Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

Кайго Б.
Тигр в лабиринте (Путь мастера)
/Пер, с кит. К. Голянского.

Предлагаемая читателю увлекательная история восхождения по пути мастерства простого
деревенского паренька больше всего похожа на старинную сказку или хорошо
написанную повесть в жанре фэнтези. Однако, именно так звучит предание о ранних
годах жизни великого китайского целителя и философа эпохи Тан Ли Юя, друга и
ученика прославленного Сунь Сымяо. Книга иллюстрирована репродукциями
современной китайской живописи на мифологические и сказочные сюжеты.

Часть 1. Мастер Ли

Глава 1. в которой рассказывается история деревни Куфу, о стене, прозванной Перина
Дракона, и о загадочном послании стража стены
Глава 2. в которой рассказывается о начале сбора шелка, о страшной беде, постигшей
деревню, о том, как Лу Юй по прозвищу Десятый Бык отправляется в столицу на поиски
мудреца и на улице Глаз встречает знак судьбы
Глава 3. в которой наш герой знакомится с мудрецом, у которого имелся один
маленький недостаток, и возвращается с ним в родную деревню, где они пытаются
открыть тайну "пьяного забытья"
Глава 4. в которой Десятый Бык узнает от настоятеля о корне молнии, о последнем
императоре династии Суй, о жестокой прародительнице и об ошибке великого Тан
Тайцзуна
Глава 5. в которой повествуется, как Десятый Бык узнаёт много нового о столичной
жизни, об отрезанном ухе разбойника из Сучжоу, о золоте, козле и Скряге Шэне, о
красотке Пин, игре "летящие бабочки" и прочих способах близкого знакомства
Глава 6. в которой рассказывается о некоторых опасностях супружества, о споре
мастеров Триады, о спектакле на большой дороге и о гостеприимной хозяйке дворца
Глава 7. в которой повествуется о методах воспитаниях юношества, о знакомстве со
вторым ученым Китая и его несравненной дочерью и прелестях дворцовой жизни
Глава 8. в которой рассказывается история любви Яркой Звезды и молодого офицера,
о танце с мечами и о том, как доброе сердце Хо Вэня обрело покой
Глава 9. в которой красота и жестокость идут рука об руку, а два ученых рассуждают
об искусстве птичьего звукоподражания
Глава 10. в которой приводится несколько примеров набожности, описываются
пышные похороны и оживают мертвецы
Глава 11. в которой решается судьба экспедици p: 0; margin-bottom: 0">Меня зовут Лу
Юй, но не путайте меня с автором известной "Книги Чая" *. Наша семья вполне обычная:
десять детей, я - самый младший; и поскольку я силен и крепок, меня прозвали Десятый
Бык. Отец умер, когда мне исполнилось восемь. Через год и мать отправилась в
подземное царство Желтого Источника. С тех пор я живу с дядей Наном и тетушкой Хуа в
деревне Куфу, расположенной в долине Чо.
* "Ча цзин", написан в VII в. от Р. X. Действие романа происходит в начале династии
Тан в годы правления императора Тайцзуна (6I8-649 гг. от Р. X.). Таким образом, автор
трактата и главный герой романа являются практически современниками.
Мы все гордимся нашей землей. И особенно двумя жителями деревни, молва о
которых распространилась так далеко, что люди из других мест приходят на них
посмотреть. Именно с них я и начну свой рассказ.
Как-то раз оценщик Фан решил объединить силы с Хапугой Ма и, придя к нему в дом,
подарил жене маленькую рыбешку, нарисованную на листке дешевой бумаги. Она
приняла подарок и в ответ большим и указательным пальцами прочертила в воздухе круг.
В этот момент открылась дверь и в комнату влетел разъяренный Ма с криком: "Женщина,
ты хочешь меня разорить?
Ему бы хватило и половины!"
Конечно, возможно, все было и не так, но как говорит настоятель нашего монастыря,
"порой басня куда более правдива, чем достоверный рассказ".
Оценщик Фан обладал поистине удивительным талантом. Ему всегда настолько точно
удавалось определить минимальную сумму залога, что мне это казалось просто чудом.
Правда, настоятель рассказал мне его секрет. На столе Фана, расположенном в амбаре
Ма, всегда лежал какой-нибудь гладкий сверкающий предмет, который служил ему
зеркалом, позволяющим видеть глаза очередного несчастного.
- Дешево, очень дешево, не больше двухсот монет,- усмехался Фан, вертя предмет в
руках.
Он косился на "зеркало" и, видя округлившиеся от изумления глаза, начинал подругому.
- Хотя, отделка ничего, в старинном стиле, пусть будет, скажем, двести пятьдесят.
Глаза в "зеркале" все еще недоумевали, но уже много меньше.
- Сегодня годовщина смерти моей бедной супруги, и в такой день я не могу думать о
делах,- хныкал Фан.- Триста, и ни монетой больше!
На самом деле никаких денег в нашей деревне не водилось. Все делалось на обмен.
И вот люди подписывали долговое обязательство и, выходя со склада, зачастую
натыкались на раздосадованного Ма, который таращился на них и, не веря своим глазам,
кричал Фану: "Безумец! Твоя чертова щедрость нас разорит! Кто будет кормить твоих
выродков, когда мы вылетим в трубу?" После этого он обычно требовал, чтобы взявший в
долг отдавал в шесть раз больше.
Оценщик Фан был вдовцом, и у него имелось двое детей - прелестная девочка,
которую мы звали Олененком, и младший сын, прозванный Блохой. У Хапуги Ма детей не
было, и когда его жена сбежала с торговцем коврами, расходы
Ма сократились вдвое, и он был очень счастлив. Но больше всего Хапугу Ма и
оценщика Фана радовал ежегодный сбор шелка. Причина была проста - яйца
шелковичного червя можно купить только на деньги, а никто в деревне, кроме Ма и Фана,
не имел ни гроша. Ма покупал яйца на рынке и отдавал их крестьянам, требуя в качестве
оплаты долга шелк, и покуда оценщик Фан был единственным оценщиком шелка на много
ли вокруг, они забирали две трети нашего урожая. Они увозили его в Пекин и
возвращались с мешками, набитыми серебром, которое потом безлунными ночами
закапывали у себя в саду.
Настоятель говорит, что деревня жива, покуда в ней есть кто-то, кого все любят до
ненависти. Что ж, хвала Небу, мы имеем таких "любимцев".
Земля же наша поистине прекрасна, и мы горячо любим ее. Особенно мы гордимся
озером и стеной, которые с древности служат предметом домыслов и слухов. Легенда
гласит, что, когда наши предки появились в долине Чо, они тщательно обследовали
местность, прежде чем заняться строительством. Поэтому сейчас мы абсолютно уверены
- ни одно место в мире не имеет столь грамотной планировки. Деревня Куфу надежно
укрыта от Черного Воина, огромной черепахи, обитающей в северных водах. Ее время
года - зима, стихия - "вода". Лето - время Красной Птицы. Она живет на юге, ее
стихия - "огонь", и мы всегда рады услышать хлопанье ее солнечных крыльев.
Восточные холмы - родина Лазоревого Дракона; он приносит весну, его стихия -
"дерево". На западе же холмы чуть меньше, и это дом Белого Тигра; он олицетворяет
осень и "металл" *.
* Здесь и далее приводятся образы и принципы фэншуй -древней науки, описывающей
законы и методы гармоничного вписывания творений человека и природный ландшафт.
Мудро продумана и форма поселка. Исходя из того, что глупо строить деревню в виде
рыбы, если соседнее поселение имеет форму крючка, наши предки построили Куфу так,
что своими очертаниями она напоминает единорога - доброе и послушное создание, не
имеющее врагов. Однако где-то была допущена ошибка, и однажды в Куфу вдруг раздался
страшный звук, земля содрогнулась, и через всю деревню пролегла глубокая трещина,
разрушившая несколько хижин. Предки осмотрели ее, пытаясь понять, в чем дело, но
безрезультатно. Причина была не ясна. И тут кто-то залез на самое высокое в округе
дерево, посмотрел вниз и сразу все понял. По глупой оплошности пять рисовых полей на
востоке по своей форме походили на огромного кровожадного слепня, примостившегося
на боку единорога. Немудрено, что тот стал брыкаться, дабы прогнать назойливую муху.
Форму засаженных рисом участков изменили; и с тех пор подобных толчков больше не
случалось.
Наши предки учли все. А потому они позаботились и о том, чтобы через Куфу не
проходило прямых дорог или рек, способных забрать добрую энергию. Они запрудили
узкий конец долины и, прорыв каналы по склонам холмов, создали маленькое озеро,
удерживающее добрые силы, которые в противном случае непременно утекли бы в другие
деревни. Никто не думал о красоте, запруда имела чисто практический смысл. Но озеро
получилось столь великолепным, что когда пятьсот лет назад его увидел великий поэт
Сыма Сян-жу, он остановился и написал своему другу такие строки:
В чистой воде здесь живут черепахи и рыбы Вместе с крылатыми стаями птиц
благородных. Дикие утки и лебеди, гуси, гагары Важно ныряют и плавно скользят над
волнами, Будто бы лодки, повсюду гонимые ветром, В медленном танце кружат по
волнующей глади, Или, скрываясь в тени берегов камышовых, Лотос клюют, или с
жадностью ряску глотают.
Все и поныне так. И остановись Сыма Сянжу здесь в другое время года, он бы увидел
еще и множество диких цветов, и пятнистых оленей, которые порой спускаются к воде,
чтобы через миг исчезнуть, как дымка.
Еще более мы гордимся нашей стеной, прозванной Перина Дракона. О ней знают все,
и стоит отметить, что среди людей ходит уйма историй о ее происхождении. Но мы в
Куфу считаем достоверной только нашу версию.
Много веков назад одному военачальнику приказали построить стену, которую бы
впоследствии соединили с Длинной стеной *. И увидел он как-то сон, будто призвали его
на небеса, чтобы представить свой план Нефритовому Императору - августейшему
владыке Небес. Уже позже, на суде по обвинению в измене, военачальник подробно
рассказал обо всем.
* Чан чен, так китайцы называют Великую китайскую стену.
Ему снилось, будто он в гигантском лотосе. И вот лепестки раскрылись, и он ступил
на изумрудную траву рая. Небо было сплошь покрыто сапфирами, а тропа выложена
жемчугом. И тут ива подняла ветвь и, словно перстом, указала военачальнику путь к Реке
Цветов, что низвергалась со Скалы Великого Пробуждения. Там, в Бассейне Благоухания,
купались и резвились в розовых лепестках наложницы Небесного Императора, столь
прекрасные, что военачальник остановился как вкопанный, не в силах отвести взгляда. Но
долг обязывал, и он отправился дальше. Тропа поднималась через семь террас ко дворцу.
Листья деревьев здесь были из драгоценных камней, издающих мелодичный звон под
легкими порывами ветра, а птицы с ярким оперением порхали вокруг и пели
божественными голосами. Тропа вела дальше, через фруктовые сады, где МатьПравительница Ван выращивала Персики Бессмертия, и вскоре военачальник оказался у
самых врат дворца Великого Владыки.
Слуги ожидали его и проводили в большую палату, где после трех обычных и девяти
земных поклонов нашему гостю разрешили приблизиться к трону. На нем восседал
Нефритовый Император, держа на коленях верховную книгу правосудия. На нем была
большая плоская шляпа, украшенная тринадцатью жемчужными нитями, и одеяние из
черного шелка, расписанное красными и желтыми драконами. Военачальник поклонился
и покорно представил свой план постройки стены.
За троном Владыки сидел тяньгоу, небесный пес, чьи зубы столь остры, что могут
пережевывать горы; а рядом с ним стоял Эрлан * - великий воин, который славен тем,
что сразил саму каменную обезьяну**. Они стояли и испытующе смотрели на пришельца.
Военачальник опустил глаза и тут увидел скипетр предшественника повелителя Высочайшего Императора Сокровенного Начала. Он лежал у ног Великого Владыки с
левой стороны. С правой же стороны лежал другой скипетр - знак императорского
наследника - Небесного Повелителя Нефритового Рассвета У Золотых Врат.
Военачальник был настолько ошеломлен ощущением безвременья и вечности, царящим в
этом дворце, что у него закружилась голова. Он даже испугался, что ему станет дурно, но
в этот миг увидел свой план, скрученный в свиток и аккуратно перевязанный шелковой
нитью. План лежал на полу, и военачальник стал покорно ожидать божественной похвалы
или порицания. Но ни того, ни другого не последовало. Нефритовый Император жестом
показал, что разговор закончен. Не вправе подняться, наш полководец попятился назад,
но тут его подхватили слуги и понесли прочь. Он очнулся уже на лугу, далеко от дворца,
где его подняли на ноги и бросили в Небесную Реку***.
* Таким именем называют второго сына.
** Обезьяна в Китае - символ хитрости и ума.
*** Небесная Река (Тяньхэ) - Млечный Путь.
Довольно странно, но по какой-то причине он не испытывал страха. Шел дождь, и
миллионы бриллиантовых звезд падали в бушующую реку, которая неистовствовала и
рычала, словно тысячи тигров. Но душа военачальника была спокойна, он медленно
погружался в глубину. Все глубже и глубже, пока мерцающий свет Реки совсем не пропал
вдалеке. Так он дошел до самого дна и в этот миг проснулся. Он находился дома, в своей
постели, и слуга только что принес завтрак.
Каково же оказалось его удивление, когда спустя некоторое время он развернул свиток
и увидел, что Небесный Император, или кто бы это ни был, передвинул стену на 122 ли к
югу в долину Чо, где она была совершенно не нужна.
Что было делать? Боясь ослушаться божественного наказа, военачальник приказал
строить стену так, как показано на карте, из-за чего и был призван к ответу уже перед
императором Китая. Услышав столь неправдоподобную историю, земной владыка снял
обвинение в измене, приговорив военачальника к смерти за пьянство и пренебрежение
долгом. И тогда отчаявшийся подсудимый сказал то, что навеки стало одним из самых
удивительных оправданий в истории Поднебесной. Он сказал, что выполнил приказ и
построил стену согласно требованиям императора. Но однажды туда прилетел дракон и
заснул, уютно устроившись у стены. Мощное тело зверя отодвинуло стену, поэтому она и
оказалась в долине.
Так появилась легенда о Перине Дракона; судьи изрядно посмеялись, но, будучи
друзьями военачальника, хотели всеми силами спасти его от казни. Хитрые и не особо
щепетильные в средствах, они подкупили придворного прорицателя императора, и тот
объявил:
- О Сын Неба, я увидел на триграммах*, что по причине, ведомой лишь Небесному
Владыке, эта часть стены - наиважнейшая из всех твоих укреплений! И столь важна она,
что не смертным охранять ее. Похорони там заживо десять тысяч воинов, и пусть их души
охраняют этот форпост.
* Триграмма, или гуа - космогонический символ, состоящий из трех черт -
сплошных или прерванных посередине - в различных сочетаниях. Всего таких сочетаний
восемь. Учение о багуа - восьми триграммах - легло в основу Книги Перемен -
важнейшего гадательного трактата Древнего Китая.
Император был человеком гуманным и попросил прорицателя еще раз свериться с
триграммами, дабы проверить, не закралась ли тут какая ошибка. И после очередного
подкупа провозвестник изрек:
- О Сын Неба, да будет на то твоя воля, но триграммы ясно говорят, что нужно
похоронить вань. Однако вань - это не только десять тысяч. Это может быть и имя
одного конкретного воина! Решение очевидно, о Владыка, разве можно выбирать между
жизнью одного человека и судьбой самой важной для Неба стены?
Император по-прежнему был недоволен, но выбора у него не оставалось. Поэтому он
приказал своим слугам найти первого попавшегося Ваня и похоронить его под стеной.
Вань оказался воином и вел себя как герой, ведь ему сказали, что это большая честь, ибо
он выбран самим Небом. Его семье выделили монет из императорской казны. Затем под
стеной вырыли яму, положили туда Ваня и возвели над ней большую башню - Драконий
Глаз, дабы отныне часовой вечно нес свою одинокую вахту.
Сам же император настолько устал от этого дела, что запретил даже упоминать о
злосчастной стене и обо всем, связанном с ней. Что и сыграло на руку военачальнику,
который был отпущен на свободу и преспокойно дожил свои дни в воспоминаниях и
богатстве.
Целое столетие Перина Дракона являлась любимым зрелищем зевак. Поначалу,
конечно, ее охраняли, однако практического значения она не имела и со временем
пришла в запустение. Даже зеваки утратили к ней интерес; она поросла сорняками и
частично обвалилась. Правда, это был рай для детворы и любимое место для игр, пока
однажды не случилось нечто странное.
Как-то вечером, когда дети, как обычно, играли у стены, послышался странный звук.
Из Драконьего Глаза донесся глухой, безжизненный голос, словно из бамбуковой трубы в
двести ли длиной. Дети тут же бросились врассыпную, но хорошо запомнили те странные
слова.
Возможно, бедный Вань, и поныне охраняющий стену, хотел что-то сказать своему
народу и для этого выбрал детишек нашей деревни Куфу? Как знать. Но ежели так, то это
было очень странное послание. Покуда смысл его не смогли разобрать даже самые
знаменитые ученые и мудрецы. Если почтенные читатели желают попробовать свои силы,
то я дам им такую возможность:
Нефритовый серп, Шесть, семь. Чаша с огнем, Ночью как днем. Пламя как лед, Зло и
добро, Золото и серебро.

Глава 2.

в которой рассказывается о начале сбора шелка, о страшной беде, постигшей
деревню, о том, как Лу Юй по прозвищу Десятый Бык отправляется в столицу на поиски
мудреца и на улице Глаз встречает знак судьбы

Моя история начинается в год Тигра - 3337*, когда настало время сбора шелка.
* 639 г. н. э. 16
Урожай обещал быть превосходным. Яйца шелковичного червя, которые раздал нам
Хапуга Ма, были здоровые и черные как смоль, а листья шелковицы столь сочны, что се
рощи напоминали гобелены, сотканные из толстой зеленой парчи. Всюду сновала
детвора, распевая:
Лист шелковый столь хороший, что захлопаешь в ладоши.
Вся деревня гудела как растревоженный улей.
Девушки несли к монастырю на холме соломенные корзины, и монахи прокладывали
их желтой бумагой. Настоятель благословлял корзины и жег фимиам, дабы умилостивить
покровителей урожая. Крестьяне относили к реке бамбуковые решетки и корытца, где
старательно их скребли. Кто-то собирал полевые цветы и перетирал их, кто-то
маленькими кусочками нарезал фитильки свечей, а старики смешивали зубцы чеснока с
мокрой землей и клали их на стены хижин. Если чеснок давал много побегов, это сулило
щедрый урожай; и никогда еще в деревне не видали такого количества побегов.
Женщины на ночь клали яйца шелкопряда под перины, чтобы во время сна согревать
их, а старики бросали горстки риса в котлы, поставленные на маленький огонь. Вода
закипала, и, когда пар поднимался вверх, можно было начинать.
Пора!
Женщины очищали яйца гусиными перьями и клали в корзины. Затем все посыпалось
тертыми цветами и порошком из фитильков, и корзины можно было ставить на решетки.
Гусиные перья аккуратно втыкались по краям корзин, и под решетками разводился огонь.
Все на коленях молились покровительнице шелка Даме Коньей Головы, и вскоре в
каждой хижине появлялись новорожденные гусеницы.
Вылупившись, шелкопряды лениво извивались, наслаждаясь теплом от огня, но вскоре
они начинали есть... Пока не увидишь шелковичного червя, трудно представить, сколько
он ест, а ест он только листья шелковицы. Без преувеличения можно сказать, что
чавкающие звуки прожорливых гусениц способны разбудить залегшего в спячку медведя,
не говоря уже о человеке. Проходил же почти месяц, прежде чем гусеницы начинали
плести кокон, и за это время было всего лишь три периода, когда они не ели: краткий сон,
второй сон и долгий сон. После этого они погибали, если оставались без еды хотя бы час,
и мы работали день и ночь, обдирая листья шелковицы и принося их в хижины. Детям,
конечно, отводилось время для отдыха, но остальным едва ли удавалось сомкнуть глаза.
Поскольку шелкопряды постоянно нуждались в тепле, старшие в семьях попеременно
поддерживали огонь, а дети, еще слишком маленькие, чтобы собирать листья, были
предоставлены самим себе. Мы же обдирали все деревья до ветки и в конце концов
усталые и истощенные приходили в рощу к оценщику Фану. Его листья стоили недешево,
но у него росли самые сочные тутовые деревья.
Тем временем шелкопряды постепенно меняли цвет с черного на зеленый, затем на
белый, потом становились прозрачными; и тогда старики ставили перед решетками
специальные загородки, чтобы гусеницам было где спрятаться и плести нить.
Оглушительные чавкающие звуки плавно переходили сначала в рев, затем в звук,
напоминающий далекий прибой, и в конце концов превращались в шепот. Тогда внезапно
наступающая в деревне тишина казалась просто невероятной. Дела заканчивались,
следовало лишь поддерживать огонь. И при благосклонности судьбы через три дня за
загородками вырастали настоящие сугробы, называемые цветами шелкопряда. Они
громоздились на решетках, и теперь эти шелковые нити, более тысячи чи* длиной, можно
было брать и спокойно навивать на веретена.
* Один чи равен примерно трети метра.
Работа заканчивалась. Люди доползали до постелей или засыпали где попало.
Я проснулся на пятнадцатый день восьмого лунного месяца **, как раз в мой
девятнадцатый день рождения. За окном шел тихий дождь, но облака уже начинали
расходиться. Косые лучи света играли в серебряных капельках, и легкий туман лежал на
полях, как вата. Вдалеке виднелся неясный силуэт Перины Дракона, а на берегу реки
мальчишки дразнили дочурку Фана. Олененок каталась на буйволе под дождем, и
промокшая рубаха четко вырисовывала маленькую грудь, которой еще месяц назад не
было заметно. Мальчишки бегали за девчушкой, а она смеялась, явно довольная таким
вниманием. Далеко на холме зазвонил колокол; я сладко потянулся на постели, чувствуя
ароматные запахи чая и каши из кухни тетушки Хуа, и вдруг резко вскочил. Ребята на реке
с выпученными от ужаса глазами смотрели на Олененка, которая внезапно побледнела
как смерть. Она схватилась за горло, сдавленно крикнула и повалилась наземь.
** Этот день - полнолуние, праздник середины осени, когда бывает самая яркая в
году луна. Дождь в эту пору - редкое явление.
Я пулей вылетел из хижины. Девочка лежала на траве, глядя вокруг испуганными
большими глазами и не узнавая нас. Я нагнулся и проверил пульс. Он был слабым и
неровным. На лбу выступила испарина. Тогда, велев ребятам бежать за ее отцом, я взял
девочку на руки и отнес в монастырь на холме.
Настоятель был также и нашим доктором, он учился врачеванию в Академии
Ханьлинь, но болезнь Олененка озадачила его не меньше. Девочка практически не
подавала признаков жизни. Ее тело не реагировало на уколы, и настоятелю даже
пришлось поднести зеркало к ее губам, дабы удостовериться, что она еще жива. Глаза попрежнему были открыты и смотрели куда-то в пустоту.
И тут вдруг она села, громко закричала и принялась царапать воздух, будто защищаясь
от каких-то одной ей видимых врагов. Затем снова упала на постель, закрыла глаза и
затихла.
- Демоны! - прошептал я.
- Хорошо бы,- мрачно ответил настоятель,- только боюсь, это бешенство, а если это
так, то прощай, малютка.
В деревне же происходило что-то неладное. Отовсюду доносились громкие крики, и
вскоре мы уже разбирали проклятия и жалобные вопли. Настоятель взглянул на меня и
поднял бровь. Я выбежал из монастыря и остолбенел.
А началось все с тетушки Хуа. Она поддерживала огонь в хижине и внезапно
почувствовала какой-то странный запах. Заглянув за загородку, где вили свои коконы
шелкопряды, она к своему ужасу увидела не снежно-белую пряжу, а черную гниющую
массу. Сбежались соседи, и вскоре по воплям отчаяния, доносившимся из каждой
хижины, стало понятно, что впервые за всю историю деревни наша надежда на урожай
потерпела полный крах. Но это было только начало. Большой Хун Кузнец выбежал из
своего дома в диком ужасе, неся на руках сынишку, который, глядя вокруг невидящими
глазами, кричал и царапал воздух руками. То же случилось и с дочкой Вана-торговца. Все
больше родителей выбегали из хижин с пораженными странным недугом детьми и, не
зная, что делать, бежали к монастырю.
Это было не бешенство. Это было какое-то проклятье.
И тут вдруг я заметил двух маленьких девчушек, стоящих в дверях дома мамаши Хо.
Еще недавно сестренки выглядели столь слабенькими и больными, что настоятель радел
день и ночь, пытаясь хоть как-то их выходить. Теперь же они преспокойно сосали палец,
и судя по всему, напасть обошла их стороной. Я мигом вбежал в дом. Мамаше Хо было
девяносто два, и она угасала с каждым днем. Я осторожно приподнял край одеяла, но
вместо того, чтобы увидеть скрюченное мертвое тело, получил сильнейший удар по носу.
- Да кем ты себя возомнил, негодяй? - закричала старуха.- Великим кобелем?
(Думаю, она имела в виду императора Уди, который был столь сладострастен, что и
после смерти продолжал наведываться к своим возлюбленным. По преданию, пришлось
даже пополнить гарем, и лишь когда число новоиспеченных жен достигло пятисот трех,
ненасытный призрак успокоился и вернулся в свой склеп.)
Я оставил старуху и осмотрел другие дома. История выглядела все более запутанной.
Маленькие дети плакали, смеялись, но так или иначе были в полном порядке, что
относилось и ко взрослым. Они угрюмо сидели возле решеток со сгнившим шелком, но
сами были здоровы как лошади. Я вернулся в монастырь и рассказал об увиденном
настоятелю, и когда мы составили список, результат превзошел все ожидания.
Ни один ребенок младше восьми лет, равно как и ни один взрослый или подросток
старше тринадцати.не пострадал; но все до одного дети от восьми до тринадцати орали не
своим голосом и отмахивались от невидимого врага.
Монастырь превратился в лазарет. Родители взывали к божествам и молили
настоятеля о помощи, но он лишь в отчаянии разводил руками:
- Я не понимаю, как болезнь может определять возраст? Она умеет считать!
На помощь пришла тетушка Хуа. Она всегда была самой решительной в нашей семье и
потому отвела меня в сторонку и сказала:
- Послушай, сынок, настоятель прав. Нам нужен мудрец, который бы объяснил, как
болезнь может выбирать свою жертву по возрасту. Я слышала, остались еще такие люди.
Они живут в Пекине, на улице Глаз. Правда, они дорого берут.
- Тетя, потребуется неделя, чтобы выжать из оценщика Фана хотя бы несколько
монет, даже если его дочка лежит при смерти! - ответил я.
Она кивнула и достала из кармана поношенную кожаную кошелку. Когда ее
содержимое высыпалось мне на ладонь, я не поверил своим глазам - там было столько
денег, сколько я еще не видел в своей жизни. Сотни медных монет, нанизанных на нить.
- Здесь пять тысяч медью, и никогда не вздумай говорить об этом твоему дяде,
понятно? Никогда! А теперь ступай. Беги в Пекин, найди улицу Глаз и приведи нам
мудреца.
Люди говорили, что тетушка Хуа в молодые годы была ветреной красавицей, и мне
подумалось, что, возможно, она заработала эти деньги благодаря Пянь Цинлину,
известному покровителю падших женщин. Но сейчас думать об этом не хотелось. У меня
было мало времени, и я летел, как ветер.
Прибыв в Пекин, я оказался в центре водоворота. Мой день рождения совпадает с
праздником луны, и пробиться через толпу на улицах было не легче, чем вырваться из
зыбучих песков. Все шумело и гудело, и мне потребовалось собрать все силы, чтобы
преодолеть этот ад и найти улицу Глаз.
Это была широкая улица, по обе стороны которой возвышались роскошные дома, и над
каждой дверью была прибита табличка в форме большого глаза. "Истина раскрыта,-
словно говорили они,- мы видим все".
Надежда затеплилась в моем сердце, и я постучал в ближайшую дверь. Мне открыл
надменного вида евнух в расшитом золотом халате. Он презрительно окинул взглядом
мою бамбуковую шляпу и сношенные сандалии, закрыл нос надушенным платком и
спросил, чего я хочу. Евнух не моргнул и глазом, когда я сказал, что хотел бы спросить у
его господина, как болезнь может считать, но стоило мне упомянуть о пяти тысячах
медных монет, как он побледнел, прислонился к стене и полез за нюхательной солью.
- Пять тысяч медью? - просипел он.- Родной, мой господин берет пятьдесят
серебряных монет, чтобы найти пропавшую собаку!
Дверь захлопнулась у меня перед носом, и когда я постучал в следующую, шестеро
слуг просто выкинули меня вон, пока главный из них тряс кулаками и орал на всю улицу:
- И ты осмелился предложить пять тысяч медных монет бывшему главному сыщику
самого Сына Неба? Убирайся в свою вонючую деревню, ты, жалкий крестьянин, и
никогда здесь не появляйся!
Дом за домом результат был один - меня выставляли прочь. Правда, теперь я уже не
был таким покорным. Сжимая кулаки, с горящими от гнева глазами, я был готов стукнуть
очередного всезнающего мудреца по голове, засунуть его в мешок и силой доставить в
Куфу, как вдруг увидел знак свыше. Дойдя до конца улицы, я уже собирался пойти
обратно по другой стороне, как внезапно луч яркого света прорвался сквозь облака и,
словно молния ударив в ближайший извилистый переулок, сверкнул на одном из
наддверных глаз. Этот глаз был полуоткрыт. "Истина постижима,- словно говорил он.-
Что-то я вижу, а что-то нет".
Если это был и не знак судьбы, то по крайней мере мой последний шанс. Я свернул в
переулок и быстро зашагал к дому.

Глава 3.

в которой наш герой знакомится с мудрецом, у которого имелся один маленький
недостаток, и возвращается с ним в родную деревню, где они пытаются открыть тайну
"пьяного забытья"

Это была низенькая бамбуковая хижина, покосившаяся от времени, и когда я
осторожно заглянул внутрь, то увидел поломанную мебель и старую глиняную посуду.
Пахло прокисшим вином, а на грязном матрасе спал хозяин дома.
Он выглядел очень старым и, очевидно, весил не больше ребенка. Пьяные мухи
барахтались в лужицах разлитого вина и ползали по его лысой голове, путаясь в
реденькой седой бородке. Лицо было настолько изъедено морщинами, что напоминало
геологическую карту Китая, изо рта шел отвратительный запах, а в уголках рта то и дело
появлялись маленькие пузырьки.
Я вздохнул и уже собрался уходить, как вдруг остановился и застыл как вкопанный.
Как-то раз наш монастырь посетил известный мыслитель. Он показывал золотой
диплом, присуждаемый мудрецу, занявшему третье место на экзамене на ученую степень
цзиньши, выявлявшем лучших из лучших в империи. В трактатах я видел рисунки из
серебряного диплома, которым награждался занявший второе место. Но я даже и не
предполагал, что когда-нибудь собственными глазами увижу цветок - диплом
победителя. И вот теперь роза висела прямо передо мной! Я осторожно подошел к стене
и, смахнув пыль, прочел, что "семьдесят восемь лет назад некий Ли Као стал первым из
соискателей и получил звание ученого Императорской Академии".
Я повесил диплом обратно на стенку и с недоумением взглянул на старика.
Возможно ли, что этот человек - великий Ли Као, в свое время заставивший встать с
колен всю империю? Как могло случиться, что ученый, некогда получивший высший ранг
мандарина, теперь лежал на вонючем матрасе и по его голове ползали пьяные мухи? Пока
я стоял в раздумьях, лицо спящего исказилось, морщины зашевелились словно волны; он
открыл красные воспаленные глаза и облизнул сухие губы.
- Вина!
Я поискал неразбитый кувшин.
- Простите, почтенный господин, но боюсь, вина больше нет,- вежливо ответил я.
Его глаза метнулись в сторону потертой кошелки, лежавшей в луже.
- Деньги,-снова прохрипел старик. Я поднял кошелку и открыл.
- Боюсь, денег тоже не осталось.
Он закатил глаза, и я решил сменить тему.
- Могу ли я обратиться с просьбой к великому Ли Као, мудрейшему во всем Китае?
Нашу деревню постигла беда, но все, что я могу заплатить,- лишь пять тысяч медных
монет,- печально сказал я.
Из рукава халата показалась костлявая рука.
- Давай! - просипел он.
Старик схватил нанизанные на нить монеты, но вдруг разжал пальцы.
- Возьми эти деньги,- простонал старик,- и принеси столько вина, сколько
сможешь купить.
- Конечно, почтенный господин,- повиновался я.
Бесчисленное количество раз исполняя подобные поручения для дяди Нана, я уже
имел опыт в подобных делах. Запрокинув голову старика, я лил ему в глотку вино, пока он
сам не вцепился в кувшин. Вскоре на лице старика появились первые признаки жизни, и
после второй порции вина он вполне пришел в себя.
- Кто ты? - продолжая пить, спросил мудрец.
- Меня зовут Лу Юй, но не путайте меня с автором "Трактата о чае". В деревне же
меня зовут просто Десятый Бык,- ответил я.
- А меня зовут Ли Као, и у меня, как ты заметил, есть один маленький недостаток,-
как бы между делом заметил он.- Что у вас случилось?
Я рассказал ему все. Ли Као слушал с интересом, и когда я закончил, он попросил
пересказать все снова, потом поднял пустой кувшин и швырнул его в общую кучу. Через
секунду он был на ногах, легкий и быстрый как лань.
- Десятый Бык, говоришь? Что ж, вообще-то значение мускулов часто
переоценивают, но думаю, твои нам понадобятся. Нужно спешить, и тебе, возможно,
придется свернуть кое-кому шею.
Я не верил собственным ушам.
- Мастер Ли, вы хотите сказать, что пойдете со мной в деревню и узнаете, как
болезнь выбирает людей? - воскликнул я.
- Я уже знаю, как болезнь выбирает людей,- спокойно ответил Ли Као.- Нагнись.
Я был настолько ошарашен, что прогнулся назад вместо того, чтобы исполнить приказ.
Но мастер Ли резко наклонил меня вперед, молниеносно залез мне на спину, обхватил
руками за шею и просунул сандалии в карманы моего халата. Он был легкий как перышко.
- Десятый Бык, мои ноги уже слегка не те, и боюсь, времени у нас в обрез. Поэтому
быстро припоминай, где твоя деревня, и беги со всех ног,- произнес великий мудрец.
У меня захватило дух, но сердце преисполнилось надежды. Я понесся, как олень. В
дверях Ли Као ловко пригнулся, я же, напротив, обо что-то стукнулся лбом; и уже в
переулке, обернувшись, увидел, что это был наддверный глаз, который теперь вертелся,
будто пытаясь заглянуть во все тайны Вселенной.
Не знаю, было ли это каким-то особым знаком, но сей образ не оставлял меня всю
дорогу до нашей деревни.
Тетушка Хуа посмотрела на гостя довольно подозрительно, но вскоре ее мнение
изменилось. От старика жутко пахло вином, его халат и борода были грязными, но в нем
чувствовалась такая сила, что даже настоятель признал его авторитет.
Ли Као прохаживался между койками, приподнимал веки детей и довольно хмыкал,
видя расширенные и "плавающие" зрачки.
- Так я и думал. Вопрос не в том, как болезнь выбирает людей, а что ее вызвало.
Боюсь, у них повреждение мозга. А теперь мне нужны образцы листьев со всех рощ, но
отделяйте их друг от друга, чтобы мы знали, откуда какие взяты.
Мы бросились исполнять приказ. Корзина за корзиной листья шелковицы
доставлялись в монастырь, где мастер Ли помещал их в стеклянные пузырьки, добавляя в
них какое-то вещество, пока настоятель поддерживал огонь. Когда восемнадцатая кучка
листьев окрасила зелье в бледно-оранжевый цвет, старик начал работать с удвоенной
быстротой, вываривая листья, добавляя больше этого вещества, все больше раздувая огонь
и уменьшая количество жидкости. Бледно-оранжевый цвет стал зеленым. Когда жидкости
почти не осталось, Ли Као поместил половину образовавшихся черных кристалликов в
отдельную склянку и добавил немного бесцветной жидкости. После этого он выпрямился
и устало потянулся.
- Еще немного, и все станет ясно,- сказал он и подошел к окну. В саду монастыря
гуляло несколько детишек, и Ли Као указал на одного из них.- Смотрите.
Мальчик подошел к дереву, чисто инстинктивно сорвал листок, положил его в рот и
стал жевать.
- Это делают все дети. И ваши не исключение. Понимаете, маленькие не работали.
Детки же постарше обдирали шелковицу и ели. Только чем старше ребенок, тем более он
осознает, что делает. Он перестает есть листья. Вот почему болезнь распространилась на
детей от восьми до тринадцати лет. Видите, дело не в возрасте, а в том, что кто-то хотел
умышленно убить шелкопрядов.
Он отошел от окна и указал на склянку. Жидкость теперь была наизлейшего вида:
склизкая и зеленая - как язва.
- Это яд ку, и противоядия от него нет,- мрачно произнес старик.- Он был на
листьях, принесенных из рощи вашего оценщика Фана.
Яростная толпа ринулась к амбару Ма.
Но тот был закрыт. Настоятель крикнул: "Ломайте!" и я вышиб дверь. Она отлетела до
середины комнаты, и нашим глазам предстало жалкое зрелище. Хапуга Ма лежал на
спине, и следы яда ку виднелись на его губах. Оценщик Фан был еще жив. Он пытался
взглянуть на нас и бормотал:
- Мы хотели убить... лишь гусениц... если бы они погибли... мы бы... владели всем...
но теперь... моя дочь...
Ему оставалось совсем чуть-чуть. Настоятель наклонился и, вложив ему в руку
маленького нефритового Будду, стал молиться. Глаза Фана в последний раз открылись, он
посмотрел на статуэтку и пробормотал:
- Дешево, очень дешево. Не больше двухсот монет...- Через миг он был мертв.
Ли Као посмотрел на тела, на его лице появилось странное выражение, и он
передернул плечами.
- Так тому и быть. А теперь предлагаю оставить их в покое и вернуться в монастырь.
У нас есть дела поважнее.
Оценщик Фан и Хапуга Ма, можно сказать, погубили детей нашей деревни, но когда я
уходил, в моем сердце не было гнева.
Настоятель шел впереди. Мы спускались подлинной винтовой лестнице в погреб, и
наши тени скользили по стенам словно сказочные гиганты.
Монастырь был очень древним, здесь хранилось множество рукописей, постоянно
пополняемых настоятелями. Медицинские трактаты исчислялись сотнями, и сейчас мы
свиток за свитком перетаскивали их на длинный стол, где настоятель и монахи
выискивали любые сведения о яде ку. Их оказалось очень много, поскольку этот яд
применяли на протяжении почти двух тысяч лет. Но его действие всегда было
неизменным: человек впадал в глубокий сон, его тело практически не подавало признаков
жизни, и это могло длиться месяцами, пока не наступал конец. Противоядия не
существовало.
Говорят, яд этот завезен из Тибета. Ли Као был единственный, кто понимал древние
тибетские тексты, и все надежды возлагались только на него. Но не все было так просто.
Тибетские врачеватели удивительно точно описывали способы лечения, чего нельзя
сказать о симптомах. Очевидно, в то время существовало табу на упоминание названия
любого ядовитого вещества, возможно, потому, что их изобретали члены того же
монашеского ордена. И поэтому определить, о какой болезни идет речь, было крайне
трудно.
Другая проблема заключалась в том, что рукописи сохранились с незапамятных
времен и местами было совершенно невозможно разобрать написанное. Солнце уже
успело зайти и снова появиться на небосводе, когда мастер Ли приступил к чтению Чжуд
ши*, восьми ветвей четырех принципов врачевания.
* Классический трактат тибетской медицины.
- Здесь изображен символ "звезды", а рядом известный иероглиф, имеющий много
значений, в том числе и "сосуд с вином",- пробормотал старик.- Что же получится,
если соединить звезду и сосуд с вином?
- Получится иероглиф "проснуться от пьяного забытья",- ответил настоятель.
- Именно. И "пьяное забытье", если понимать фигурально, имеет столь широкий
смысл, что может означать практически что угодно. Однако в этом тексте указаны
припадки и судороги. Можем ли мы сказать, что наши дети сейчас пребывают в забытьи?
Он нагнулся над свитком и прочитал вслух:
- Дабы проснуться от "пьяного забытья", действенно лишь одно средство, но его
может добыть только тот, у кого есть доступ к самым редчайшим и могущественным
снадобьям.-Мастер Ли остановился и почесал голову.-Далее древний символ,
обозначающий "женьшень", корень жизни, сопровождается весьма сложной
конструкцией, которую можно понимать как Великий Корень Силы. Кто-нибудь слышал
о женьшене, называемом Великим Корнем Силы?
Никто не ответил.
- Великий Корень Силы нужно очистить и переработать до получения эссенции и
капнуть три капли на язык больного. Процедуру повторить три раза, и если это
действительно Великий Корень, наступит немедленное выздоровление. Это
единственный способ. Если же "сон" будет продолжаться долгое время, он уже не
закончится, и смерть неизбежна.
- Правильно, это как раз симптомы яда! - воскликнул настоятель.
Теперь монахи проверяли все, что связано с женьшенем, а это означало - почти все
свитки, потому что данное средство прописывалось почти от любых болезней. Однако
Великий Корень Силы не упоминался нигде. Мы зашли в тупик.
И вдруг Ли Као ударил по столу и вскочил.
- Скорее обратно, на склад оценщика! - скомандовал он и бросился вверх по
ступенькам. Мы побежали следом.- Гильдия оценщиков представляет вторую
древнейшую профессию в мире, и их рукописи древнее костей оракула Шанъ-яна. Они
содержат списки самых редких и ценных вещей, не известных обычному человеку.
Возможно, Великий Корень Силы, если таковой вообще существует в природе, стоит
баснословную сумму и выглядит как чудо из чудес, а значит, должен быть там! Такой
человек, как Фан, уж наверняка владел списком, чтобы надуть какого-нибудь бедолагу,
которому в наследство достался сей ценный предмет.
Старик быстро добежал до амбара, влетел внутрь и совершенно спокойно пробежал
мимо того места, где должны были лежать тела. Должны. Но их там не было.
- А... эти ребята? Они давно встали и унесли ноги.
Я схватил ученого за грудки, но Большой Хун и другие тут же обступили старика.
- Значит, ты знал, что эти убийцы подстроили свою смерть, и ничего не предпринял?
- взревел я.
- Конечно, знал, но, по-моему, преждевременно обвинять их в убийстве. Насколько
мне известно, они пока никого не убили и вряд ли собирались,- спокойно ответил
мастер Ли.- К тому же вы не подумали о детях вашего оценщика? Его дочь, вероятно,
умрет, но даже если нет, каково ей будет, когда она узнает, что отца разорвали на кусочки
жители ее родной деревни? А ее маленький брат? Ему грозит позор уже в возрасте пяти
лет, что, по-моему, тоже несправедливо. Конечно, если не найдется семья, которая
возьмет к себе ни в чем не повинного ребенка и объяснит ему, что отец просто хотел
улучшить шелк, но допустил ошибку и убежал.
Я виновато наклонил голову. Большой Хун тяжело откашлялся.
- Мы с женой возьмем мальчика,- прохрипел он,- девочку тоже, если она выживет.
У них будет чудесный дом, и мы будем их любить.
- Добрый человек, оставим в покое оценщика Фана и Хапугу Ма,- сказал мастер
Ли.- Они сами накажут себя.
Такая жадность разъедает душу словно стая крыс, и когда они окажутся в аду, все
мучения, посылаемые Великим Яо-ваном, им уже будут и так хорошо известны. Нас же
ждет работа.
Рукописей у Фана имелось столько, что они занимали два ящика и сундук, и
настоятель наконец нашел упоминание о корне силы. Правда, мы понятия не имели, был
ли это именно Великий Корень Силы.
- Тридцать лет назад корень силы был продан прародительнице по цене триста
юаней,- прочитал настоятель,- больше здесь ничего не сказано, так что, я думаю, он до
сих пор находится у нее.
Ли Као посмотрел на нас так, будто его внезапно укусила рассерженная оса.
- Если эта женщина меня увидит, мне тут же отрубят голову,- печально произнес
он.- Хотя, если подумать, это чудо, если она меня узнает. Ей едва исполнилось
шестнадцать, когда меня вызывали в императорский дворец, а это случилось пятьдесят
лет назад.
- Мастер Ли, вас вызывали в императорский дворец? - остолбенев, спросил я.
- Да, и не один раз. По-моему, при старом Вэньди, да-да, именно при нем. Когда-то, в
дни моей беззаботной юности, я продал ему "кота в мешке".
Мы в недоумении уставились на него.
- "Кота в мешке"?
- Да-да. Я хотел выиграть пари,-объяснил старик,- Мы поспорили, насколько глуп
наш император, и я обманул его. Я что-то наплел насчет шелка, и он поверил, хотел даже
купить у меня рецепт. Когда же меня вызвали в суд, я думал, меня четвертуют, но
император выбрал другое наказание. Дело в том, что в то время варвары хотели узнать
тайну изготовления шелка и оказались довольно близки к истине. Император приказал:
"Ли Као, расскажи этим шакалам "тайну шелка", как ты рассказал ее мне". О, это были
одни из самых ужасных дней в моей жизни.
Мастер Ли повернулся и быстрым шагом направился к двери. Мы, как овцы, послушно
следовали за ним, и я понял, что у старика имелось намного больше секретов, чем
казалось на первый взгляд. Я слушал его с восхищением.
- Вначале мне пришлось размягчить их мозги. Да-да, сделать жидкими, как кисель. И
лучшим средством оказалось, конечно, вино. Каждый день я неотрывно смотрел на эти
пьяные рыжебородые морды, преспокойно храпящие в лужах собственной рвоты, но
дурман сделал свое дело. Правда, они были крепкие, как горные козлы, и прошло полтора
месяца, прежде чем я убедил их, что шелк добывается из семени белого дракона, что
живет далеко в монгольских ледниках. Перед тем как отправиться в путь, их вождь
пришел ко мне. Это был неуклюжий болван по имени Прокопий, и вино явно не пошло
ему на пользу. "О великий и могучий учитель Ли, открой мне секрет мудрости!" -
прорычал он. На его лице плавала детская улыбка, а глаза походили на пару розовых
голубиных яиц, брошенных в бататовый суп. Однако, к моей чести, я не моргнул и глазом.
"Возьми большую чашу,- сказал я,- наполни ее смесью из фактов и домыслов, историй
и легенд, науки и суеверий, логики и безумия. Добавь по вкусу горьких слез и залпов
смеха; брось все это в три тысячи лет цивилизации, вылей в кун вань, что по-китайски -
"порожняя чашка", и выпей до дна". Прокопий уставился на меня. "И тогда я стану
мудрым?" - спросил он. "Более того,-ответил я,-ты станешь китайцем".
Мы вернулись в лазарет. Ли Као долго ходил между рядами коек, глядя на детей.
Усталость взяла свое: он сгорбился, а покрытая морщинами кожа казалась почти
прозрачной в ярких утренних лучах.
Дети спали мертвым сном и походили на маленькие мумии. Дочурка Фана, всегда
веселая и прекрасная, сейчас выглядела как нефритовая статуэтка. Из нее словно выпили
жизнь, сделав похожей на живой скелет. Рядом с ней лежала дочка лесоруба, которую все
звали Соломенная Шляпка. Худенькая милая девчушка, по просьбе отца она сшила ему
роскошное погребальное платье, которое он с гордостью надевал на каждый праздник.
Сейчас отчаявшийся отец надел на нее этот траурный халат. Девочка казалась крохотной
и беззащитной в огромном одеянии, и вышитый на нем по традиции знак "долголетие"
выглядел как злая шутка.
Возле безжизненных ручек каждого ребенка лежали их любимые игрушки, родители
молча сидели рядом, а из деревни доносился жалобный вой собак, ищущих своих
маленьких хозяев.
Ли Као тяжело вздохнул, затем расправил плечи и кивком подозвал меня.
- Десятый Бык, послушай, я не имею ни малейшего понятия, чем отличается корень
силы от Великого Корня. Насколько мне известно, все, что можно сделать с просто
корнем - так это добавить в него клею, чтобы чинить сандалии,- тихо сказал он.- Но
две вещи я знаю точно. Каждого, кто рискнет украсть у прародительницы что-нибудь
ценное, ждет не очень приятная смерть, и я слишком стар, чтобы пойти на это в
одиночку. Я взял твои деньги, пять тысяч медных монет, так что решать тебе. Будет, как
ты скажешь.
- Мастер Ли, я готов! - воскликнул я.
Мне хотелось тут же кинуться на поиски корня, но старик остановил меня.
- Лу Юй, если дети умрут внезапно, мы ничего не сможем поделать. Но, судя по
трактатам, они пробудут в забытьи еще долго. Худшее же, что мы можем сделать, это
отправиться в путь усталыми и неподготовленными. Поэтому я собираюсь немного
отдохнуть, а ты, если не хочешь спать, пойди к настоятелю. Уверен, он расскажет тебе
много интересного. Женьшень - самое необычное, равно как и самое дорогое, растение
на Земле.
Он зевнул и потянулся.
- Вначале мы вернемся в Пекин, чтобы взять немного денег, а потом сразу
отправимся в дорогу.
Ли Као лег спать. Я же еще никогда не чувствовал себя таким бодрым. Настоятель
отвел меня к себе показать рукописи, и то, что я узнал о женьшене, было настолько
захватывающим, что на час я почти совсем забыл о постигшей нас беде.&heip;