Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

Джеймс Твайман – Тайна любимого ученика. Весть посланников света

Картина Жаклин Рипстейн «Наша Госпожа Вселенной» (1997).
Этот образ Девы Марии сыграл важнейшую роль в событиях, описываемых в «Тайне любимого ученика».
Сайт художницы:  "godsight.com"
godsight.com.

The Secret of the Beoved Discipe

A community founded by the Aposte John has ived in secusion for two thousand years.
The time has finay come for their amazing secret to be reveaed.

By James F. Twyman
Author of the best-seing Emissary of Light

Твайман Джеймс Ф.
Тайна любимого ученика: Весть Посланников Света / Перев. с англ. М.: ООО Издательский дом «София», 2006. — 208 с.
ISBN 5-9550-0875-6

Апостол Петр основал Церковь. Апостол Иоанн — тайную общину. Какую роль играют эти две ветви одной религии в нынешний переломный период истории человечества? Какую роль можете сыграть ВЫ? Многое в «Тайне любимого ученика» покажется вам невероятным, если вы будете читать только умом. Читайте сердцем — и эта книга будет разговаривать непосредственно с вашей душой. И тогда вы начнете понимать некоторые извечные тайны нашей общей истории и вашей личной судьбы на этой планете.

УДК 130.123.4 ББК 86.391

Copyright © James Twyman, 2000
First pubished by Findhorn Press, Scotand, 2000

Введение
Говорят, что мы живем во времена пророчеств и чудес. Многие древнейшие цивилизации, а также наши современные религиозные традиции указывали на нынешний период истории человечества как на эпоху великих духовных и общественных преобразований. Древние называли это «временем, когда времени больше не будет», ибо они предвидели, что настанет момент великого пробуждения, как если бы человечество заснуло мертвым сном и должно будет со временем вновь открыть для себя нечто чудесное. К людям, идущим самыми разными духовными путями, внезапно возвращаются воспоминания, которые, как они полагали, начисто изгладились из их памяти. Тихий спокойный голос призывает их вспомнить некое обещание, которое они дали давным-давно. Голос становится все громче и громче, и наконец люди начинают прислушиваться к нему... и менять свою жизнь.
В 1993 году в Джейнсвилле (штат Висконсин, США) родилась самка бизона, которую назвали Чудом. Хозяева не могли прийти в себя от изумления, так как она родилась с белой как снег шерстью. Но никто из них не знал, какую важную роль ей предстоит сыграть. В тот же самый день в сотнях миль от этого места, в Южной Дакоте, мужчине-индейцу, имя которого можно приблизительно перевести как «Ищущий Бизона», приснился удивительный сон. Он увидел белую самку бизона и ферму, на которой она родилась. Проснувшись, он понял, что стал свидетелем исполнения самого священного пророчества его племени.
Его племя верило в то, что однажды мир изменится и на смену мужскому обществу, управляемому духом соревнования и владычества, придет общество, в котором воцарятся женские качества сострадания и любви. Сотни лет они ждали знака, возвещающего рождение Нового Мира. Этим знаком было рождение белой самки бизона. Подрастая, она должна была четырежды сменить окрас, что соответствует четырем расам, живущим на планете Земля. Но важнее всего то, что отец этой телки должен был умереть через три дня после ее рождения, возвещая смерть Патриархата. Это древнее пророчество все никак не исполнялось, и когда молодой индеец со своей семьей уехал из Южной Дакоты на поиски фермы, увиденной им во сне, он не знал, что им было суждено найти.
Они нашли Чудо, когда той было всего три дня от роду. Семья, владевшая фермой, понятия не имела о том, что эта телка является героиней древней легенды. Они думали, что это просто животное-альбинос, и ничего больше. Когда Ищущий Бизона захотел увидеть отца Чуда, ему объяснили, что тот умер до его приезда. На данный момент Чудо четырежды сменила окрас, и сейчас ее шерсть красного цвета. Индейцы верят, что, когда к ней вернется первоначальный окрас, пророчество исполнится. Близится смена эпох.
Эти события, как и многие другие, показывают, что мы присутствуем при рождении Нового Мира. Однако, подобно женщине, рождающей в муках, мы должны преодолеть множество трудностей и препятствий. Обнадеживает то, что мы не одиноки на нашем пути: у нас есть могущественные помощники. Помимо легенд и пророчеств, подобных истории белого бизона, ходит множество других рассказов об ангелах-хранителях или духах-наставниках, помогающих нам преодолевать препятствия на пути и освобождающих нас от цепей, сковывающих наши движения. Многие говорят о своих встречах с самыми обычными на первый взгляд людьми, которые оказываются вовсе не теми, кем кажутся.
Может быть, мы подошли к поворотной точке в истории человечества, к своего рода квантовому скачку, и эти помощники стали теперь более явными, чем когда-либо?
За последние несколько лет появились десятки книг, в которых из первых уст рассказывается о встречах с ангелами и Небесными существами. В некоторых случаях люди, вступавшие в подобное общение, переходили ту тонкую невидимую грань, которая отделяет наш мир от мира иного, и лицом к лицу встречались со сверхъестественными существами, помогавшими им избавиться от цепей страха, которые всю жизнь опутывали их. Таких историй становится все больше, как будто раскрылись небесные врата и на нас начал изливаться лучезарный свет высших сфер. Практически любая религия признает существование ангелов. Они помогают людям, выводят их из тьмы, царствующей над этим миром. Их активизация есть знак наступления новых времен и напоминание о том, что мы переживаем один из самых волнующих периодов за всю историю человечества.
Однако ходит и множество рассказов о встречах с существом, стоящим выше самих ангелов. Это существо — Женщина, помогающая нам преодолеть множество препятствий, возникающих на нашем пути, пройти сквозь преграды, загораживающие от нас ту любовь, которую все мы так стремимся обрести. Великая Мать часто являлась людям в видениях, играя роль всеведущего проводника, что направляет нас на путь истинный средь мрака и ужасов окутывающей нас беспросветной ночи. Сейчас ее указания нам нужнее, чем когда бы то ни было, так как мы внезапно вплотную подошли к исполнению наших счастливых грез или страшных кошмаров, в зависимости от нашего выбора. Ее задача — помочь нам сделать выбор, который воплотится в ту или иную осязаемую форму.
Практически каждая духовная традиция признает и почитает женскую, сострадательную сторону божества. Некоторые называют это существо Тарой, Гуань-Инь, Софией или Сара-свати, но за всеми этими именами стоит одна и та же Божественная Мать, которую христиане зовут Пречистой Девой, Богородицей или просто Святой Марией, матерью Иисуса. На протяжении всей нашей истории сотни и даже тысячи человек рассказывали о встречах с этой удивительной сострадательной благодетельницей, хотя их рассказы всегда подвергались цензуре со стороны господствовавших религиозных культур. Но во всех достоверных случаях явлений Девы Марии она несла одно и то же послание, настоятельный призыв к людям оторваться от собственного «я» и обратиться к Богу и друг к другу.
Я расскажу правдивую историю, которая, по моему мнению, подтверждает смену ритмов, происходящую в наше время. Последние четыре года я испытал нечто такое, что ранее считал невозможным и неправдоподобным. Все эти события и вызванные ими переживания привели меня к решению написать эту книгу, чтобы донести до людей то, что я считаю самым важным призывом нашей эпохи. Это история о том, как три человека откликнулись на внутренний зов, зов Матери, и как этот зов свел их вместе и вдохновил на поиски воплощения высшего идеала, на поиски мира и добра. Ими двигало страстное желание стать орудиями мира. Один из этих людей — я, другой —отец Джон, священникиз Лос-Анджелеса, атретья — Жаклин Рипстейн, талантливая и знаменитая художница из Мексики.
Теперь, оглядываясь на пройденный путь, легко увидеть, как что-то вело нас различными дорогами, чтобы наконец свести вместе, подобно трем большим рекам, много-много миль текущим по бескрайним просторам, прежде чем излить свои воды в океан. В этом, в сущности, и заключается смысл этой книги. Все мы блуждаем по одиноким тропкам наших желаний и снов, но в конце концов осознаем, что мы едины и вместе движемся к Одному Богу. Это прозревали пророки древних культур, и это же происходит вокруг нас сейчас, в каждой культуре и каждой религии.
Ведь мы не так уж сильно отличаемся друг от друга, и если мы сосредоточимся на том, что нас объединяет, а не на том, что разделяет, мы приблизимся к пониманию истинной действительности. Таково ее послание, послание женщины, помогающей нам преобразиться. Эту историю рассказывали по-разному, и все же суть ее всегда оставалась неизменной. Мы можем создать мир, о котором мечтаем, но лишь при условии, что готовы отказаться от разделяющих нас верований и представлений, погружающих нас в непроглядную тьму. Эта книга состоит из четырех частей.
В первой части рассказывается о моем собственном жизненном пути, о том, как мне открылись удивительные тайны Ордена Возлюбленного Ученика. Рассказ начинается с 1994 года, когда я последовал своему призванию и стал «трубадуром мира», странствуя по свету и исполняя молитвы двенадцати основных мировых религий о мире, которые я положил на музыку. Год спустя, давая концерты в бывшей Югославии, я был введен в древнюю общину мистиков, называвших себя «Посланниками Света». По их словам, для человечества настала пора принять новое видение мирного сосуществования, которое преобразит мир. Они утверждали, что в моей жизни и в жизни всего человечества должен появиться некто, чья миссия — помочь нам осуществить это преображение.
Несколько последующих лет я путешествовал по миру, возвещая это послание и ожидая, когда появится этот «некто». Я встретил отца Джона, эклектического священника, посвятившего свою жизнь проповеди мира. Мы вместе поехали в Сербию, вооруженные лишь знаменем, на котором было написано: «Да воцарится мир на земле». С нами стали происходить необъяснимые события, достигшие апогея в ноябре 1998 года, когда я увидел картину, навсегда изменившую мою жизнь.
Вторая часть этой книги представляет собой историю художницы Жаклин Рипстейн, перенесшей энергию и послание Нашей Госпожи на простой холст. Она удивлялась, почему именно ей церковь поручила нарисовать картину «Наша Госпожа Вселенной». Она хотела увидеть знак, божественное знамение, которое открыло бы ей божью волю. Ей было явлено много таких знамений, которые побудили ее испытать свой талант на этом сложнейшем поприще. Когда картина была впервые выставлена на всеобщее обозрение, люди были поражены ее преображающей силой. Священники падали перед ней на колени и молились, не в силах подняться. Люди начинали плакать и не могли остановиться, другие говорили, что чувствовали «пульс Нашей Госпожи», когда прикасались к нарисованному запястью. Было ясно, что это не обычная картина; сама Жаклин прошла через множество испытаний, прежде чем согласилась взять на себя роль «орудия мира».
В третьей части повествуется о том, как эти три реки наконец встретились друг с другом. Меня попросили написать песню, посвященную картине Жаклин. Никто не знал, что мое согласие станет последним звеном, необходимым Матери для исполнения Ее замысла. Когда я размышлял о картине во время перелета из Денвера в Сан-Франциско, этот замысел открылся мне во всей полноте. Мать намеревалась использовать живопись и музыку, чтобы установить прямое сообщение между человечеством и священной женственной стороной Бога*. Три удивительных телефонных звонка подтвердили реальность этого «видения», и через два дня я дал концерт, который изменил для меня весь окружающий мир.
Наконец, четвертая часть была написана уже после того, как я решил, что книга закончена. То же самое случилось, когда я писал «Посланников Света». Не успел я подумать, что мой труд наконец завершен, что пыль улеглась и я сказал все, что хотел, сообщив миру важную весть, как произошло нечто и мне вновь пришлось отправиться в путь. На сей раз я оказался на границе Косово и Македонии в то самое время, когда сотни тысяч беженцев пытались спастись от кошмаров межэтнического военного конфликта. Во время этой поездки все нити сошлись в одной точке. Все выученные мной уроки, все открывшиеся мне видения исполнились в течение одной поездки. Я понял, что Посланники правы — мы действительно готовы создать Новый Мир. Именно это я и пытался донести до читателя в этой книге.
Я поставил себе целью как можно точнее передать свои переживания и полученный мною опыт. Хотя я рассказываю о событиях, имевших место в действительности, некоторые имена и коллизии были изменены, чтобы сохранить инкогнито отдельных персонажей, а также оживить повествование. Все, что я написал в этой книге, — правда. Я прошу читателя заглянуть внутрь себя и спросить, верит ли он написанному. Я прошу немногого: всего лишь всем сердцем прочувствовать послание Нашей Госпожи, а не пытаться определить его ценность рассудком. Глас божий обращается к сердцу и воспринимается чувствами и лишь затем разумом. Таким образом, разум на две ступени отстоит от истины.
Я охотно признаю, что лежащая перед вами книга бессмысленна с материалистической точки зрения. Но это и чудесно, оо чудеса исходят из сфер, находящихся выше материального мира, и приближают нас к божественному. Поэтому ненадолго постарайтесь отбросить свои предрассудки и прочтите эту повесть с открытым сердцем. Пусть Мать явится вам в том обличье, которое она выберет сама. Тогда вы узнаете истину напрямую, не потому только, что я сказал, будто это правда, а потому, что она скрывается внутри вас самих.

Часть 1
Замкни треугольник», — раздался неведомый голос, идущий как будто изнутри моего сознания. Я слышал эти слова уже не в первый раз. Все началось в тот момент, когда я получил сообщение от отца Джона, священника из Лос-Анджелеса, вместе с которым я совершил поездку в Сербию два года назад. Когда я приехал в Англию, мне передали его письмо, состоявшее всего лишь из двух строк, показавшихся мне в то время лишенными всякого смысла. В письме говорилось: «Замкни треугольник. Иисус, Мария и святой Иоанн... Так ты узнаешь, что происходит... Доверяй знакам». Это было вполне в духе отца Джона, и тогда я не придал этому особого значения. И все же, после того как я уехал из Гластонбери и отправился в знаменитую шотландскую Файндхорнскую общину, я слышал эти слова еще от пяти человек.
Ты знаешь что-нибудь об энергетических связях между Гластонбери, Файндхорном и Ионой*? — спросила меня Линда. Мы разговаривали в перерыве Файндхорнской мирной конференции «Призыв к действию», и я только что рассказал ей о моем путешествии в Гластонбери. Небольшая комнатка была до отказа заполнена людьми, пьющими чай и кофе, и мне показалось, что я ослышался. Она наклонилась вперед.
Я спросила тебя, слышал ли ты что-нибудь о...
Да-да, я понял, — сказал я. — Кажется, ты уже пятый человек, от которого я слышу про эту связь. А что ты сама об этом знаешь?
Почти ничего, — ответила она, — только то, что через все эти три города проходят две важные лей-линии**. Когда Файндхорнская община только начинала свое существование, некоторым из ее основателей было известно, что все эти три места незримо связаны между собой, образуя мощный энергетический вихрь. По их словам, здесь расположены мощные центры женской энергии.
Я слышал, как кто-то сказал, что я должен «замкнуть треугольник», прежде чем поеду в Косово. Что ты об этом думаешь? Что, по-твоему, это значит? — закинул я удочку. Если бы она ответила не раздумывая, то я подумал бы, что все здесь выполняют одно задание, исходящее от неизвестного начальника. Если же у нее окажется собственное мнение... что ж, тогда все будет выглядеть совсем по-другому.
Только ты можешь понять, что это значит, — ответила она. — Скажу лишь, что остров Иона — одно из самых мощных энергетических мест на планете. Как говорят геологи, там располагается древнейшая горная формация на Земле, ей два миллиарда лет или что-то вроде того. Это загадочное место. Тысячи лет, начиная с друидов, с этим островом были связаны культы Богини. Притом, что интересно, это одно из первых мест в этой части Европы, где утвердилось христианство. Святой Колумба основал на острове знаменитое аббатство и всегда с уважением относился к энергетике и обычаям Ионы.
Но какое отношение все это имеет к моей поездке в Косово'' — спросил я. — Я еду туда, чтобы провести концерт мира и всемирное молитвенное бдение. Я просто не вижу никакой связи между Ионой и страданиями, которые испытывают эти люди.
— Повторяю, только ты знаешь, есть ли тут какая-то связь или нет. Если есть и ты захочешь это проверить, я с радостью отвезу тебя туда. Отсюда до этого места можно доехать за шесть часов, но сначала тебе нужно решить, стоит ли ехать.
Ехать, конечно, стоило, и я отлично это знал. Когда я впервые услышал о треугольнике «Гластонбери — Файндхорн — Иона», что-то во мне перевернулось. Затем я вспомнил письмо отца Джона. Это как-то связано с женской энергетикой, о которой говорила Линда, божественным пульсом Матери, который преследовал меня последние два года... А на самом деле — всю мою жизнь. Я спрашивал себя, не явится ли Она мне вновь? Моя жизнь изменилась с тех самых пор, как я осознал свою связь с Ней, и у меня было такое чувство, что поездка в Косово должна поставить точку в каком-то очень важном деле. Но в каком? Я знал, что должен поехать на Иону, хотя бы только для того, чтобы укрепить свое энергетическое поле перед предстоящей мне трудной поездкой. Косово пылало в пожаре междоусобной войны, и я собирался погрузиться в самую пучину этого безумия. Мне важна была любая поддержка, а Иона показалась мне тем местом, где я смогу обрести столь нужную мне помощь.
Через день мы уже петляли по узким тропинкам, которые носят в этой части Шотландии гордое название дорог. Я до сих пор удивляюсь тому, что мы благополучно добрались до места назначения, равно как и тому, как вообще кто-то способен закладывать такие виражи на узких дорогах, ведущих с одного острова на другой. По-видимому, Линде нравилась быстрая езда, она отлично водила машину. Меня беспокоили широкие туристические автобусы, занимавшие, казалось, всю ширину тропинок, по которым мы ехали и на которых не смогла бы с удобством развернуться и корова. Обычно мы замечали автобусы на вершине холма, и они сразу заполняли собой все окружающее пространство. Каждый раз Линда устремлялась в объезд по каким-нибудь боковым дорогам, предназначенным, насколько я могу судить, именно для таких случаев.
Всю дорогу от знаменитого озера Лох-Несс до утесов западного побережья из окна машины открывались удивительные виды. Временами казалось, что мы попали на другую планету, но затем дорога выравнивалась и перед нами появлялся паром. Чтобы добраться до Ионы, нужно было три раза проехать на пароме, и последняя переправа запомнилась мне больше всего. Бурные воды открытого моря бились о борта, и я чувствовал холодное дыхание ветра, подгоняющего меня к чему-то неведомому. Что-то должно было произойти... приближалось нечто такое, что положит конец одному приключению и станет началом следующего. Или это один и тот же сюжет, разворачивающийся на протяжении нескольких глав одной книги? Мне казалось, что скоро я найду ответ. Я слышал зов острова, зов Госпожи.
Линда уже бывала на Ионе, как и почти все обитатели далекого Файндхорна. Этот остров как бы «принадлежал» им — не в земном, конечно, понимании, а в каком-то более сокровенном смысле. Можно сказать, что они пустили здесь корни и слились со здешней почвой и волнами, разбивающимися о прибрежные скалы со звонким звуком, напоминающим удары в литавры. Остров Иона славился своей святостью задолго до начала письменной истории, задолго до рождения христианства. Его загадочное прошлое служило любимым предметом размышлений многих историков. Здесь находились развалины монастырей и холмы друидов, свидетели языческих древних ритуалов. Сойдя с парома и в первый раз вдохнув здешний воздух, я почувствовал, как по всему моему телу пробежали мурашки. Остров приветствовал меня, благословляя меня и мои намерения благосклонно напутствуя меня на начало и завершение моего приключения. Не здесь ли мне доведется наконец найти дверь, которая распахнется для моего странствующего духа, Дверь Вечности, о которой говорили Посланники?
Вот я и замкнул треугольник, — сказал я Линде.
Теперь не сопротивляйся, дай острову поговорить с тобой, — сказала она, бросив на меня понимающий взгляд. — Это чудесное, таинственное место. Острсз сам знает, что тебе нужно. Я оставлю тебя, чтобы ты сделал все необходимое. Пойдем в гостиницу, а потом иди своим путем.
Отель «Колумба» стоял в пяти минутах ходьбы от парома, и теперь я могу сказать, что его можно сравнить с чем-то вроде нервного центра всего острова. Линда провела меня в забронированные нами комнаты. Бросив на пол вещи, я тут же вышел на прогулку. Один молодой канадец сказал мне, что наиболее мощный источник энергии находится на противоположной стороне острова, в получасе ходьбы от гостиницы, близ скал, которые считаются самой древней горной формацией на нашей планете. Солнце уже садилось за горизонт, и оставалось совсем немного времени до наступления полной темноты. Я быстрым шагом двигался по узкой дорожке мимо развалин монастыря, а затем по тропинке, идущей на другую сторону острова.
Повсюду, куда ни бросишь взгляд, паслись стада овец, и лагодаря им окружающий ландшафт приобрел вид прекрасно хоженного поля для гольфа. Небольшие холмы казались волами зеленого шелка, ускорявшими мой шаг, и еще задолго до г°, как моему взору открылся океан, я уже слышал ритмичный стук прибоя об окутанные легендами седые скалы. Трава внезапно закончилась, и я уже шел по мелкому белому песку. Я направился к воде, а через несколько минут двинулся к скалам, нависавшим над волнами подобно призракам.
Я остановился и некоторое время разглядывал зубчатые края и неровные выступы утесов. «Откуда они знают, что это древнейшие скалы на Земле?» — подумал я... Древнейшие скалы, испокон веков нависавшие над водой? Что это добавляет к и без того богатой истории острова? Мне говорили еще, что многие виды камня и минералов на Ионе нельзя найти больше нигде в этой части Шотландии. Ни один остров не похож на Иону, и это еще одна его загадка. Откуда он взялся и куда он направит меня? Как он поможет мне подготовиться к поездке в Косово, открывающей новую главу в моей собственной долгой истории?
Я начал карабкаться вверх по скалам, стараясь выйти на сторону утеса, обращенную к морю. Когда я повернул за угол, на меня пахнуло морским туманом, а в лицо мне ударил резкий порыв ветра. Вкус соли на губах показался мне настолько сильным, что я был вынужден нагнуться и ухватиться за темную поверхность скалы, чтобы немного прийти в себя. Ветер свистел в ушах, и мне казалось, будто я слышу, как он зовет меня, но не по имени, а как представителя всего человеческого рода.
Затем я немного поднял голову и понял, что меня на самом деле кто-то зовет. Я увидел старуху, сидящую на выступе скалы надо мной и махавшую мне рукой, чтобы я подошел к ней. Движения ее иссохшей руки были медленны и размеренны, а улыбка беззубого рта притягивала как магнит. Я без труда взобрался выше и, не успев осознать, как это произошло, уже сидел в нескольких шагах слева от нее.
Это была совсем древняя старуха, вблизи она выглядела еще старше, чем казалась на расстоянии. Лицо ее избороздили глубокие морщины, а одежда была почти такого же почтенного возраста, как и она сама. Она била рукой по громадному булыжнику на котором мы сидели. Через некоторое время я заметил, что в руке она держит маленький черный камень, которым постукивает по булыжнику, медленно, но четко отбивая ритм. По булыжнику в том самом месте, по которому она постукивала проходила небольшая трещина примерно в десять дюймов длиной. У меня возникло такое чувство, что она сама пробила эту трещину, но затем я отмел эту мысль как нелепую.
Зачем ты здесь? — спросила она. Я взглянул на нее и не нашел, что сказать. Это был хороший вопрос, на который у меня не было достойного ответа. Я приехал на Иону, чтобы «замкнуть треугольник», хотя даже не понимал, что это означает. Приехал, чтобы подготовиться к миссии мира, к путешествию в самое пекло отчаяния и войны. Но зачем я здесь? Я улыбнулся и сказал, что не знаю.
А надо бы знать, парень, — сказала она с сильнейшим шотландским выговором, какого я ни от кого еще не слышал. — Вряд ли ты приехал, чтобы бродить тут без толку. Ты здесь для того, чтобы пережить то, что тебе сказано. Я знаю, почему ты здесь. Я очень стара, старше, чем все вот это. А это значит, что я насквозь тебя вижу, я вижу твое сердце.
Как вас зовут? — спросил я.
Зови меня Старухой. Я ровесница этих скал. Я могу рассказать тебе такое, чего ты больше ни от кого не узнаешь.
Я снова взглянул на черный камешек в ее руке. Она продолжала постукивать им по булыжнику, на котором мы сидели. Она заметила, куда я смотрю, и на мгновение остановилась. - Неважно, с какой силой ты бьешь, — сказала она. — Все дело в Упорстве. Даже такая старуха, как я, может проделать трещину в булыжнике, и не потому, что я сильнее тебя, а потому, что я никогда не останавливаюсь. Утес, на котором ты сидишь, сдерживал напор прилива два миллиарда лет. Посмотри, как он искорежен и иссечен. Разве ты не мог бы сделать то же самое?
Боюсь, я не понимаю, о чем вы говорите. — Я произнес эти слова и в тот же момент осознал, что случилось нечто очень странное. Я встретил совсем не обычную старуху, и разговор, который мы с ней вели, никак нельзя было назвать обычным разговором. Я наклонился вперед, чтобы не пропустить ни одного слова. Вот зачем ты здесь, подумал я про себя. Это конец... и начало.
Ты встретил мою дочь, — сказала она, заглянув мне глубоко в глаза.
Вашу дочь!
Да, ты знаешь, о чем я. Ты встретил ее, и она знает тебя. Она поведет тебя... поведет всех. Я здесь уже давно, но теперь пришел ее черед. Я проделала трещину в скале, а она заберется в эту трещину и расколет камень. Не удивляйся так. Ты знал, что это случится, просто я выгляжу немного не так, как ты ожидал.
Я знал, о чем она говорит, но не мог в это поверить. Она ли это, та, что держит дверь открытой? Но это невозможно, я представлял себе это совсем не так.
— Дверь уже открыта, — сказала она. — Она открыта всегда. А я слишком стара, чтобы дальше стучать по камню. Вот, возьми это.
Она бросила мне черный камешек, который держала в руке, и я поймал его левой рукой. Когда я сжал руку, то почувствовал, как меня охватывает смятение. Камешек был легче и мягче, чем я ожидал. На взгляд это был твердый, жесткий кусочек скалы, но на ощупь он оказался совсем не таким, а скорее напоминал затвердевшую вулканическую лаву. Это и была лава. Я поглядел на камень, затем перевел взгляд на старуху, которая с улыбкой смотрела на меня.
__ Это подарок от самого моего сердца, — можно сказать К тому времени, когда моя дочь закончит все свои дела с тобой, я снова стану молодой, вот увидишь. Не могу же я вечно оставаться старой.
Кто вы? — спросил я.
Не задавай таких вопросов, — сказала она, вставая и отряхивая платье цвета застарелой ржавчины. — Просто делай то, что должен. И помни, на кону стоит больше, чем ты думаешь. Ты узнаешь об этом там, куда едешь. И там для тебя все окончательно прояснится, там ты поймешь то, что говорила тебе моя дочь.
Вы говорите про Косово? — спросил я.
Какая разница? Не имеют значения ни место, ни название, ни даже ты сам. Важно только время, а оно настало. Ты что-то говорил про дверь. Чего же ты ждешь? Ты знаешь, как войти... иди же.
Она повернулась и начала медленно спускаться с утеса к океану. Я слышал, как она что-то бормотала себе под нос, но я не знал, ко мне ли обращены ее слова. Затем она оглянулась и сказала: «Она скажет тебе все что нужно, как я сказала ей. Только будь внимателен, потому что это важно. И не забывай постукивать этим камнем. Когда-нибудь ты посмеешься над этим — когда-нибудь, когда наконец поймешь».
Через несколько мгновений она скрылась за краем утеса, и я остался в одиночестве. Я посмотрел на кусочек лавы в моих руках, о котором она только что говорила. Интересно, что же я пойму. Я не понимал столь многого, в моей жизни было столько вопросов, на которые я так и не нашел ответа. И вот, пожалуйста, я встречаю ее здесь, на утесе. Я видел столько разных лиц, столько различных обличий одной и той же действительности. Но на сей раз все было по-иному. По-иному она и разговаривала.
Я встал и пошел обратно на пляж, а затем вышел на тропинку, ведущую к гостинице «Колумба». Солнце почти зашло, и в наступившей темноте мне пришлось искать дорогу. Но это было уже не важно, ведь на мой путь теперь пролился яркий свет.
По пути я сжимал камешек в ладони, и на память мне пришли воспоминания о последнем годе моей жизни, затем о последних пяти годах. Все начало приобретать особый смысл, все эти таинственные события, приведшие меня сюда. Затем я стал думать о своем детстве, задаваясь вопросом, неужели все это началось уже тогда. Существует ли нить, разматывающаяся на протяжении нашей жизни и связующая все ее события в один гигантский гобелен? Если последовать за этой нитью в обратном направлении, прояснится многое из того, что было неясно в прошлом. Тогда каждый момент наполняется смыслом, которого не было раньше.
Я искал этого уже очень давно, я искал способ соединить разрозненные концы нитей и найти скрытый узор. Идя по тропинке, я вспоминал подробности своей прошлой жизни так ясно, как они не представлялись мне никогда прежде. И в первый раз с тех пор, как началось мое приключение, я понял все.
«Все это началось так давно, — подумал я, — даже раньше, чем я думал».
Я
всегда считал себя совершенно обычным человеком. Во всяком случае, я слишком терпимо отношусь к людям и к себе, чтобы служить примером духовного просветления, какими являются святые и гуру, к которым люди приходят в стремлении обрести помощь и совет. У меня были самые обычные склонности и желания, которые я иногда страстно стремился удовлетворить. Самой безобидной из них была страсть к музыке. Из всех пяти детей нашей ирландской католической семьи меня, по мнению моей матери, было больше всего шансов опасть в дурную компанию, стать бездомным бродягой, при-тпаститься к наркотикам. Сложно было сказать, какой жизненный путь я для себя выберу.
И вместе с тем у меня было больше всего шансов стать священником. Естественно, это составляло заветную мечту моей матери. Ей казалось, что только это может спасти меня от множества несчастий. Некоторые родители отправляют своих детей в армию, чтобы они научились там дисциплине. Такой метод со мной никогда бы не сработал, так как мой характер был прямо противоположен этому образу жизни. Меня бы слишком быстро оттуда вышибли. Но сан священника рисовался совсем в ином свете, тем более что я всегда тяготел ко всему, относящемуся к духовной сфере. Я стал служкой в церкви даже на год раньше положенного срока, чтобы быть ближе ко всем этим чудесным запахам и звону колоколов, поражавшим мое воображение. Если мои родители не могли меня спасти, то, возможно, это мог сделать железный кулак Святой Матери-Церкви.
Ко всеобщему удивлению, я не сопротивлялся этому решению. На самом деле я не собирался откладывать дело в долгий ящик и хотел поступить в подготовительный класс духовной семинарии. Должно быть, это привело моих родителей в замешательство, так как они предполагали, что я буду оказывать ожесточенное сопротивление. Однако вместо того, чтобы убеждать меня в выгодах и достоинствах религиозной жизни, им пришлось умерять мой пыл. Было решено, что я закончу школу, а затем поступлю в монашеский орден по своему выбору. Когда пришло время делать выбор, мать не стала навязывать е свое мнение. Конечно же, она хотела, чтобы я остался в Миннесоте, подальше от больших городов, в которых я непременно попаду в неприятности. У меня же были свои соображения на этот счет.
Мне было всего восемнадцать, когда я вступил в Чикаго в орден францисканцев. Через месяц после окончания школы я уехал из Миннеаполиса и перебрался в Меритаун, большой монастырь в Либертивилле, пригороде Чикаго, на расстоянии часа езды к северу от города. Никто этого не знал, но на самом деле я подумывал о том, чтобы стать священником, со времен первых мистических переживаний, то есть лет этак с двенадцати. Если Бог однажды заговорит с тобой, значит, ты «призван», — так меня воспитывали. Выбора не было, и меня это нисколько не беспокоило. Хотя я только начинал жить, я был уверен в том, что знаю, как прожить всю дальнейшую жизнь.
Во многом мой выбор вступить в орден францисканцев был предопределен тем почтением, которое они испытывают к святой Деве Марии. Еще в детстве я не расставался с четками и с тех пор молился хотя бы раз в день. Около двенадцати лет я принес ей обет, и хотя подробности этого события сокрылись в темном уголке моего сознания, оно все еще было памятно мне. Помню, как однажды я несколько часов простоял на коленях перед статуей Богоматери, молясь и плача, пока не почувствовал, как в моей душе начинает открываться широкая расселина. Что-то случилось со мной, что-то глубокое и таинственное, но я был слишком мал, чтобы понимать, что происходит. Возможно, это случилось именно потому, что мое детское простодушие не позволяло мне осмысливать происходящее.
Чудеса часто случаются с детьми, а глас Божий слышится наиболее отчетливо в годы невинной юности. Дети задают правильные вопросы, делая это просто и непосредственно, а за ответом они обращаются к земле и звездам. Так как их сознание открыто, а дух еще не устрашен жестокой тиранией взрослых кошмаров, Бог говорит с ними явлениями природы и ветром. Кто-то говорил со мной в детстве, и мне было совсем неважно, кто это был. Этот мягкий голос помог мне преодолеть бурные волны прибоя, в годы моей юности кидавшего меня из стороны в сторону, и подобно лодке, закрепленной на длинной веревке, привязанной к двум берегам, я благополучно переправился на другой берег.
Велениям этого голоса я следовал, отправляясь в Меритаун. Однако к тому времени, когда мне исполнилось восемнадцать, он скорее напоминал отдаленное эхо, выцветшую фотографию, которую носят с собой, чтобы не забыть черты когда-то хорошо знакомого лица. Братья и священники были гораздо старше меня. Оглядываясь назад, я прекрасно понимаю, что должен был казаться им ребенком. Брат Пий, который позже стал моим наставником и лучшим другом, был назначен старшим надо мной. Он должен был превратить меня в хорошего нищенствующего монаха — или отослать назад. Когда мы встретились в первый раз, я сел напротив него по другую сторону тяжелого старого стола. Этот стол как-то очень походил на него самого, ибо брат Пий был силен и кряжист. Но его выдавали глаза. Они были мягкими и круглыми, и хотя он старался напугать меня, чтобы я вернулся в машину к родителям, я, напротив, совершенно успокоился и преисполнился решимости.
Понимаешь ли ты, что средний возраст братьев в Мери-тауне больше пятидесяти лет? — спросил он меня.
Я не знал этого, но это меня не удивляет.
Прошли те времена, когда сюда приходили люди твоего возраста, — сказал он. — Мне кажется, что это не лучшая идея. Тебе нужно поступать в колледж, делать то, что делают обычные дети. После этого, если тебе все еще не перехочется, можешь вернуться к нам. По крайней мере, тогда у тебя уже будет что-то за плечами... ты уже немного поживешь.
— А сколько вам было, когда вы пришли сюда? — спросил я. Он чуть заметно улыбнулся.
Да, правда, мне было восемнадцать. Но тогда все было совсем по-другому. Такой выбор казался совершенно обычным. Сейчас это не так.
Я знаю, что молод, — сказал я, — но я всегда этого хотел. Я верю, что это мое призвание, что так предначертано. Я прошу дать мне всего лишь шанс.
Все думают, что они призваны, — сказал брат Пий. — Но вопрос в том, достаточно ли ты взрослый, чтобы прислушаться к зову. Здесь тебе будет нелегко. Ты рискуешь быть не принятым общиной, вовсе не со зла, а просто потому, что братья не смогут общаться с тобой, а ты с ними.
Если то, что вы говорите, окажется правдой, то я уеду. Но я уже здесь, и я чувствую, что готов к такой жизни.
Я попрошу тебя уехать при первом же намеке на проблемы, — сказал он. — И ты должен будешь уехать без возражений. Понятно?
Да, Брат.
Я не хочу, чтобы этот эксперимент вызвал у тебя неприятные чувства или страдания, Джеймс. Посмотрим, что получится. Если Госпоже Нашей будет угодно, все будет хорошо.
У меня было такое чувство, будто я прошел первое испытание, преодолел первое препятствие на моем религиозном пути. Я проживу три месяца в Меритауне, а затем поеду в богословское училище в Чикаго. Следующие четыре года я буду работать над получением степени бакалавра, а потом стану магистром теологии. Где-то в это время я возьму перерыв на год и приму послушничество. Все это казалось мне таким романтичным, похожим на начало нового приключения. Как вскоре выяснилось, община вовсе не отвергла меня, а наоборот, приняла с распростертыми объятиями. Возможно, я казался чудаком, но уже через несколько дней я жил одной жизнью с общиной, и все наладилось. Я был глубоко предан общине и думал, что никогда ее не покину.
Однако затем моя решимость подверглась серьезнейшему испытанию. Я прибыл в Меритаун с тремя другими людьми, и все они были старше меня. Пэт Гриноу уже провел год в другой семинарии, и впоследствии он стал настоятелем Меритауна. Это был забавный, приятный человек. Мы почти сразу подружились. Стив Типп приехал в Меритаун из Милуоки и с легкостью приспособился к здешнему образу жизни. И, наконец, третьим был Джон Пол, который в день моего приезда взял меня под свое покровительство. Он был красивым мужчиной лет тридцати пяти и любил долгие прогулки по берегам близлежащего озера. Мне было приятно дружить с человеком старше и мудрее меня, который мог бы помочь мне проложить себе путь в этой странной новой стране. Он делился со мной тем, что было у него на душе, и я был очень рад нашей встрече.
Однажды вечером мы разговаривали в комнате отдыха, и Джон Пол начал очень доверительно говорить об истории своей сексуальной жизни. Я был так молод и простодушен, что не мог поддерживать этот разговор на равных и понять, куда он клонит. Я думал, что он пытается укрепить нашу дружбу, но вскоре осознал, что у него на уме совсем другое.
Он сказал, что очень счастлив иметь в Меритауне такого друга, как я. Затем он сказал, что иногда мужчины, которые очень дружат, делают вместе самые интимные вещи, которые еще более укрепляют их отношения. Я объяснил, что мне неприятно заниматься такими вещами и что я гетеросексуал.
Я тоже гетеросексуал, — сказал он мне. — Однажды, когда вырастешь, ты поймешь, что это подарок, который мужчины могут сделать друг другу, и это не имеет ничего общего с гомосексуализмом. Это просто особый способ сближения. Я уже чувствую, что очень близок тебе... Я просто хочу стать еще ближе.
Я никогда ничего подобного не слышал, — сказал я. — Я не знаю, прав ты или нет, но мне от этого как-то не по себе.
Следующие полтора часа он использовал все свое красноречие, чтобы загнать меня в угол. Прежде чем я успел понять, что я делаю, я уже внутренне соглашался с его логикой, и немного спустя он прикоснулся ко мне. В большой комнате было темно, все другие братья давно уже ушли, и мы одни сидели в дальнем углу. Даже если бы кто-нибудь вошел, мы легко могли замести все следы. Он прикасался ко мне, а я представлял себе эротические сцены с женщинами, чтобы как-то отвлечься от странной действительности. Через несколько мгновений все было кончено, и он сел в кресло с удовлетворенным выражением на лице.
— Может быть, однажды ты сделаешь то же для меня, — сказал он. — Но для одного вечера этого хватит.
Джон Пол обнял меня и пожелал спокойной ночи. Я долго сидел в темноте, стараясь успокоить свои мысли и размышляя о том, что произошло. Возможно, он был прав, думал я. Может быть, я настолько наивен и ничего об этом не знаю, может быть, у мужчин есть такие способы выразить свою любовь, о которых я не подозревал. Я пошел спать, стараясь убедить себя в том, что мы не сделали ничего особенного. Я крепко заснул, и мне снились легкие, спокойные сны.
На следующее утро я проснулся и обратил внимание на странное ощущение тяжести в груди. В 6:30 братья и послушники должны были сойтись в часовне для богослужения, и я вошел туда смущенный и подавленный. Мое место располагалось в задней части хора, прямо под огромной статуей Девы Марии слева от алтаря. Там я каждый день проводил несколько часов в молитве, предавая себя Ее воле и прося Ее наставлений. Обычно, когда я перебирал четки или просто разговаривал с Ней, по моим щекам стекали слезы, как будто Она на самом деле стояла рядом. Этим же утром я едва мог взглянуть в Ее сторону. У меня было чувство, будто я сделал что-то ужасное, и я боялся, что Она знает об этом. Посреди мессы я все-таки взглянул на статую и произнес краткую молитву.
«Укажи мне, что делать, — молил я. — Я не знаю, что это значит, было это правильно или нет. Я не чувствую радости от того, что я позволил ему сделать. Мне даже не понравилось. Должен ли я кому-нибудь сказать об этом? Или сохранить в тайне, как будто этого не было?»
Когда я поднял глаза на статую, я почувствовал, как что-то во мне всколыхнулось. Я не могу описать, что произошло, но я понял, что Она вняла моей молитве и дала мне ответ.
«Ты не сделал ничего дурного, — казалось, сказала Она. — Но тебе нужно с кем-то поделиться. То, что произошло, не принесло тебе радости и поэтому не было праведным. Любовь всегда приносит любовь, сын мой. Иди расскажи брату Пию, и все будет хорошо».
В тот же день я спросил брата Пия, могу ли я поговорить с ним в его кабинете. Сев напротив него, я заплакал, как будто прорвало заслон, до сих пор сдерживавший слезы, и я больше не смог скрывать своих чувств. Затем я рассказал ему о том, что случилось вчерашним вечером. Я рассказал ему, как я был смущен и как боялся, что совершил грех. Он внимательно слушал меня и, казалось, сильно разозлился. Но его гнев был обращен не на меня. Он сказал, что уже подозревал о чем-то подобном и что будут приняты немедленные меры.
Джон Пол в тот день уехал в Чикаго; его вещи упаковали и отправили вслед за ним. Больше я никогда его не видел.
Мы долго сидели вдвоем, и Пий помог мне осознать, что произошло. Благодаря ему это событие не оставило никаких следов, и я смог подняться над ним. Я не держал зла на Джона Пола, скорее чувствовал сострадание, размышляя о том, что он сделал, чтобы воспользоваться мной.
- Значит, вы попросите меня уехать? — спросил я.
Почему ты так думаешь?
Вы сказали, если заметите, что кто-нибудь отвергает меня, то мне придется уехать. Я подумал, что это, возможно, как раз тот случай.
Послушай, Джеймс, то, что случилось, уже в прошлом. Это был несчастный случай, но он ничего не меняет. Ты хорошо поладил с остальными братьями. Что касается меня, я пока не собираюсь ни о чем тебя просить.
Мы еще немного посидели, разговаривая о разных вещах, по большей части о том, как я лажу с другими братьями. И тогда я набрался храбрости, чтобы спросить его о более сокровенном предмете.
У меня к вам есть еще один вопрос, — сказал я. — Как вы думаете, может ли Бог или Дева Мария говорить с нами? Я хочу сказать... общаться с нами в действительности, с помощью слов?
Почему бы и нет, — ответил брат Пий. — Церковная история полна подобных рассказов. Почему ты спросил об этом?
Когда мне было двенадцать лет, со мной произошло нечто странное. Я был служкой и прислуживал во время мессы, когда услышал голос. Я не могу сказать, слышал ли его ушами или сердцем, но я был уверен, что он исходит не из меня. Голос был не мужской и не женский. И он говорил удивительные вещи обо мне и о мире. Он сказал, что скоро все изменится и что людям пора подготовиться к этому. Я подумал, что скоро придет Иисус, но это было не так. Скорее речь шла о том, что его энергия высвободится и люди будут ощущать ее совершенно по-новому. Я не знаю, что это значит.
Голос сказал мне, что я должен сыграть какую-то роль в том, что должно произойти. Мне известно лишь, что это имеет какое-то отношение к распространению послания мира и что я должен объехать весь свет. Ну а так как мне было всего двенадцать, я не знал, как отвечать. За работу взялось мое эго, и я решил, что я «избранный Господом». Я пошел к нашему священнику и сказал ему, что вступил в прямое общение с Богом и на меня возложена обязанность говорить ему, что он делает не так. Тогда из церкви, поддавшись новым веяниям, только что убрали скамеечки для коленопреклонения. Я сказал ему, что Богу это не понравилось, и попросил его вернуть их. Моему отцу пришлось запереть меня в комнате, чтобы не дать мне заявиться в дом священника со следующим перечнем требований. Должно быть, это насмешило тогда весь приход.
И что было дальше? — спросил Пий.
Кончилось все тем, что я почувствовал стыд и постарался убедить себя, что у меня просто разыгралось воображение. Но на самом деле я знал, что дело не в этом. С годами мне почти удалось выкинуть это из головы. Но здесь я вспомнил все, что случилось, и иногда мне кажется, что это происходит и сейчас.
То есть ты все еще слышишь голос?
Я бы так не сказал, — ответил я. — Не могу этого описать. Скорее голос окружает меня со всех сторон, и внезапно я получаю сообщение, как будто что-то таинственным путем передается мне. Иногда это происходит в одну секунду. Это явление нелинейно, поэтому его нельзя объяснить.
Мне просто интересно знать, беспокоит ли это тебя по-прежнему? — сказал он в видимой озабоченностью.
Вовсе нет. Мне уже не двенадцать лет, поэтому я не перетолковываю своих видений так, как раньше. Когда это случается, это чудесно. Тогда я чувствую, что я не один.
В таком случае мне нечего сказать, конечно, если только голос не сообщит тебе, что нам нужно перестроить часовню. Я- не могу ответить тебе, наяву ты его слышишь или нет. Тебе лучше знать. Только помни, что нужно судить обо всем с точки зрения любви. Если ты чувствуешь любовь, то это от Бога, вне зависимости оттого, в какой форме Он тебе является.
— Дева Мария и сегодня утром кое-что мне сказала, — рассмеялся я. В первый раз со времен моего детства я рассказал другому человеку о голосе, и я был счастлив его реакции. Он принял меня, значит, я не сумасшедший. И еще я почувствовал, что нашел свое место. «Как хорошо, что я Меритауне», — думал я. Образ жизни, который вела здешняя братия, и их глубокое почтение к Деве Марии полностью совпадали с самыми глубокими моими переживаниями и желаниями, они затрагивали самые сокровенные струны моей души. В тот момент я поклялся, что никогда не уеду отсюда.
Но я уехал, и это произошло гораздо раньше, чем кто-либо мог ожидать. Я пробыл у францисканцев всего лишь полтора года. Однажды я принял решение, упаковал вещи и переехал из семинарии в общежитие при Университете Лойолы. В конце концов Пий оказался прав. Я действительно был слишком молод, и многое изменилось со времен его юности. Изменился сам мир, в котором мы живем. Таким образом, следующие три года я вел жизнь обычного студента, следуя новым веяниям, самоутверждаясь, выпивая значительное количество пива и, должен признаться, покуривая травку. Потворствуя своим желаниям, в кругу новых друзей я забыл и о францисканцах, и о Деве Марии.
В 1984 году, после окончания университета, я встретил Линду, прекрасную женщину, на которой год спустя женился. Вскоре у нас родилась дочь Анджела, и я начал привыкать к роли отца и супруга. По крайней мере, мне так казалось. Оглядываясь на свое прошлое, я понимаю, что я играл эту роль, но играл неубедительно. Я никогда не мог приспособиться к той жизни, которой, по мнению Линды, должен был жить. Ей был нужен «нормальный» муж, а всякий, кто меня знал, мог подтвердить, что меня никак нельзя было назвать нормальным. Я никогда не мог найти приличного постоянного заработка, и мы так и не смогли купить дом, о котором много говорили. Казалось, будто мы плывем против течения, против естественного течения жизни, которая, как я знал, была мне приуготовлена.
Но Линда совершенно иначе смотрела на вещи. Это была ее жизнь, она хотела иметь настоящую семью, и то, что я никак не мог приноровиться к ней, приводило ее в раздражение. Она не могла взять в толк, чего, собственно, не хватает или что идет не так. Но мы были молоды, и даже когда мы прикладывали все усилия, чтобы все шло нормально, что-то не ладилось. Я хотел направить течение своей жизни в новое русло, я хотел сжиться с семьей, но мне снова не удалось найти тихую заводь.
Через два года мы разошлись, и я начал менять одно место работы за другим, зарабатывая ровно столько, чтобы не голодать. Последние следы моей прежней жизни ушли в прошлое, и я бродил в духовной пустыне. Я больше не слышал голоса, говорившего со мной в дни моей юности и заглушённого ныне огромными завалами бездумности и безразличия, которые я навалил на мою былую невинность. Боль от потери семьи и постоянных неудач становилась невыносимой, и я начал всерьез задумываться о непоправимом. Больше всего на свете я хотел, чтобы это закончилось каким угодно образом, и иногда я подумывал сам положить этому конец.
Но у меня еще оставалась музыка. Она стала моим убежищем, буйком, удерживавшим мой дух на плаву в те трудные Дни, омраченные страхом и отчаянием. Музыка была единственным делом, в котором я разбирался лучше, чем все, кого я знал, и она никогда не покидала меня с того самого времени, как в двенадцать лет я начал учиться играть на гитаре. Я продолжал играть и вскоре стал сочинять. Мои песни были простыми и примитивными, но они разжигали во мне страсть к жизни как ничто другое. Я постоянно метался между желанием стать рок-звездой и стремлением следовать «зову», как я тогда это называл. Мне никогда не приходило в голову, что можно сочета&heip;