Интеллектуальные развлечения. Интересные иллюзии, логические игры и загадки.

Елизаров Евгений Дмитриевич

АННОТАЦИЯ. Экономический кризис обнажил шокирующую истину: мировое хозяйство поражено раковой опухолью западной модели экономики, работающей как насос, который методично и безостановочно перекачивает материальные ресурсы других стран в одном направлении. Неспособность этой модели обеспечить равные возможности для всех заставляет возвращаться к теоретическому наследию Маркса. Однако вскрытая им анатомия капиталистической эксплуатации так и продолжает оставаться для многих тайной за семью печатями.
Его выводы состоят не в том, что от наемного работника отчуждается какая-то часть произведенного продукта. Вырывать отдельные результаты чисто экономической составляющей из общего контекста целостного учения значит решительно ничего не понять и в самой политэкономии. Осмыслить Маркса, не зная его философии, невозможно, ибо не экономика была главным делом его жизни. Скальпель же философского анализа, обогащенного знанием экономических законов, вскрывает куда более страшное поражение социального организма, ибо в действительности от человека отнимается все, что отличает его от животного; и это отчуждение совершается не в «прибавочное» время, но на протяжении всего рабочего дня, месяца, жизни.
Подлинное существо эксплуатации оказывается куда более глубоким и драматичным, чем поверхностное представление о том, что частная собственность на средства производства вынуждает человека какую-то часть времени бесплатно работать на их владельца. Капитализм же доводит все противоречия общества до логического предела, за которым обязаны включаться в действие иные законы истории.
АПОЛОГИЯ «КАПИТАЛА». ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ ТВОРЧЕСТВА

Содержание

Введение
ГЛАВА 1 Анализ исходных понятий
§ 1 Центральное звено политико-экономического учения
§ 2 Товар как исходный пункт анализа
§ 3 Необходимый и прибавочный продукт
§ 4 Логическая возможность прибавочного продукта
Выводы
ГЛАВА 1 Историческая функция прибавочного продукта
§ 5 Необходимость прибавочного продукта
§ 6 Дефицит необходимого как условие возникновения прибавочного продукта
§ 7 Изменение состава совокупного продукта общественного производства
§ 8 От общины к обществу; прибавочный продукт как инструмент социального синтеза
§ 9 Диверсификация общественных потребностей; начало цивилизации
§ 10 Прибавочный продукт как первопричина разделения труда
§ 11 Роль орудия труда в становлении общества и общественного производства
§ 12 Прибавочный продукт как основа социально-классовой дифференциации
Выводы
ГЛАВА 3 Качественная составляющая прибавочного продукта
§ 13 Вещное окружение человека как средство индивидуализации общественных отношений
§ 14 Прибавочный продукт как средство формирования способности к творчеству
§ 15 Поляризация потребительной стоимости как основание социально-классового распределения
§ 16 Потребительная стоимость как фактор социального консерватизма
Выводы
ГЛАВА 4 Металогика экономического учения
§ 17 Объект экспроприации и действительный предмет отчуждения
§ 18 Источник роста прибавочного продукта
§ 19 Эволюция труда
§ 20 Феномен отчуждения
§ 21 Влияние отчуждения на развитие человека
§ 22 Вытеснение творчества
§ 23 Античная мысль о праве на творчество
§ 24 Коллективный труд и организационная деятельность
§ 25 Состав трудозатрат и воспроизводство способности к труду
§ 26 Этапы развития общественного производства и редукция труда
§ 27 Редукция труда и динамика стоимости совокупного продукта
§ 28 Философско-экономическое обоснование социалистической революции
Выводы
ГЛАВА 5 Основное противоречие
§ 29 Логические основы развития общественного производства
§ 30 Понятие расширенного воспроизводства
§ 31 Внешние и внутренние источники роста производительности
§ 32 Жизненный цикл прибавочного продукта; совокупный субъект труда
§ 33 Количественное и качественное содержание прибавочного продукта
§ 34 Физические объемы производства и прибавочный труд
§ 35 Творческое содержание труда и фактор прибавочного времени
Выводы
ГЛАВА 6 Политическая экономия творчества
§ 36 Простой и сложный труд
§ 37 Творческий и репродуктивный, умственный и физический, организационный и исполнительский труд
§ 38 Творчество как особая социальная функция
§ 39 Экономический учет творчества
§ 40 Базис и надстройка
§ 41 Личное потребление капиталиста
§ 42 Историческая роль некапитализируемой части прибавочной стоимости
§ 43 «Герой и толпа»: политико-экономический аспект дилеммы
Выводы
ГЛАВА 7 Феномен собственности и личность предпринимателя
§ 44 Понятие собственности
§ 45 Институт собственности как инструмент социальной самоорганизации
§ 46 Личность предпринимателя
Выводы
ГЛАВА 8 Феномен отчуждения и инфраструктура воспроизводства
§ 47 Действительный субъект творчества
§ 48 Феномен отчуждения и персонализация творчества
§ 49 Социальная структура и способность к творчеству
§ 50 Вещественный мир как средство формирования потребности к творчеству
§ 51 Поляризация способностей как результат поляризации инфраструктуры воспроизводства человека
Выводы
ГЛАВА 9 Исторические перспективы
§ 52 Деформация духовного производства
§ 53 Продукт духовного производства; деформация потребления
§ 54 Преодоление отчуждения
§ 55 Смещение производства в гуманитарную сферу
Выводы
Заключение
Литература
ВВЕДЕНИЕ
Экономический кризис обнажил шокирующую истину: мировое хозяйство поражено раковой опухолью западной модели экономики, работающей как единый мощный насос, который методично и безостановочно перекачивает материальные ресурсы других стран, творческий потенциал их народов в одном направлении, чтобы обеспечить свое господство и процветание. Эта опухоль дала многочисленные метастазы, но сегодня стало очевидным: тот уровень превосходства одних над другими, который был продемонстрирован к началу нового тысячелетия, в принципе не мог быть достигнут исключительно собственным трудом и талантом народов, относящих себя к некой планетарной элите, к самозванному «мировому сообществу». А это значит, что изменились только методы угнетения, в то время как существо отношений, при которых, говоря словами древнего афинского мудреца, «с самого часа своего рождения одни предназначаются для подчинения, другие — для господства» осталось прежним.
Гегемония рождает стремление обеспечить ее на все времена; без этого само состояние превосходства становится источником непреходящей угрозы. На противоположном же полюсе подавления крепнет стремление изменить сложившийся порядок вещей. Отсюда все в экономической (политической, правовой, культурной…) модели, что цементирует такое мироустройство, в свою очередь, подлежит еще большему укреплению и совершенствованию. Однако вращение в замкнутой спирали обостряющегося противостояния не может быть бесконечным. Не может не разрешиться катастрофой.
Между тем анатомия этого продолжающего набирать обороты механизма не была тайной еще в XIX столетии. Отсюда совсем не случайно внезапное возрождение массового интереса к творческому наследию Маркса.
Разумеется, и его учение не свободно от ошибок; впрочем, нет ни одного из величайших достижений человеческой мысли, которое было бы иммунно к ним. К тому же опыт полутора столетий, истекших со времени опубликования первой редакции «Капитала» (включая не самый успешный опыт нашей страны), изменил многое в мире. Поэтому механическое перенесение его выводов на реалии XXI века, конечно же, не способно решить сегодняшние противоречия. И все же это не значит, что марксизм скорее мертв, чем жив.
Маркс продолжает оставаться безусловно правым в самом главном, что было вскрыто им: навязываемая Западом англо-саксонская модель экономического и политического устройства решительно не способна устранить основной порок общественных формаций, построенных на эксплуатации человека человеком и народов народом. Однако лишь поверхностное прочтение его работ приводит к объяснению всех социальных язв частной собственностью на средства производства, находит в ее устранении панацею от всех социальных бед. В действительности ключевое противоречие истекшей истории состоит в том, что общее развитие может быть достигнуто лишь за счет тотального подавления духовного и физического потенциала человека. Как бы в расплату, обеспечивая господство отдельных государств над своим окружением, эта модель уродует прежде всего их граждан, включая находящихся на вершине социальной пирамиды. Частная же собственность — лишь один (пусть и главенствующий над многими) из инструментов такого подавления. Отсюда и ее устранение не может служить немедленному исцелению.
Охватившие мир процессы глобализации глобализируют и это противоречие; и если в животном мире любая особь является носителем всей информации о своем собственном виде, то в разделенном классовыми противоречиями обществе отдельная личность становится тем меньшей величиной, чем большего достигает порождаемая им цивилизация. Самое же страшное состоит в том, что такой порядок вещей практически никем не воспринимается как противоестественный, как противоречащий самой природе наделенного сознанием и даром к творчеству существа. А между тем именно он отнимает от человека то, что, собственно, и делает его человеком.
Конечный вывод учения Маркса состоит вовсе не в том, что отчуждению подвергается лишь ограниченная часть произведенного наемным работником продукта. Вырывать отдельные результаты чисто экономической составляющей из общего контекста целостного марксистского учения значит решительно ничего не понять и в самой политэкономии. Еще Лениным в конспекте гегелевской «Науки логики» было замечено: «Нельзя вполне понять «Капитала» Маркса и особенно его 1-й главы, не проштудировав и не поняв всей «Логики» Гегеля». Разумеется, к этому нельзя относиться буквально, но истина именно такова: «...никто из марксистов не понял Маркса 1/2 [и даже полтора.— ЕЕ] века спустя!!»,— завершает он свою мысль.
Осмыслить Маркса, не зная философии его времени и той, которую создавал он сам, невозможно, ибо отнюдь не экономика была главным делом его жизни. Скальпель же философского анализа, обогащенного знанием законов развития общественного производства, вскрывает куда более страшное поражение всего социального организма, чем обнаруживает узко экономический взгляд на вещи. Ведь в действительности от человека отнимается отнюдь не только продукт его деятельности, но все, что отличает его от животного или живого придатка бездушной машины; и это отчуждение совершается не в «прибавочное» время, но на протяжении всего рабочего дня, месяца, жизни. Поэтому подлинное существо эксплуатации (рабовладельческой, феодальной, капиталистической… любой) оказывается куда более глубоким и драматичным, нежели облегченное поверхностное представление о том, что эмансипация наемного работника от средств производства вынуждает его какую-то часть времени бесплатно работать на их владельца. Просто капитализм доводит все до логического предела, за которым должны включаться в действие иные законы истории, базирующиеся на других принципах механизмы развития.
При всей мощи производительных сил построенное по западной модели общество не в состоянии обеспечить гармоническое развитие человека. Здесь он существует не как самоцель, но только как средство достижения тотального господства над миром. Вследствие этого глубокой деформации подвергается не только материальное, но и духовное производство, в результате чего из всех достижений цивилизации достоянием индивида становится лишь то, что сохраняет его функциональность, его утилитарное назначение. Всеобщая деформация не ограничивается рамками одной материальной деятельности, она поражает и духовную жизнь. В конечном счете вся порождаемая обществом культура оказывается противопоставленной не только эксплуатируемым массам, но и капиталу, и даже тем, чьими трудами создаются и множатся ее достижения,— творческой интеллигенции. Продукт не только материального, но и духовного производства становится силой, господствующей над всеми классами, слоями и «прослойками».
Таким образом, фактические выводы анализа оказываются гораздо более фундаментальными, чем это представляется при ограничительном знакомстве с началами политической экономии. А значит, и сформулированная Марксом задача [хирургического?] восстановления исторической справедливости отнюдь не снята с повестки дня и сегодня, после провозглашения окончательной победы в «холодной войне».
ГЛАВА I. АНАЛИЗ ИСХОДНЫХ ПОНЯТИЙ
§ 1 Центральное звено политико-экономического учения
Центральным звеном политико-экономического учения К.Маркса является понятие прибавочной стоимости. Более того, не будет большим преувеличением сказать, что и вся политическая экономия марксизма представляет собой учение главным образом об этой материи; ее производство составляет собой стержневое содержание жизни всех классов капиталистического общества, логика ее саморазвития определяет пути исторического движения общественно-экономической формации. Значение категории «прибавочная стоимость» подчеркивается тем обстоятельством, что производными именно от ее контекста являются такие понятия, как «эксплуатация», «капитал» и, наконец, возвышающееся над всеми ими теоретическое представление о классовой борьбе во имя справедливого устройства общественной жизни. В свою очередь, благодаря классовой борьбе и ее идеалам выводы политической экономии смыкаются с выводами исторического материализма и сам марксизм предстает как целостная система взглядов, претендующая на полноту описания всех (основных) сторон развития человеческого общества.
Мы знаем, что составными частями марксизма выступали (и продолжают выступать, ибо слухи о его окончательном идейном разгроме, и уж тем более смерти, сильно преувеличены) политическая экономия, философия и научный коммунизм («Оно есть законный преемник лучшего, что создало человечество в XIX веке в лице немецкой философии, английской политической экономии, французского социализма»).
Но вместе с тем марксизм никогда не был простой их суммой, это целостная теоретическая система, в которой согласованы и взаимоувязаны все ключевые элементы. Поэтому полное постижение каждого из них в конечном счете возможно только в общем контексте.
В своем кратком определении, которое дают современные энциклопедии и словари, прибавочная стоимость,— это субстанция, которая создается эксплуатацией наемного работника, то есть неоплаченным трудом сверх стоимости его рабочей силы, и безвозмездно присваивается капиталистом. Она выражает собой специфически капиталистическую форму эксплуатации, ее производство и присвоение составляет сущность основного экономического закона капитализма. «Производство прибавочной стоимости или нажива — таков абсолютный закон...» капиталистического способа производства. Извлечение прибавочной стоимости играет главную роль в развитии производительных сил при капитализме, определяет и направляет развитие производственных отношений капиталистического общества. «Краеугольным камнем экономической теории Маркса» учение о ней назвал В.И.Ленин. Впервые оно было разработано Марксом в 1857—58 годах в работе «К критике политической экономии», которая исследователями его творчества рассматривается как первоначальный вариант знаменитого «Капитала».
Однако нужно иметь в виду одно очень важное обстоятельство: краткие определения страдают тем, что в полной мере способны открыться только специалистам, которые их и создают, те же, кто знакомится с предметом впервые, могут почерпнуть в них лишь самое поверхностное и приблизительное (большей частью опровергаемое детальным изучением предмета) представление. Не удивительно, что, как правило, те, кто ограничиваются ими, часто запечатлевают в своем сознании сведения, не выдерживающие даже самой поверхностной критики. Невозможность усвоения существа явлений из таких дефиниций видна уже в том, что (в нашем примере) предварительно нужно усвоить, что такое стоимость «вообще», каковы принципы оплаты труда наемного рабочего в условиях капиталистического производства, что такое «неоплаченный труд»… словом, многое, из того, достаточные знания о чем, как правило, отсутствуют у непосвященных. Поэтому краткие словарные статьи, пусть и аккумулирующие в себе свод накопленных знаний об обществе, способны сообщать лишь предварительные сведения, которые требуют уточнений и уточнений; если же ограничиваться только ими, можно достичь обратного эффекта, ибо куда чаще открытия истины они вводят читателя в заблуждение.
Все это нам еще предстоит увидеть в дальнейшем изложении.
Действительно исчерпывающим и точным определением прибавочной стоимости может быть только полный текст первого тома «Капитала», или, по меньшей мере, упомянутой здесь первой его редакции. Это может показаться парадоксальным и даже невозможным, но (credo quia absurdum [est])  другого пути, кроме как возвращаться и возвращаться к содержанию ключевых понятий теории с усвоением каждого нового информационного пласта, в природе познания не существует. Подлинное знание — это непрерывный процесс постоянного переосмысления едва ли не всего, казалось бы, уже известного каждому профессионалу, кто посвящает себя служению истине. Впервые в теории это покажет Гегель, у которого вся «Наука логики» (все три тома!) является, кроме прочего, еще и определением ее исходных понятий. Вернее сказать, грандиозной моделью того вечного самоопределения духом своих собственных оснований; именно это самоопределение и предстает подлинной сутью и полным содержанием его бытия.
Но все же необходимо с чего-то начинать, ибо и в самом деле невозможно сразу проникнуть в сокровенное, ведь даже абсолютный дух Гегеля вынужден начинать с неразвитых и туманных определений, скрывающих в себе едва ли не сплошную неизвестность. Поэтому, вслед за Марксом, попробуем оттолкнуться от чего-то простого и доступного.
§ 2 Товар как исходный пункт анализа
Наиболее простой и интуитивно понятной является категория товара. Собственно, именно она и предстает тем исходным пунктом, с которого начинает свое исследование сам Маркс. «Богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, выступает как «огромное скопление товаров», а отдельный товар — как элементарная форма этого богатства. Наше исследование начинается поэтому анализом товара. Товар есть прежде всего внешний предмет, вещь, которая, благодаря ее свойствам, удовлетворяет какие либо человеческие потребности».
Однако уже с самого начала обнаруживается, что бытовое обиходное представление об этом предмете весьма далеко от того, чем он предстает в абстрактной экономической теории, и осмысление этой категории требует большого напряжения мысли. «Товары являются на свет в форме потребительных стоимостей, или товарных тел, каковы железо, холст, пшеница и т. д. Это их доморощенная натуральная форма. Но товарами они становятся лишь в силу своего двойственного характера, лишь в силу того, что они одновременно и предметы потребления и носители стоимости. Следовательно, они являются товарами, или имеют товарную форму, лишь постольку, поскольку они обладают этой двойной формой — натуральной формой и формой стоимости». Другими словами, предмет, способный удовлетворить ту или иную потребность (в терминологии Маркса — обладающий потребительной стоимостью),— это еще не товар. Для того чтобы стать им, он должен стать объектом рыночных операций, иметь меновую стоимость. Потребительную стоимость образует полезность вещи, ее существо выходит за пределы политической экономии и образует собой предмет особой дисциплины — товароведения. Что же касается меновой стоимости, то она «прежде всего представляется в виде количественного соотношения, в виде пропорции, в которой потребительные стоимости одного рода обмениваются на потребительные стоимости другого рода». (Забегая вперед, заметим, что выход за пределы политической экономии вовсе не означает, что потребительная стоимость не является ее предметом, и ниже мы увидим, что без погружения в самое существо «полезности вещи», в качественную составляющую конечного результата труда, невозможно понять ключевую категорию прибавочного продукта.)
Не менее сложным для понимания является и то объективное основание, благодаря которому разноименные вещи могут сравниваться друг другом и в процессе обмена образовывать известные пропорции. Законы диалектической логики гласят: для того чтобы вещи могли быть количественно сопоставимыми, их необходимо привести к какому-то единству, или, говоря языком философии, к единому качеству.
«Возьмем, далее, два товара, например пшеницу и железо. Каково бы ни было их меновое отношение, его всегда можно выразить уравнением, в котором данное количество пшеницы приравнивается известному количеству железа, например: 1 квартер пшеницы = а центнерам железа. Что говорит нам это уравнение? Что в двух различных вещах — в 1 квартере пшеницы и в а центнерах железа — существует нечто общее равной величины. Следовательно, обе эти вещи равны чему-то третьему, которое само по себе не есть ни первая, ни вторая из них. Таким образом, каждая из них, поскольку она есть меновая стоимость, должна быть сводима к этому третьему». Словом, «различные вещи становятся количественно сравнимыми лишь после того, как они сведены к одному и тому же единству. Только как выражения одного и того же единства они являются одноименными, а следовательно, соизмеримыми величинами». Так, складывая две березы и две сосны, мы предварительно сводим и те и другие в абстрактном обобщающем представлении некоего «дерева», которое растворяет в себе индивидуальные свойства обеих (и многих других) пород. Без этого сложение берез и сосен ничем не отличается от сложения правил дорожного движения с токарными станками.
Кстати, это совсем не простое положение, без глубокого осмысления которого невозможна никакая математика, восходит ко все тому же Гегелю и его «Науке логики», но аксиоматичным оно становится уже для девятнадцатого столетия. Причем во многом благодаря именно первой главе «Капитала» Маркса. Тяжелый язык Гегеля делал диалектическую логику доступной лишь тренированному сознанию привычных к работе со сложными абстракциями профессионалов, заслуга же Маркса состоит не в последнюю очередь и в том, что не только открываемые им экономические истины, но и завоевания гегелевской философии становились интеллектуальным достоянием куда более широких масс общественности.
Между тем подобная операция предполагает необходимость отбросить все, что отличает их друг от друга, иными словами, абстрагироваться от того, что делает их способными удовлетворять все разнообразие бесчисленных человеческих потребностей; здесь требуется найти общее основание, по которому сопоставляемые вещи становятся родственными друг другу, проще говоря, разными «порциями» чего-то одного. Именно это одно, по мысли Маркса, и обнаруживается в их стоимости, природу которой составляет не что иное, как обыкновенный человеческий труд.
Строго говоря, здесь Маркс следует за своими великими предшественниками: «Поэтому стоимость всякого товара,— пишет Адам Смит,— для лица, которое обладает им и имеет в виду не использовать его или лично потребить, а обменять на другие предметы, равна количеству труда, которое он может купить на него или получить в свое распоряжение. Таким образом, труд представляет собою действительное мерило меновой стоимости всех товаров». Правда Смит распространяет это положение только на простое товарное производство, и в этом его поправит Рикардо.
В «Капитале» человеческий труд рассматривается весьма подробно и в конечном счете обнаруживает себя как фундаментальное начало, формирующее всю человеческую цивилизацию и культуру. Но в контексте стоимости он предстает как предельно обобщенное собирательное начало, которое лишено всех индивидуальных и даже видовых отличий. «Если отвлечься от потребительной стоимости товарных тел, то у них остается лишь одно свойство, а именно то, что они — продукты труда. Но теперь и самый продукт труда приобретает совершенно новый вид. В самом деле, раз мы отвлеклись от его потребительной стоимости, мы вместе с тем отвлеклись также от тех составных частей и форм его товарного тела, которые делают его потребительной стоимостью. Теперь это уже не стол, или дом, или пряжа, или какая либо другая полезная вещь. Все чувственно воспринимаемые свойства погасли в нем. Равным образом теперь это уже не продукт труда столяра, или плотника, или прядильщика, или вообще какоголибо иного определенного производительного труда. Вместе с полезным характером продукта труда исчезает и полезный характер представленных в нем видов труда, исчезают, следовательно, различные конкретные формы этих видов труда; последние не различаются более между собой, а сводятся все к одинаковому человеческому труду, к абстрактно человеческому труду.
Рассмотрим теперь, что же осталось от продуктов труда. От них ничего не осталось, кроме одинаковой для всех призрачной предметности, простого сгустка лишенного различий человеческого труда, т. е. затраты человеческой рабочей силы безотносительно к форме этой затраты. Все эти вещи представляют собой теперь лишь выражения того, что в их производстве затрачена человеческая рабочая сила, накоплен человеческий труд. Как кристаллы этой общей им всем общественной субстанции, они суть стоимости — товарные стоимости.»
Содержание первой главы «Капитала» лишь на первый взгляд кажется интуитивно понятным и легко доступным всякому, кто только приступает к изучению политической экономии, но в действительности оно концентрирует в себе законы одной из самых сложных дисциплин, требующих предельного напряжения абстрагирующей способности человеческого сознания. Ленин скажет, что до конца понять все сказанное в ней можно только осмыслив всю «Науку Логики» Гегеля, и это действительно так. Все достоинства «Капитала» берут свое начало здесь, в этой знаменитой главе; но нам еще предстоит увидеть многие противоречия политической экономии, и практически все они ведут свое происхождение тоже отсюда.
§ 3 Необходимый и прибавочный продукт
«Товар», «потребительная стоимость», «стоимость», «труд», представляют собой исходные понятия грандиозного труда, составившего целую эпоху не только в развитии абстрактной человеческой мысли, но и во всей политической истории целого столетия. Все сказанное о них в первой главе — это только краткое определение, которое еще подлежит полному развертыванию и теоретическому обоснованию. Действительное их содержание, как уже сказано, становится ясным только по осмыслении всего содержания «Капитала». Словом, все то, что было сказано о них выше,— это еще не научные понятия, но только необходимые предпосылки их формирования.
Добавим к выделенным сущностям еще три пары тесно связанных друг с другом категорий, которым предстоит сыграть ключевую роль в формировании нового мировоззрения эпохи: необходимый и прибавочный продукт, необходимое и прибавочное время, необходимый и прибавочный труд.
Строгого определения каждой из них тоже не существует, дефиниции же, которые даются энциклопедиями и словарями, явно неудовлетворительны, ибо до конца открыты только тем, кто и без того обладает познаниями эксперта.
Так, например, в статье «Роскошь» энциклопедия Брокгауза и Евфрона определяет необходимый продукт (минимальный потребительный фонд) как «совокупность предметов, безусловно необходимых для поддержания работоспособности организма»; в Большой Советской Энциклопедии, призванной подытожить достижения, в частности, и экономической науки середины ХХ века, утверждается, что необходимый продукт — это часть общественного продукта, произведенного работниками материального производства, которая необходима для «нормального, с точки зрения существующих социально-экономических условий, воспроизводства физических и духовных способностей работника и членов его семьи». Время, в течение которого производится необходимый продукт, представляет собой необходимое рабочее время, а труд — необходимый труд. В свою очередь, прибавочный продукт, — это часть общественного продукта, создаваемая сверх необходимого. Время, в течение которого он производится, называется прибавочным рабочим временем, а труд — прибавочным трудом.
Заметим: из этого определения можно сделать вывод о том, что все прибавочное время и весь прибавочный труд воплощаются в прибавочном продукте. Это очень важный пункт, значение которого станет ясным позднее, пока же заметим, что существуют и более осторожные определения: «Прибавочный продукт — в марксистской политической экономии: часть чистого продукта, созданного в процессе производства сверх необходимого продукта, возмещающего трудозатраты. Стоимость П.П. называется прибавочной стоимостью».
Не составляет труда разглядеть, что ключевым элементом этих определений являются понятия необходимого продукта, а значит, и «минимального потребительного фонда» и «нормального воспроизводства». Но что это такое — не вполне ясно. Дело в том, что и сегодня споры о том, что включать, и что не включать в состав так называемой потребительской корзины (а именно она должна обеспечить и «минимальный фонд», и «нормальное воспроизводство»), не закончены. В них вовлекаются целые институты, однако согласия в обществе нет, и острые дискуссии по этому поводу являются наглядным тому подтверждением.
Такая неясность порождает необходимость новых определений, которые ставят своей задачей устранить ее. Среди них появляются совсем неожиданные, хотя и наводящие на глубокие размышления: «Тот класс или слой, который занимает наименее выгодное экономическое положение, объективно наименее организован, наиболее отстранен от контроля общественного производства, в силу этого вынужден исполнять пассивные экономические функции и служит объектом эксплуатации со стороны управляющего класса,— тоже является экономически необходимым классом или слоем. Поэтому он имеет свою долю в совокупном продукте независимо от того, обладает ли он собственностью на свою рабочую силу или является собственностью другого класса, как в рабовладельческом обществе. Какой бы ни была его доля, она составляет величину необходимого продукта, если удовлетворяет потребности этого класса, т. е. обеспечивает его эффективное участие в воспроизводстве общественного продукта и не толкает его к насильственному перераспределению продукта, дестабилизирующему общество.
В современном обществе необходимый продукт равен доходу наемных работников, не участвующих в управлении предприятиями или народным хозяйством. Этот доход включает в себя не только заработную плату, но также социальные льготы и выплаты, нормализующие уровень жизни работников».
Такое определение (пусть и в неявной форме, но все же достаточно категорично) исключает из числа тех, чье существование на нашей планете является оправданным, целые классы. Ведь если предметы удовлетворения насущных потребностей их представителей не входят в состав необходимого продукта, не является обязательным само их существование, другими словами, при известном сложении социальных условий они подлежат истреблению. Это логика двадцатых годов прошлого столетия, но даже не его середины и уж во всяком случае никак не XXI века.
Словом, единое понимание не достигнуто, несмотря на то, что экономическое учение марксизма существует уже достаточно длительное время. Впрочем, дело не только в отсутствии однозначного понимания сложных политико-экономических категорий.
Прибавочный продукт, прибавочный труд, прибавочное время только на первый взгляд сопровождаются одним и тем же прилагательным. На самом же деле все эти прилагательные не совпадают друг с другом по своему объему, что в формальной логике означает разное содержание; они лишь частично перекрывают друг друга по смыслу.
Мы приступаем к одной из, может быть, самых сложных в политической экономии вещей, которая, как правило, ускользает от внимания тех, для кого эта дисциплина не входит в состав профессии.
Рабочее время составляет собой простую сумму необходимого и прибавочного времени. То же самое можно сказать о труде — это сумма необходимого и прибавочного труда. «Второй период процесса труда, — тот, в течение которого рабочий работает уже за пределами необходимого труда, <…> не образует никакой стоимости для рабочего. Он образует прибавочную стоимость <…>. Эту часть рабочего дня я называю прибавочным рабочим временем, а затраченный в течение ее труд — прибавочным трудом (surpus abour)».
Однако прибавочный продукт в том строгом смысле, который придает ему Маркс, составляет собой далеко не всю, но только ограниченную часть товарной массы, которая производится прибавочным трудом в прибавочное время. Из ее общего объема исключается эквивалент израсходованных материалов и орудий труда. Поэтому прибавочный продукт и продукт необходимый в сумме не дают общий объем произведенной товарной массы. Прибавочное время (труд) может относиться к необходимому времени (труду) в одной пропорции, прибавочный же продукт к необходимому — в совершенно другой.
Так, например, при норме прибавочной стоимости 100% прибавочное время относится к необходимому как один к одному, другими словами, составляет ровно половину продолжительности рабочего дня: «…метод исчисления нормы прибавочной стоимости, коротко говоря, таков: мы берем всю стоимость продукта и приравниваем нулю постоянную капитальную стоимость, которая лишь вновь появляется в стоимости продукта. Остающаяся сумма стоимости есть единственная стоимость, действительно вновь произведенная в процессе образования товара. Если прибавочная стоимость дана, то мы, чтобы найти переменный капитал, вычитаем ее из этой вновь произведенной стоимости. Если же дан переменный капитал и мы ищем прибавочную стоимость, то мы поступаем наоборот. Если даны и прибавочная стоимость и переменный капитал, то остается произвести лишь заключительную операцию — вычислить отношение прибавочной стоимости к переменному капиталу…»
Чтобы легче было понять сказанное, рассмотрим на цифрах. В сквозном примере, к которому на протяжении нескольких глав обращается Маркс, вся стоимость продукта (пряжи) составляет 30 шиллингов; из них 24 идут на приобретение расходуемых средств производства (постоянный капитал, «с»), 3 — на обеспечение воспроизводства рабочей силы (переменный капитал, «v»), 3 — образуют прибавочную стоимость («m»). Все это может быть выражено не только в денежной, но и в натуральной форме: «Продукт двенадцатичасового рабочего дня составляет 20 ф. пряжи стоимостью в 30 шиллингов. Не менее 8/10 стоимости этой пряжи (24 шилл.) образовано лишь вновь появляющейся стоимостью потребленных средств производства (20 ф. хлопка на 20 шилл., веретена и т. д. на 4 шилл.), или состоит из постоянного капитала. Остальные 2/10 представляют собой возникшую во время процесса прядения новую стоимость в 6 шилл., из которой половина возмещает авансированную дневную стоимость рабочей силы, или переменный капитал, а другая половина образует прибавочную стоимость в 3 шиллинга. Следовательно, вся стоимость этих 20 ф. пряжи составляется следующим образом: стоимость пряжи 30 шилл. = 24 шилл. (c) + 3 шилл. (v) + 3 шилл. (m). Так как вся эта стоимость воплощается во всем продукте = 20 ф. пряжи, то и различные элементы стоимости можно выразить в пропорциональных долях продукта».
Прибавочное время и прибавочный труд составят здесь пятьдесят процентов от целого.
Величина же прибавочного продукта зависит от доли переменной части капитала в общей сумме авансированного. В рассматриваемом примере она составляет только десять процентов от общей суммы капитала. «Если стоимость в 30 шилл. существует в виде 20 ф. пряжи, то <…> ее постоянная часть в 24 шилл., заключается в <…> 16 ф. пряжи. <…> 16 ф. пряжи — это лишь переодетые хлопок, веретена, уголь и т. д. <…> Наоборот, остающиеся <…> 4 ф. пряжи, теперь не представляют ничего иного, кроме новой стоимости в 6 шилл., произведенной во время двенадцатичасового процесса прядения. <…> Из этих 4 ф. <…> одна половина представляет только стоимость, возмещающую стоимость потребленной рабочей силы, т. е., только переменный капитал в 3 шилл., остальные же 2 ф. пряжи — только прибавочную стоимость в 3 шиллинга».
Таким образом, прибавочный продукт составит не десять, но только два фунта пряжи, не половину (как прибавочное время и прибавочный труд), но только десять процентов от целого: «Ту часть продукта <…> в которой выражается прибавочная стоимость, мы называем прибавочным продуктом (surpus produce, produit net)».
Подведем итог: выраженная в долях, сумма необходимого и прибавочного времени (равно как и труда) всегда составляет единицу, напротив, сумма необходимого и прибавочного продукта всегда меньше единицы.
Для того чтобы облегчить понимание этой непростой истины, уясним себе следующее.
Часть производимой товарной массы идет на воспроизводство материалов и орудий труда, расходуемых в процессе производства, и эта часть может (должна) быть включена в структуру необходимого продукта. Это следует уже из того, что без такого возмещения производство последнего попросту невозможно. Поэтому, в приводимом Марксом примере 8 фунтов пряжи, которые идут на возмещение израсходованных 10 фунтов хлопка (стоимостью 10 шиллингов), веретен и пр. (2 шиллинга) + 2 фунта пряжи, обмениваемой на продукты, обеспечивающие восстановление 3 единиц живого труда (3 шиллинга), в целом и составляют собой необходимый продукт.
Но для производства 3 шиллингов прибавочной стоимости необходимы те же 10 фунтов хлопка, стоимостью 10 шиллингов, веретена и пр., на сумму 2 шиллинга, наконец, те же 6 часов рабочего времени. Вот только назвать это необходимым продуктом нельзя, ибо работа, затрачиваемая в том числе и на их возмещение,— это и есть эксплуатируемый капиталом труд. В какой-то степени эта работа является еще большим надругательством над человеком, ибо здесь на него самого возлагается обязанность изготовления орудий насилия над собой; львиную долю прибавочного времени (без малого пять из шести часов) он тратит именно на них.
Итак, стоимость строго необходимого продукта составит (в шиллингах):
(10 +2) с + 3 v = 15 шиллингов
стоимость же прибавочного — только 3 шиллинга. Итоговая сумма необходимого и прибавочного будет равна 18 шиллингам.
Все то же в натуральном выражении (т.е. не в звонкой монете, но в фунтах пряжи, конвертируемых как в средства производства, так и в средства воспроизводства рабочей силы) примет вид:
— необходимый продукт = 6,67 + 1,33 + 2 = 10;
— прибавочный = 2;
— итого 12 фунтов пряжи.
Для остающихся 12 шиллингов или 8 фунтов пряжи в бинарной номенклатуре понятий («необходимый», «прибавочный») никакого места не остается. Это обстоятельство имеет свое оправдание там, где исследование ограничивается чисто стоимостным измерением, ибо стоящие за ними средства производства лишь переносят свою стоимость, но не участвуют в производстве новой. Но, как будет показано ниже, в анализе прибавочного продукта выносить их «за скобки» недопустимо.
Заметим еще одно. «Чистая» масса прибавочного продукта не равна общему объему товарной массы, создаваемой прибавочным трудом, но производится он — как минимум (ниже мы поймем значение этой оговорки) — на протяжении всего прибавочного времени. Это обстоятельство порождает известную противоречивость, которую обыденное сознание разрешает простым отождествлением с ним всего продукта, который создается в течение прибавочной части рабочего дня,— и в лексическом обиходе чаще всего фигурирует именно такое понимание.
Впрочем, если мы отвлечемся от вещественного измерения, т.е. от производства необходимого и прибавочного продукта, и вновь обратимся к производству стоимости, то обнаружим почти зеркальное соответствие сказанному. Полного совпадения нет и здесь, уже хотя бы потому, что не существует комплементарного первому понятия «необходимая стоимость»; стоимость необходимого продукта и прибавочная стоимость в сумме не равны стоимости всей товарной массы.
Таким образом, постижение существа ключевых понятий политической экономии требует известного напряжения мысли; кажущаяся простота и самоочевидность их содержания обманчивы. Но здесь нет решительно ничего удивительного, ибо все то же можно сказать по отношению к вводным представлениям любой другой теоретической дисциплины.
§ 4 Логическая возможность прибавочного продукта
Понятия, тяготеющие к самому основанию любой теоретической конструкции, как правило, вплетены в более широкий круг явлений, и часто содержат в себе парадоксы, которые не могут быть игнорированы. Не исключение в этом ряду и понятие прибавочного продукта.
Между тем противоречивость начинается уже с вопроса о том, насколько вообще возможно появление прибавочного продукта, понятого как начало, производимое сверх необходимого объема?
Но, прежде чем отвечать, заметим еще одно важное для анализа большинства теоретических систем того времени, когда создавался «Капитал», обстоятельство. В сознании научного сообщества почти безраздельно господствовала парадигма, рожденная еще в античности. В силу этой парадигмы любое умозаключение должно быть строго логическим путем выведено из каких-то начальных посылок. Ключевые точки долгой эволюции этого образа мысли связаны с такими именами, как Евклид, Декарт, Гегель. Ничто (кроме исходных посылок) в теоретической концепции не может не опираться на предшествующие умопостроения. Все это в полной мере относится и к создаваемой Марксом теории. Между тем в системе марксистской политической экономии, структура которой восходит к эталону, в отличие от категории «прибавочная стоимость» прибавочный продукт вовсе не является строгой теоретической реальностью. Кстати, это понятие появляется впервые только в самом конце седьмой главы первого тома «Капитала», т.е. значительно позднее категории прибавочной стоимости, и определяется через нее, хотя по логике вещей должно было бы предшествовать ей и служить основой ее определения.
Впрочем, и за пределами канонического текста его существование только постулируется, но не доказывается из каких-то других посылок. В сущности, он появляется в структуре марксизма как сложного комплекса идейно-теоретических представлений о социальной действительности как нечто аксиоматическое, не требующее определений.
Предполагается, что прибавочный продукт возникает на определенном этапе исторического развития производительных сил общества. За этим понятием мы находим начало, присущее всем способам производства. Его нет, может быть, только на самых ранних этапах развития первобытнообщинного строя, в первую очередь потому, что его возникновение ведет к разложению этой формации и к классовой дифференциации общества. Далее прибавочный продукт проходит через все перипетии развития общественного производства и сохраняется даже в коммунистической формации, то есть на высшей ступени исторического развития. Поэтому, сделав необходимую поправку на начальные этапы человеческой истории, можно с достаточным основанием утверждать, что прибавочный продукт представляет собой неотъемлемый атрибут общественного производства вообще. Просто на разных этапах истории он сбрасывает одни и принимает какие-то другие формы. Так, в условиях капиталистического производства он принимает форму прибавочной стоимости. Но все же остается не разрешенным (вернее, впрочем, не только не разрешенным, но так и не поставленным) вопрос: откуда и почему он появляется в истории человечества, какова его роль ней?
Гегель в своем знаменитом предисловии к «Философии права» пишет, что мы не создаем образ мысленный действительности согласно идеалам, возникающим в нашем сознании, а только воспроизводим то, в чем действительный мир утверждает сам себя и одновременно нас в себе в своем имманентном стремлении к прогрессу. «Что разумно, то действительно; и что действительно, то разумно». Но если предмет понят, если «идеальное выступает наряду с реальным и строит для себя в образе интеллектуального царства тот же мир, постигнутый в своей субстанции», то «действительно» лишь то, что может быть обосновано логическими аргументами. Эмпирическая же реальность сама по себе обладает значительно ограниченным суверенитетом, ибо по отношению к ней всегда сохраняется подозрение в иллюзорности. К тому же «Если факты противоречат [моей] теории, тем хуже для фактов»,— гласит ему же приписываемая традицией мысль.
Как бы то ни было «разумность» прибавочного продукта вызывает определенное сомнение, а это, в свою очередь, не может не бросить тень и на его «действительность». Правда, всякий вывод так или иначе опирается на совокупность каких-то неопределяемых начал, но чем выше ранг теории, тем их меньше; учение же марксизма — это, безусловно, теория самого высокого уровня.
Прибавочный продукт в известной мере противопоставляется необходимому, это две взаимодополняющие категории, которые не могут быть поняты по отдельности; в сущности они комплементарны друг другу, но поскольку строгих определений для последнего нет, это значит, что не существует полной согласованности и в понимании первого. Например, неясно, может ли он вообще существовать? Для того чтобы удостовериться в этом, обратимся к основным положениям политической экономии, которые касаются затрагиваемого здесь предмета.
1. Человеческая деятельность является трудом в строгом значении этого (ключевого, кстати, не только для марксистской экономики) понятия лишь при том условии, что она производит потребительную стоимость. Деятельность, результат которой ею не является, предметом политической экономии служить не может: «…вещь не может быть стоимостью, не будучи предметом потребления. Если она бесполезна, то и затраченный на нее труд бесполезен, не считается за труд и потому не образует никакой стоимости».
2. Потребительная стоимость обязана удовлетворять не личный запрос хозяйствующего индивида, но потребность других производителей. Иными словами, должна проявлять себя как общественно-необходимое начало. «Вещь может быть полезной и быть продуктом человеческого труда, но не быть товаром. Тот, кто продуктом своего труда удовлетворяет свою собственную потребность, создает потребительную стоимость, но не товар. Чтобы произвести товар, он должен произвести не просто потребительную стоимость, но потребительную стоимость для других, общественную потребительную стоимость». Если это условие не выполняется, результат деятельности так же не является предметом экономической теории.
Здесь можно (и, как кажется, должно) говорить о качественной и количественной определенности потребительной стоимости. Первая из упомянутых характеристик — это и есть способность удовлетворять известную общественную потребность. Вторая же может быть представлена как степень ее удовлетворения; эта степень может измеряться от своеобразного «нуля» до состояния полного «насыщения». Таким образом, потребительная стоимость представляет собой определенную «меру», то есть введенную Гегелем категорию диалектической логики, и к ней оказывается полностью применимым закон перехода количественных изменений в качественные.
Этот закон представляет собой один из краеугольных камней другой составной части марксизма — философии, и нам еще придется обращаться к его содержанию. Согласно ему выход за пределы обозначившейся здесь меры должен переводить результат труда в совершенно иное состояние, где он уже не вправе рассматриваться как потребительная стоимость. Таким образом, даже если общество имеет самую настоятельную необходимость в некоем продукте «А», это еще не значит, что любое его количество будет потребительной стоимостью. Ею останется лишь такой объем, который в принципе может быть потреблен им, все то, что выходит за эти количественные пределы, выпадает из сферы политико-экономического анализа. Это справедливо и по отношению к любому другому продукту.
С учетом этих замечаний первый тезис можно сформулировать следующим образом: человеческая деятельность является трудом в строгом (политико-экономическом) значении слова лишь в пределах строгой мерной определенности; за этими границами она не вправе рассматриваться как труд. А значит, такая деятельность выпадает из круга политико-экономических реалий, и может рассматриваться лишь в контексте каких-то иных дисциплин.
3. Прибавочный продукт производится исключительно в процессе труда. Маркс называет этот труд прибавочным.
Казалось бы, последний тезис настолько элементарен, что не требует никаких пояснений. Но этой простотой он перечеркивает практически все, что утверждалось выше.
В самом деле. В пределах обозначившейся «меры», любой продукт будет строго необходимым. Прибавочным может стать только то, что объективно выходит за ее количественные пределы. Но в таком случае он уже перестает быть потребительной стоимостью и в принципе не может рассматриваться как продукт труда. А раз так, то и он сам, и производящая его деятельность, не могут служить предметом политико-экономического исследования. Словом, здесь существуют жесткие логические ограничения, которые накладываются той аксиоматикой, которую формулирует сам Маркс.
Таким образом, если прибавочный продукт — это продукт, производимый сверх необходимого, то в единой системе политико-экономических категорий для него не остается решительно никакого места. С особенной отчетливостью это проявляется на самых ранних этапах развития общественного производства. Правда, приведенные выше положения формулировались Марксом только для товарного производства, но это обстоятельство не должно вводить нас в заблуждение, ибо и необходимый и прибавочный продукты — это «вечные» категории, которые в действительности существовали задолго до него. Просто на каждом этапе человеческой истории они принимали свою, специфическую, форму.
Еще со времени Канта стало если и не аксиоматичным, то вполне обоснованным, что любое явление, попадающее в фокус анализа, обязано пройти сквозь строй без исключения всех категорий той логики, основы которой были заложены его «Критикой чистого разума». В новой теории познания, создававшейся великими немецкими мыслителями, в принципе не могл&heip;