Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

НЕПРИДУМАННЫЕ ИСТОРИИ
из жизни психологов
И ИХ КЛИЕНТОВ


МОСКВА
2007
УДК 159.9 ББК88 Н537
Серия «Здесь и теперь»
Автор-составитель книги Е. Шуварикова Рисунки Юлии Лосевой
Н 537 Непридуманные истории. Из жизни психологов и их клиентов / Под общ. ред. Е. Климовой, И. Млодик. (Здесь и теперь). — М.: Генезис, 2007. — 192 с: с илл.
ISBN 5-98563-095-1
Эта книга — истории из профессиональной и личной жизни психологов, умеющих глубоко и тонко чувствовать, способных принимать человека таким, каков он есть, и заражающих окружающих стремлением жить наполненной жизнью.
Люди, встречающиеся на их профессиональном пути, проникаются этим желанием, учатся ценить свою жизнь, не предавать себя, свои мечты и желания, быть открытыми любому опыту, мужественно принимать непростые испытания и переживания, выпадающие на их долю, не отказываясь при этом от своих личностных особенностей и уважая «инако-вость» другого человека.
Книга предназначена для широкого круга читателей.
ISBN 5-98563-095-1 УДК 159.9
ББК 88
© Психологический Центр
«Здесь и Теперь» © ИД «Генезис»
О книге и о себе
Когда-то, когда я только выбирала себе профессию, психологического факультета в Университете нашего прекрасного маленького сибирского города еще не было. Да и о такой профессии — психотерапевт или психолог-консультант я не слышала. Но что точно было — это мой интерес к тому, что происходит у меня внутри. Я страдала, часто чувствовала одиночество, злилась, замечала в себе кипящее возмущение или ревность, испытывала возбуждение или томление. Но я не могла этим ни с кем или почти ни с кем поделиться. Я пугалась своих чувств, подавляла их, отыгрывала, как сказала бы сейчас, в общем, делала то, чему меня учили люди вокруг — своими предписаниями и своей жизнью. Слава Богу, чувствовать я не переставала и все время как будто ждала встречи. Встречи с тем, кому это будет так же интересно и важно, как и мне самой. Закончив Университет и уехав в Москву в аспирантуру Психологического института РАО, я все больше чувствовала, что приближаюсь к тому, что по-человечески люди называют «когда тебя понимают». Я сидела сутками в Ленинской библиотеке, готовясь к экзаменам или работая над текстом диссертации, но общение с книгами, даже самыми прекрасными в нашей области знания, не давали ощущения удовлетворения. Я знакомилась с прекрасными учеными — сотрудниками лаборатории, в которой собиралась защищать диссертацию, но это было не совсем то, чего я бессознательно хотела. И вот наконец судьба в образе моей подруги — директора частной школы — привела меня к людям, занимающимся психологической практикой, а именно гештальт-терапией. Я пошла на обучающую группу, которая знакомила с методом, и впервые не только увидела процесс встречи со стороны, но и почувствовала сама как клиент, что такое психотерапия. Это была та самая Встреча. В короткое время, которое оговаривалось контрактом, я была в отношениях с человеком, которому не просто было важно, что я чувствовала тогда и прямо сейчас, он «привязывался» к деталям,
3
которые были не видны мне самой. И это внимание делало их значимыми и наполненными смыслом. Он не стыдил или осуждал, ничего не рекомендовал, но разделял мою жизнь и мои чувства, проживая их вместе со мной, и это давало мне ощущение полноты жизни. Я вдруг увидела, что привыкла игнорировать в себе то, что не нравится мне или другим, привыкла отодвигать свои подлинные желания, если они конкурируют с желаниями более значимых для меня людей. Я все больше стала понимать, что живу не свою жизнь, а жизнь, которую мне «рекомендовали» близкие и любящие меня, но другие люди. С той минуты у меня внутри появилась фраза «Я хочу жить свою жизнь». Я хочу наслаждаться ею и сейчас.
С тех пор прошло 15 лет. За это время я защитила диссертацию, получила практическое образование в области гештальт-терапии, сейчас я имею свою практику и даже создала Психологический Центр. Истории из профессиональной и личной жизни психологов и их клиентов, которые вы прочтете в этой книге, — это истории моих коллег, которых я в разное время учила тому, чему научилась сама. Ценить свою жизнь, не предавать себя и свои мечты и желания, быть открытыми любому опыту, мужественно и целиком принимать все непростые испытания и переживания, которые к нам приходят, не отказываясь ни от одной черты своего характера или «инаковости» другого человека. Вы увидите и, я верю, почувствуете все это, когда прочтете истории из встреч сотрудников и специалистов Психологического Центра «Здесь и Теперь» со своими клиентами и просто близкими людьми. Это настоящие психологи, умеющие глубоко и тонко чувствовать, способные принимать человека таким, какой он есть, и заражающие своим стремлением жить наполненной СВОЕЙ жизнью. И люди, которые встречаются у них на пути, проникаются этим желанием сами. За то, что этому научилась и я, я благодарна своим родителям, моим близким и моим первым Учителям и Терапевтам — Даниилу Хломову, Наташе Кедровой, Нифонту Долгополову, Елене Теодоровне Соколовой, Бобу Резнику, Тодду Барлей и Нине Голосовой — нежной и умной женщине, с которой я не расстаюсь и поныне.
Елена Шуварикова —
составитель этой книги — книги, которая подскажет
и вам, как вы уникальны, ведь девиз нашего Центра:
«Ты — ценен, каков бы ты ни был!»
»
Быль или вместо предисловия
Здравствуйте, дорогие читатели! (Это не простое формальное обращение — мне искренне хочется, чтобы вы были здоровы, здравствовали. Вам, как и мне, это очень пригодится в жизни!)
Перед вами необычная книга... Сейчас подумала, что, вероятно, такими словами начинается куча предисловий и я невзначай повторяю чьи-то чужие слова — не знаю. Во-первых, я — начинающий редактор, а во-вторых, скажу по секрету: обычно пропускаю всякие предисловия и вступительные слова — интересно, что там внутри книжки! — или оставляю их на потом. Знаю только, что книга действительно необычная и еще — настоящая. Почему — не хочу объяснять, хочу, чтобы вы сами это открыли. Так будет правильнее. Я буду рада, если вы, как и я — счастливый первый читатель этой книги, — прочитав-прожив ее до конца, почувствуете это разлитое в ней пронзительное слияние необычности и жизненности...
Так как я начинающий редактор, то еще не навострилась писать красивые предисловия. Ну не получается у меня найти нужные слова, чтобы передать мои ощущения от процесса работы над книгой: ощущение приобщения, радости сопричастности к творчеству авторов (профессиональных психологов, выступивших в роли рассказчиков-писателей), удовольствия от знакомства и контакта с ними, телесного такого ощущения взаимообмена мыслями и чувствами...
Прислушалась к себе — что-то мешает мне сосредоточиться на написании этого вступительного слова... Почему-то воспоминание о событии двухлетней давности — никак не связанное ни с терапией, ни с редакторской
* Автор - Елена Климова, один из редакторов этой книги.
5
деятельностью! — ярко всплывает во мне, щекочет, скребется и просится наружу... Все равно предисловие не получается — я расслабилась... «Пусть то, что родится, и будет предисловием, чем бы оно ни было — доверимся процессу!» — решила я. И родилось само собой вот что.
Однажды, возвращаясь на перекладных (на четырех электричках) из дальних гостей — от подруги, жившей в другом городе, я на последней пересадочной станции случайно села не в ту электричку. Это я сейчас знаю, что не та, а тогда не знала, поэтому, усевшись, сразу принялась дочитывать прерванный пересадкой рассказ Дины Ру-биной, а рассказывала она о своей соседке:
«Она жила у нас во дворе, опустившаяся мальвина. Была простой милой женщиной. Убирала «по людям». Вымоет одну квартиру, получит рубль, вымоет вторую — второй рубль, вот она и счастлива. Выпьет бормотухи и «выступает». Буквально, не в переносном смысле: любила выступать... А любимый номер был: «ласточка».
Выходила в центр двора или на площадку перед гастрономом, или далее на проезжую часть дороги, и делала «ласточку»: стоя на одной тощей ноге, поднимала другую, наклоняла корпус, разводила в стороны прямые руки, гордо, как флагман нового мира, задирала голову со свалявшимися кудряшками...ну, это известная гимнастическая фигура.
Однажды я заступилась за честь тетьГали. Она, помню, напилась и выступала на проезжей части оживленного шоссе, делала «ласточку» меж двумя потоками несущихся на большой скорости машин. По сторонам шоссе собралась толпа, люди показывали пальцами, хлопали, смеялись. По испитому лицу тетьГали видно было, что она счастлива,она— настоящая артистка,успех,успех! Какая-то приличная женщина в пальто из шерсти модной в том сезоне ламы остановилась рядом со мной, вздохнула, покачала головой:
— Ну до чего люди бессовестные, безжалостные. Над больным человеком смеются.
6


Она не больная!— огрызнулась я.
Как не больная?— ахнула дама. — Настоящая душевнобольная. Сумасшедшая.
— Кто — сумасшедший? — спросила я оскорбленно. — Она сумасшедшая ?!Да она поумнее вас будет.
Тогда я, конечно, не догадывалась, что во мне взмыло и затрепетало чувство цеховой солидарности.
Господи, знала бы давно покойная тетьГаля, как часто вспоминает ее хмурая девочка из третьего подъезда. Ведь мне на моих «выступлениях», бывает, и петь приходится, если, конечно, песня попадается в тексте рассказа.
А может, на старости лет я и до «ласточки» доживу? Кстати, довольно живо себе это представляю.
ТетьГаля, добрая, пьяная мальвина, заступись там за меня, на своих— не сомневаюсь— райских подмостках!»
То, что электричка неправильная и еду я совершенно в другую сторону, я, к счастью, поняла именно на этом месте рассказа, а не в самом его конце, и через пять минут (две станции электричка-негодяйка проскочила без остановки) вылетела наружу. Вылетела я на какой-то заброшенный и безлюдный полустанок: никого и ничего — только лес, забитое досками здание вокзала довоенных лет, стеклянная будка (как на автобусных остановках) и — слава Богу! — расписание. Я подошла к расписанию, и как по волшебству над ним зажегся фонарь. Это было очень кстати, так как дело было вечером и было уже темно, не так как ночью, но достаточно темно для того, чтобы почувствовать некоторую неловкость и даже страх (я
7
не очень смелая и рисковая женщина). Теперь, с фонарем, стало светло, и я осмотрелась — довольно далеко за полем мерцали огоньки маленького поселка. И то хорошо... Расписание поделилось со мной не очень радостной, но все-таки обнадеживающей информацией — следующий (единственный и последний в этот вечер!) поезд будет только через час с небольшим, и на нем я могу доехать обратно до точки, где я так непонятно ошиблась (я начала злиться на себя и на железную дорогу: ведь точно помню, что, перед тем как сесть в электричку, сверила номер платформы)...
Вдруг фонарь качнулся, свет на секунду погас и одновременно, просто синхронно совпав с возникшей полной темнотой, сбоку от меня и откуда-то снизу раздался хрипло-резкий, очень громкий и короткий звук (вскрик-всхлип-всплач)... От неожиданности я содрогнулась и сжалась: что это? Или кто это? Как будто дверь ржавая пожаловалась на что-то, но не своим голосом, а голосом именно живого существа... Думать в этом направлении не очень хотелось, хотелось домой и поскорее, но реальность была таковой, что прятаться и бежать было некуда, пришлось прислушиваться — полная тишина. Ну и ладно...
Надо было чем-то заняться этот час, стоять было холодно, поднялся ветер, и от этого холода, ветра и неприятного царапающего ощущения от звука как-то само собой в теле (без каких-либо моих мысленных вкладов) родилось четкое намерение двигаться, да еще не просто двигаться, а в определенном направлении — через поле. К огонькам, названным мной «поселком». Намерение ни на секунду не задержалось в стадии обдумывания, а сразу перешло в стадию действия. Ноги просто взяли и сами пошли. Ну раз так, только и успела подумать я, значит, так надо, значит, для меня там есть какое-то послание... Эта внезапная мысль про послание с каждым шагом становилась все более четкой и плотной и почему-то совсем не удивляла и не настораживала, а просто радовала и согревала меня. И, как ни странно, уверенность, что я это послание обязательно найду, тоже выглядела вовсе не прозрачной и чахлой (как могут предположить все более или
8
менее нормальные, не склонные к мистике люди, к которым я и себя до этого момента относила), а вполне себе осязаемой и мускулистой. Я шла через поле по тропинке, иногда с трудом — рискуя упасть, потеряв равновесие, иногда легко — вприпрыжку, когда вдруг огоньки «поселка» один за другим (их и было-то немного) постепенно стали гаснуть или тускнеть, как будто бы людям завтра рано-рано на работу и они ложатся спать или задвигают занавески. Ярким оставался только один огонек. Он был как-то сбоку, напротив «поселка». По мере приближения я поняла, что обижала его таким пренебрежительным названием «огонек» — это скорее всего было большое световое пятно, которое потом прорисовалось в широкое окно и в конце пути окончательно оформилось в светлый прямоугольник, похожий на витрину. По всей поверхности витрины, казалось, был нанесен узор темными изогнутыми линиями, пятнами и точками... Я шла и шла (периодически, разумеется, поглядывая на часы, я же не сошла с ума, как ночная бабочка на свет лететь! — времени до обратного поезда у меня было достаточно). Витрина оказалась действительно небольшой витриной перед входом в магазинчик при маленьком цехе-мастерской бронзовых дел мастера, скульптора-литейщика с явно буддийскими настроениями. Мастерская располагалась на отшибе «поселка» на другой стороне дороги. Узоры оказались не узорами, а расставленными по полочкам скульптурками. В основном это были Будды, Шивы, другие индийские боги, слоны, змеи и прочее восточно-философское богатство. Осмотрев довольно внимательно все фигуры и скульптуры, я заглянула в себя и... не увидела и не почувствовала ни-че-го. Все во мне было ровно и спокойно... Я с уважением отношусь к Востоку, его философии, искусству и религии, к бронзе и к скульптуре, наконец. Но где послание! Для чего я вместо того, чтобы уже подходить к теплому дому с мужем и детьми, приехала на этот полустанок, содрогаюсь тут от нечеловеческих криков и хожу по полям в темноте? Может быть, оно не здесь, в витрине, а где-то дальше? За мастерской-цехом? Я прошла за угол, там в темноте здание продолжалось, уходило вглубь, и двор вокруг него был обнесен
9
высоким забором. И правильно! Ходят тут всякие ночные путешественники с мыслями и без мыслей, мало ли что — согласилась я с забором и, привыкая к темноте, стала всматриваться, что там за ним... на меня скакали кони! Огромные, решительные и тяжелые, но совершенно беззвучно. Вздрогнув от неожиданности (не так сильно, как недавно на платформе, — дело привычки!), я включила логику и поняла — скульптуры, точно такие же, как на Большом театре или на Аничковом мосту... Ощущения, что кони — это послание, не было, и я, немного разочарованная, но с чувством исполненного долга решила идти назад. Спасибо большое, все было очень даже вкусно, неординарно, красиво и местами таинственно... Все-таки не зря сходила, прогулялась, культурно развлеклась и не замерзла, ветер стих, на электричку успеваю, все хорошо, мистики нет, муж не будет смеяться... Но тут что-то опять потянуло меня к витрине — ладно, иду-иду, но уж сейчас напоследок (когда еще попаду темным вечером одна в такое безлюдное место!) немного поиграю. И я для заключительного аккорда моей импровизированной пьески (надо будет потом как-нибудь назвать, что-то типа «Дорожная» или «Записки путешественницы (или сумасшедшей?)», но никак не «Колыбельная») решила сделать несколько шагов в полной темноте с закрытыми глазами, открыв их только перед самой витриной. Для уверенности я расправила руки в стороны — никто же не видит (так им и надо!). Интересно, что увижу в первую очередь? Будду, Шиву, слона или черепаху (надо будет потом дома побольше почитать про все это хозяйство, а то у меня в голове никаких системных знаний про религии Востока, безобразие!). Шагать в незнакомой местности в темноте с закрытыми глазами было щекотно-бояз-но, но любопытно и приятно: все тело мобилизовалось, ожило, налилось, работали все органы чувств (внезапно пришло в голову неадекватное с голосом Левитана: «Работают все радиостанции Советского Союза». Глупость какая!). Так... лбом в стекло я удариться не должна — не ударилась... все — на счет «три» открываю глаза! Открыла и сразу увидела справа между слоном и Шивой фигурку женщины, стоявшей на одной ноге и вытянувшей
10
руки в стороны — она как будто бы только что научилась делать «ласточку». Поверхность фигурки была грубоватая, необработанная, лицо не пролеплено, только чуть обозначено, но — движение и состояние! Легкость (рожденная упражнениями) и вместе с ней упругая напряженность позы, запечатленный в металле процесс полного растворения в равновесии через непрерывный поиск-нахождение-потерю-поиск-нахождение баланса — это чувствовалось сразу... Вот оно, послание]
Я выдохнула, повернулась к витрине спиной и не заметила, как через несколько минут оказалась на платформе. Там по-прежнему никого не было. Фонарь, поддерживая ритм моей пьески, то потухал, то включался. Голова моя была по-хорошему пуста, а тело — приятно уставшим. То, что электричка не опоздает, я ни капельки не сомневалась, в груди разлилась теплая уверенность: у моей пьески будет спокойный и красивый конец...
Фонарь качнулся, хриплый крик... и на платформу из кустов вышел громадный белый спелый гусь. Живой. Раскрыл крылья, вытянул шею, прочистил горлышко, но кричать передумал... Посмотрел на меня внимательно и спрыгнул под платформу...
Подошла электричка.
Лилия Верейкина (Томск)
Клиенты бывают разные: Бывают клиенты опасные. Бывают клиенты нудные, Клиенты бывают мудрые...
В моем профессиональном опыте, как и в моих рассказах, находится место самым разным людям: в основном, конечно, женщинам, но также детям и мужчинам. Разными путями пришли они к психологу. Просто однажды настал момент в их жизни, когда они поняли, что в конкретной ситуации даже при активизации всего собственного интеллектуального потенциала, силы воли и ответственности чего-то не хватает. Чем они руководствовались, когда искали своего психолога? В чем они нуждались? Во взгляде со стороны? В учителе, отыскивающем ошибки в их сочинении под названием «Жизнь»?
Возможно, у многих была тоска по маме, ее теплу, участию, безоговорочному принятию любого шага, даже неудачного опыта своего ребенка.
Иногда пришедшему ко мне был нужен товарищ, которому можно доверить сокровенные мысли и услышать в ответ простые человеческие слова одобрения или несогласия, раздумья; найти эмоциональное созвучие, своего рода — камертон, когда забываешь вдруг: а какого ты звучания, что подлинного в тебе? Или стратег, опережающий на один-два хода своего vis-a-vis? Сопровождающий по жизни? Помогающий переосмыслить и наполнить новым вкусом, новыми эмоциями трудный, кризисный этап жизни?
Они разные по возрасту, жизненному опыту, мои клиенты. Я учусь у них жизни, а они учатся у меня чему-то своему. Я бесконечно признательна им за то, что они вошли в мою жизнь и наполнили ее новыми эмоциями, красками, событиями. Работая достаточно давно в психо12
логическом консультировании, именно теперь я впервые по-настоящему почувствовала радость от эффективности моей работы, причем эффективности, проверенной временем, протяженностью в два-три года.
Я очень рада, что при встрече с клиентом в обыденной жизни у меня нет запретов на общение с ним. Меня наполняет радость от сознания моей принадлежности к экзистенциально-гуманистическому направлению психотерапии. Совпадение моих профессиональных возможностей, индивидуальных особенностей с методами, которыми я пользуюсь, плюс профессиональное любопытство — все это дает мне возможность чувствовать себя комфортно наедине с клиентом. Личность и ее многоплановость, каждый раз уникальность, самобытность, — вот что меня привлекает в первую очередь. А еще — возможность помочь человеку справиться с тем, что его мучает, увидеть улыбку на его лице. Часто это улыбка сквозь слезы... Иногда наша работа помогает клиенту осмыслить заново себя и свою ситуацию. По словам одной моей студентки, происходит «прорыв энергетической пробки, которая закупоривала до сих пор поток сознания».
Бывает, клиенты в процессе психотерапии начинают вести записи, похожие на дневниковые. Эти заметки по содержанию, по своей завершенности могут напоминать рассказы. В них — осмысление многотрудной внутренней работы, зафиксированные на бумаге этапы достижений, регрессии, лень, страх перед жизнью, оптимизм. И сомнения в себе: достаточно ли у меня сил, чтобы справиться с драконами внутри себя, смогу ли я осилить путь, по которому иду, свою ли я выбрал дорогу и кто мои спутники?
И вера! Вера в правильность выбора жизненных приоритетов, вера в меня как психолога и человека. Доверие, выражающееся в живом отклике на мои предложения, бесстрашие, готовность сотрудничать и участвовать в эксперименте, ответственность за свои поступки, мужество не отвести глаз там, где не всякий мужчина выстоит, — вот то, что объединяет этих людей. И красота....
Несколько таких тетрадок лежат и в моем архиве. Мне хочется, чтобы голоса моих клиентов (рассказы «Дорога к себе», «Двойной удар», «На перепутье») были услышаны.
13
Дорога к себе
Лена, Елена Прекрасная, как я ее назвала про себя, вошла резко и стремительно. Она выглядела угловато и вместе с тем — женственно. Красивые глаза, длинные волосы, идеальная фигура манекенщицы. Неординарная судьба, нестандартное мышление. В последнем классе школы по страстной любви родила дочку от однокашника, из обычной школы пришлось переходить в вечернюю. Выдержала испытание «общественным мнением». С ребенком на руках ездила за мужем по России, сопровождая его в обретении «самого себя», творческих исканиях, поисках работы. Необходимость быть взрослой с 16 лет, кочевая жизнь, природный ум, наблюдательность, отсутствие рядом опоры в лице «мамушек-нянюшек» и мужа, ответственность не только за жизнь, здоровье ребенка, но и его интеллектуальное, психологическое развитие, — это и многое другое сделали Лену личностью необычной.
С трепетом, сожалением и непривычным для меня чувством зависти, которое я вдруг обнаруживаю в себе, слушаю ее рассказы о дочери. («Ах! — думаю я. — Опоздала! Можно было таким же образом построить отношения с моими детьми, а теперь они взрослые, ничего исправить нельзя, нужно принять то, что есть».) Дочке 12, Лене 28. С мужем она не живет, алиментов на ребенка не получает. Лена — экономист по образованию, но зарплата экономиста, которую ей предлагают, не покрывает расходов на оплату съемной квартиры, питание и одежду. Зарабатывает на себя и дочку тяжелым физическим трудом — платят больше. Когда-то это ее злило, теперь печалит.
После нашей совместной работы прошло два года. Мы не виделись, но созванивались по случаю Нового года или 8 Марта. За два года поменялась она сама, ее окружение, работа. Сейчас наступил новый этап в жизни Лены. Она сама позвонила мне и сказала, что сидит, не отрываясь от компьютера, и пишет рассказы о своей жизни, даже посылала в редакции модных женских журналов. Кое-что принесла прочесть. Мне понравилось.
14
Я посчитала нужным и интересным озвучить, предать гласности «опыт с позиции клиента». Ведь своими размышлениями по поводу отношений клиент-консультант делятся, как правило, консультанты, а клиенты пока молчат. И я попросила Лену написать о том времени, когда начались наши отношения, о том, что она тогда чувствовала, что являлось для нее результатом наших отношений. Мне хочется, чтобы, прочитав этот, да и другие тексты, наши будущие клиенты, которые пока еще не нашли дороги к своему психологу, облегчили себе поиск.
Я ничего не исправляла в первоначальном тексте, сохранив стиль Лены, передающий ее эмоциональность и искренность.
Астрологи, психиатры, психоаналитики, гадалки, психологи, ясновидящие... В чем разница между этими людьми? Огромная — по определению. И никакая — если всех этих людей ты вспоминаешь в сложный период своей жизни. Беда в том, что к психологу ты приходишь в самую последнюю очередь, после всех астрологов, гадалок и просто обманщиков, убеждающих тебя в необходимости снятия порчи, сглаза и невезения.
Мой путь к психологу — дорога к себе. К себе другой. К себе такой, какой я должна быть, какой я и являюсь, но почему-то забыла.
Книги по психологии читала всегда и с огромным удовольствием. Понимала, что все написанное там — совершенно верно, но слишком уж идеально и правильно. И еще с трудом верилось в подсознание: поступки разумного человека не могут мотивироваться каким-то там подсознанием. Чушь!
В 2000 году в моей жизни произошло довольно печальное событие: от меня ушел муж. Ушел насовсем. Разговаривать и мириться не желал. Забрал посуду, телевизор, все свои вещи и ушел. Сказать, что перестало светить солнце — не сказать ничего. Для меня остановилось время. Выхода я не видела, осознавая, что это тупик.
15
Младшая сестра в то время заканчивала второй курс института на факультете психологии. Она-то и уговорила меня пойти на прием к психологу. А вдруг? Попробовать можно. От этой мысли стало как-то полегче. Сейчас понимаю, что в тот момент это было единственным верным решением. Я, проанализировав свою семейную жизнь, призналась себе, что давно желала расставания. Так почему же столько слез и боли? Вот был главный для меня вопрос. Ни астрология, ни гадания, ни подруги на этот вопрос мне ответить не могли. Может, психолог расскажет? С этой надеждой я и отправилась к нему.
Зацепило сразу. Не знаю, чем конкретно, но сразу. Вообще симпатия — определяющий фактор в работе с психологом. Ты либо сразу в него влюбляешься, либо эта первая встреча будет и последней, и единственной.
Мне повезло: я восприняла Л.В. как близкого и родного человека.
Работа со своими мыслями началась сразу же. В голове все время шумело, гудело и жужжало. От некоторых открытий становилось нехорошо. Некоторые выводы говорили: «Вот видишь, не такая уж ты правильная. Во многом есть и твоя вина». Эти выводы бесили и долго не принимались. Принятие пришло, когда я набралась смелости и смогла себя полюбить такой, какая я есть. Я — это я. В этом мое отличие от других. В этом моя особенность и сила.
Следующим шагом было прощание с боязнью одиночества. Я научилась быть одна, заниматься своими делами и не лезть в чужие, научилась читать, рисовать, слушать музыку, писать стихи и рассказы. Дальше было открытие: счастливым быть сложно, а несчастным — легко. Плакать, причитать и лежать без движения — плевое дело. Улыбаться, петь, мечтать и осуществлять свои мечты — работа не из легких. Но намного приятнее. Поняв, что в разводе больше плюсов, чем минусов (для меня), я успокоилась и стала улыбаться и петь, уже не вспоминая советы психолога.
Еще важный момент: слезы. В моем конкретном случае это не просто вода из глаз, это — выход всей отрицательной энергии, освобождение от всех тяжелых дум и
16
мыслей, а главное — отсутствие страха показаться слабой. Я всегда плакала редко, но в последние годы и эти редкие слезы старалась спрятать. Теперь же плачу тоже не часто, но всегда по желанию. Хочу — плачу, хочу — нет. И не боюсь свидетелей своих слез.
Одно из приятных последствий работы с психологом — отношение к людям и к миру в целом. Больше понимая себя, я стала намного добрее ко всем вокруг и ко всему вокруг: у людей столько слабостей и комплексов, и они такие все разные, что обижаться и злиться на них было бы просто глупо.
Как я ощущаю себя сегодня, когда прошло два года? После того как через меня прошло столько радостных и грустных, болезненных и оздоравливающих, глупых и умных, тяжелых и легких открытий и умозаключений?
Во-первых, я знаю главное — я на верном пути. Назад дороги нет, чему я безмерно рада.
Во-вторых, я научилась ценить каждый день, каждый час, каждый миг. Теперь я понимаю, что все происходит для моего же блага. Какое-то событие подсказывает, какое-то оберегает, какое-то — как приз за вчерашние дела.
В-третьих, я не боюсь завтрашнего дня. Всему свое время, я больше не тороплюсь и не несусь сломя голову.
И самое, пожалуй, для меня ценное открытие — вера в себя. Я — это Я. В этом моя особенность и сила. В этом мое счастье. Мне нравится эта дорога. Дорога к себе.
Виктория
Виктория — моя бывшая студентка. Я познакомилась с ней, когда она была на третьем курсе факультета психологии. Девушка привлекла мое внимание тем, что как-то непривычно писала. Приглядевшись, я поняла, что она — левша. Кроме того, Вика, одна из немногих, задавала вопросы. Вопросы были несколько необычными, и задавала она их неуверенно, сбивчиво, смущаясь и краснея. Еще она выделялась редкой в наше время — «солнечной», как я про себя отметила — улыбкой. Я заметила и ее высо17 2 Непридуманные истории
кую грудь, казавшуюся несколько великоватой для узеньких плечиков.
Как-то раз я задержалась в аудитории, отвечая на вопросы подошедших студентов. Собираясь уходить, я подняла глаза. То, что я увидела, заставило сжаться мое сердце; красивая девушка с трудом вытащила свое тело из-за парты и, раскачиваясь из стороны в сторону, направилась к выходу. Детский церебральный паралич! Я вспомнила, как однажды, торопясь на лекцию, в темноте какого-то перехода, завернув резко за угол, чуть не сбила инвалида, несущего на костылях свое непослушное тело с беспомощно повисшими ногами. Ни лица, ни возраста в тот момент я не рассмотрела: охнув и извинившись, помчалась дальше. Потом, возвращаясь к этому эпизоду, я вспомнила, что как-то случайно слышала в деканате обрывок разговора относительно поступающего на факультет абитуриента-инвалида и настойчивости отца, доказывающего, что «с головой у его ребенка все нормально». Неужели именно ее я чуть не сбила с ног? За два года усиленных тренировок, как позже выяснилось, Вика бросила костыли, оставив себе трость. Еще через год трость также ушла из обихода, возвращаясь лишь в межсезонье из-за гололеда или зимой. Через несколько недель после моего потрясения, пережитого в аудитории, она пришла ко мне на консультацию. В память о ней у меня осталась подаренная ею книжка Норбекова и рассказ, написанный под впечатлением работы с ней, ее необычной личности и судьбы, — он положил начало целому ряду моих рассказов. Дорог он мне еще и потому, что инициатором моей писательской деятельности была Елена Шувари-кова — мой Учитель и замечательный человек. Ей я и посвящаю свой рассказ.
Виктория влюбилась. Влюбилась так, что, глядя на нее, можно было увидеть сгусток солнечной энергии — подсолнух, развернутый доверчиво к солнцу. С ней это было впервые. Каждое утро, просыпаясь, она радостно думала о том, что сегодня опять увидит Его. Она училась на вто18


ром курсе психфака, а Он — на четвертом. Девушки четвертого курса были значительными и красивыми. Казалось, они знали о любви нечто такое, что простому смертному — такому, как Вика, — до самой смерти ни узнать, ни испытать не придется.
Утром, в постели, удерживая себя в дремотном состоянии, Вика медлила и не хотела расставаться со своими грезами: во сне она гуляла, взяв Его за руку, глядя на него снизу вверх. Она видела Его и себя со стороны. Это была контрастная пара: она — маленькая, крепко сбитая брюнетка с круглым лицом и черными глазами, похожими на арбузные семечки. Он — худой, высокий. Макушка Виктории была на уровне Его подмышки. Во сне Он обнимал ее, носил на руках. В реальной жизни Он пока еще не знал о Вике.
Лежа в постели, девушка видела свою запущенную квартиру, оставшуюся после смерти бабушки, и мысленно представляла новые обои, новый диван и новые шторы. Как будто какой-то волшебник движением руки или волшебной палочки изменил за ночь убогий мир, окружающий ее, вылечил ее, Вику, окончательно и бесповоротно. Он сидел на диване в отремонтированной квартире, читал газету, пил чай, а она — рядом или сбоку, подложив ладошку под голову. Дальше этого ее фантазия не шла.
Бабушка...Воспоминания о ней наполняли душу болью и радостью. Обида на то, что самый близкий человек ее
2*
19
предал и умер, ушел туда и оставил ее, такую хрупкую, такую беззащитную, одну, жгла душу. Месяца два-три после смерти бабушки Виктория не могла спать по ночам, не могла сидеть на диване, на котором сидела днем, лежала, когда болела, а потом умерла бабушка. «Бабушка... Бабу-у-у-ля-я! Бабка» — так мысленно девушка призывала или ругала ее в зависимости от настроения. Вика постоянно разговаривала с бабушкой во сне и наяву, сердилась, что та ей ничего не приготовила на завтрак, не подошла быстро'к телефону или ответила Викиным знакомым что-то невнятное про то, когда Вика вернется домой. Двойственными чувства по отношению к бабушке были и при ее жизни: Вика любила бабушку, знала, что никто так не заботится о ней, как она, и вместе с тем было в бабушке нечто такое, может быть, старческое, что раздражало. Виктория не совсем понимала что — да и не хотелось лишний раз заморачиваться, своих проблем было достаточно. Вместе с горем по поводу смерти пришли ощущение и осознавание радости. Казалось, что душа вышла из тюрьмы и сейчас наступает новый период в жизни, свободный от надзора и брюзжания, от назойливого запаха старческого тела...
Мать бросила их с отцом, когда девочке было восемь лет. «Нашла себе хахаля», как говорила бабушка, на десять лет моложе и родила себе и ему сына Витьку. Девушка не считала Витьку братом, не испытывала к нему никаких чувств, кроме любопытства и удивления. Глубоко внутри застряла обида на мать. Отец, видимо, потрясенный поступком бывшей жены, часто монотонно бубнил, по-разному интерпретируя слово «мать»: «Мать, мать твоя, твою мать...» Он вкладывал свои чувства, все многообразие их оттенков в слова, внешне обычные, привычные слуху Вики. Но гримаса, появлявшаяся на его лице всякий раз при необходимости произнести в присутствии дочери имя бывшей жены или слово «мать», постепенно стерла что-то теплое внутри девочки. Тепло, радость, наполнявшие прежде знакомое слово, куда-то ушли. Так появилось в обиходе отца и дочери слово «она». «Она звонила, она передала лекарства...» — и было понятно, о ком идет речь. При слове «мама», сказанном другими, девочка испытывала странные ощущения. Мысленно она
20
примеряла табличку со словом «мама» на груди своей родительницы, но табличка отваливалась. Виктория пыталась приклеить табличку скотчем, скрепками, но при малейшем движении табличка падала, соскальзывая к ногам. Скучала ли она без матери? Трудно сказать. Но... Ведь положено, чтобы дети жили с матерью. А если у тебя ее нет, а есть только отец, значит, что-то не так?
Отец всегда был рядом — с самого раннего детства девушка помнит его руки. Руки были очень умные и добрые. Руки делали массаж, поддерживали, мыли. Они всегда знали, что сейчас нужно сделать: вытереть нос или погладить по голове, растереть спинку или, зажав лицо дочки между ладоней, сказать ей, прижавшись нос к носу: «Какая ты у нас красавица!» Руки жили сами по себе. Они были сильные, с волосками на костяшках, с удлиненными бледными ногтями. Папа и руки были как бы отдельными организмами. Папа — серьезное лицо, озабоченность, сострадание и иногда — отчаяние, читаемое в приподнятых домиком бровях. Папа — весна и осень, иногда — зима. А руки — только тепло, лето...
Два раза в год Виктория и папа уезжали в санаторий. Вика не помнит, была ли там мама вместе с ними. Когда девочка подросла и решила проверить свои догадки, папа сказал, что иногда они ездили с мамой. Не всегда, конечно, потому что поездка для троих обходилась дороже, чем для двоих. Вика тогда удивилась своей памяти и забыла вопросы. У нее была способность забывать плохое и боль, время от времени досаждавшую ей. Стараясь помнить хорошее, девочка копила его в себе, а затем, накопив, прыгала папе на шею и душила его в объятиях от радости. Но радость приходила редко. В жизни девочки было больше грусти, печали и страдания...
К окончанию школы Виктория знала, кем она будет — только врачом. Ее личная история, желание понять причину «поломки» в своем организме сделали ее ум пытливым. Когда она начала интересоваться своим телом, из нее посыпались вопросы, адресованные второй бабушке, нейрохирургу, доктору наук. Эта вторая бабушка зародила интерес к медицине, нейрофизиологии, и жизненно важной Вике представлялась необходимость понять, почему она
21
ходит не так, как все, что сместилось в ее организме и не дает ей правильно ходить, и как это можно вылечить.
Железная воля и целеустремленность, доставшиеся от матери, вели Вику от одного достижения к другому. Масса прочитанных книг, одиночество, инаковость произвели в ее голове некий продукт, который она сама, как гастроном, определила: винегрет. Каждый ингредиент винегрета в отдельности был очень полезным, экологически чистым, насыщен витаминами и микроэлементами, но в перемешанном виде винегрет был несъедобным. Что с этим делать? Как жить? Надо было как-то разбираться. А еще девушка реально оценила свои физические возможности и поняла, что ей стать врачом почти невозможно. Так возник факультет психологии.
Другой причиной, утвердившей Викторию в правильности профессионального выбора, стало огромное желание помочь таким же, как она — тем детям и подросткам, с которыми четыре раза в неделю ей приходилось встречаться в Центре реабилитации детей с ДЦП. Девушка была одной из них и вместе с тем чувствовала себя над ними. У нее были Знание и Цель: реабилитироваться. Слово «реабилитация» означало почти то же, что оправдаться, восстановиться в своих правах. Именно «в правах». Ей не хотелось быть инвалидом второй группы. С фанатизмом и верой ежедневно по пять-шесть часов она занималась физическими упражнениями: растяжка, гимнастика на шведской стенке, езда на лошади, «скафандр».
Всем своим существом, всей душой девушка-инвалид протестовала против положенных ей по закону льгот — проезда на транспорте, оплаты телефона, пенсии. Последнее слово — «пенсия» — убивало. Убивало всякую надежду, радость. Вика казалась себе древней старухой с истрескавшимися руками и глубокими морщинами на лице, в которые можно было вставить карандаш и он бы не выпал. День выдачи пенсии — 5-е число — она помнила всегда. Уже с утра этого дня Вика начинала бурчать, искать причины, чтобы излить раздражение на бабку. До самого прихода почтальона, разносившего пенсии по квартирам, эмоциональное напряжение, связанное с ожиданием ежемесячного подтверждения ее инвалидно22
сти, признанной государством, достигало апогея. Виктория поставила себе задачу: отказаться от пенсии и забыть этот кошмар. Отец был категорически против: последние два года он почти не получал заработной платы в НИИ, где работал инженером, и выходило, что три человека жили на две пенсии — пенсию старухи и пенсию ребенка. Вика с яростью и ожесточением доказывала отцу, что не хочет получать пенсию, что готова голодать, но сможет обойтись без пенсии. Отец убеждал, что государство «и так нас всех имеет, как хочет», и что пенсия — «самое малое, что с государства можно взять».
Драматический спор был разрешен самой жизнью: отец, намаявшись с больным ребенком, женился и ушел в другой дом, где о нем заботились, варили борщ, где по ночам были жаркие объятия двух изголодавшихся от одиночества тел. Умерла бабушка. Вика осталась одна. Не было ни кошки (для нее надо было ходить за молоком, а кто пойдет — инвалидка или старуха?), ни собаки, с которой надо гулять три раза в день. Вика начала учиться выживать на свою пенсию. Первую после смерти бабушки пенсию она потратила на то, что купила торт-мороженое, супружескую пару хомячков, два килограмма яблок (для них же), несколько килограммов косточек для супа, какой-то мясной вкуснятины и новые плавки. Все. Через неделю не было денег на хлеб и на дорогу в институт. Она стала пропускать занятия. Одногруппникам говорила, что болеет. Ее никто и не проверял. И так все понятно. За неуплату отключили телефон. Отец вторую неделю не приходил. Звонить от соседей и просить его прийти казалось унизительным... Виктория начала медленно впадать в панику. Бабка приходила к ней во сне и днем в виде каких-то галлюцинаций, видений и мучила своими наставлениями.
Все ночи до утра Виктория сидела в кресле, ожидая рассвета. Днем она спала, вечером начинала метаться по квартире от страха перед наступлением ночи и от голода. Так протянулась вторая неделя. Пришел отец, но ей уже было все равно. На его вопрос «Как дела?» она равнодушно пожала плечами и, тяжело переваливаясь, придерживаясь руками за косяки дверей, вышла в свою спальню поговорить с хомячками. Хомячки учили Вику реальной жизни, она,
23
наблюдая за ними, впервые увидела сексуальные игрища. Несколько дней назад у хомячков случилось радостное событие: появились дети. Папаша-хомяк был почему-то агрессивен по отношению к маме-хомячке, и Вика решила его отделить — посадила в таз в ванной. Созерцание хомячьего семейства успокаивало девушку. Она начинала верить, что когда-то и у нее все наладится: она полностью реабилитируется, выйдет замуж и родит двоих детей.
"Овойной удар
(из опыта общения с мужниной и терапевтом.)
Разочарование — то, что я слышу в голосе клиентки.
Удивление, сопереживание, восхищение, возмущение, агрессия, душевная боль и разочарование — вот то, что я осознаю внутри себя во время ее длинного, прерываемого паузами и глубокими вдохами рассказа. Я слушаю, чувствую, анализирую...
Энергичное начало сменяется вялой полушепотной речью: шу-шу, шу-шу... Я напрягаю слух и пытаюсь сама себе ответить на вопросы: почему с ней случились эти истории? Что их спровоцировало? Или она сама виновата в том, что произошло?
Она пришла ко мне спустя два дня после общения с психотерапевтом — мужчиной, названным ею Небожителем.
Меня изнасиловали. Два раза за один месяц. Оба раза — мужчины. К обоим я" пошла по собственной воле. И с тем, и с другим я находилась в деловых отношениях. Один изнасиловал тело, другой — душу.
Первым моим насильником был чиновник в департаменте, которому меня представила знакомая.
Встреча прошла просто замечательно! В присутствии приятельницы мужчина казался светским львом и душкой. Предложил кофе и конфеты, был мил и предупредителен.
24
Как говорила моя бабушка, он «давал авансы впрок». Авансы вызывали уважение к нему как неординарной и щедрой личности. Дело мое было не то чтобы сложным, но требовало доброй воли и материальных затрат. Я имею в виду спонсорство. Мне необходимо было вывезти моих талантливых детей на выставку. Дети художественной школы, в которой я преподаю, — просто замечательные личности. Каждый из них — самородок. (Пока непризнанный.) Я хотела, чтобы моих детей признали. Все областные, краевые выставки «делали», как сейчас говорят на сленге, мои дети. Все первые места принадлежали им. Я очень горжусь своими детьми. Дети и творчество — это то, ради чего я существую. Я открываю детям мир шаг за шагом. А они познают его капля за каплей, мазок за мазком, если можно так сказать... Я очень хотела, чтобы мир познакомился с работами одаренных детей. Ну и, если без лукавства, думала, что от славы моих учащихся хоть что-нибудь, может быть, несколько капелек достанется и мне.
Нам прислали из столицы приглашение — к нам проявили интерес. А вызвать интерес у столицы — это ого-го какое дело! Как вы полагаете? Мы не могли себе представить, что можно отправить наши работы на столичную выставку, тем более первую, а самим остаться. Я полагала, что правильнее, если около картины стоит автор. Это имеет и воспитательное, и психологическое значение. Я, конечно, дилетант, но мне кажется, что я все же права. Вы представьте себе швею на конвейере. Скажите, какое она получает удовлетворение? Косвенное — да. А личное, прямое? Где это на этикетке написано, что крой принадлежит такому-то мастеру, а строчку ровненько проложила Евдокия Семеновна, к примеру? А здесь, около картины или когда платье «от кутюр», все знают, что Данная вещь имеет имя: от Коко Шанель, например, или от Зайцева, от Юдашкина... И сразу возникают ассоциации, чувство личного знакомства с мастером. И носителю имени приятно, а носителю «от-авторского» платья — вдвойне. Получается, что безымянная вещь никому не интересна или почти не интересна. Как вы думаете? А иначе для чего мы бегаем по магазинам в поисках крутых лейблов? И авторучку нам подай фирменную, и кофе
25
должен быть только с раскрученным именем, шубка или сапоги — не такие, как у всех, а чтобы чувствовалось, что они именно для нас сделаны... То есть вещь как бы персонифицируется...
Нет, не подумайте, что я страдаю вещизмом, нет. Но до того иногда безликими кажутся наши улицы, дома. Помните фильм «С легким паром...»? Человек проснулся в своей кровати, и ему долго доказывали, что он — идиот, оттого что имеет такую же, как у соседа по площадке, квартиру, такую же мебель, такую же люстру и т.д.
Мне стыдно рассказывать, поэтому я уклоняюсь в сторону. Если коротко, то мне нужны были деньги на билеты «туда-обратно» для троих детей: двух мальчиков и одной девочки. Родители придумали, как с наименьшими потерями для здоровья детей снарядить их в дорогу. Конечно же, сухие концентраты типа «Быстросупа», лапша разная, то есть чтобы было первое и второе. Семечек там всяких, сухариков, несколько банок тушенки, сухофрукты, ну и другую мелочь. Это мы придумали, когда мечтали о том, как хорошо было бы вывезти наших детей в столицу на выставку. Ехать недолго, меньше двух суток. Садимся в поезд вечером, около десяти. Пока то да се — одиннадцать. Попили чайку на ночь и спать. Две ночи и два дня. Дело было зимой, темнело рано, люди больше спят в зимнее время года...
Я так подробно обо всем рассказываю потому, что у талантливых детей бедные родители. Почему так?.. В общем, я ради своих детей была готова на многое. Я ходила в управление культуры, в департамент образования, в департамент по молодежной политике (есть, оказывается, и такой). Какую они политику молодежную ведут? Между прочим, там сидят дядьки предпенсионного возраста, они из-за своих подбородков и животов не только молодежь — ног своих не видят. Какие-то прямо Колоссы Родосские. Того и гляди рухнут. Мне как художнику они совсем не интересны. Мучилась я, мучилась и однажды встретила в коридорах власти свою дальнюю приятельницу. Почему дальнюю? Потому что она далека стала от меня, как звезда. А телескопа, чтобы приблизиться, у меня нет. Под телескопом я понимаю деньги, связи, какие-то блага, как изволит выражаться мой сосед по квартире. Он
26
украинец, хотя его дочь, девятнадцатилетнее наивное создание, говорит о нем: «Вы что?! Мой папа — хохол, какой он украинец!» Так в тридцать с небольшим я впер-выe узнала, что есть, оказывается, две различные нации — хохлы и украинцы. Ах, ну да: я опять уклоняюсь в сторону. Это потому, что мне трудно говорить...
Приятельница затащила меня в свой кабинет, звонила-звонила и вызвонила потенциального спонсора. Мы с ней в этот же день к нему и сходили, попили кофе в служебном кабинете и договорились о следующей встрече. Спонсор работал на втором этаже, а моя дама — на четвертом. (Интересно, этаж в табели о рангах имеет какое-нибудь значение?) В день второй встречи я отменила уроки, чего я никогда не делаю, разве уж если пластом лежу от температуры. А так и при 38° иду на работу.
Я пришла в служебный кабинет в назначенное время. Перед кабинетом — прихожая с двумя дверями, одна вела в кабинет. Был конец рабочего дня. В кабинете заканчивали свои дела какие-то люди, минут через пять они ушли. Мы остались вдвоем... Чиновник предложил мне сесть, но я отказалась, так как считала свое дело решенным и не требующим много времени: я ждала ответа. Чиновник для чего-то вышел, затем вернулся, внезапно подошел сзади и начал резко срывать одежду с нижней части моего тела. Казалось, я потеряла тогда не только голос, но и способность к сопротивлению. За дверью техничка гремела ведрами. Я глупо спросила: «Что вы делаете?» Попыталась вырваться. Он оказался сильнее меня. Я все-таки вырвалась и вылетела в прихожую, но дверь в коридор была заперта. Мои сопротивления, видимо, его раззадоривали, он сопел, шарил дрожащими руками по моему телу, расстегивая крючки, пуговицы. Я сопротивлялась... Он спустил свои брюки, развернул меня к себе спиной. Я вяло продолжала сопротивляться. В конце концов он быстро закончил свое дело, потерял ко мне интерес и, не сказав ни слова, вышел. Я ошарашенно пыталась понять: что произошло? Перед глазами возникла картина Делакруа с Революцией на первом плане: ярость и отчаяние в глазах, раскрытый рот, выпавшая из блузки грудь...
Денег на поездку я не получила, и мои дети никуда не поехали: у меня просто не было сил еще куда-то идти.
Я махнула на все рукой. Возвращаясь с работы, ложилась на диван и молча лежала. Промучившись таким образом недели три, я поняла, что нужно с этим что-то делать. Я, как барон Мюнхгаузен, пыталась вытянуть себя за собственные волосы из болота лени и депрессии. Я пыталась слушать любимых мной Моцарта и Чайковского, «Куин», силилась читать... Но как-то не получалось... Мне удалось только доплестись до психологического центра и записаться на семинар. Что это будет за семинар, я не знала. Девушка, которая меня записывала, делала круглые восторженные глаза и почти шепотом, очень значительно сказала, что мне повезло, что к нам в город как раз сейчас приехала европейской величины Известность, Светило. Я пришла.
Семинар, который оказался тренинговой группой, был рассчитан на три дня. Предполагалось, что люди, пришедшие на тренинг, очень — ну очень! — хотят решить свои какие-то надоевшие-наболевшие проблемы. Группа, в которую я попала, состояла из одних женщин. Их было семнадцать. Кроме меня. Женщины чт&heip;