой возможной критики. Слово „предубеждение“ буквально означает „вынесение суждения о чем-либо заранее“, то есть до того, как что-либо имело место быть, и до того, как что-либо стало достоверно известно о случившемся. Предвзятые суждения наблюдаются во всех социальных группах, включая и те, в которых люди в силу своего призвания и по требованию профессионального долга должны быть непредвзятыми. Некоторое время назад два психолога, Питерс и Чечи, провели скандальный эксперимент. Они отобрали двенадцать статей, опубликованных в двенадцати журналах по психологии и написанных исследователями, работающими в десяти самых престижных исследовательских центрах США. Они заменили имена авторов на вымышленные, „устроили“ их на работу в столь же вымышленные заведения, вроде Центра исследований человеческого потенциала в Трех Долинах и ему подобных, и отослали статьи в те же самые издания, которые их уже публиковали. Только в трех тексты были приняты к рассмотрению. Хуже того, восемь из девяти оставшихся статей были отвергнуты теми же самыми журналами, которые опубликовали их ранее. Редакторы и издатели, прочитавшие присланные статьи, сообщили, что они не обладают достаточными достоинствами, необходимыми для публикации (Peters, D.R. у Ceci, S. J.: Peer-review practices of earned journas: the fate of pubished artices submitted again , Behaviora and Brain Science, 5,1982). Это наглядно демонстрирует, что такие факторы, как авторство работы, а также название университета, в котором трудятся исследователи, априори определяют ее оценку, и с этим часто сталкиваются ученые из университетов, расположенных за пределами англоязычного мира.
Подчас предубеждения опасны. Достаточно много говорилось уже о побоищах, спровоцированных расистскими предубеждениями. Как и все ошибки разума, предубеждения неизбежно приносят вред. Тимоти Бенеке в своей книге „Мужчины об изнасиловании“ перечисляет некоторые из высказанных насильниками мыслей о своих жертвах.

Всем женщинам нравится быть изнасилованными.
Невозможно изнасиловать женщину против ее желания.
Женщинам нельзя верить.
Когда женщина говорит „нет“, на самом деле это означает „да“.
Женщины плачут крокодиловыми слезами.
Они напрашиваются на насилие.
У женщин семь пятниц на неделе, этим они разрушают надежды и разбивают сердца.
Женщины постоянно рисуются и этим обретают власть над мужчинами.
Они провоцируют и напрашиваются.
Они смеются над мужчинами, чтобы их унизить.

Такие взгляды на женщин обычно тесно связаны со следующими взглядами на мужчин:

Общественное мнение видит настоящего мужчину самцом, который постоянно хочет секса, при этом он должен быть агрессивен и груб с женщинами.
Никто не станет насиловать женщину, если его не спровоцировали.
Насилие — это месть женщинам, которые ведут себя двусмысленно и противоречиво.
Мужчина испытывает сильный сексуальный импульс и готов насиловать.

3

Суеверие . Испанское слово supersticion (суеверие) этимологически восходит к латинскому superstitio , а от него к superstare (пережить). То есть это мертвые, недоказуемые верования, которые, тем не менее, сохраняют влияние на человека, и он подчас стремится обосновать если не сами верования, то как минимум следование им. Суеверие обычно не содержит в себе дискриминирующего начала, присущего предубеждению, но обнаруживает сходство с ним в неоправданной убежденности, нечувствительной к опровергающей ее очевидности. Во многих гостиницах нет тринадцатого этажа. Не то чтобы владельцы гостиниц верили в магическое значение этого числа, просто-напросто они думают, что было бы разумно его „убрать“ на тот случай, если в него верят клиенты. Но даже те клиенты, которые не подвержены данному суеверию, могут решить, что на всякий случай стоило бы поверить в магию числа тринадцать, раз уж таково мнение цеха отельеров, и при удобном случае отказаться разместиться на тринадцатом этаже, что, в свою очередь, лишь побудит убрать несчастливый номер и тех владельцев отелей, кто сам не верит в подобные вещи. Вера растет как снежный ком. Читаю французскую статистику. Во Франции насчитывается десять &heip;